Помню, как каждый из нас, стараясь побороть волнение, взглядом выбирал на первый танец девушку, соответствующую его вкусу. Когда оркестр заиграл вальс, возникла заминка. Никто не решался первым пересечь зал и впервые в жизни пригласить девушку на танец. Нашим офицерам-воспитателям пришлось употребить немало усилий, чтобы побудить своих питомцев на первые решительные шаги.
Наконец, через зал двинулся один воспитанник первой роты, за ним другой, а за ними вся масса осмелевших ребят. Девушки волновались не меньше, чем мы. У моей партнерши рука была холодной и даже дрожала, у меня от напряжения (как бы не поскользнуться и не упасть!) стали ныть плечи, но вальс есть вальс, танец получался всё слаженнее, и становилось легче. После первого танца от волнения не осталось и следа, мы начали знакомиться и даже переговариваться во время танцев. Вечер прошел великолепно.
Так как танцы с приглашением школьниц в нашем училище стали традицией, а в числе приглашаемых были и девушки-грузинки, то это вызвало ревность местных ребят. Они стали задирать нас на улице, когда мы выходили в увольнение, провоцировать на драки, особенно, когда имели численное превосходство. Бывало, что они угрожали нам ножами, которые носили за голенищами сапог. Поэтому, мы перестали ходить в одиночку, а на крик «полундра!» сбегались на помощь своим, размахивая ремнями с бляхами, как кистенями, что неизменно заканчивалось бегством местных задир.
Руководство училища не могло оставить эти факты без внимания и приняло рискованное, а потому ответственное решение. При увольнении в город нам, воспитанникам старших рот, стали выдавать штык-ножи, ножны которых пристегивались к поясным ремням. Это возымело должный эффект. Число охотников провоцировать нас на драки резко уменьшилось, а до поножовщины дело ни разу не дошло.
Позже было принято менее демонстративное, но более результативное решение. В училище стали принимать местных ребят-грузин, чьи отцы погибли на фронте, и они подходили по возрасту и знанию русского языка. Как только грузинские ребята влились в наши ряды, столкновения в городе полностью прекратились.
Национальный состав воспитанников был широким - русские, украинцы, татары, армяне, азербайджанцы, евреи и грузины, будучи воспитанниками Тбилисского Нахимовского Военно-морского училища, общались между собой без какой-либо неприязни. Случалось, правда, что над кем-то иногда иронизировали. Так, когда в наш взвод поступило пополнение в лице трех ребят-грузин, Гиви Азрумелашвили, Гурама Вачнадзе и Ушанги Мчедлишвили, мы заметили, что помощник офицера-воспитателя старшина первой статьи Долидзе выказывает особое уважительное отношение к Гураму Вачнадзе, при явном равнодушии к землякам Азрумелашвили и Мчедлишвили. Когда мы попеняли старшине на это, то, к нашему изумлению, он пояснил, что Вачнадзе принадлежит к старинному княжескому роду.
Оказалось, что неказистый на вид потомственный князь был для нас совсем не тем, кем был для старшины Долидзе. Наши шутки на этот счет заключались в том, что, с деланным видом разглядывая Вачнадзе, каждый как бы всерьёз мог спросить: - «А как теперь тебя величать - князь, «ваша светлость» или «ваше сиятельство»? Прозвище «князь» произносили иронично.
Нельзя сказать, что, будучи в сравнительно глубоком тылу, в городе, который не подвергался бомбардировкам, и в котором не применялась светомаскировка, а на улицах редко встречались вооруженные патрули, мы могли забыть о войне. Для всех нас она продолжалась. Те, кому довелось воевать, в сводках Информбюро надеялся услышать или прочитать новости о подвигах своего корабля или воинской части, об отцах, продолжающих воевать, а те, у кого родной город всё ещё оставался в руках у врага, ожидали вести об его освобождении.
Наша вторая рота в 1947 году.
