Родители Вити Гриценко.
Встретил я их в коридоре госпиталя. Их вызвали телеграммой. Близких тех, кого уже невозможно было спасти. Вызвали отца и маму Виктора, который умирал. Подошёл к ним с чувством вины. Как утешить их? Какими словами? Они вправе судить меня – я ведь был его непосредственный командир. Я не знал, что сказать, и встретил, воистину, людей с великой и благородной душой. Они, отец и мать, теряли самое для себя дорогое – сына, их самих надо было утешать, а они мне говорят: «Мы всё понимаем. Постарайтесь сами выжить, не сделайте несчастными своих родителей». До самой смерти буду помнить глаза этих людей, убитых горем. Очень скромные, добрые люди становились самыми несчастными – они теряли молодого, сильного сына, свою опору и надежду.
Видеть страдание своих сослуживцев – испытание не из лёгких. Это был один из самых тяжёлых периодов в моей жизни. Потом были не менее «лёгкие», когда чиновники из Министерства Обороны начали издеваться над нами, инвалидами этой аварии. Моральная боль, причинённая равнодушным садистом, ни сколько не легче физической. Большие начальники в генеральских, адмиральских погонах навещали нас в госпитале и говорили: «Постарайтесь выжить. За дальнейшую судьбу не беспокойтесь. Родина по достоинству оценит Вашу службу!» Да, Родина – понятие очень широкое, и упрекать её в чём-либо – просто грех, а вот людей в лампасах и с большими звёздами на погонах, пожалуй, стоит.
Спустя десятки лет, я очень хочу надеяться, что героизм и мужество, проявленное моим сослуживцем Виктором Гриценко, старшиной 2-й статьи и спецтрюмным, будут по достоинству оценены властями Украины, его односельчанами, где он родился, откуда пошёл служить и где сегодня находится его могила.»
А вот что рассказал автору книги родной брат Виктора Гриценко, которого я нашёл спустя десятилетия, Иван.
«Виктора провожали в армию всем селом. Когда он проходил мимо того или иного двора, ему односельчане махали рукой, желали успешной службы. И было такое чувство, что они с ним прощались и больше никогда не увидят.
Проводы Виктора Гриценко в Советскую Армию. 1965 г.
Со службы часто писал родителям письма. Писал, что у него всё хорошо и ему очень нравится служить. Нравятся ребята, с которыми он встретился там. Постоянно в своих письмах спрашивал о здоровье отца, матери и своих дедушек и бабушек. Передавал большой привет соседям и особенно своей девушке, которую звали Валентиной. Они были одноклассниками. Мы передавали эти его добрые пожелания, хотя знали, что Виктор ей писал больше, чем родителям.
Помню, как брат пришёл в отпуск, это было зимой 1967 года. Родители и вся наша семья была очень удивлена его неожиданным приездом. Приехал он на два месяца. А когда пришло время уезжать, мама очень его просила задержаться, хотя бы на недельку. Но Виктор ответил, что ему обязательно надо быть в части. Ибо он подведёт свою команду, своих товарищей. Мы так и не узнали от него, кем он был на лодке, как назывался сам подводный корабль. Спрашивали его, но он уходил от ответа, а мы поняли, что это, наверно, большой секрет. По прибытии Виктор писал, что они собираются в длительный поход, когда не знает точно, но чтобы мы не волновались, если от него не будет долго писем.
Первого июня почтальон принесла телеграмму, в которой было написано: «Срочно приезжайте, Ваш сын находится в тяжёлом состоянии». Отец сразу же вылетел в город Ленинград самолётом. Он виделся с Витей, разговаривал с ним, он мог тогда ещё ходить. Говорил отцу, что скоро подлечится, его отправят в санаторий, потом он приедет в отпуск. Отец успокоился, да и врачи его заверили, что всё будет хорошо, и его сын идёт на поправку. По приезде папа успокоил маму, сказал, чтобы она не переживала, что скоро Виктор будет дома. Поверила ему наша мама, не знаю, но ходила неразговорчивая, и всё время смотрела на фотографию Виктора в морской форме, что висела в доме.
