ЛЮБОВЬ К ЖИВОТНЫМ.

                             Не смотря на внешнюю суровость, моряки народ добрый и сентиментальный. Пусть личный состав не любит начальство, а начальство личный состав, между ними есть общее – любовь к животным.
Иногда она принимает гипертрофированные формы, но не иссякает никогда. В отсутствие животных их именами ласково нарекают подчиненных, а иногда и начальников. Я лично был знаком с командиром батальона по кличке Муфлон, экипажем баранов, начштаба Антилопом Гну (он был мужчиной и произносился как «антилоп») и старшим офицером штаба флота по кличке «Импала». Иногда кадровики, пользуясь служебным положением, сводили вместе в одном экипаже Лося, Кролика, Гуся, Медведя, Воробья, Пташкина, Козела (ударение на первом слоге), Стадника и Пастухова, а потом тихо похохатывали, гордясь остроумным всесилием, в тиши кабинетов.
Но настоящая живность греет душу лучше, и чем больше животное, тем круче. На одном из крейсеров держали медвежонка, пока он адмирала не заломал, пусть и не до смерти, на другом тигренка. После случая с адмиралом зверей больших, чем собака или кошка, рыбки или крыса белая, скажем, держать запретили. Но любовь и к ним, маленьким, осталась огромной и самоотверженной.
Здание штаба бригады ракетных кораблей в Балтийске было старым, широким, приземистым и одноэтажным, с нетипичной для немецких построек шиферной, а не черепичной крышей. В бывшем Пиллау все по-немецки основательно, однако время и сырая погода  заставляют  вносить свои коррективы во внешний вид зданий, а крыш - особенно. Текут, сволочи. Здания окружают старые, в несколько обхватов, деревья, нависая мощными кронами над крышами.
У штаба, вместо того, чтобы присутствовать на занятиях по специальности, толпилась добрая половина бригады во главе с комбригом и штабными. Все смотрели вверх и давали противоречивые команды и советы. Виновник суматохи, маленький белый котенок, на высоте восьми метров, медленно, на дрожащих лапках, двигался к концу ветки, истошно мяукая от страха. Ветка предательски дрожала, котенок соскальзывал, в последний момент успевал впиться в ветку коготками, втаскивал свое тельце на нее и орал душераздирающе, с нутряным надрывом.
Моряцкие сердца лопались от сострадания, у многих на глаза
наворачивались слезы. Ситуация, чтобы не стать трагической, остро требовала разрешения и хэппи-энда. Возглавил ее командир бригады, лично. Два матроса растянули одеяло у подножия дерева, а человек пятнадцать, по команде, начали его трясти. Дерево, из-за своей толщины, тряслось слабо, поэтому было принято другое решение. Два добровольца-матроса вызвались взобраться на старый вяз и спасти несчастное животное. Получив добро на совершение подвига в честь братьев наших меньших, они стали карабкаться по стволу. Не повезло обоим.
       Матрос Полуянов достиг ветки, на конце которой сидело кошачье дитя, и одной рукой начал ее трясти. Котенок заорал еще истошней и вцепился в кору изо всех сил. Матросы с одеялом бегали внизу, готовые подхватить кошачье тельце в теплые байковые объятия, а траекторию котячьего полета рассчитывал  флагманский штурман бригады.
       Подбадриваемый снизу криками:
      - Тряси сильнее, ты что, не ел сегодня?- Полуянов увлекся и не удержался сам.
        Его полет был красив, шумен и стремителен. Неудержимо рушась сквозь желтые осенние листья, он лягнул ногой добровольца-побратима матроса Дзасохова, обхватившего ствол на метр ниже, и с криком «мама!» рухнул на асфальт и потерял сознание. Листья, медленно кружась, опускались на него и  рядом.
         Дзасохову повезло меньше: получив флотским ботинком-«гадом» по зубам, он разжал руки, ударился о сук пониже, потом о другой, отскочил, как мячик для пинг-понга, ударился о третий…
          У Полуянова оказалась сломана нога, у Дзасохова рука, ребра и множественные ушибы. Стонущих больных унесли в лазарет.
           Котенок орал по-прежнему. На дерево взобрался старшина Бароев, левша, с ножовкой в руке. Он начал пилить сук, на котором вопил котенок, держась за ветку рукой. Пилил он хорошо, только держался рукой, как впоследствии оказалось, неправильно. Пилил-то у ствола! Когда тело Бароева, вместе с длинной суковатой веткой и ножовкой в руке, обрушилось с криком вниз, котенок извернулся и перепрыгнул на другую ветвь, где, опомнившись, продолжил свое нервическое песнопение.


