Боковых, левых, правых мне не назначили, остаётся принимать пасы со всех сторон.
Кому не захочется читать приведённые мною из других мест ненужности, но у него есть свободное время и звуковоспроизводящие устройства исправны и подключены к персональной электро-вычислительной машине (длино, но всё по-русски), может просто послушать и посмотреть.
У меня была большая подборка вариантов этой песни, но всё на работе. А там я буду только через 10 дней. Кто захочет и сам сможет легко найти недостающие варианты. Приятного прослушивания песни одного из шлимазлов (в качестве компенсации за моё занудство в сегоднячном моём комментарии в Pitoniya).
Алика Калайда
So kiss me and say you understand
Песню эту я услышала во дворе. Два брата лет 8-9 распевали ее, стоя на высоком крыльце, как на сцене, и держась, как за мачты, за столбики, подпирающие навес над входом. Мы, летняя публика на скамейке – присевшие после работы мужики в майках, разномастные дети и бабульки – неистово аплодировали. В песне был вальяжный неторопливый ритм идущих вразвалочку моряков, вино, поножовщина и экзотические названия. Команда с «Жанетты», поправлявшей такелаж в Кейптаунском порту, отправилась «достать бочонок рома и вина», а дальше события развивались захватывающе-трагически.
Как многие, я считала эту песню народным творчеством, но вдруг услышала совершенно в другом, далеком месте знакомый ритм. Слова с экрана звучали как будто немецкие – бай мир бис ду шейн… Что такое? Неужто дворовый хит нашего детства обрел популярность на другом конце света, да еще в переводе на немецкий?
После некоторых розысков мне открылась удивительная история.
Не было поначалу никаких французских моряков, а были герои малоуспешного еврейского мюзикла.
Шолом Секунда родился на Украине и был музыкально одаренным мальчиком. В 1907 году его семья перебралась в Америку. Шолом пел везде, где только его слушали, стал брать уроки музыки у композитора Эрнста Блоха и окончил институт музыкального искусства. Семья была бедна, и он подрабатывал в массовке в еврейском театре, где после учебы стал официальным композитором и дирижером.
Секунда считал себя классическим композитором, а на жизнь зарабатывал, сочиняя музыку для спектаклей на идише.
В 1932 году театр поставил музыкальную комедию I Would if I Could, (на идише Men Ken Lebn Nor Men Lost Nisht), и там с огромным успехом прозвучала песня на слова Джейкоба Джейкобса Bei Mir Bistu Shein – «Для меня ты самая красивая». Исполнителей Аарона Лебедеффа и Люси Левайн много раз вызывали на бис. Но сам мюзикл успеха не имел и продержался всего один сезон. Секунда особенно не расстроился – его раздражало, что Лебедефф по ходу спектакля непрерывно нес отсебятину.
Авторы пытались пристроить историю в Голливуд, но там отказались, сочтя ее слишком местечковой.
Сейчас уже никто не помнит сюжета мюзикла, но песне оттуда была уготована долгая жизнь.
Несколько лет она оставалась популярной в барах Ист-Сайда, но со временем должна была забыться. Однако в 1937 году Сэм Кан и Сол Чаплин (музыканты, писавшие в соавторстве слова к песням, впоследствии – оскаровские лауреаты за музыку к фильмам) услышали ее в одном из баров Гарлема в исполнении двух чернокожих певцов (они пели на идише). Мелодия очаровала Кана и Чаплина, и они обратились к «Каменсам», музыкальному издательству в Бруклине, с предложением выкупить песню и переписать ее на английском. Права были приобретены всего за 30 долларов. Секунда и Джейкобс зачастую публиковали песни за свой счет, так что продать произведение издателю было особой удачей. Для них эта песня ничем не отличалась от других, проданных за 30 долларов (по 15 долларов на соавтора).
Но в этот раз все сложилось совершенно иначе.