Помню, как по каждому знаменательному событию нас водили на построение в актовом зале и сообщали об успехах нашей армии и флота. Так, 11 апреля 1944 г. мы узнали о том, что освобожден г. Керчь, и начата операция по освобождению всего Крыма, а меньше, чем через месяц, 9 мая 1944 года в торжественной обстановке было объявлено об освобождении главной базы Черноморского флота героического города Севастополя.
Наши наставники отцы-командиры и педагоги
Начальником нашего училища был назначен окончивший в 1910 году Морской корпус потомственный моряк, из дворян, контр-адмирал Владимир Юльевич Рыбалтовский. Высокий, статный, представительный, в отлично сидевшей на нем форме, он всем своим обликом внушал уважение всем, и особенно нам, мальчишкам, настоящее и будущее которых, так или иначе, связывалось с военно-морской службой. Мы постоянно ощущали его внимание. Видели, что с его появлением то в учебных классах, то в кубриках, то в столовой, на наших глазах всё менялось к лучшему. К нашему всеобщему огорчению, как только он наладил четкое функционирование всех систем училища, 1 июня 1944 года его перевели в Ленинград на должность Начальника Высшего Военно-морского училища им. Фрунзе.
На его место прислали капитана первого ранга Игоря Ивановича Алексеева.
Командный и преподавательский состав училища. 1944-1945 гг. Фотографию предоставила Ирина Валентиновна Мартынова, дочь подполковника В.П.Николаенко.
Его воспитанники приняли настороженно, но со временем пришло понимание того, что этот лобастый офицер не только строг, но и справедлив, а кроме того, также всё свое время посвящает заботе о нас. Он жил с женой и дочерью Татьяной, нашей сверстницей, в квартире на первом этаже в левом крыле главного корпуса училища. Татьяна всегда принимала участие в танцевальных вечерах, на которые приглашали тбилисских школьниц. Она подружилась с некоторыми ребятами первой роты, и они бывали у нее в гостях. Прошло года три и воспитанники стали за глаза звать Алексеева «батей».
Заместителем начальника училища по учебно-строевой части был капитан второго ранга Дмитрий Иванович Поляков, высокий худой офицер, прекрасный знаток военно-морской техники и истории русского флота. Его в 1945 году сменил капитан третьего ранга Таршин Сергей Григорьевич, который, как выяснилось, лично писал и рассылал письма родственникам воспитанников, у которых были проблемы с учебой или дисциплиной. Он сообщал не только об этом, но и о том, как над их преодолением работают офицеры-воспитатели, советовал родственникам со своей стороны оказывать на воспитанника в своих письмах соответствующее воздействие.
Заместителем начальника училища по политической части был капитан третьего ранга Алексей Ильич Кулешов, много времени посвящавший воспитательной работе с нами. Он помогал в организации и становлении комсомольской организации училища, заботился о том, чтобы мы росли патриотами нашего флота и Родины.
Слева направо: замполит А.И.Кулешов, начальник училища И.И.Алексеев, заместитель начальника училища по учебной и строевой подготовке С.Г.Таршин, начмедсанчасти училища полковник м/с Свербило.
Военно-морское дело преподавали нам капитан первого ранга Кедров и подполковник Воробьев.
Кедров был из дворян, окончил Морской корпус, в первую мировую войну на Балтике командовал миноносцем. Однажды, ребятам, увлекавшимся моделированием, он показал фотографию, на которой был снят сидевшим в плетенном кресле на верхней палубе своего корабля. Он носил короткую бородку, всегда безукоризненно выглядел, в любых ситуациях сохранял выдержку и спокойствие, был интеллигентен и тем подавал нам пример этики поведения. Кедров предоставил нам возможность детально изучать Атлас флотов мира, на котором стоял гриф «для служебного пользования».
Это положило начало повальному увлечению воспитанников: взглянув на силуэт, назвать наименование корабля, какой стране принадлежит, его класс, водоизмещение, толщину брони, вооружение, скорость хода, дальность плаванья и т.д.
На меня, как ни странно, большое впечатление произвел французкий подводный крейсер , имевший на вооружении кроме 12 торпедных аппаратов два 203 мм орудия, 4 зенитных орудия и гидросамолет для ведения разведки.