12-го или 14-го июня в дом принесли вторую телеграмму, где сообщили, что Виктор в крайне тяжёлом состоянии, и просили прибыть в госпиталь. Не раздумывая, туда выехали отец и мать. Когда в палату зашли родители, Виктор был почти без сознания. На вопросы матери не отвечал, только протянул ей руку и смог сказать: «Ма...»
Почти двое суток папа и мама не отходили от него! 6 июня на их глазах Виктор скончался. Врачи и медсёстры говорили, что они всё делали, чтобы спасти их сына. Но медицина была просто бессильна на то время. Виктор получил такое количество рентген, что спасти его практически было невозможно. Говорили, что они очень были поражены поведением Виктора. Он, несмотря на сильнейшие боли, был всегда спокоен, непривередливый, очень терпеливый.
Домой Витю везли небольшим транспортным самолётом до Луганска. Из Луганска тело брата и сопровождающих его родителей забрала колхозная машина. Когда привезли тело Виктора домой «картина» была жуткой. Встречало огромное количество народа из его родного села и других близлежащих сёл. Родители многократно теряли сознание. Люди из военкомата и лица в гражданском предупредили родителей: «Гроб с телом не открывать! Похоронить его в закрытом виде». Сказав это, они покинули село. Похороны назначили на второй день. А ночью, дедушка по матери, вскрыл гроб. Родители, увидев тело Виктора, потеряли сознание.
Односельчане прощаются с Виктором Гриценко. Июнь 1968 г.
Провожали брата в последний путь сотни и сотни людей. Разговоры были разные. Никто не знал причину смерти Виктора. Какие только слухи не ходили среди людей. И только спустя 39 лет я, как родной брат, узнал от Вас, уважаемый Вячеслав Николаевич, всю правду о смерти моего брата, на какой он служил атомной подводной лодке.
Мы после гибели Виктора многократно обращались в военкомат с просьбой сообщить, что случилось с ним? Но там только говорили, что он погиб при исполнении воинских обязанностей. Больше сказать – не имеем права. Первоначально местные власти в селе как-то пытались увековечить имя Виктора. Пионерская организация школы, где он учился, стала носить имя Виктора Гриценко. Но с развалом Союза всё прекратилось. Обращались в местные органы, как сельские, так и районные, но там не стали даже говорить об этом. Типа того, а кто он такой, какой совершил подвиг, чтобы его увековечивать, называть, например, улицу в селе, где он родился и жил, или прикрепить мемориальную доску на здании школы, где Виктор учился. Мы ничего не могли им сказать, ибо не знали, как погиб Виктор, и что он сделал, чтобы его память увековечить...»
У МОГИЛЫ ВИКТОРА ГРИЦЕНКО. НАБОКА ИВАН (слева) и ЛИТВИНЕНКО ФЕЛИКС. Июнь 1968 года.
Таков рассказ родного брата моего друга и сослуживца. Хочу только добавить, что мои многолетние обращения в Министерство Обороны, к Президенту, Премьеру Украины с просьбой увековечить имена погибших моряков-подводников с АПЛ К-27 заканчивались безрезультатно. Сегодня у власти Украины другие ценности в этом вопросе. Ну зачем как-то напрягаться властям от сельского уровня до руководства Украины в вопросе увековечивания памяти простого украинского парня Виктора Гриценко, который служил не на флоте Украины, а в ВМФ бывшего Союза, который канул в вечность? Да и подвиг он совершил не на благо Украины, а на благо СССР (когда же чиновники всех мастей поймут, что Виктор и его товарищи совершили подвиг не ради СССР, а ради того, чтобы предотвратить международную катастрофу?! –авт.). Да и вообще, подводного флота на Украине нет, значит, нет и вопроса!
В заключение рассказа о своём сослуживце хочу сказать: "Пока мы, его друзья и сослуживцы, живы, мы его будем всегда помнить, и передавать эту память своим детям и внукам".
