.
Промфинплан. Встречный план. Реконструкция. Хозрасчет. Пятидневка и непрерывка. Ударный труд. Соцобязательства. Слова светлые, как пятилетка, молодые слова, которые мы впервые произносили. Казалось, само время дышало ими. Всюду: в цехе, на территории завода, у входа в проходную, на улицах к площадях города, в общежитиях и столовых — призывает кумач — лозунги и плакаты. Партия звала, народ сердцем откликался на зов партии. И кажется, не было дня, чтобы рабочий не спросил себя: а все ли я сделал сегодня, чтобы ускорить шаг пятилетки?
Вспоминая те боевые годы, я невольно сравниваю их с военными. Мы чувствовали себя в великом походе, в борьбе. Овладевали новой техникой, учились быстрее работать, и так, чтобы на ходу передать свой опыт товарищу, чтобы он не отстал, не сбил шеренгу, не сломал общий шаг. Мы были участниками рождения индустриального могущества нашей Родины.
Сегодня больше продукции, чем вчера... И так каждый день.
Если бы мы вдруг могли забыть об этом, нам напомнила бы детвора, наши подшефные из 85-й, 86-й и 24-й школ. Они вечно тут как тут со своими «молниями», сбором металлолома и бумаги, с вымпелами, досками соревнований, на которых нарисованы все виды передвижения — от аэроплана до черепахи, с рогожными знаменами «Позор прогульщикам, летунам и лодырям...»
Боевые, дорогие ребята — смена наша, будущие помощники. В своих красных галстуках, с измазанными рожицами — вроде по-рабочему! — они готовы были выполнить любое поручение.
.
Год 1929—1930-й. Мы взяли штурмом свой встречный план — 12 тысяч. Но этого уже опять мало! Мы набираем темпы. Мы учимся. Мы учимся все время.
— Без учебы сейчас никуда. Это самое главное, — говорит Николай Остахов, партийный секретарь тракторного.
Небольшого роста, брови-кусты над глазами нависли, глаза в самую душу смотрят. Его Иван Газа в партию рекомендовал.
Дни и ночи тут, в цехе, живет Николай Остахов. Шутят у нас: «Остахов на свидание пошел». Это правда. Жена приходит, обед к проходной приносит.
ГУРТОМ
Платим пока еще иностранцам за консультации золотом, стараемся быть неплохими учениками и, набирая разбег, кое в чем уже опережаем своих учителей. Прошло то время, когда мы чуть ли не молились на заморскую технику, когда она казалась нам пределом совершенства, а трудности, связанные с ее освоением, приписывались целиком нашей технической отсталости. Право, так ли это? Краснопутиловцы уже сами и все чаще подправляют американские машины.
...Познакомились мы как-то очень быстро. В домино вместе играли в обеденный перерыв, купаться ходили до поздней осени на лесную биржу, что напротив торгового порта.
Вася Дмитриев моложе меня года на два. Величают его Василием Андреевичем. Питерец, коммунист, справедливый человек.
Он очень подвижной, веселый, чернявый, вьющиеся волосы его вечно спадают на лоб. Вася Дырочкин зовем мы Дмитриева за то, что каждое слово у него с дырочкой: обязательно какую-либо букву пропустит в своей торопливой скороговорке. И озорной, выдумщик — на зависть.
Однажды уморил всех своим рассказом в лицах. По проспекту Стачек ходил трамвай с роликом. Таких в наши дни уже никогда не увидишь. Очень неудобный ролик, соскакивал все. На ходу садиться в трамвай никак не разрешалось, а Вася опаздывал. Только подбежит к вагону — свистит милиционер. Вася на тротуар. Пробежит немного, опять к трамваю и... снова свисток. Вася бегом на панель. Так всю дорогу до Нарвских — трамвай грохочет, и они с милиционером бегут «параллельно линии». Вот кросс был!
.
Но это шутка. А в деле Василий Дмитриев отличный специалист — умный, сметливый, сверлильные и дырооб-рабатывающие инструменты, кондукторы и приспособления — его стихия...
Третий с нами настройщик Кутейников. Ефрем Макарович — ярославец. Попал он сюда после империалистической войны, брат у него в Петрограде работал. Ефрем Макарович лет на пять старше меня, и он во всем строже нас с Василием. Эту его черту словно подчеркивают очки в железной оправе с пружинистыми дужками, в которых он всегда работает. Держатся они на самом кончике носа. Старенькие...
