Вот уже двое суток в подводном положении, в кормовых курсовых углах, акустики наблюдают какой-то шум. Я не ошибся, написав «наблюдают»: шум практически не прослушивается, а наблюдается на экранах шумопеленгаторов. В надводном положении и под РДП шумов вообще не было, но это не удивительно — все дизеля заглушают, а вот подводой... вместе с Деминым и акустиками мы часами всматриваемся в экран: на нем едва просматривается очень слабый светло-зеленый лучик— всплеск. Однако этот «шумок» меня беспокоит. Он не классифицируется. В конце концов, успокаиваю себя тем, что это либо собственные помехи, либо сигнал от далеко от нас резвящегося косяка рыб. Однако шум шумом, а пора и «здороваться» с начальством, то есть выходить в эфир. Набрасываю на бланке РДО (радиограмму). Широта, долгота, курс, скорость, координаты места и время всплытия. Вызываю шифровальщика, приказываю зашифровать текст и передать его радистам. Дверь в радиорубку почти напротив моей. Слышу стук аппаратуры «набивающей» РДО на перфоленту. Хитроумная аппаратура превращает этот текст в ультракороткий сигнал — набор точек и тире, которые с быстротой молнии (доли секунды) уйдут в эфир при нажатии нужной кнопки. «Вероятный противник» вряд ли успеет запеленговать наше место по такому сигналу. При очередном всплытии на сеанс связи «выстреливаем» наше, надеюсь, последнее РДО в эфир.
Опуская перископ и погружаясь на глубину, после получения «квитанции» — подтверждения о получении нашего РДО «берегом» — мысленно охватываю события, последующие за контактом моей электромагнитной «молнии» с огромным антенным полем радиоприемного центра ВМФ, где-то в глубине страны. Вижу как береговая радиоаппаратура (родная сестра нашей лодочной) разматывает неуловимый ухом писк в ряд точек и тире, а затем записывает их в форме аккуратных цифровых групп. Другая мудрая аппаратура дешифрует эти группы и печатает написанный мной несколько минут назад текст. Мысленно представляю, как оперативный дежурный на ЦКП ВМФ в моем родном городе Москве читает и записывает в журнал наше сообщение. Пройдет еще несколько часов (учитывая разницу во времени) и какой-нибудь дядя с адмиральскими погонами — направленец по Тихому океану — доложит своему вышестоящему начальнику о нашем возвращении. Все внутренне облегченно вздохнут и перенесут свое внимание на сменивший нас другой ракетоносец. А в родной базе, куда наша РДО доползет уже по проводам, начнется кое-какое движение. Начальник технической позиции выдаст своим подчиненным «ценное указание» о подготовке к приемке от возвращающейся «К-126» ракет и торпед со специальными боевыми частями. Командир береговой базы прикажет своей службе готовить для нас топливо, масло, воду, продукты, праздничный обед, баню и оркестр. Флагманский врач закажет энное количество мест в санатории «».
А какой-нибудь излишне болтливый штабист шепнет «по секрету» о времени нашего прихода своей жене, та тоже «по секрету» поделится этой новостью со своей сердечной подругой и ... Узнают об этом, наконец, и наши жены, как правило, где-нибудь в военторговской очереди за «дефицитом». Вот, видимо, откуда эти слова в пахмутовской песне о том, что... «тебе известно лишь одной...». В те времена факт возвращения лодки особенно тщательно скрывался почему-то от семей подводников. Это теперь, вроде, они имеют возможность встретить своих мужей и отцов прямо на пирсе и это, кстати, правильно. Но тогда все было несколько иначе... Такие мысли приходили в голову, когда я в очередной раз проходил по отсекам. Лодка «чистила перышки», в отсеках прибирались на совесть, трюмы были подсушены, ржавчина очищена, койки аккуратно заправлены. Головы матросов и офицеров, остриженные «под ноль», то есть так как стригся я перед длительными походами (это ли не пример авторитета командира?), уже успели несколько обрасти, отпущенные бороды и усы тщательно подбриты. Во всем чувствовалось приближение долгожданного отдыха. Люди, конечно, ясно понимают, что отдыхать в санаторий поедут не все сразу, очевидно, половина команды уедет отдыхать, а другая будет «вкалывать» по восстановлению боеготовности механизмов, но ведь потом-то, через месяц и другая половина отдохнет! Как, в сущности, мало надо человеку! Главное — перспектива, надежда... По-моему, это основная черта характера гражданина нашей страны. Так уж нас воспитали, мы постоянно чего-то ждем и на что-то надеемся...
Последняя ночь. Всплыли, осушили трюма и выгородки, продули баллоны гальюнов, вынесли и выбросили мусор (об экологии моря как-то не думалось). Заряжаем батарею, идем приличной (относительно, конечно) скоростью. Я на .
