Достоверность часто определяется незначительными деталями,которые очень трудно спрятать за нагромождением якобы правдивых фактов.
Фильмография о подводниках насчитывает всего лишь три фильма,которые так или иначе оставили свой след в истории-"Командир счастливой "щуки" ,"Первый после бога" и "72 метра".
Счастливую щуку- снимали в Полярном и Видяеве и мой командир был одним из тех,кто помогал Петру Сергеевичу Вельяминову врастать в образ.
Помогали становиться командиром,но потом всю службу образ созданный
Петром Сергевичем стал единственным идеалом к которому стремился мой командир.
Вспоминая сейчас своего командира мне очень трудно провести грань между ним и тем "щукарем",который так или иначе воспитывал нас-подводников.
В 11-ом классе я попал к военным врачам,какая-то очень удачная симуляция болезни накануне полугодовой контрольной по математике,,показалась врачу нашей роты подозрительной и она вместо дорогого и любимого нахимовского лазарета отправила меня в госпиталь.
Дежурный врач в приемном покое,осмотрев меня,переставшего симулировать болезнь и тайком набивать температуру на градуснике,не решился отправлять меня назад и написав диагноз-энтероколит, положил в палату.В палате был только один человек и еще одна пустая койка.
Мой сосед спал,отвернувшись к стене,я тихонько устроился и загрустил,мне предстояло как минимум две недели "лечиться".Через некоторое время сосед завозился, раздались какие-то булькающие звуки,а когда он повернулся ко мне то я увидел марлевую повязку закрывающую горло.Жестом он подозвал меня к себе,взяв карандаш и тетрадь написал:"Откуда?"
"Нахимовское училище"сказал я." Хорошо"-написал он .
На этом наш диалог закончился.Вечером,когда меня вызвали на процедуры,
состоящие из какой-то мерзкой отравы в мензурке,дежурная сестра сказала:
"С тобой Герой Советского Союза....., подводник лежит.Рак горла,смотри будет уговаривать за выпивкой сбегать,узнаем, что бегал вылетишь из госпиталя,а может и из училища.Понял?"
"Хорошо"-сказал я.
Утром ,после обхода завотделением и лечащим врачом,мой сосед поманил меня пальцем,взяв синию дерматиновую тетрадь написал:"Тебе сказали кто я и что бегать за водкой нельзя? "Да"
"Ну и что- не побежишь?"-написал он.
"Пообещали из училища отчислить,если узнают"
"Струсил?"-продолжил он.
Я молчал.
"Не боец и просить не буду!!!"-три восклицательных знака были приговором.
Наше молчание продлилось до обеда,мой сосед меня не замечал только презрительно иногда посматривал на меня.В этом презрении было все- даже воздух,которым он с хрипом дышал.После обеда и сна к нему пришла его жена с ворохом кульков в которых были мандарины,апельсины,домашние булочки и красочная коробка с маленькими пирожными из кафе"Север".
Жена о чем-то начала с ним говорить,я вышел в коридор и стоя у окна угрюмо рассматривал Калинкин мост и людей,спешащих по своим делам.На удивление дверь моей палаты хлопнула, заплаканная женщина вышла,видя меня подошла ко мне.
"Вы простите,замучил совсем.Больно ему,обезболивающие почти не помогают.А спиртное я не могу ему принести.Вы уж как-нибудь помогите ему,поговорите. Хорошо?"-просительно закончила она
Вечером я перемахнув забор в больничном халате сбегал за чекушкой это все, что я мог купить на свои деньги.
После ужина и всех процедур я подошел к его кровати и молча протянул чекушку. Он приподнялся на локте,взял тетрадь и написал:
"Боец,я это знал"
В течение двух недель я исправно бегал за чекушкой,а он травил мне бесконечные рассказы о войне.Больше всего в жизни я жалею о той тетради,которую он подарил мне на прощание,где были записаны наши разговоры о жизни ,войне,женщинах,друзьях,начальниках,предательстве,вере и которую я так беспечно потерял.Как много бы я отдал сейчас,чтобы вернуть ту
в синей дерматиновой обложке общую тетрадь.
