Утро.
Кораблей уже нет — ушли в море. Дед поднимается раньше всех. Он говорит, что старикам спится плохо — стариков стало много и снов на всех не хватает. Поэтому рано приходится вставать. А может быть, он не ложился?
— Подъем! — командует дед.
И мы вскакиваем как встрепанные.
— А ну, живо в море!
Оно желто-розовое — из-за леса на том берегу уже поднимается солнце. Солнце не греет пока — и тело покрывается пупырышками. Брр, как холодно! Один дед не чувствует холода.
— Станови-ись!
Мы выстраиваемся возле палатки, все еще дрожа от утреннего холодка.
— Коровин Максим-младший! .
— Есть! — кричу я как можно громче.
— Кудеяров Олег!
— Есть! — отвечает толстяк, икая от холода.
— Куликов Вадим!
— Есть!
Деду нравится играть с нами в такую игру. Он играет и в свою молодость.
— На фла-аг! Смирно!
Мы поворачиваем головы — в сторону, чуть наверх. И на высокой мачте-флагштоке взвивается военно-морской, голубой с белым
Этот флаг подарили деду моряки корабля, которым командовал он перед отставкой.
После завтрака мы пошли в лес и засыпали рыхлой землей вырытую около камня яму, похоронив свои мечты и надежды: найти что-нибудь историческое, что пригодится музею. Когда мы, забравшись в тень, отдыхали, Ингрид вдруг заворчала. Мы услышали девичьи голоса.
— Это девчонки из пионерского лагеря,— шепнул я.
Мы притаились. «Ты тоже, Ингрид, не шевелись и помалкивай». Вот они, девчонки, четыре, с разноцветными лентами в волосах. Они не торопятся — курносенькая в веснушках читает им книжку. До нас долетает:
— «Однажды утром в морской дали сверкнет алый парус... Тихо будет плыть корабль под звуки прекрасной музыки. «Здравствуй, Ассоль»,— скажет принц...»
Да ведь это «Алые паруса», наша любимая книга!
Курносенькая мечтательно говорит:
— А что, если бы к нам пришел с моря корабль с алыми парусами?
Другая, черненькая, воскликнула:
— Я бы побежала к нему прямо в воду!
— Ты веришь в сказку?
— Верю! Верю в сказку, в мечту! Я бы тоже хотела пойти с ними в море... под
Ба-а, да ведь это «девочка с Ларсеном»! Я прячусь подальше, под прикрытие «кита». Она считает меня хулиганом. «Хулиганы нам не компания»,— сказала она тогда своему черному псу.
Девчонки ушли.
Мы смотрим им вслед.
Вадим хватает нас за плечи.
— Братцы, я такое придумал! Закачаетесь. Ему всегда в голову придет что-нибудь!
— «Однажды утром,— читает он наизусть (он славится в школе тем, что может прочитать наизусть чуть не половину «Руслана» или «Вечеров близ Диканьки» — вот память-то!),— однажды утром,— читает он,— в морской дали под солнцем мелькнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, тихо будет плыть этот чудесный корабль без криков и выстрелов; на берегу много соберется пионеров, удивляясь и ахая...»
Это «Алые паруса». Но при чем же тут пионеры?
— «Корабль подойдет величественно,— продолжает Вадим,— к самому берегу под звуки прекрасной музыки»... «Здравствуй, Ассоль!» — скажу я, потому что я буду капитаном Греем. «Здравствуй, Грей!» — закричит та черненькая и войдет прямо в воду.
— А почему это ты будешь Греем?—спросил я, поняв, что Вадим затевает.
— Не толстяку же быть капитаном «Секрета». И не тебе...
— Почему?
— Ну, какой же ты Грей, Максим?
Я знаю, что я некрасивый. Вадим куда красивее меня. Но капитан Грей еще красивее — таким я его себе представляю.
— Ну ладно,— соглашаюсь я,— ты будешь капитаном Греем. Но где мы возьмем с тобой алые паруса?
И правда, у капитана Грея (того, настоящего) были деньги, и он купил тысячи метров прекрасного алого шелка. А у нас нет денег даже на ситец.
Я догадываюсь, что затеял Вадим.
— Но если мы выкрасим паруса у «Бегущей», дед очень рассердится.
— А мы сошьем парус из простынь, а спать не все ли равна каких — на красных, зеленых, коричневых с крапинами.
Придумано здорово!
— А кем же мы тогда будем?
— Ты, Максим,— Летикой, моим преданным, славным, веселым матросом. А Олежка — Циммером, музыкантом. Ведь у нас с собой будет целый оркестр...
— Оркестр?
