* * *
Итак, мы стали офицерами, дипломированными специалистами... Но специальности у нас были разные: кто штурман, кто минер-торпедист, кто артиллерист. А до того — муки выбора специальности. Вдруг ошибешься? Даже характер человека накладывал большой отпечаток на будущую службу. Как правило, быстрые, порывистые ребята стремились попасть на скоростные корабли — эскадренные миноносцы, торпедные катера. Более спокойных, рассудительных тянуло к большим кораблям — крейсерам. Педантичных и аккуратных привлекали штурманские расчеты.
Если мечтаешь о торпедных катерах, лучше быть минером-торпедистом. Собираешься служить на крейсере — иди в артиллеристы. Примерно так рассуждали мы, выбирая специальность.
Я вначале мечтал быть штурманом. Мне нравилась чистая гладь карт, жужжание гирокомпаса. Хотелось научиться измерять высоты Солнца, звезд и планет секстаном. Но штурманом я не стал по двум причинам. Во-первых, из-за мореходной астрономии. Я очень любил секстан, любил брать им высоту Солнца, а потом по таблицам Морского астрономического ежегодника определять место корабля, но когда дело доходило до определения высоты звезд в ночное время, становился в тупик. Сколько раз ночью я изучал звездное небо, однако для меня так и осталось загадкой, где какое светило расположено. Пожалуй, быстро находил только Большую и Малую Медведицу да еще Сириус. А без знания звезд место корабля ночью не определишь.
Вторая причина была личного, так сказать, свойства. Уж очень хотелось стать командиром корабля, хотя бы маленького. Почему-то бытовало у нас мнение, что из штурманов выйти в командиры труднее, чем из артиллеристов или минеров. Но будущие штурманы в противовес этому мнению приводили в пример капитана 1 ранга Петрова, который из штурманов дорос до командира крейсера «Молотов». И все же таких примеров маловато было...
Артиллерия меня привлекала меньше, чем минно-торпедное дело. Торпеды нравились своей сложностью и эффективностью. По своему характеру я человек быстрый, импульсивный, а поэтому большая скорость и стремительность торпедных катеров пришлись мне по душе. Льстило стать сразу после училища командиром корабля. Хоть и четвертого ранга, но настоящего, боевого!
Учебная торпедная атака. Виден след торпеды, идущей в эсминец. КБФ. - Борис Соломонов, Константин Кулагин. Торпедные катера серии Г-5.
* * *
В своей мечте служить на торпедных катерах я был не одинок. Об этом страстно мечтал и Жора Варданян. С Жорой я подружился с первых же дней пребывания в училище. Наши койки в кубрике стояли рядом, тумбочка была общей. Общими были и многие вещи. Наша дружба выдержала испытания временем.
У Жоры было трудное детство. В первые дни войны погиб его отец, комиссар артиллерийского дивизиона. Жора добровольцем ушел на флот, окончил школу юнг учебного отряда Балтийского флота. Перед училищем служил на легендарном лидере «Ленинград» — командиром торпедной группы минно-торпедной боевой части. В его заведовании находились два торпедных аппарата. Служа на корабле, он сумел окончить десятый класс в вечерней школе. Нам, нахимовцам, импонировало, что в нашем классе учился настоящий военный моряк. Жора потянулся ко мне как к человеку, который тоже хлебнул лиха: как-никак два года фронта за плечами. Как и у Жоры, отец у меня погиб на фронте. Но, пожалуй, главным в зарождении нашей дружбы была любовь к музыке. Все четыре года обучения в училище мы участвовали в художественной самодеятельности. Я играл на аккордеоне, а Жора плясал. Причем плясал он виртуозно. Не было выступления, чтобы из зала не раздавались выкрики:
— Жора! Цыганскую венгерку!
Здесь Варданян был неподражаем. Его танец, наверное, украсил бы любой профессиональный коллектив. Смуглый, с небольшими усами, он действительно был похож на цыгана. Быстрый, дерзкий, огневой!