Кан и Чаплин написали английский текст, в котором для колорита оставили в качестве рефрена идишские слова. Песня теперь называлась Bei Mir Bis Du Shoen (произносится «бисту шейн»). В конце 1937 года записали ее мало кому тогда известные Эндрюс Систерз (Andrews Sisters), и она немедленно превратилась в хит. Песня звучала везде — от Голливуда до ковбойских ранчо. Потом стала немыслимо популярна по всему миру — от Германии до Японии — и принесла своим «обладателям» около трех миллионов долларов. Сэмми Кан купил своей маме дом на заработки от песни. А мама Шолома, Анна Секунда, каждый день ходила в синагогу молиться — она была уверена, что Бог наказал сыночка за ее грехи. Ей было 76, она не говорила по-английски и ничего не понимала в контрактах и копирайтах.
Как-то ночью хит в исполнении сестер Эндрюс услышали по радио сестры Багельман, исполнявщие джазовые версии еврейских народных песен. В ту же ночь они сменили имена с Клары и Минни на Клэр и Мирну и стали называться сестрами Бэрри. Они тоже стали петь про «самую красивую» — опять на идише.
Перепели песню многие известные исполнители, включая Эллу Фитцджеральд, Гая Ломбордо и Джуди Гарланд.
Хотите подпеть? Вот текст, с которым песня стала немыслимо популярной:
Of all the boys I’ve known, and I’ve known some
Until I first met you, I was lonesome
And when you came in sight, dear, my heart grew light
And this old world seemed new to me
You’re really swell, I have to admit you
Deserve expressions that really fit you
And so I’ve racked my brain, hoping to explain
All the things that you do to me
Bei mir bist du schoen, please let me explain
Bei mir bist du schoen means you’re grand
Bei mir bist du schoen, again I’ll explain
It means you're the fairest in the land
I could say «Bella, bella», even say «Wunderbar»
Each language only helps me tell you how grand you are
I’ve tried to explain, bei mir bist du schoen
So kiss me and say you understand
Bei mir bist du schoen, you’ve heard it all before
but let me try to explain
Bei mir bist du schoen means that you’re grand
Bei mir bist du schoen, it’s such an old refrain
and yet I should explain
It means I am begging for your hand
В Германии были уверены, что это чуть ли не народная немецкая песня, и пели ее повсеместно, пока кто-то из наци не узнал, что автором был еврей, и хит тут же запретили.
В России песню встретили как родную. Утесов немедленно перепел ее, поведав про незадачливую, но бойкую старушку:
Старушка не спеша
Дорожку перешла,
Ее остановил милицанер:
«Товарищ бабушка, меня не слушали,
Закон нарушили, платите штраф!»
— Ах, что вы, что вы, что вы!
Я так спешу домой,
Сегодня у Абраши выходной!
Несу в корзиночке
Кусочек булочки,
Кусочек курочки,
И пирожок!
Я никому не дам,
Все скушает Абрам,
И станет, как надутый барабан!!!
про необузданную красавицу:
Красавица моя
Красива, как свинья,
Но все же мне она милее всех.
Танцует, как чурбан,
Поет, как барабан,
Но обеспечен ей всегда успех.
Моя красавица
Мне очень нравится,
Походкой ровною, как у слона.
Танцует, как чурбан,
Поет, как барабан,
И вечно в бочку с пивом влюблена.
А во время войны песня превратилась в сатиру «Барон фон дер Пшик»:
Барон фон дер Пшик
Покушать русский шпиг
Давно собирался и мечтал.
Любил он очень шик,
Стесняться не привык,
Заранее о подвигах кричал.
Мундир без хлястика,
Разбита свастика -
А ну-ка влазьте-ка на русский штык! -
Барон фон дер Пшик
Попал на русский штык,
Остался от барона только пшик.
Капут!
Романтическая же история про Жаннетту в Кейптаунском порту была сочинена учеником 9-го класса 242-й ленинградской школы Павлом Гандельманом. В 1940-м году он задался вопросом: «А кто же пишет популярные дворовые шлягеры?», и надумал поставить эксперимент. На мотив популярнейшей утесовской «Красавицы» он решил сочинить ррромантичнейшую зубодробительную экзотическую песню и посмотреть, как быстро она пойдет в народ. Он писал по куплету на уроках литературы, а на переменах проверял получившееся на одноклассниках. Одобренные куплеты переписывались и разбредались по дворам. Ныне песня известна в живописных народных вариантах, где «юбки узкие трещат по швам», но Павел был мальчик начитанный, поэтому его текст весьма литературен:
В кейптаунском поpту
С какао на боpту
«Жанетта» попpавляла такелаж.