— Ну, магнитофон, как ты не понимаешь?! Техника шагает вперед!
— Ребята, я умираю от голода! — скулит Олежка.— Вы слышите, как бурчит у меня в животе?
Ингрид кладет полуобглоданную косточку ему на колени. мы хохочем до слез:
— Эх, Олежка, Олежка, тебе только бы набить брюхо! Потом быстренько утаптываем землю вокруг «кита» и насыпаем сверху голубой мох.
На этот раз мы не опоздали к обеду, доложили деду, что его приказание выполнили и «кит» опять в полном порядке. Дед что-то примечает по нашим лицам.
— А еще что задумали? .
Мы кривим душой:
— Ничего.
После обеда Вадим приносит из магазина несколько банок красной краски и прячет их под постель.
Три дня мы заняты тайным делом. Разводим краску, достаем старый таз и, забравшись в дальний уголок сада, чтобы не попасться на глаза бабе Нике, красим сшитый из простыней парус. Вадим записывает на магнитофон замечательно красивую музыку для нашего представления. Недаром он славится в школе как режиссер и артист! Отныне мы — заговорщики. У нас своя тайна.
Но у деда наметанный глаз. Он опять спрашивает:
— Что вы, ребята, затеяли?
Паруса еще сохнут в сарае. Мы говорим, что собрались на озеро.
— Добро! — разрешает дед.— Приносите линей.
Он не знает, что мы собираемся изловить гигантскую щуку. Толстяк облизывается, когда я рассказываю, как баба Ника зафаршировала щуку весом шесть килограммов.
Для примера.
Я выпрашиваю у Юхана старую сеть — ею покрывают ягоды, чтобы не склевали их птицы. Юхан не жадный. Он одалживает мне сеть, только просит ее не порвать. Хоть и старая, но она еще пригодится. Остается выпросить у лесника, что живет возле озера, лодку.
Ингрид мы с собой не берем — она спугнет щуку лаем. Тут нужна тишина. Мы подберемся к ней втихомолку, как настоящие рыболовы.
— А если она вырываться станет? — спрашивает толстяк.
— Мы ее пришибем.
— А если станет кусаться?
— Да ну тебя, «вырываться, кусаться»! Одолеем, нас трое здоровых ребят.
— Но в ней, ты говоришь, двадцать кило. Это значит — во! — широко раздвигает Олежка толстые руки.
— Ты ляжешь на нее и придавишь ее животом! Среди деревьев поблескивает светлое озеро. Мы догоняем старушку, согнувшуюся под тяжелой вязанкой хвороста. Старушка скрючилась, как буква «Г». Это Герта, мать лесника. Я толкаю Вадима под локоть. И мы подходим к ней с двух сторон, подхватываем вязанку — ну и нагрузилась старая Герта! — и торжественно вносим хворост во двор лесника., «Помогай слабым, ни одно доброе дело не остается без награды», — убеждала меня баба Ника. Возможно. Но разница, в том, что иногда награду ты получаешь тут же, а чаще ее приходится ждать.
На крыльце стоит лесник Арво. Его окружают питомцы:
И на просьбу одолжить лодку отвечает:
— Берите. Вот весла...
— Спасибо!
На этот раз доброе дело вознаграждается сразу. Вода в озере очень прозрачная — в ней отражается лес. Юркие рыбки носятся стайками по всем направлениям. А вот гигантской той щуки, о которой народ говорит, что-то не видно. Может, она под корягу залезла и спит? Проходит час, другой, третий. Толстяк жалуется, что мы не взяли с собой провианта. Ничего, потерпи! Смотри лучше, может, щуку увидишь! Никого нет на озере — мы одни. Сюда запрещено ходить дачникам. Мы пять раз обошли кругом озеро. Раз десять пересекли его во всех направлениях. В шесть глаз всматриваемся в прозрачную глубину. Нигде и следов большой щуки!
Скоро уж солнце зайдет. Оно подползло к верхушкам деревьев. Вот-вот скроется. Станет темно.
— Вот она! — взвизгивает толстяк. Дьявол этакий, мы ведь договорились молчать, чтобы наших разговоров не услышала щука! А он орет во все горло.
Черная тень скользит у самого берега, плывет величаво и медленно, словно линкор. Мы и понятия не имеем, как закидывать сети. Тут мелко — накроем ее, она в наших руках! Мы вываливаемся из лодки, держа в руках сеть. Воды здесь лишь по плечи. Бац! Накрыли! Меня кто-то больно хватил за коленку. Щука!
— Ложись на нее, Олежка, ложись! Толстяк плюхается вперед животом.
— Она в наших руках!—орет Вадим.— Держи, держи! Ой, кусается!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.