Между классом в моей бывшей школе и классом в нахимовском большая разница: здесь нет девочек. Ни дерзких, ни тихоньких. Вообще их нет. Не положено.
В школе я сидел среди будущих прокуроров, колбасников, инженеров, бухгалтеров, летчиков, лейтенантов милиции, артистов, врачей, архитекторов — мало ли кем может стать человек? Здесь я сижу среди будущих моряков.
Среди двадцати шести моих новых товарищей есть такие, которые не сразу решили стать флотскими. Они в мечтах, может быть, не раз меняли профессию. Но теперь из нахимовского у них один путь — на флот. Через восемь лет, окончив Высшее военно-морское училище, одни из нас пойдут на атомные подводные лодки, другие — на ракетные корабли, а третьи — на какие-нибудь совсем новые, подводно-надводные, которые кораблестроители еще только выдумывают.
Я встаю по утрам и вижу «Аврору». И мне кажется, что крейсер готовится к выходу в море, и в море на нем пойдем мы. Но «Аврора» совсем стала реликвией, как «МО-205», навеки поставленный на берегу в Кивиранде. Обидно, что я опоздал: поколения нахимовцев жили в кубриках крейсера, стояли вахты на нем, в море не выходившем, но все же живом; ловко взбегали по трапам, занимались в корабельных помещениях, где на столы падал из иллюминаторов солнечный свет; они чувствовали, что для них началась настоящая флотская жизнь, корабельная. Но и теперь «Аврора» напоминает о том, что для нас здесь, в училище, начинается море. На «Авроре» ходили в дальние плавания деды; нам же уготован современный ракетный корабль.
И меня не слишком уж огорчило, когда я узнал, что нахимовцы больше не ходят на парусниках, как раньше бывало. Парусный флот для нас умер, и вспоминаешь о нем, лишь читая романы. Романтика парусного флота обернулась романтикой атомного и ракетного флота. Что ж, ведь когда-то, рассказывал дед, и паровые корабли казались морякам чудом. А сейчас никого не удивляет, если обыкновенный парень в матросской форме служит на атомной лодке и на полюс сходил подо льдом. Такому матросу завидуешь: лодка его шла подо льдами, и вовсе не ощупью, как жюль-верновский «Наутилус»,— шла полным ходом... Да и лодка — название устарелое. Подводные лодки стали нынче больше многих других кораблей. И поэты, которые пишут о море, отстали. Вот строки, которые мне очень нравятся:
Мы дышали влажным ветром с солью
На рассвете, стоя у кормы...
Но как ты подышишь влажным ветром с солью, идя на большой глубине?
***
Я отвлекся: хотел записать все, что знаю о своих одноклассниках. Так всегда. Что-нибудь, бывает, придет тебе в голову и вдруг ускользает. Стараешься сосредоточиться, поймать мысль за хвост, занести на бумагу — не всегда получается. Почему мозг не магнитофонная пленка? Записал — и все держится, пока по своей охоте не сотрешь.
Итак, о моих одноклассниках. Обо всех? Нет, хотя бы о некоторых. Орешки твердые, сразу всех не раскусишь.
Мне не нравится краснобай Самохвалов. На первом же комсомольском собрании Роберт закатил речь о том, в какое мы время живем и какими должны мы все быть; речь была похожа на передовую статью из молодежной газеты, и мне показалось, что в шпаргалку, в которую он непрестанно заглядывал, вклеена вырезка. Другие выступали проще, прочувствованнее и искреннее, особенно Коломийцев. Славный парень. А потом случилось чепе: Игорю Нечкину принесли телеграмму, и он стоял потрясенный, заплаканный — у него нежданно-негаданно умер отец. Нам всем было жалко Игоря, и мы не знали, как к нему приступиться, чтобы облегчить его горе.
Один Самохвалов не растерялся и все разъяснил: конечно, смерть отца — горе, но что такое один человек в наш век космоса? Песчинка, ничтожнейшая песчинка Вселенной. Смерть отдельного человека нынче не имеет никакого значения...
