Я читаю: «Начало пятилетки встретило нас в старой пушечной . Кустарщина душила нас со всех сторон. Мы имели слабое представление о кондукторах, приспособлениях, допусках, технических условиях.
Начала строиться первая литейная конвейерного типа. Шнеки, рольганги, подъемники, формовочные машины — все это было новинкой для нас. Трудно было монтировать, еще труднее — организовать производство. Брак съедал половину продукции.
Мы не растерялись и рук перед трудностями не опустили. Мы боролись, как на фронте. Многие из нас ночи напролет проводили в мастерской...»
И уже ничего не надо добавлять. Это и моя биография, и моя жизнь, жизнь тысяч краснопутиловцев.
Мы отчитываемся честно, добросовестно, шаг за шагом.
Да, мы имели 160 разного типа сильно изношенных станков и 200 новых, полученных от лучших фирм Германии, Англии, Америки.
Я вспоминаю эти станки, помощь старого мира! И встают передо мной все тревоги и заботы. Сколько пришлось делать своими руками, раскрывая технические тайны, вооружаясь техническими знаниями! Ведь выяснилось же потом, что и сам «Фордзон» был наиболее слабой машиной Форда!..
Мы рапортуем. Мы отчитываемся, что уже осенью 1931 года закончили на ходу перестройку. Завод строился, производство перестраивалось. «За 4 года выросли на территории завода новые корпуса мастерских, из которых каждая по своим размерам и оборудованию — новый завод: турбинная, 2 тракторно-литейных, тракторная кузница, тракторно-механическая и сборочная...»
Встают в памяти радиальные цехи, которые смела пятилетка, и словно чувствуешь морозный ветер в здании будущего механосборочного и видишь жаровни и чадящие фитили — «походные» наши «электростанции».
Мы победили на фронте пятилетки! «Шаг за шагом, — пишем мы, — отвоевали у американской техники ее твердыни. Вторую нашу литейную мы проектировали... совсем по-иному. Мы сами не заметили, как выросли. Те же работники... делали это так просто и быстро, как будто никогда больше ничем не занимались, как постройкой и пуском новых мастерских».
.
Мы отчитываемся в росте профессионального мастерства: «Три четверти рабочего состава нашего завода пришли в цеха и стали за станок только в течение пятилетки. Старым кадрам надо было учиться и учить других...»
Технической учебой охвачено 18 885 человек. На обучение рабочих израсходовано 4,5 миллиона рублей.
Мы отчитываемся о продвижении рабочих, их судьбах:
«Те, кто были рядовыми рабочими в начале пятилетки, теперь мастера и бригадиры. Бывший техник тов. Асатуров стал директором тракторного завода, тов. М.Решетов из мастеров стал начальником блоковой линии. Мастер В.Дийков дошел до начальника участка».
Так работают сотни и тысячи рабочих и специалистов.
И вот всего одна фраза: «В начале пятилетки у нас было свыше тысячи неграмотных, теперь у нас нет ни одного...»
Мы рассказываем и о бытовых условиях на заводе и за стенами завода, рапортуем о той борьбе, которую ведут ударники за чистоту в цехе, за бережный уход за станком.
Мы должны отчитаться во всем, мы не имеем права что-то недосказать рабочему классу всех стран, что-то утаить из нашего опыта, что-то забыть на нашем пути. Ведь мы отчитываемся перед всем трудовым миром, перед историей, перед идущими вслед.
.
Вот и фотографии — длинные чистые столы столовой, тарелки. Люди за едой обернулись, смотрят в аппарат. Подпись: «Цех питания». Указано: «Сеть столовых и буфетов обслуживает все цехи... Организовано 15 образцовых столовых... Чистота, порядок и уют отвечают выросшим запросам рабочих... Заканчивается постройка гигантской фабрики-кухни». На заводе ассигновано соцстрахом 1,5 миллиона рублей на здравницы, санатории, отдых трудящихся.
Мы рапортуем о яслях за счет завода, о школах, о канализации, уничтожившей сточные канавы, отравлявшие воздух, о новых улицах, протянувшихся по прежним болотистым пустырям.
А я вспоминаю, как мы «крестили» эти новые улицы, называя необычными, расчудесными для нас именами: «Тракторная», «Турбинная».
Но главное в «Отчете» — наш трудовой рапорт.
С гордостью мы пишем:
«В Америке рабочие дают в смену 210 коленчатых валов.
На «Красном путиловце» мы даем в смену 250...
Мы побили Америку по изготовлению втулок, корпусов...»
Первые наши победы. Дорогие, бесценные. Победы, а не поражения!
За три года пятилетки наши ударники внесли 28 тысяч предложений, давших заводу экономию в 16 миллионов рублей...
.
Несколько строк... И целые годы работы, волнений, трудов встают в памяти. С самого начала создания Всесоюзного общества изобретателей я член президиума ВОИЗа завода. Сколько пришлось отстаивать и продвигать добрых начинаний, сколько замечательных людей видеть! Да ведь именно на этом поприще свела меня снова судьба с тем сероглазым парнем, первым моим знакомцем на заводе. Он стал заместителем начальника механической мастерской, потом председателем цехкома, членом парткома завода. Живой, честный, работящий, хороший товарищ и принципиальный человек — таким оказался он, сероглазый ярославец Гриша Иванов, Григорий Архипович. Не раз дела изобретателей приходилось решать вместе.