           Бароев заработал трещину пяточной кости и располосовал бок ножовкой. Два человека получили сотрясение мозга и рваные раны на голове от толстой упавшей ветки. Это те, которые одеяло держали и не смогли увернуться, потому что каждый тянул его в свою сторону. Три вопящих окровавленных тела унесли санитары.
         Но моряки народ настойчивый, тем более в благородном деле спасения: котенок по-прежнему хрипло плакал…        
Принесли лестницу. Она оказалась короткой. По приказу начштаба принесли вторую, скрепили их с помощью проволоки и пары гвоздей,  действовать надо быстро, пропадет ведь животное от криков.
Личный состав живо обсуждал методы спасения:
- Может, палкой его сбить?
- Да нет, из рогатки, если только, а так ветки мешают.
       - А вдруг в глаз попадешь, выбьешь? Нет, из рогатки нельзя…
       Комбриг приставил к одеялу двух бойцов, взамен выбывших из строя, сломив их легкое сопротивление приказом. Бойцы ныли, ссылаясь на опасность поручения, которое, учитывая  опыт предыдущей команды, можно было сравнить с отправкой на передовую.
       На лестницу, слегка «игравшую» в месте крепления, и основание которой придерживали четыре человека, полез мичман Филимонов. Он почти достиг цели и уже протянул руку к шипящему на него котенку. В это время кто-то из страхующей команды отвлекся, или запас прочности у лестницы закончился, или мичман наверху дернулся, но ненадежная конструкция затрещала посередине. «Страхующие» бросились врассыпную, не желая получить по голове лестницей. Филимонов красиво, с поднятой вверх рукой, застыл в верхней точке, и сначала медленно, а потом все стремительнее ускоряясь, начал падать в сторону штаба и, со страшным треском, пробив шифер, провалился сквозь крышу, подняв столб вековой чердачной пыли. Падение он сопровождал черной руганью (см. словарь), провалившись же, подозрительно затих. На чердак направили санитаров.
Лестница же, взбрыкнув и освободившись от груза, травмировала еще двух человек, разбив одномуофицеру- зеваке подбородок, а второму засветив в ухо. А потом, подлая, еще и
обрушилась двумя своими половинками на толпящихся матросов, с предельным вниманием и одобрением наблюдавших за полетом Филимонова.
             Котенок замолчал, испуганный треском, пылью, криками и суетой внизу, под ним, а потом заплакал еще горше.
             Комбриг в отчаянии  приказал спилить проклятое дерево. Начали пилить, меняя друг друга, но длины полотна ножовки было маловато для дерева, толщиной в три обхвата. Начали рубить тупыми пожарными топориками, но дело продвигалось медленно, канадские лесорубы в бригаде не служили. Котенок совсем охрип.
             Дерево подозрительно скрипело и, кажется, собиралось все-таки падать. На штаб.
             Пришлось вызывать из города машину с телескопической вышкой и специалистов лесного хозяйства. Пока они не приехали, комбриг, в соответствии с распорядком дня, разрешил бригаде пообедать и пообещал продолжить операцию после приема пищи. Бригадный доктор испуганно вздрогнул:  в лазарете уже лежало 16 человек с травмами разной тяжести, и свободных коек не было.             Построившись, экипажи пошагали на корабли, совестливо поглядывая в сторону котенка. Вокруг опустело.
           С залива налетел промозглый и крепкий балтийский ветерок. Дерево пошаталось, пошевелило в последний раз длинными ветвями, теряя последние листья, натужно заскрипело, хрустнуло у комля и, прицелившись, медленно рухнуло, как и хотело, на штаб! Только штукатурка с дранкой взметнулись метров на двадцать! А треснувший бетон стенки! А сам удар, от которого земля загудела и выпали несколько оконных стекол! А колокола боевой тревоги, объявленной командованием, решившим, что начался бомбовый налет!  Вобщем, дерево умерло красиво, шумно, по-геройски, нанеся максимальный вред врагу…
            Дежурный по штабу, сидевший в коридоре, вдруг оказался на улице, в груде строительного мусора. Коридор стал крыльцом. Дерево полностью уничтожило учебные классы, а штаб уменьшился вдвое. Вот почему теперь личный состав бригады ходит на занятия по специальности к соседям.
           Приехавшие, наконец-то, лесники, обсчитали кубатуру, умножили на число годовых колец и оценили ущерб, нанесенный лесному хозяйству, в 12000 рублей. Штраф наложили на комбрига. За три литра шила, правда, скостили до 30, учли, что ему еще за штаб выплачивать придется.
            Ах, да, котенок… Да он сам с дерева слез, когда народ на обед ушел. Сейчас это большой, толстый бригадный кот, которого комбриг, увидев, непременно пытается пнуть ногой, несмотря на свою любовь к животным. Он уже не комбриг, правда, а замкомбрига, и  собак любит больше: те по деревьям не лазают.