Вдруг в переговорном устройстве «аварийный» голос вахтенного гидроакустика: «Товарищ командир, просьба спуститься в рубку!». Оглядываю горизонт, вроде все чисто. На вахте командир БЧ-2 капитан-лейтенант Елишев — из бывших надводников, с крейсерской закалкой, офицер надежный. Оставляю его одного, сам скольжу по трапу вниз, врываюсь в рубку акустика. Что? На экране — полная засветка. Тот самый, преследовавший нас шум теперь явно приближается («эффект Доплера», известный еще со школы). Следил значит за нами, подлец! Шум его винтов у нас уже по левому траверзу (на курсовом угле 90, то есть перпендикулярно диаметральной плоскости лодки), затем буквально гремит под нами, переходит на правый борт и удаляется. Значит два дня назад засек наше возвращение и «вел» до тех пор пока не убедился, что мы идем домой. Теперь поплыл докладывать, что мы скоро будем в территориальных водах СССР, а туда он лезть опасается. Неприятное, доложу, вам, ощущение, когда под тобой такая «акула» ныряет. В этих местах уже пару раз наши командиры с ними сталкивались. Нахально ведут себя американцы. «Пасутся» у наших территориальных вод, а иногда и влезают в них. И ничего мы с ними сделать не можем, к великому сожалению и досаде. Пока наши противолодочные силы прибывают в район обнаружения такой нахалки, она успевает уйти в международные воды. Скорость-то у нее - дай бог! Вот и оправдывают свои опоздания противолодочники тем, что командиры лодок напрасно паникуют, принимают, мол, за шумы иностранных подводных лодок какие-то посторонние случайные шумы. А напрасную трату топлива и моторесурсов на флоте не жалуют... В результате, командира, давшего в эфир сигнал «По флоту» об обнаружении неопознанной субмарины, подчас, наказывают за, якобы, ложный сигнал. А вот, когда уже дело доходит до столкновения, когда в легком корпусе лодки застревают детали «чужака» (один из командиров соседнего из соединения атомных лодок — Борис Суренович Багдарасян «привез» в базу даже топовый огонь столкнувшегося с ним американца), тогда того же командира зачастую снимают с должности.
Капитан 1 ранга Борис Суренович Багдасарьян (командир экипажа ПЛ пр.675). Пробоина в борту К-108 после столкновения с «Тотог». Хорошо видна линия правого вала. - Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - СПб, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун. См. . .
Во всяком случае, Багдарасян едва не «загремел». Впрочем, это же наша родная система! Поэтому решаю «молчать в тряпочку» и даже в вахтенный журнал ничего об этом эпизоде не записывать. Пусть «супостат» докладывает своему боссу о моем возвращении. Мне теперь от этого ни холодно, ни жарко... Но червяк внутри все-таки продолжает глодать: а не «вела» ли меня эта атомарина от самой позиции, где нас все-таки выследили «Орионы» с «Нептунами» и передали ей контакт? Однако лучше об этом не думать. Лучше, подобно страусу, засунуть голову в песок и считать, что спрятался. В конце концов, все эти мысли — сплошное самоедство. Уж, наверное, наша разведка имела бы данные об обнаружении и перевела бы меня в резервный район. Должен же я верить в советскую разведку! Есть же у военно-морской разведки свои «Штирлицы»! Нужно самому считать и внушить, что отслужили мы боевую службу вполне нормально.*
* Между прочим, данных о том, что меня тогда обнаружили, я до сих пор нигде не нашел. Значит, в самом деле - обошлось (Примеч. авт.).
Теперь пусть в каком-нибудь кабинете в Пентагоне вытаскивают из компьютерной памяти информацию о моем выходе на боевую службу, уж об этом-то факте они наверняка знали. Среди подводников известен такой факт: на Севере одного командира, после того, как он, считая себя необнаруженным, вышел за Исландско-Фарерский противолодочный рубеж в Атлантику, тепло поздравил с днем рождения сам президент США. Президент даже любезно пожелал командиру счастливого плавания.
Так что, очевидно, сейчас какой-нибудь дежурный «кэптэн», выплюнув резинку изо рта и сняв ноги со стола, тянет к себе микрофон, чтобы отменить слежение за очередной лодкой типа «Гольф» (так они называли наш 629А проект), возвратившейся на Камчатку. Теперь все их внимание переключено на сменившую нас очередную ракетную субмарину. Не дай бог, она тоже дизель-электрическая! Атомоходу, безусловно, проскочить на позицию и маневрировать там, не будучи обнаруженным, гораздо легче. Хотя и атомарины «ловят». Во всяком случае, мысленно желаю своему коллеге счастливой боевой службы. Ищут его сейчас американцы, ищут беднягу день и ночь! Ну, а мы идем домой! На рассвете в последний раз за этот поход погружаемся, хотя, судя по всему, в этом уже нет особого смысла. В назначенное время, всплыв на перископную глубину, с удовольствием наблюдаю вечно заснеженные вершины знаменитых камчатских вулканов. Наверное, ни один турист и уж, наверняка, ни один местный житель, не ощущает таких теплых чувств к Вилючинской, Авачинской или Корякской сопкам, как наблюдающий их через окуляр перископа командир подводной лодки, возвращающейся с океана. Конец более чем двухмесячного автономного плавания! Конец рядовой, обычной, особо не примечательной (если не считать многочисленные «нырки» от радиолокационных сигналов базовой патрульной авиации и сухопаечное сидение на позиции), плановой «автономке».