Мы почувствовали, что Самохвалов несет что-то обидное — не только для Игоря, для всех нас. Воспитатель наш Дмитрий Сергеевич — он слышал все, стоя у двери,— оборвал Самохвалова.
— Как вам не стыдно? Молчите!
Юрий Николаевич Чистяков, выпускник ЛНУ 1950 г. - офицер-воспитатель, среди его выпускников (выпуск 1969 г.) два контр-адмирала (В.Хмыров - Герой России), один - вице-адмирал. В дальнейшем капитан 2 ранга Ю.Н.Чистяков перешел на преподавательскую работу и был удостоен звания "Заслуженный учитель школы РСФСР".
Он обнял Игоря за плечи, посадил на скамью, сел с ним рядышком. И стал говорить человеческие слова...
На другой день Самохвалов разглагольствовал на новую тему. «Магнитофоном» прозвали его; по-моему, метко.
Аркадий Тарлецкий — природный талант. Ну и карикатуры он выдает на товарищей! Меткие, точные и не обидные. Например, «Похождения морячка-толстячка». Достается там Маслюкову — он такой же толстяк, как Олежка. Маслюков в чем мать родила удирает от двух здоровеннейших псов. Подпись: «Собачки почуяли жирное мясо».
Все смеялись до слез.
А вот Николаша Выходцев. Ему казалось, что он для нахимовского слишком мал ростом, и он целый год ел «геркулес», чтобы подрасти. И написал письмо начальнику нахимовского училища:
Я слышал, что в нахимовское училище принимают лишь сирот. А я не сирота. Очень, очень прошу принять меня. Всю жизнь буду вам благодарен, поверьте мне! Если вы мне откажете, то это на мне отразится убийственно. Думаю, что поймете меня, если у вас есть душа и сердце не каменное.
Сиротам отдавали предпочтение в военные и в первые послевоенные годы. Учитывали и пробелы в знаниях, связанные с войной. В итоге одноклассниками оказывались ребята разные по возрасту и росту.
Конечно, я мог бы описать почти каждого, но сделаю это потом; мне надо в них разобраться поглубже. Ведь они избрали комсоргом меня, а не Самохвалова, который сам за себя агитировал. Чем я понравился им, уж не знаю. Может быть, тем, что забрал в плен трех «десантников» во время военной игры, а может быть, тем, что вступился за тихоню Мартынюка, которого стал задирать Валерка, или тем, что учил ребят, как грести и ходить под парусом, и вытащил не умевшего плавать Сергея Одинцова, когда он попал на глубокое место. Никаких других заслуг за собой я не чувствую. Ну что ж, раз доверяют, попытаюсь оправдать их доверие.
Может быть, и наломаю дров, но не буду таким полусонным и ко всему безразличным, каким в школе был Свистунов.
Валерий, по-моему, обиделся. Когда называли Коровина, он встрепенулся: подумал, что предлагают его. Но сказали:: «Максима» — и Валерка увял. Не думаю, чтобы Валерий был хорошим комсоргом. Он любит только себя. Себя одного.
Я чувствую, мне придется с ним повозиться. С двоюродным братцем. А что ж, что он братец?
Когда Дмитрий Сергеевич сказал в классе, что наши родители и деды за нас воевали и жизни свои отдавали, а мы это часто не ценим, Валерий схамил:
— За нас? Да что вы, товарищ капитан третьего ранга! Нас и в живых тогда не было вовсе!
Глаза воспитателя стали строгими, голос грозным, тщедушное тело выпрямилось. И все увидели, что он не только славный добряк, он — командир. А это не всем понравилось— они предпочли бы мягкотелого воспитателя.
— Как вам не стыдно, Коровин?! Вы думаете о том, что вы говорите?
— Не всегда! — нагло ответил Валерий.