Не меньшее впечатление производил на меня наш лидер эсминцев «Ташкент», на котором воевал Боря Кулешин. Лидер был не только очень красив, но и являлся самым быстроходным боевым кораблем, обладавшим фантастической по тем временам скоростью 42,5 узла, а также сильным артиллерийским и торпедным вооружением. Ходила легенда о том, что этот красавец- корабль за быстроходность имел «голубую ленту Атлантики».
Сильное впечатление производили также немецкие «карманные линкоры», компактные и мощные. Потом началось еще одно увлечение, связанное с военно-морским делом – изготовление моделей парусных и боевых кораблей в точном соответствии с оригиналами. Я решил попробовать себя в этом деле с малого. - выполнить модель морского охотника, который имел минимальное количество деталей. Потратив много времени, я увидел, что моя модель хоть и удалась, но не шла ни в какое сравнение с моделью трехмачтового парусника, со всем его такелажем, который был выполнен воспитанником Чистяковым. У этого скромного парня были просто золотые руки.
Правая рука капера Кедрова подполковник Воробьев до революции был боцманом царского флота. Он великолепно знал всё хозяйство, которое необходимо военному кораблю и его экипажу. Он и его помощник старшина второй статьи Беляев обучали нас такелажному делу – учили вязать морские узлы, маты, кранцы и огоны, учили флажному семафору, азбуке Морзе, устройству морской шлюпки и другим премудростям.
Старшина 1 статьи Иван Беляев.
Речь Воробьева была отрывистой, выразительной, шутки грубоватые, но поучительные. Заметив, что кто-то из воспитанников ковыряет пальцем в носу, прилюдно предлагал ему для этого занятия шлюпочный якорь – «Палец, не дай Бог, сломаешь», - пояснял он, - «калекой станешь, а якорем - оно безопаснее»…
Офицером-воспитателем нашего взвода в 1944 году был капитан-лейтенант С.И.Сержин. Среднего роста, с хорошей выправкой, молчаливый и строгий, говорил он негромким голосом, коротко и четко, поэтому, всё, что он произносил, воспринималось с напряженным вниманием. Каждый день в часы самоподготовки он самоотверженно работал с воспитанниками, не считаясь с личным временем, сидел с нами и помогал отстающим и желающим решать задачи по алгебре, геометрии и физике. При этом, он умел доходчиво разъяснять логику решения задач и по математике, и по физике с помощью не только формул, но и графиков и рисунков, объяснял, для чего это может пригодиться в жизни. Усвоив его метод наглядной интерпретации задач, я часто пользовался им не только в последующем обучении, но и в инженерной практике и в проведении исследований.
В его методах воспитания был заметный акцент на привитие чувства ответственности за свои поступки. Помню, как мой закадычный друг Паша Вершинин проштрафился. На дне рождения его знакомой грузинки он основательно побратался с Бахусом, пришел с увольнения не только с опозданием, но и явно навеселе, что не ускользнуло от внимания дежурного офицера, которому он докладывал о возвращении с увольнения.
Тот сделал запись в журнале, и Паша после объяснений с офицером-воспитателем и командиром роты получил сутки карцера. Сержин дал команду исполнить наказание в выходной день, а мне, его другу, заступить в караул у карцера. Так что по замыслу воспитателя, Паша, сидя в карцере, не только сам лишался увольнения в город, но и должен был испытывать угрызение совести за то, что по его вине увольнения в город лишился и его друг. В карцере Паша мог рассчитывать только на хлеб и воду, но, разумеется, под прикрытием однокашников я принес ему полбачка горячих щей, которые он от нечего делать и опустошил в одиночку. После этого шутники разыгрывали его, - с деланным удивлением спрашивали: – «Ты действительно съел целый бачёк, или врут?» Паша подыграл им – «А что было делать, когда делать было нечего?» С тех пор его кличка «черепаха» сменилась на кличку «бачёк».
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
Фото:
.jpg)