Док" - интонация голоса командира явно таит подвох: " Влажность в отсеках как всегда в норме?"
"Товарищ командир, в норме отчета!"
"Я смотрю, что в норме, скатерти в кают-компании уже не влажные, а мокрые, белье по отсекам сохнет сутками, не лодка - прачечная, а ты -отчет,норма".
Не дай Бог, изоляция понизится".
"Но я-то что могу сделать?" - доктор еще только год служит и любая колкость воспринимается им болезненно остро.
"Отчет по обитаемости ты пишешь, и цифры там просто райские. Одно дело БЧ-2(ракетная часть) сопли на технику вешает, но ты же нашей жизнью играешь. Честно бы цифирьки заполнил, может быть эти умники-знахари и сократили бы длительность нашего болтания в морях".
"Товарищ командир, смею напомнить, цифирьки утверждаете вы" - док явно не понял смысла "обвинений" командира и разговор из ничего не обязывающего трепа перевел в серьезную плоскость.
"Да и были отчеты" - продолжает он - "с реальными цифрами по обитаемости, их влияние на сроки автономного плаванья и в конечном итоге на нашу с вами жизнь. Ну и что? Вывели среднее, дали образец и приказали заполнять так и только так".
Командир, получив укол докторского правдолюбия, замолчал. Крутанул кресло, поднялся и пошел в штурманскую выгородку.
В этот момент сонная тишина центрального поста взорвалась одуряющим аварийным боем системы пожаротушения. Красный глаз сигнализатора контейнера 3 выл от боли.
"Центральный" - вахтенный отсека дрожащим голосом, глотая слова докладывал: "В третьем контейнере пожар. Сработала система пожаротушения. Давление растет".
"Пронеси, боже"- успеваю подумать я- "в третьем у нас ракета с СБП (ядерная боеголовка)".
Не спрашивая разрешения командира, срываюсь в ракетный отсек.
Возле системы микроклимата контейнеров застыл вахтенный матрос, вой сирены действует на него, как флейта на кобру.
Датчик давления еще не достиг красной отметки включения аварийного затопления контейнера. В отсеке задраены переборки, личный состав одел аварийное снаряжение. Обесточили освещение, и в этот момент прекратился вой аварийной сирены, показания датчика вошли в норму.
"Значит, не было пожара, какое счастье, что не включил принудительное затопление контейнера, потом бы не расхлебались с объяснениями, как-никак ракета с ядерной боеголовкой" - думаю я, докладывая в центральный о причинах аварийной тревоги.
Через несколько минут в отсеке появляется командир БЧ:
"Ну что, инженер, накакал в штаны? Я сколько раз повторял - изоляцию измерять через тридцать минут, и отключи ты эту хренотень" - Андреич подошел к системе аварийных датчиков, выключил питание.
Потом, немного помолчав, спросил: "Как же ты удержался, не затопил контейнер? Я бы точно нажал кнопку, потом все предпринимал бы по расписанию аварийной тревоги. Допер,что изоляция и обесточил основное питание?"
"Да не совсем так, про изоляцию вообще не думал, просто как-то давление в контейнере медленно росло, значит, либо датчик, либо какой-то пожар несерьезный".
"А знаешь, что было бы, если бы СБП (ядерную боеголовку) затопил? Вернули в базу, посадили под арест, нагнали бы всяких спецов и начали бы копаться и не только в технике. Приписали бы нам с тобой умышленное вредительство в лучшем случае, а то и работу на какую-нибудь разведку, даже на эфиопскую и - здравствуй, Магадан, так что, считай, ангел-хранитель твой не бездельничал в эти минуты. Да, и не забудь: нигде об этом не упоминать"
"Центральный" - комбат решил продублировать мой доклад.
"Слушаю, командир".
"Товарищ командир, отсек осмотрен, замечаний нет. Параметры в норме, сработавший датчик из-за отказа мембраны заменили. Командир БЧ-2 Чистик".
Собаку я несу с комбатом. До аварийной тревоги Андреич не жаловал меня своим вниманием и часто в присутствии командира показывал свое недовольство, считая что мы с командиром группы, Славой Быковым, дармоеды.
Он один тащит груз поддержания ракетной части в исправном состоянии.
У каждого по разному проявляется болезнь замкнутого пространства и мелькание одних и тех же лиц в совокупности с неизменным порядком лодочной жизни и каждый следующий день обостряет ее.
Комбат достиг той межи службы, когда нужно либо уходить, либо смириться со всем и тянуть лямку до пенсии. И эта необходимость принятия решения, а главное - действия - основной источник его раздражения. Которое неудержимо выплескивается даже на доктора.