Как много бы я отдал....Но я до мелочей помню его размышления о нравственности и морали на войне.Тогда я не мог этого понять,просто не дорос до этих истин.Теперь.....?
Поняв многое,смогу ли разделить его выстраданные убеждения?
Он очень много говорил о торпедировании "Густлаффа" Маринеско.Детально и скрупулезно вычерчивая каждое мгновение той атаки,которую часто называют
подводной атакой века.
Он не судил,но каждый раз резко ломая карандаш писал:
"Атака госпитального судна,на котором было три четверти беженцев и детей безнравственна.Чтобы тебе сынок не говорили об экипажах для субмарин и прочей хренотени.Это было убийство сравнимое только с убийством и ничего более.Немцы даже охранения не имели.
Никто из командиров по-настоящему не дружил с Маринеско,служебные отношения в основном и только.Никто не стал ему помогать остаться на службе,все поровну разделили его безнравственную "победу".И закончил он
достойно-воровством и лагерем."
Вспоминая сейчас эти разговоры я еще и еще раз возвращаюсь к образу того,командира сотканного из мельчайших деталей правды Петром Сергеевичем Вельяминовым и моему командиру счастливой лодки-атаковали бы они "Густлафф"?
Наверное бы да,таков закон войны,но смогли бы они жить с такой ношей?
И все же господь Бог,каждому по своей нравственности дает цель атаки,для моих командиров только "Тирпиц",для Маринеско-"Густлафф".
Ещё раз подчеркиваю , что написано ХОРОШО!!!
Но не могу согласиться с оценкой "Густлоффа"
.........................
В 1940 г. по решению руководства ВМС его («Густлоффа») приписали к школе подводников в Готенхафене. Лайнер опять перекрасили в серый камуфляжный цвет, и он потерял защиту Гаагской конвенции, которую имел раньше.
Источник :
И ещё :
Юридическая оценка потопления
Капитан третьего ранга А. И. Маринеско
В некоторых немецких публикациях в годы холодной войны, потопление «Густлоффа» называется преступлением против мирного населения, таким же, как бомбардировка Дрездена союзниками. Однако исследователь катастрофы Гейнц Шён[8] заключает, что лайнер представлял собой военную цель и его потопление не являлось военным преступлением, так как: суда, предназначенные для перевозки беженцев, госпитальные суда должны были быть обозначены соответствующими знаками — красным крестом, не могли носить камуфляжную окраску, не могли идти в одном конвое вместе с военными судами. На их борту не могли находиться какие-либо военные грузы, стационарные и временно размещённые орудия ПВО, артиллерийские орудия или иные аналогичные средства.[9]
«Вильгельм Густлофф» был боевым кораблём, на который позволили подняться шести тысячам беженцев. Вся ответственность за их жизнь, с того момента как они поднялись на боевой корабль, лежала на соответствующих должностных лицах немецкого военного флота. Таким образом, «Густлофф» являлся законной военной целью советских подводников, ввиду следующих фактов:
1.«Вильгельм Густлофф» не являлся безоружным гражданским судном: на его борту имелось вооружение, которым можно было бороться с кораблями и авиацией противника;
2.«Вильгельм Густлофф» являлся учебной плавучей базой для подводного флота Германии;
3.«Вильгельм Густлофф» шёл в сопровождении боевого корабля флота Германии (миноносец «Лев»);
4.Советские транспорты с беженцами и ранеными в годы войны неоднократно становились целями для германских подлодок и авиации (в частности, теплоход «Армения», потопленный в 1941 году в Чёрном море, вёз на своём борту более 5 тыс. беженцев и раненых. Выжило только 8 человек. Впрочем, «Армения», как и «Вильгельм Густлофф», нарушала статус санитарного судна и являлась законной военной целью).[4]
9 тысяч,именно такую оценку погибшим даёт современная история-цена последующей жизни Маринеско,увольнение,воровство,тюрьма и лагерь и страшная смерть.