Я всматриваюсь в последние страницы «Отчета». Подписали его директор, секретарь парткома, председатель завкома, старые производственники. Узнаю подписи М.Решетова, В.Дийкова, Н.Остахова.
В конце книги большая фотография: дети взобрались на решетку сада, прекрасную, старинного литья решетку, перенесенную от Зимнего к нам на Нарвскую заставу. Чудесные, счастливые ребячьи лица. «Кем-то будут они, эти мальчонки?»—думал я тогда в 1933 году. «Они чуть постарше Титова, — говорю я себе сегодня. — И вот кем они стали — учеными, конструкторами, космонавтами...» Пусть трудящиеся всего мира видят, кем мы были и кем стали. Пусть знают! И ничего не боятся.
Имя Пасионарии долгие годы вызывало у «другой Испании» подлинный страх и ненависть, обездоленный люд видел в ней страстного борца за осуществление своих чаяний и надежд.
И через десятилетия, как эхо ушедших годов, как ответ и как великий призыв, прозвучали на XXIII съезде партии слова :
— Мы, испанские коммунисты, прошедшие ленинскую школу борьбы, понесшие большие потери, ничего не забыли. А так как мы ничего не забыли, мы любим Советский Союз, как любят мать, как любят Родину.
Мы никогда не забываем, что такое Советский Союз, и поэтому мы всегда с вами: не только в хорошую погоду, когда жизнь улыбается, но и в ненастье, когда небо покрывается тучами, когда испытанию на твердость подвергаются убеждения революционных бойцов, коммунистов, ленинцев... — И обращаясь к съезду, к советским коммунистам, она сказала:
— Когда вы вернетесь в ваши республики, в ваши области и районы, когда вы разъедетесь по местам, где вы работаете, передайте рабочим, передайте колхозникам, всем советским трудящимся, что мы, испанские коммунисты, как и трудящиеся всех стран, глубоко заинтересованы в успешном выполнении нового пятилетнего плана...
ВСТРЕЧА С СЕРГО
В нашу бригаду рационализаторов за опытом приезжают издалека. Были товарищи из Нижнего, из Ростова-на-Дону, даже с Дальнего Востока. Их интересует, как мы работаем.
А мы успешно трудимся уже давно в счет второй пятилетки. Действуем решительно. И стали уже внушительной силой. Невыразимую радость испытывает каждый из нас, понимая, что приносит стране конкретную, ощутимую пользу, чувствует себя непосредственным участником социалистического строительства.
.
Пристально, упорно всматриваемся мы в будущее. Он не за горами, этот наш завтрашний день.. И он требует утроить усилия, ведь в наших силах его приблизить. Взят на учет каждый станок: что сделать, чтобы заставить его быстрее работать? Как поднять КПД, производительность?
Изучаем станки и инструмент, узнаем их слабости, составляем по каждому планы усовершенствования. Совместное творчество помогает быстрее осуществлять эти планы. И мы еще и еще раз прослеживаем операцию за операцией.
Почему, скажем,, червячная шестерня трактора делается вся целиком из бронзы? Необходимо ли это? А может быть, неоправданное расточительство?
— Определенно, расточительство, — говорит Кутейников.
— А доказать это можете?—требует Василий.
И мы доказываем. Единогласно приходим к выводу: ступицы не только можно, но и должно лить из ковкого чугуна. Экономия безусловная, прочность достаточная.
Подсчитываем эффект от нашего предложения и не верим себе: экономия в год составляет без малого 2 миллиона рублей.
.
Наш завод принадлежит Наркомату тяжелой промышленности. И, счастливые, мы рапортуем наркому Григорию Константиновичу Орджоникидзе о нашем успехе. Тогда же решаем обратиться к нему с просьбой разрешить нашей бригаде рационализаторов носить его имя. Понимаем, сколь почетно такое звание, как ко многому оно нас обязывает, знаем, что Серго внимательный и строгий человек. Но решаем твердо и пишем письмо.
Серго сразу же ответил нам всем поименно, ответил согласием. «Только, — писал он, — не гордитесь, что много сделали. Делайте еще больше, еще лучше. Это нужно нашей стране. Передайте привет товарищам». Долго и бережно хранил я потом это письмо, до самой войны.
Прошло немного времени. И вдруг на завод поступил вызов. Меня, как руководителя бригады рационализаторов, приглашали к Григорию Константиновичу Орджоникидзе. Нарком интересовался нашей работой.
— Смотри в грязь лицом не ударь, — говорили мне товарищи.
Кажется, все знаю. Пусть любой спросит, подробно расскажу, что мы сделали у себя в цехе, а тут волнуюсь: ведь надо докладывать Серго Орджоникидзе! Еду и перечитываю тот доклад, что готовили мы вместе с инженерами и дирекцией. Вот диво! Все знаю, а начну читать — сбиваюсь. Уже перед самой Москвой положил я свой доклад в карман, немного успокоился. Как выйдет, так выйдет.
Прямо с вокзала, меня ждет машина, еду в наркомат. Красная площадь. Здание, где сейчас помещается ГУМ. Приемная наркома. В огромном кабинете стоит стол, от него тянется другой, продолговатый, видно, для совещаний. На стене портрет Владимира Ильича. Навстречу мне из-за стола поднимается Григорий Константинович:
— Здравствуйте, товарищ Карасев!
.
Продолжение следует
