Новички заняли наши девятые классы. На новичков нельзя смотреть без улыбки. Смешон человек, когда он растерян, приходит из другой, вольной жизни. Мы-то знаем: хорошо дома, а в училище вовсе не хуже.
Ничего, обломаются, будут такими, как мы!
Я не веду дневника, не записываю каждый день, скажем, о том, что у нас происходит. Наверняка что-нибудь забываю, а что-нибудь путаю. Не для других пишу, для себя — кто осудит?
Перечитал вчера свои давние записи: каким же я был дурачком! Но переписывать заново и приукрашивать не собираюсь. Каким был — таким был. Теперь, я думаю, не натворю больше чудачеств.
Растем, растем, братцы, растем!
Тетрадки не буду выкидывать — сохраню.
Когда стану взрослым, вспомню, как начинал свою жизнь. Конечно, не так интересно, как дед. Дед в мои годы всего насмотрелся: и хорошего и плохого! Он и в гражданскую воевал. А для меня гражданская — это история, это Чапаев и Щорс, Фурманов и Буденный, легендарные имена. Буденный знаком мне по фотографиям и фильмам. На московском параде старожилы нахимовцы видели живого Буденного — подумайте только! Живого Буденного, да ведь он сорок пять лет назад уже был кем? Командармом! Сорок пять лет назад, даже трудно представить. А он бодр и здоров, говорят, только усы у него стали совершенно седыми. Давно больше нет конницы. Жаль! Наверное, великолепное было зрелище — эскадроны, скачущие через Красную площадь!
.
Дед — тот видел, счастливец, эскадроны Буденного. Они неслись по степям и с гиканьем, с криком «ура» шли в атаку. И Буденный на Казбеке своем летел впереди.
Деду вообще повезло: обучался на парусных кораблях и под парусами ходил в плавания в океаны. И воевал на буксире, переделанном в тральщик. Подумать только, как здорово!
Больше всего меня поразило, что дед пережил в своем первом плавании то же самое, что пережил я: и страх перед качкой, и опасения за будущее. Значит, такое переживает каждый моряк в своей юности...
А вот Валерка... Двоюродный братец отколол в конце концов такой номерок, что я закачался.
Иван Романович Митюхин, преподаватель черчения и рисования, — человек строгий, желчный и грубоватый. В выражениях он не стесняется и лентяев не терпит. На его уроках больше всего возможностей получить двойку, а то и единицу.
Не мудрено, что Володя Морщихин заметался, как заяц, когда не нашел своего чертежа. А у Володи, будьте покойны, чертеж был тщательно и добросовестно вычерчен!
Чертежа нигде нет. Может быть, кто-нибудь спустил его в гальюн, чтобы досадить Володе? Но у него нет врагов. Самохвалов стал разглагольствовать, громя тех, кто в дни «холодной войны» ослабляет бдительность. (Чудак! Чертеж-то ведь не секретный!) На радость империалистам...
— Заткнись! — закричали ему.— Закругляйся!
И он закруглился призывом еще теснее сплотиться в борьбе против всяческих зол.
Тимофеев Анатолий Тимофеевич (в центре), преподаватель черчения и рисования в 1958-1966 гг.
А Володю жалко. Он славный парень. Все его любят. Он, чуть не плача, докладывает Ивану Романычу, что чертеж был готов, но ночью пропал.
Гроза разразилась:
— Ах, пропал? И вы, Морщихин, записались в когорту лентяев?! Не втирайте очков! Прогуляли! Собакам завязывали хвосты! Единица!..
Иван Романович взбешен, он стучит кулаком по столу. Кричит и глотает валидол, таблетку за таблеткой. На крик приходит Дмитрий Сергеевич.
— Что случилось?
— Что случилось? Вот они — ваши милые мальчики! Лентяи, обманщики, очковтиратели! Все прощу, но не ложь!
— Я не думаю, чтобы Морщихин говорил вам неправду.