В рассказе о ней читатель не нашел описания штормовых ночей, полостных операций по удалению аппендиксов у матросов и офицеров на глубине, ремонта рулевых приводов и захлопок, замены головок блока цилиндров и более серьезных аварийных ситуаций типа той, которую я описал в своем рассказе «Так они и тонут». В описываемой автономке всего этого, к счастью, не было, она была, если хотите, типовой для периода так называемой — «холодной войны». Впрочем, для нас эта война была не такой уж холодной, поэтому кавычки можно смело убрать. Через некоторое время, в очередной автономке, я попаду в такую экстраординарную обстановку, которая едва не будет стоить мне и всему экипажу жизни. Какие уж тут кавычки...
Но все это будет потом. Я пока об этом еще не знаю. И сейчас, повиснув на рукоятках перископа, вглядываюсь в береговые скалы. Наконец, вижу на их фоне крохотный корабль - тральщик. Нас встречают! Сегодня — воскресенье и, наверное, один из моих прямых начальников, оторвавшись от семейного уюта, вышел на этом тральщике, чтобы встретить нас. Мне как-то немного неудобно и жаль его. Сейчас он наверняка, вдавив в глазные впадины бинокль, «ощупывает» горизонт. Интересно, видит ли он мой перископ? Море по-летнему спокойно, но небольшие «барашки» все-таки есть. Наверное, не видит. Подойдем поближе, увеличим ход. Энергию аккумуляторов можно, пожалуй, не беречь. На швартовку хватит.
Ну вот, совершили кое-какие, заранее обусловленные действия и «опознали» друг друга: он понял, что я «К-126», я понял, что он — встречающий меня корабль. «Продуть среднюю!». Слышу долгожданный доклад механика: «Продута средняя, закрыты кингстоны, глубина два метра, дифферент — ноль!». Теперь — вверх по трапу, в правую руку — кувалду (рулевой ее заранее приготовил и подал). Пытаюсь сравнять давление, накопившееся в рубке и центральном посту, с атмосферным через специальный клапан на крышке верхнего рубочного люка. Давление, как всегда, стравливается медленно: клапанчук-то маленький, а клинья замка (кремальерного затвора) прочно «прилипли» к клиновым выступам комингса люка. Руками люк не отдраить. Звонко бью кувалдой по рукояткам замка крышки люка. Наконец, кремальера со скрипом проворачивается. Теперь небольшое нажатие на рукоятку клинового затвора и... Крышка люка с глухим стуком отскакивает от комингса. Придерживая на голове пилотку (может улететь вместе с вырвавшимся наружу воздухом), одновременно с командой-криком: «Отдраен верхний рубочный люк!», протискиваюсь в него, поднимаюсь на мостик, с трудом взбираюсь на подножку. По пояс высовываюсь из ограждения рубки. Осматриваюсь. Поднимаюсь еще выше: на крышу ограждения рубки. Ноги слушаются плохо. Левая рука крепко цепляется за леерное перильце. В правой — бинокль. «Левый дизель малый ход!», «Продувать балласт!». Почему в конце автономки обычные, предписанные корабельным уставом «командные слова», звучат прямо-таки классической джазовой музыкой из фильма моего детства и юности — «Серенада солнечной долины»?
Криворучко Якова Ионовича (справа) можно смело отнести к легендарным подводникам Тихоокеанского флота, командирам, с которыми выходить в море считалось честью. - .
С тральщика что-то «пишут» прожектором, но на фоне яркого солнца проблески различаются плохо. Вдыхаю полной грудью соленый чистый воздух. Видно поздравляют с возвращением. «Сигнальщика с прожектором на мостик!» — пусть читает. «Старпома наверх!» — это, конечно, не положено, но хочу сделать ему приятное... А вот и старпом. Уступаю ему «левое» место. «Василь Васильевич, черт возьми, а все-таки здорово, когда нас встречают! Ложись на входные створы, пускай правый и третий дизеля. Дадим, как любит говорить адмирал Криворучко/ход «погуще». Пошли в Авачу!»
Продолжение следует