Немалую роль в выборе специальности играли наши преподаватели. Олицетворением мужества был для нас капитан 1 ранга Никольский. Боевых наград у него было больше, чем у других преподавателей училища. Вел он у нас курс минного оружия. Никольский не был прирожденным лектором, но дело свое знал безукоризненно.
Рассказывая курсантам об устройстве той или иной мины, он любил сам себе задавать вопросы:
— А это что за штучка?
И тут же отвечал:
— Это не штучка, а щеколда.
Подчеркивая важность этого устройства, он говорил:
— В минном деле, как нигде, вся загвоздка в щеколде!
Как-то на практике на полигоне мы занимались под его руководством взрывными работами. По какой-то причине не взорвался семикилограммовый заряд. Никольский немедленно уложил нас на землю и не велел поднимать головы.
— Вы молодые. Вам жить надо. Я один с этим справлюсь.
Николай Иванович выждал по инструкции пять минут, а затем осторожно, каким-то кошачьим шагом направился к заряду, выдернул из него взрыватель с бикфордовым шнуром и только тогда разрешил нам встать.
Судьба его была интересной. Как сына попа, его не приняли с первого раза в военно-морское училище — бывший кадетский морской корпус: туда принимали исключительно сыновей родовитых дворян. Лишь с началом Первой мировой войны Никольскому разрешили там учиться. Революция 1917 года застала его гардемарином на корабле. Команда избрала Никольского своим командиром.
В годы Великой Отечественной войны Николай Иванович лично разоружал разные по устройству мины. Он впервые разрядил мину с тяго-минрепным устройством, доставлявшую много неприятностей нашим кораблям. Прежде долго не удавалось узнать ее секрет, так как при подсечке тралом минреп обрубался и она немедленно взрывалась.
1-корпус мины (стальной из двух полушарий). 2-чашка якоря. 3-рама с автоматическими механизмами якоря. 4- лапы. 5-предохранительный прибор. 6-зарядная камера с запальным стаканом. 7- свинцовые колпаки (сверху надет стальной предохранительный железный колпак колпак). 8-склянка с жидкостью Грене. 9- батарейки. 10-кусок сахара. 11- головка стержня гидростатического диска. 12- гидростатические диски. 13- контакты. 14- вьюшка с минпрепом. 15- груз. -
Никольский шутя говорил:
— Минное оружие — единственное из всех, где все построено на сахаре.
(Дело в том, что в стопорных устройствах мин применялся сахар. При попадании мины в воду сахар таял, и она приводилась в боевое положение.)
Хорошо запомнился мне день, когда мы, молодежь, принимали Николая Ивановича в партию. К этому времени Никольский был уже пожилым человеком. На вопрос одного из курсантов: «Почему так поздно вступаете в партию?» — Никольский ответил:
— Считаю, что в партию вступать никогда не поздно. Я всегда считал себя беспартийным большевиком. А не вступал из-за своего происхождения — мой отец был священником.
Все члены нашей парторганизации единогласно проголосовали за принятие Николая Ивановича Никольского кандидатом в члены партии.
* * *
Врастать в службу нам не пришлось. Нас, выпускников, знали в дивизионе еще по стажировке. Капитан 3 ранга Консовский представил нас в кают-компании офицерам дивизиона, затем проводил в казарму, показал койки. После обеда комдив повел нас на пирс. Там, прижавшись друг к другу, стояли катера. По тем временам они считались большими. На носу и корме каждого корабля красовались автоматические пушки, а по бортам возвышались торпедные аппараты. Две торпеды, находившиеся в них, были грозной боевой силой, способной пустить на дно большой надводный корабль. Внутри находились жилые кубрики и каюты для членов экипажа. Эти деревянные катера были способны ходить в сильный шторм и развивали большую скорость. Вот такими кораблями нам предстояло командовать.