— Ну уж знаете, не защищайте лжецов! Прогулял, а теперь уверяет, что у него украли чертеж. Да где это видано?
— А вам не приходит в голову, Иван Романович, что какой-нибудь лентяй — как видите, я не защищаю огульно весь класс — воспользовался чертежом Морщихина?
— Что-о?
Внезапная догадка осеняет Ивана Романовича. Он вооружается лупой и начинает исследовать чертежи. Один за другим. Кропотливо и тщательно. Класс затихает в предчувствии надвигающейся грозы. За окном вдруг стемнело, пошел густой снег.
— Есть! — восклицает Иван Романович.— Морщихин, ко мне!
Володька на обмякших ногах подходит к преподавателю.
В кабинете черчения и рисования.
— Ваш чертеж? Смотрите внимательнее! Тот рассматривает. Под чертежом стоит другая фамилия. Володя пожимает плечами.
— Да что же вы не видите, что ли, подчистку?! — кричит в гневе Иван Романович. — Свою собственную работу не узнаете? Шляпа вы, а не моряк! Фамилия ваша выскоблена, другая надписана... Дмитрий Сергеевич, убедитесь. (Дмитрий Сергеевич склоняется над чертежом.) Свет, дайте свет! (Кто-то повернул выключатель.) Морщихин, читайте фамилию негодяя!
Володя, запинаясь, читает:
— Коровин В...
— Коровин Валерий, встать! Валерий встает.
— Коровин первый,— с ядом в голосе преподаватель подчеркивает «первый». — Не первый вы, а последний! Ночной вор!.. Полюбуйтесь на него, Дмитрий Сергеевич! Сегодня этот милый мальчик стащил чертеж у товарища, завтра вырастет и спишет чужую диссертацию, сопрет и выдаст ее за свою. Единица! — Иван Романович ставит жирную единицу.— И я прошу вас выйти из класса! С мошенниками я дела иметь не могу!
Второй раз Валерка заработал «мошенника».
Двадцать шесть пар глаз, не считая преподавателя и воспитателя, провожают Валерку.
Иван Романович тяжело дышит. Глотает таблетки одну за другой. Ох уж эти сердечники!
— Так это ваш чертеж, Морщихин? — говорит он совсем ослабевшим голосом.
— Мой!—твердо отвечает расстроенный Володя.
— Я думаю, вы измените оценку, — мягко говорит Дмитрий Сергеевич.
— Эх вы, защитник угнетенных! Разумеется, изменю.
Иван Романович садится за стол и рассматривает чертеж. Долго и тщательно. Потом поднимает глаза:
— А вам ставлю пятерку, Морщихин. На этот раз справедливость восторжествовала, но не будьте в другой раз разиней. Разини всегда попадают впросак. Но Коровин? Каков негодяй! «Милый мальчик»! — говорит он с презрением в голосе. — Такой милый мальчик докатится... Черт его знает, до чего он докатится!
А.Т.Тимофеев был неординарным преподавателем и человеком, его роднило с И.Р.Митюхиным зоркость и требовательность, не только профессиональная, но и человеческая.
Звонок прерывает излияния преподавателя. И класс облегченно вздыхает.
Есть ли у тебя совесть, Валерка?
Самое неприятное, когда тебя вызывают на педагогический совет. Совет решает твою судьбу. Решил и на этот раз. Слезливое раскаяние Валерки не помогло. Когда оно повторяется несколько раз, к нему привыкают. Правда, Дмитрий Сергеевич пытался добиться, чтобы Валерку не исключали. Но слишком много за ним накопилось грехов. Исключили! Адмирал утвердил и вызвал отца. Вы думаете, огорчился Валерка? Нет — обнаглел. Стал еще большим нахалом. Схамил:
— Надоели мне ваши противные рожи! Я быстро забуду вас всех.
Вадим хотел его стукнуть. Его удержали: не стоит руки марать. У Валерки защитников не было.