Но, пpежде чем идти
В далекие пути,
На беpег был отпущен экипаж.
Идут-сутулятся,
Вздымаясь в улицы,
Давно знакомы им и штоpм, и гpад…
И клеши новые,
Полуметpовые
Полощет весело ночной пассат.
Им двеpь откpыл поpтье,
И несколько поpтьеp
Откинулись, впуская моpяков.
И не было забот,
И гоpе не пpидет —
Здесь люди объясняются без слов!
Здесь все повенчаны
С вином и женщиной.
Здесь быстpо лечатся следы моpщин.
Здесь души сильные,
Любвеобильные.
Здесь каждый бог, и цаpь, и господин!
Они уйдут чуть свет.
Сегодня с ними Кэт.
О ней не мог мечтать и сам Жюль Веpн:
Она, куда ни кинь,
Богиня из богинь
Заманчивых кейптаунских тавеpн.
Здесь пунши пенятся,
Здесь пить не ленятся,
Поют вполголоса, пpисев в кpугу:
«Мы знаем гавани
Далеких плаваний,
Где жемчуг высыпан на беpегу».
А в ночь воpвался в поpт
Фpанцузский теплоход,
Облитый сеpебpом пpожектоpов.
Когда бледнел pассвет,
Пpишли в тавеpну Кэт
Четыpнадцать фpанцузских моpяков…
«Кончайте плавиться!»
«Пpивет, кpасавица!»
«Во имя Фpанции — на шлюпки гpуз!»..
Но споp в Кейптауне решает бpаунинг,
И на пол гpохнулся гигант фpанцуз…
Когда пpишла заpя
На южные моpя,
«Жанетта» pазбудила сонный поpт.
Но не пpишли на зов
Все восемь моpяков,
И больше не взойдут они на боpт.
Им больше с гавани
Не выйти в плаванье,
И стpаны дальние не видеть вновь.
Их клеши новые,
Полуметpовые,
Обильно пpолита, смочила кpовь…
В кейптаунском поpту
С какао на боpту
«Жанетта» уходила на Сидней.
Без буpь тебе идти
В далекие пути,
Скиталица акуловых моpей!..
«Здесь души сильные, любвеобильные» — это, конечно, влияние Некрасова.
В оригинале у «Жанетты» оказалось какао на борту, а вовсе не пробоина. Я не специалист, но то-то мне всегда казалось странным – с пробитым бортом всего лишь починять паруса?
В 1941 году в Кронштадской школе оружия вчерашний школьник услышал, как моряки распевали его песню под гитару. Над заявлением, что он автор, суровые мужчины посмеялись.
Разумеется, про Секунду к этому моменту все уже забыли. Музыка народная, слова народные: Жаннетта! Исполняется впервые!
Мы же к нему ненадолго вернемся. 30 долларов — это по нынешним деньгам примерно 422 доллара, так что композитор поначалу мог быть вполне доволен продажей своей безделицы. Однако неимоверный успех твоей песни в чужих руках — это могло поразить кого угодно. Секунда, впрочем, не сокрушался, продолжал писать музыку — и легкую, и симфоническую, на уговоры журналистов рвать волосы от отчаяния не поддавался, пожимал плечами и отворачивался к нотной бумаге.
28 лет владения копирайтом закончились в 1961 году, и права вернулись к Шолому Секунде и Джейкобу Джейкобсу. И уж тут-то композитор подписал договор с музыкальным издательством и вытребовал себе достойные проценты по ройялти. До конца жизни Секунда наслаждался авторством хита, деньгами и славой. После его смерти в 1974-м права по закону еще 75 лет будут принадлежать его семье.