"Трудно складывалась моя служба" - нарушает уже привычную тишину мостика мой шеф. - "Ты вот смеешься над моими потугами выучить математику и поступить в академию. Не отрицай, я это знаю, да и написано это на твоем лице, когда ты видишь меня с учебником
А для меня академия - это последний звонок выбраться отсюда. И я боюсь сделать этот шаг, потому что знаю - второго не будет. Сидеть же до пенсии в прочном корпусе нет ни сил, ни здоровья, сердце в последнее время пошаливает, на жену стал смотреть, как на шкаф с посудой, а женщины даже во сне воображение не будят.
В училище проскочил только из-за срочной службы, да надоумили в партию вступить. Первые три года, поверишь - до нуля сидел, зубря все- не понимая ничего, ни суббот, ни воскресений, позволял себе только вечером в воскресенье к третьему отделению на танцы спуститься. Развод - это у нас называлось."
Он улыбнулся какой-то очень теплой улыбкой, наверное, из всех воспоминаний это было одно из самых приятных. Конец танцев, когда можно еще успеть выбрать себе партнершу, проводить ее домой, а если повезет - то и остаться на "чай", вернувшись утром через тропу Хошимина к подъему.
Ветер начал разрывать черное покрывало туч, качели волн поднимают нос лодки и стремительно бросают вниз.
"Вот и все мои развлечения были" - продолжает рассказ Анатолий Андреич.
"Командир роты смотрел на меня как на идиота, да моя партийность и мозолистая задница кое как до четвертого курса дотянули. На четвертом курсе я женился.
Сказать, что влюбился, вряд ли, удобно было - да. На пятом поехали на стажировку, жена домой в Горловку полетела.
После стажировки встречаю, а ее чемодан двое ухажеров тащат, ну выдал я ей тогда, на всю жизнь хватило. Тесть мой прилетел разбираться.
Вхожу в комнатенку, которую мы снимали, еле сводя концы с концами, разуваюсь, а тесть кричит: "Нинка, мать твою за ногу, муж носки снял, а они до сих пор грязные!"
Вот таким домостроем и приехали на Севера.
Комбатом у меня был Березовский - пьяница беспросветный и бабник.
Лежит на койке и орет: "Крахмальный" - это был матрос, которого он освободил от всего, а взамен тот выполнял только его приказания, не подчиняясь больше никому даже командиру. - "Крахмальный, у командира голова болит!"
Через полчаса Крахмальный накрывал стол самыми изысканными деликатесами. Где он их брал, никто до поры-времени не знал, а когда узнали, его и след простыл.
Магазины, склады матрос чистил - до службы год в колонии опыта набирался.
Вот в такой обстановке начиналась моя служба. Березуха пил и к бабам в поселок бегал, матчасть была не просто в ужасном, а в аварийном состоянии. Флагман понимал,что с комбата уже ничего не возьмешь, всех собак на меня и вешал.
На каждом подведении итогов комдив поднимал и устраивал показательную порку, партийцы во главе с секретарем партийной комиссии дивизии собирались поставить вопрос о моем членстве в партии. Да и особисты (чекисты в армии) начали приглядываться,- что ж я такой плохой,может враг во мне окопался.
Мой замполит поклялся меня с инженеров боевой части не выпустить. В это время комиссия ракетно-артиллерийского управления из Москвы пожаловала, говна накопали дальше некуда. Мой тогдашний командир лодки присматривался ко мне и, честно сказать, не травил меня.
У него был принцип влезать только тогда, когда дальше стена и если он на твоей стороне. Я знаю, что ты обожаешь Льва, но он никогда не полезет за тобой в огонь, мой командир сделал это, потому я и стою сейчас на мостике.
Подведение итогов проверки московской комиссии началось с того, что комдив вызвал меня к трибуне и приказал стоять по стойке смирно и понеслось...
Командир мой сидел, сидел, слушал, слушал, потом поднялся, подошел к трибуне, на которой брызжа слюной поносил меня комдив, и спокойно так ему:
"Адмирал, вам не стыдно? Извинитесь сейчас же перед лейтенантом. Прежде чем на него орать, вы меня должны были выслушать, адмирал."
И это "адмирал" было произнесено с такой издевкой, что опешивший от неожиданности выступления командира комдив заорал: "Ты, ты партбилет положишь!"
"Не вы давали, не вам и отбирать, а если отберут, то, значит, партия у нас такая, как вы."
Тонкая паутинка курса все дальше и дальше скользит на юг. Где-то слева берега Франции, смотрю на карту и катаю на языке - Бретань, Шампань, Париж.
Наверно, если чуть-чуть уйти влево, то можно ощутить в ночном воздухе ее запахи - травы, земли, ветра, цветов и солнца. Запах солнца Шампани, наверное, он пахнет виноградом, зрелым вином,женщиной и счастьем.
Мы были детьми своего времени,которые осиротели в безвременьи.