Говорит ли, слушает ли, поверх очков глядит Кутейников на собеседника. Трудится и, как обычно, что-то бубнит себе под нос.
Эх, какая голова у него, поистине золотая! Какой бы технологический процесс ни запроектирован, обязательно «передумает» его Ефрем Кутейников по-своему, переставит что-то и намного лучше сделает. Непревзойденный специалист по этим делам.
У меня тоже есть свой конек: специализировался на инструменте — режущем, вспомогательном, мерительном.
И вот как-то запала мне в голову одна мысль. Сама ли пришла, Вася ли Дмитриев случайным словом своим натолкнул-надоумил: «Эх, знаешь, кабы...» Но не дает та мысль мне покою. Вот только осуществима ли? Захотят ли?
Конечно, можно и на большом заводе вести жизнь эдакого кустаря: удалось добиться — мое, не удалось — убытки терпит завод. Шапку в охапку, и был таков. Зачем возиться, люди теперь со специальностью везде нужны — пятилетка! Если перевести эти понятия в короткую формулу, получится так: «Удача — урвал, неудача — удрал!». Так примерно поминает рвачей-одиночек Вася Дмитриев.
Попадаются у нас на заводе злостные . Кроме шкуры своей, ничто не дорого человеку. Недавно одного такого раскусили. Даром, что текучка мучает, уволили хитреца-мудреца...
— Эх, знаешь, таким бы рвачам, — обронил тогда фразу Дмитриев, — супротив поставить других рабочих, самых умелых, да и не в одиночку, а чтобы объединенные в коллективе.
Вася Дырочкин, он сказал себе к слову, а я вот хожу и думаю об этом каждый день.
Все трое мы идем с работы — я, Дмитриев, Кутейников. Первый снег выпал. Земля скована морозом. Луна по небу плывет. Хорошо, светло. Ночью без нее трудно: электрические фонари на улицах только собираются ставить, и двор заводской пока еще не освещен.
Идем. Говорим, как всегда, о прошедшем дне, о том, что меньше брака стало. Это хорошо. Но с нас больший спрос теперь. Да и станки прибыли трудные.
«А что, если?..» — опять думаю я. Только собираюсь рассказать товарищам о своей задумке, разъединяет меня с ними большая нагруженная подвода. Проехала. Ефрем Макарович шутит:
— Цех гужевого транспорта... И когда только переведутся у нас лошадки?
— А я, Макарыч, нет-нет да и загляну в конюшню с удовольствием. Хлебец с собой ношу. . И сахар... Автомобили — что? Будут одни автомобили — скучнее станет... — говорит Василий.
— У людей дела, а тебе все баловство. Лучше бы рационализацией занялся, дел невпроворот.
Кажется, самое время для разговора. Решаюсь.
— Слушайте, ребята, — говорю я. — А что, если и в самом деле заняться нам чем посерьезнее, и заняться всем вместе?
— Ну, конечно, ум хорошо, а два с половиной лучше, — изрекает Вася Дмитриев. Он запнулся, рассматривает каблук, под ногу ль что попало?
— Твой и за четвертушку не сойдет. Подожди болтать, — говорит Макарыч. — Что задумал, Володька, толком скажи?
Я объясняю:
— У каждого из нас свой уклон, у всех вместе одна специальность. Дела действительно невпроворот. Объединим усилия. Вместе будем обсуждать, вместе думать, вместе делать, друг другу помогать. Узкое место появится — разошьем сообща.
— Как понтрые?
Так Вася портных величает.
— Ну да, — серьезно говорю я. — Механику-автоматику возьмешь ты. Я по инструментам. Ефрему Макаровичу — эскизы, приспособления, технологию. Если что, я на фрезерном или токарном станке нужное сделаю. Ты на сверлильных операциях обдумаешь и свершишь. Вот, к примеру, даст Макарыч идею — хорошую, да пока еще «сырую». Тут каждый и внесет свое предложение, как ее осуществить. Идея — за хозяином, а мы — друзья и помощники, чтобы быстрее ту идею в жизнь протолкнуть. Пусть в широкое дело идет. И опять же с поступающим из-за границы оборудованием лучше будет. Вместе-то легче раскусить что к чему и переделать, если это нам надо, Ну что, ребята, попробуем?
— Попробуем, — говорит Вася Дмитриев.