На палубах выстроились команды. Многих из нас матросы помнили еще мичманами. С трепетным волнением и гордостью взошел я вслед за командиром звена на свой небольшой корабль. Помощник командира мичман Скорин подал команду «Смирно». Матросы рассматривали меня с любопытством. В их взглядах читалось: «Посмотрим, товарищ лейтенант, как покажете себя в море». Командир звена, улыбнувшись, сказал:
— Представляю вам, товарищи, нового командира лейтенанта Иванова Виктора Петровича, выпускника училища имени Фрунзе. Желаю плавать с ним так же уверенно, как с прежним командиром. Более подробно он сам о себе расскажет. Ну, Виктор Петрович, — сказал, обращаясь ко мне, старший лейтенант Беланов, — как говорится, семь футов под килем. — И тихо добавил: — Ни пуха!
Мысленно я послал Беланова к черту и четко подал команду «Смирно». После его ухода пригласил экипаж в носовой кубрик. Коротко рассказал о себе, затем познакомился с каждым членом команды. И боцман старшина 1-й статьи Жук, и командир отделения радистов старшина 2-й статьи Белоусов, и радиометрист старший матрос Костя Пинчук, и торпедист Слава Гришин — все мне очень понравились. Но особое уважение сразу вызвал старшина электромеханической группы, или, как говорят на больших кораблях, командир БЧ-V, мичман Павлов Александр Иванович, спокойный, уверенный в себе человек. Еще в штабе офицеры говорили, что мне с механиком повезло.
— С Павловым ты будешь чувствовать себя в море, как у Христа за пазухой. Никогда не подведет. С полуслова командира понимает.
Еще на стажировке я узнал, что такое хороший механик. Во время движения мощные так, что слов не слышно. Тут надо понимать друг друга не с полуслова — с полужеста: команды на увеличение или замедление хода командир отдает именно жестами. Оба находятся в боевой рубке: командир в походе стоит у руля, а механик сидит справа, манипулируя рукоятками газа. Если надо прибавить катеру несколько оборотов, командир похлопывает механика по плечу или объясняет на пальцах. Ошибки здесь быть не должно. Катера атакуют в строю, и нельзя одному из них вырваться вперед или отстать. От взаимопонимания между командиром и механиком зависит успех атаки.
С помощником мне тоже повезло. Мичман Скорин был из сверхсрочников, прекрасно знал штурманское дело и умело вел на корабле все сложное хозяйство. Словом, вступление в должность и в офицерскую семью особых хлопот не доставило. К службе я, как и мои товарищи, был подготовлен еще в училище. Там, на занятиях в классах и лабораториях, в морских походах на летней практике, на стажировке, нас целеустремленно вели к командирскому мостику. После первого и второго курсов мы хорошо освоились с разнообразной матросской работой, со штурманским делом. После третьего курса проходили корабельную практику по избранной специальности, после четвертого — стажировались в должности офицеров.
Отношения на катере с экипажем складывались у меня хорошие. Правда, не обошлось без стычек с боцманом Жуком. И не по вопросам боевой подготовки, а по хозяйственным. При всех положительных чертах была у него одна страсть: тащить на катер все, что подвернется под руку. Как-то увидел я боцмана согнувшимся под тяжестью многопудового якоря.
— Куда вы, Жук, тащите эту железяку? — спросил я, к интересом рассматривая ржавый якорь.
— Да вот, товарищ командир, нашел около склада якорь, думаю привести его в порядок, в хозяйстве пригодится.
— Отнесите его обратно туда, где взяли!
Жук стоял передо мною, по лбу катились бисеринки пота, а в глазах застыло удивление.
— Товарищ командир, а если потеряем свой, как же тогда без якоря?
— А мы просто не будем его терять. Все, Жук, на корабль этот хлам не несите, а положите его на прежнее место!
— Есть, — нехотя ответил Жук и, хмуро посмотрев на меня, потащил якорь обратно.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