Мне он сказал:
— Ну что ж, ты теперь первый — единственный продолжатель династии Коровиных! Валяй, процветай! Тоже мне напугали: Андрея вызвали. Мне теперь все равно. Я не поеду к Андрею. Моя мать перевелась в Ленинград. Ты помнишь, я доставал нам билеты на «Севастопольский вальс»? Это она мне достала. Служит в театре Музыкальной комедии.
— Артисткой?
— Администратором. Дело не пыльное. А во мне проснулся талант.
— Талант?
— Ну да. Во-первых, голос (он пропел: «Севастопольский вальс — это наша святыня»). Во-вторых, умение держаться на сцене (он сделал выпад по-мушкетерски). В-третьих, внешность (он задрал нос и покрепче сжал вместе свои кривоватые ноги). Поступаю в театральный техникум на курс оперетты. Не пройдет пяти лет, ты увидишь имя «Валерий Коровин» на афишах такими вот (раздвинул он руки) буквищами. Завидуешь?
— Ну и дурак!..
Дядя Андрей приезжал по вызову — на нем лица не было. Надо же — в «Красной звезде» в этот день был опубликован указ: «Андрей Максимович Коровин награждается боевым орденом за выполнение особых заданий командования». В мирное время! Валерка поздравил, гад! Вышибли!
Валерка вышел к нему уже не нахимовцем: в джинсах и в щегольской курточке на «молнии». Артист! Дядя Андрей совсем сник: Валерка ему объявил, что остается у матери.
На комсомольском собрании мы решили судьбу комсомольца Валерия Коровина.
Дядя Андрей сказал мужественно, как подобает настоящему моряку-коммунисту:
— Исключайте! Он вполне заслужил.
Валерку я встретил зимою на . Хотел пройти мимо, но он подошел.
— Тянешь лямку? И все козыряешь?
— Да, козыряю и буду всю жизнь козырять. А ты? Играешь? Скоро увидим афишу?
— Думаю, братец, что никогда!
Меня резануло это развязное «братец». Я ему больше не брат.
— Не учишься?
— Нет. Нашли, что талант не тот, голоса нету. Чего им надо — не знаю!
— А что же ты делаешь?
— Распространяю билеты.
— Какие билеты? В театр?
— Лотерейные.
— Да разве это работа?
— А что?..
Распространять билеты — дело пенсионеров. Что же думают твоя мать и дядя Андрей?
Я шел по Невскому и старался не думать о Валерке. Старался, но никак не мог выкинуть его из головы. Вспоминал все гадости, которые он натворил, злился и презирал его. И тут же мне представлялась тетка Светлана, Мариэтта и дядя Андрей. Он-то не остановится на этом и никогда не вычеркнет Валерку из своей жизни. Бедный дядя Андрей!
А ЖИЗНЬ ИДЁТ...
В училище Валерку скоро забыли. Только майор Ермаков ворчал:
— Рыцари, знаем мы этих рыцарей! Крадут чертежи... Тоже мне подпольное, тайное общество....
Это был несправедливый упрек. Ведь Валерку давно исключили из нашей дружины. И майор Ермаков лучше бы распоряжался в своем классе!
К нам на помощь пришел командир нашей роты. Выслушав обвинения майора, Владимир Александрович возмутился:
—— Послушайте, майор, да какое же тут тайное общество?
Что оно подрывает? Судя по правилам, обязательным для членов дружины, эти правила ни в чем не расходятся с благородными традициями нахимовцев. Больше того, они совпадают... Вы возражаете? — спросил он майора.
Но майор знал, что возражать не приходится.
Традиции первых нахимовцев Бунчиков пронес через мостики всех кораблей, которыми ему довелось командовать. Священные нахимовские традиции точь-в-точь совпадают с кодексом дружбы «рыцарей моря». Значит, так держать!
Ленинград—Таллин—Балтика
1964—1966
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