— И я — за... — увесисто после молчания произносит Ефрем Кутейников. — легче.
...Задумчиво слушает нас поутру дядя Миша, Михаил Павлович Решетов.
— Интересное дело задумали. Ишь ведь как! Коллективом, значит, сообща... Да... Старый-то путиловский рабочий пуще глаза свою записную книжку берег, чтобы никому не попалась. Там все расчеты за долгие годы, все секреты хранил. Упаси бог, кому известно станет... Сами небось не понимаете, молодежь, что затеяли. Вот она и начинается — та новая жизнь. Смотрите, только держитесь. Люди на вас смотреть будут.
Рабочих, прятавших свои записные книжки, я, конечно, на заводе не застал. Напротив, бесценные наши старики всегда готовы были раскрыть секреты своего мастерства, всегда тут как тут, если потребуется их помощь. Для нас они, что твоя открытая техническая энциклопедия: «Ходи, учись!» Все отдают — знания, умение. И силу творчества, которой нет предела.
Ушли мы от Решетова с настроением приподнятым, праздничным. Приступаем к работе с таким чувством, словно уже сделали что-то важное. И надо же, чтобы случилось совсем неожиданное...
В обеденный перерыв, едва мы с Дмитриевым зашли за Ефремом Макаровичем, началось непонятное. Побубнил он что-то себе под нос — работу заканчивал. Это, как обычно. Глянул поверх очков, вытер руки ветошкой, молчит. Тоже вроде, как обычно. Но пауза затянулась.
— Ты чего? — первым не выдержал Василий.
— Да ничего. Думаю вот, прежде чем влезть в хомут. Потянем ли? Слыхал, что нам давеча Остахов-то сказал; «Назваться легко».
— Значит, перетрусил? Так... — медленно говорит Василий. — Но ведь если уж вспоминать, кто как сказал, так вот его же слова, Остахова: «Хорошо придумали. И ошибки, и неудачи будут — это ладно, того бояться нечего. Важно, чтобы дружно, чтобы по-честному». Вот он что сказал, умный тот человек.
Дмитриев волнуется, жесткие кудряшки бьются на лбу.
— Нет, ты погляди на него, — поворачивается ко мне. — Как он от своего же решения отступается!..
— Просто думать люблю, — отвечает Кутейников. — Ты басню дедушки Крылова знаешь ? Как бы так же вот у нас не получилось — каждый в свою сторону тележку потянет, а она ни с места!.. Взяться в такое-то время, как сейчас, да не свершить — беда и позор. Семь раз примерить нужно, вот что.
— Это кто тебе велит не свершать? — говорю я. Дмитриев набросился коршуном:
— При чем тут басня? Наша тройка мчаться может, знаешь, как? Задача-то ясна. Каждый из нас в своем деле мастер.
— Брось ты его уговаривать. Пошли, — говорю я.
— Нет, ты погоди, он должен понять. С разных сторон, но в одном направлении ведь и будем ту «телегу» толкать, чтоб к месту ее доставить. Я в твоем деле не мастак, Володька тоже, ты — в нашем. А вместе-то мы — сила! Ясно?
— Давно ясно.
— Тогда о чем спор?
— Да о том, что молодо-зелено. Дорого то, что затеяно, вот что... А характер каждого из нас — дело нешуточное, тоже в счет идет. Взбредет вон тебе с озорства, — Кутейников улыбнулся, — до Нарвской заставы за трамваем бежать, а мы — за тобой?
Глаза его поверх очков уже смеются:
— Дружно напали-то. Ну ладно, уговор такой: я в упряжке пристяжным. А вы посовещайтесь, кто коренником впряжется.
— В оглобли Владимира, — умиротворенно вздохнув, решает Дмитриев. — Его мысль была. И жилистый он, матросская закваска. .
— Согласен. Но только уж уговор: от ворот поворота чтоб не было, а то с одними оглоблями останешься...
«Его мысль была»... — сказал Вася Дырочкин. Но ведь это он первый тогда завел разговор, а сейчас как горячился, чтоб все не сорвалось... Может, и не так уж случайно все было? Может, ненароком да шуткой сумел нам свою придумку отдать коммунист Василий Дмитриев?
Так родилась наша бригада — первый в стране коллектив рационализаторов и изобретателей. И суждено ей было работать больше десяти лет, осуществить немало хороших дел.
Продолжение следует
.jpg)