P.S. Ленинградский школьник Павел Гандельман стал военно-морским врачом. Ныне подполковник в отставке.
Фото:
ВОСПОМИНАНИЯ:
Алла и Марк Левитаны. «Берег надежд», СПб., 2002.
Павел Моисеевич Гандельман родился 22 мая 1924 г. в Ленинграде. В школьные годы вместе с Семеном Ботвинником, Анатолием Чепуровым, Надеждой Поляковой он занимался в созданном под эгидой С. Я. Маршака Доме детской литературы на Исаакиевской площади. (Позднее он располагался во Дворце пионеров и назывался Домом литературного воспитания школьников.) Состоялись две творческие поездки: в Пушкинские Горы и на юг. Стихи учащихся публиковались в детских и комсомольских газетах.
В 1941 г. поступил в Военно-морскую медицинскую академию (16 000 заявлений на 200 мест!), попал на Сталинградский курс, единственный курс, который целиком в 1942-м ушел на фронт под Сталинград. Из 205 человек вернулась половина, сейчас в живых порядка 30 человек. Памятник студентам этого курса находится на Загородном проспекте, 47, где располагалась академия.
В 1948 году Павел окончил академию, служил военно-морским, затем военным врачом. В 1970 демобилизовался, 20 лет проработал в Педиатрическом институте, с 1990 г. на пенсии.
Продолжал писать стихи, которые публиковались в периодической печати, а также – песни на свои стихи.
Каждые пять лет на юбилейные встречи выпускников Сталинградского курса писал песни-посвящения на известные мелодии, исполняла их супруга Павла Моисеевича Галина Тихоновна Баженова.
В 1944 г. в Санкт-Петербурге вышла книга Павла Гандельмана и Александра Соколовского «Курсантская баллада» с фронтовыми стихами Сталинградского курса.
В 1998 г. в Санкт-Петербурге к 50-летию X выпуска врачей Военно-морской медицинской академии вышел сборник П. Гандельмана «Вспомни» (стихи, песни, посвящения друзьям).
Песня П. Гандельмана «Жанетта» («В кейптаунском порту…») стала народной.
В. Конецкий. Сб. Морские повести и рассказы. Л., 1987, с. 548-549.
«Девятнадцатого сентября 1977 года я получил письмо:
…Морская песня «Жанетта» - это литературная мистификация. Писалась она в 1939/1940 учебном году на уроках. Ее автор – девятиклассник Павел Гандельман, ныне подполковник в отставке. Собственно, он и я уговорились писать по куплету. Начал он, потом три строчки сочинил я, и вдруг Павла прорвало – он начал строчить даже на переменках…
Выбрали мотив популярной в те годы песенки «Моя красавица всем очень нравится походкой нежною как у слона…»
На тех уроках литературы проходили «Кому на Руси жить хорошо», в песню попало заимствование: «…здесь души сильные, любвеобильные…»
Почему получилось такое неравенство в авторстве? Да потому, что я был просто школьником, а Павел – уже поэтом.
Он учился в доме литературного воспитания школьников (ДЛВШ) с Г. Капраловым, С. Ботвинником, А. Гитовичем и, кажется, с Л. Поповой. Их кружок вел поэт Павел Шубин.
В 1943 году, после прорыва блокады, уже по ту сторону Невы, у костра, я впервые услышал, как «Жанетту» пел совершенно мне чужой человек. Меня, помню, зашатало от удивления. А «Жанетту» поют и сегодня!
Павел за это письмо будет на меня сердит: у него неважно со здоровьем, и он не очень любит гласность. Тем не менее сообщаю его адрес и телефон…
Залесов Т. Д.
Дозвониться до автора «Жанетты», нашей любимой курсантской песенки, оказалось безнадежно трудно. Но ко мне приехал Виталий Маслов, начальник радиостанции атомохода «Ленин», ас по всем видам связи. И мы дозвонились Павлу Моисеевичу Гандельману. Произошло это в двадцать три часа двадцать минут. Подполковник в отставке обложил нас последними словами и бросил трубку, еще раз доказав свое полное пренебрежение к поэтической славе».