Глава 16. КРЕСТЬЯНИН ОТ БОГА
Когда-то, встречаясь с вице-адмиралом Безкоровайным Владимиром Герасимовичем, бывший командующий ВМС Украины, сказал о моём сослуживце, помощнике командира корабля АПЛ К-27, ныне капитане 1-го ранга Милованове Валентине Николаевиче: "Это штурман от Бога". Есть ещё один мой сослуживец по кораблю, к которому хочу отнести эту фразу, немного переделав её: "Крестьянин от Бога". Речь идёт о старшине команды спецтрюмных, кавалере ордена Боевого Красного Знамени ГАНЖЕ НИКОЛАЕ ЯКОВЛЕВИЧЕ.
Родился в многодетной семье, как он говорит "нас было десять детей" у родителей, но выжило только четверо, в селе Рудка Полтавской области (Украина). Детство прошло в послевоенные тяжёлые годы. Уже в 12 лет помогал отцу в колхозе. Пришло время – Николая призвали на флот. Из села ушло в Армию несколько человек, а вот на флот попал только Николай. После окончания учебки в 1962 году, он был направлен на новостроящуюся тогда атомную лодку К-27. Молодого моряка определили в команду спецтрюмных. Как потом скажет Николай Яковлевич, что это за команда, он не знал. Ему объяснили, что ему и его товарищам придётся обслуживать ядерные реакторы, которых ещё нет ни на одной лодке мира. Что эти реакторы в обслуживании безопасны и надёжны. Командование, которое решало, куда направить прибывшего после учёбы трюмного, не ошиблось в выборе, направив Ганжу Николая в элитную команду спецтрюмных. В крестьянском пареньке они увидели ту жилку характера, которому можно было доверить обслуживание такой сложной техники. И не ошиблись.
Николай быстро освоился со своими обязанностями. Принимал активное участие в загрузке ядерного топлива в 1962 году, потом во всех видах испытаний корабля в 1963 году. Участник двух боевых походов в Южную Атлантику (1964) и Средиземное море (1965). За год до окончания воинской службы стал старшиной команды спецтрюмных, получил звание главный старшина. За несколько месяцев до демобилизации у Николая Ганжы состоялся разговор с Главкомом ВМФ СССР, адмиралом флота Советского Союза С.Г.Горшковым, который в то время был в Северодвинске и посетил корабль. Когда знаменитому флотоводцу представили и рассказали о Николае, адмирал предложил ему остаться на корабле и продолжить службу в качестве сверхсрочника. А если Николай изъявит желание стать офицером, то ему предоставят возможность поступить в военное училище.
Много чего ещё обещал адмирал, от чего многие, наверное, не отказались бы. А вот Николай вежливо, но настойчиво ответил Главкому: "Нет. Ему всё-таки ближе крестьянский труд, труд его родителей и его предков". На этом и окончился разговор.
Была во время службы у Николая Яковлевича одна история, о которой он вспоминает неохотно. Но однажды при очередной встрече всё-таки поведал о ней. Это было в 1964 году. "Как ты знаешь (обращение к автору этих строк), команда спецов несла непрерывную вахту в отсеке, как, между прочим, и команда турбогенераторщиков. При заступлении на вахту все получали счётчик Гейгера, который вешали на куртку. После окончания вахты его сдавали дозиметристам на санпропускнике, которые снимали показания и записывали в журнал. Сколько мы там набирали доз, нам никогда не говорили. Постоянно звучал ответ: "Нормально". И вот однажды я решил проверить, какая радиация в районе левого реактора, в частности, в трюме, где мы часто бывали, проверяя работу того или иного узла, механизма. Время мы никогда не засекали. Бывали и по полчаса и больше.
Я положил свой счётчик в заданный район в трюме и забрал его спустя полчаса. Окончилась вахта. На пропускнике как обычно отдаю свой прибор дозиметристу. И спустя несколько секунд, увидел перепуганный вид проверяющего химика. Вскочив с места, он побежал к дежурному офицеру. А я ушёл с ребятами, которые сменились с вахты в кубрик. Ну, а что потом началось, и сегодня, спустя десятки лет вспоминаю с некоторым волнением. Политотдел, особый отдел: "Зачем это сделал? Кто заставил? Может ты и собирал данные?"
Продолжение следует