Командир роты, мудрый воспитатель Иван Игнатьевич Шаповал в годы службы в Тбилисском (первые два фото) и Ленинградском нахимовском училище. К.Лукьяненко: несмотря на то, что мы горазды были давать клички всем офицерам и преподавателям, к нему никакая кличка так и не прилипла за все годы, что он командовал нашей ротой. А это о многом говорит, учитывая нашу предельную детскую безжалостность сбившихся в стаю молодых волчат.
Кто-то раньше прозвал воспитателя «красноносиком». Но Валерий окрестил его «колченогим утильстарьем». Я одернул Валерку:
— Ты говори, да не заговаривайся!
— А что? — огрызнулся Валерий. — Не тебе меня учить уму-разуму!
Вот так Коровин, да еще первый! Так и дал бы я ему в ухо по-родственному. Но не хочется с драки начинать флотскую жизнь. Братец тоже носит флотскую форму. Нельзя же бить моряка.
Уроки чередовались один за другим. Физику и историю преподавали нам женщины. Физичка была очень строгая, а историчка помягче.
Преподаватель математики Сергей Сергеевич Абросимов снискал наше расположение тем, что он жизнь свою начинал в Ленинградском нахимовском. Капитан второго ранга, плавал на атомных кораблях и вернулся, как Бунчиков, в родное училище, чтобы преподавать математику!
Держится он с нами просто: не заискивая, но и не важничая. Словом, как старший товарищ. И это всем нравится. Вне занятий он разрешает себя называть «Сергеем Сергеевичем».
Преподаватели русского языка и литерату - в центре Полуботко Сергей Васильевич, - с участниками олимпиады по литературе.
Об Эрасте Авдеевиче я говорил. Его все полюбили. Да и не полюбить его было нельзя: такой чудесный он старичок! Даже Валерка не мог бы схамить Эрасту Авдеевичу — ведь преподаватель в нем обнаружил талант!
Нельзя было не полюбить и Владимира Александровича Бунчикова.
Как-то вечером Вадим с Валеркой поспорили из-за Кирсанова и закатили друг другу по оплеухе. Откуда-то вынырнул Владислав Мельгунов — с остреньким носиком, похожий на рысь, и сказал тихим голосом:
— Мне кажется, командир роты должен об этом узнать...
И он уже к двери метнулся. Но...
— Я и без вас знаю все, Мельгунов,— сказал откуда-то появившийся Бунчиков. — А доносчиков у нас на флоте не жалуют!
Мельгунов сник. А Владимир Александрович заработал всеобщее уважение.
ПЕРВОЕ УВОЛЬНЕНИЕ
В первый день увольнения ленинградцы, счастливцы, спешат к родителям, родственникам, а мы, двое таллинцев, идем по малознакомому городу. Когда я был здесь — всего день или два — толком ничего не увидел.
Октябрьский ветер метет по набережной прелую листву, и в воздухе пахнет глубокой осенью.
Как подтянуто чувствуешь себя в морской форме! Тут уж не побежишь — шагать надо с достоинством, стараясь, чтобы ни пятнышка грязи не попало на начищенные до блеска ботинки. Ты скашиваешь глаза на погончики на шинели (на них буква «Н») и убеждаешься, что «Н» находится точно на месте. Мне запомнилось: «Вы — молодая гвардия Ленинграда». Звучит хорошо!
Навстречу нам попадается стайка школьниц в расстегнутых пальтишках, с порозовевшими лицами, веселых, щебечущих. Они улыбаются, и одна, особенно бойкая, кидает, как лозунг:
— Нахимовцам бравым привет!
Мы не знаем, уместно ли отдавать честь девчонкам, но прикладываем к бескозыркам руки в белых перчатках и слышим за собой озорное:
— Наверное, хотят быть адмиралами.
Мы краснеем до самых ушей. Они кричат вслед:
— Мы придем к вам на танцы! И Вадим приглашает:
— Пожалуйста, милости просим.
Мне становится грустно. Как мне хотелось бы встретить Карину! Если б она вдруг приехала!..
«Максим + Карина = любовь». Это глупости. Никакой любви нет. Но мы дружим.
— Куда же мы пойдем, Вадим?
— На Невский.
— Конечно, на Невский!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
