Страна готовится к XX съезду партии. Идет Ленинградская областная партийная конференция. Я присутствую на ней как делегат Кировского района. И вдруг неожиданное, такое огромное в моей жизни событие — меня избирают делегатом !
Уже давно заметил: когда человека обуревает радость, он с трудом находит слова, чтобы рассказать о ней. А чаще всего молчит. Так было и со мной.
Дорогие поздравления товарищей, напутствие друзей...
В Москву ехал, не переставая волноваться. Торопил время, хотя это было не в моей власти. За станком-то я научился сжимать его до предела и за минуту часто успевал то, что делалось обычно за три или пять. А вот тут... Запомнилось все: и гордый оживленный город, и гостиница «Москва», и комиссия, вручившая мне мандат, и торжественный вход в Кремлевский Дворец, и Георгиевский зал, по которому прогуливались делегаты в ожидании начала заседания съезда. Новые знакомые, незабываемые встречи. Кто-то свел меня с Михаилом Юрьевичем Евецем, экскаваторщиком Куйбышевской гидространции. Поздравляю его с пуском первой турбины.
—Работает там наша-то ленинградская?
— Еще как!
Хорошо сказал. Гляжу на этого человека, вспоминаю, что о нем читал, и невольно сравниваю его, живого, с тем, которого узнал по книгам и газетам. Вид у него скорее не рабочего, а интеллигента. Умное, волевое лицо, волосы, подбитые сединой, добрая улыбка, мягкий взгляд карих глаз и чуть жестковатая манера выговаривать слова. Разговариваю с ним и думаю: «Вот и ты все годы заставляешь экскаватор давать двойную выработку. Тоже умеешь покорять время».
Интересно: много времени спустя, читая книгу Юрия Гагарина «Дорога в космос», я встретил в ней имя Михаила Юрьевича Евеца. Оказывается, замечательный землекоп самоотверженным трудом тоже по-своему влиял на формирование характера первого в мире космонавта...
Встречаюсь на съезде и с Виктором Григорьевичем Блаженовым, известным всей стране машинистом. Познакомились мы с ним в ГДР. Он был тогда, как и я, членом советской делегации. Теперь новая встреча.
— Как бригада? Опять что-нибудь сотворили?
— Да есть кое-что. — Я рассказываю, что дали мы заводу в канун съезда хорошую «цифру» — сто пятьдесят тысяч рублей экономии.
Высокий, стройный, подчеркнуто вежливый, Блаженов уж очень хорошо умеет слушать людей. Этот дар любознательного человека всегда высоко ценишь. Недаром много раз представлял Виктор Григорьевич нашу страну за границей, всегда с радостью читал я об этом. Как-то в журнале были опубликованы десятки писем рабочих многих стран, адресованные Блаженову, и его ответы. Нет, не удивляюсь его международным связям — горжусь товарищем.
... Открылся XX съезд партии. Слушаю отчетный доклад ЦК КПСС.
Я впервые избран на съезд партии. Оглядываю весь этот огромный зал, ловлю каждое слово доклада. Разложил даже блокноты, хотел записывать. Но сосед шепнул:
— Внимательней слушай, а доклад завтра утром получишь в первом же съездовском бюллетене.
Отчет ЦК партии оставил неизгладимый след в моей памяти. Партия указывала ясный путь в будущее, решительно и бесповоротно осудив чуждый коммунистам культ личности, возрождала ленинские традиции внутрипартийной демократии.
... Съезд перешел к обсуждению нового состава Центрального Комитета партии. В зале заседаний называют имена тех, кого предлагают в члены ЦК, затем кандидатов в члены ЦК. Я слышу:
— Карасев!
Значит, однофамилец нашелся...
И вдруг:
— Владимир Якумович, Ленинградская, организация, токарь-наладчик Кировского завода.
Совсем растерялся. Меня выдвигают?
— Какие будут замечания? Отводов нет?.. Остается в списке для голосования.
В такие минуты словно просматриваешь заново весь свой жизненный путь. За что мне такое доверие оказывает партия? Как высоко поднимает рабочего, своего сына!
Я вспоминаю все годы на «Красном путиловце», слова Серго о нашей бригаде: «Вы делаете большое партийное дело». И наших добровольцев на финской, и блокаду Ленинграда, и свое вступление в партию, и работу бригады нашей. Партия всегда говорила: не бойся преград, ломай рутину и косность! Не забирайся в скорлупу мещанства! Будь щедр сердцем, отдавай все лучшее новому обществу, которое ты строишь! И стремился я поступать так, как мне велела родная ленинская партия.
В бюллетене голосования читаю свою фамилию. Съезд голосует. Я избран в состав кандидатов в члены ЦК Коммунистической партии Советского Союза.
Трудно передать мое состояние. Понимаю главное: я лишь делегат кировцев, Ленинграда, всего рабочего класса нашего. Великая честь оказана не мне лично — заводу моему, товарищам, советскому рабочему человеку. И великая ответственность легла теперь на меня. Самое ведь прямое отношение имеет к нам, рабочим, то, о чем так много говорилось на съезде,— о новаторах производства, их роли. Возглавить борьбу за экономию металла, топлива, электроэнергии, за рост производительности труда — так велела новаторам партия.
Как часто приходилось мне и потом вспоминать о XX съезде партии. Ведь именно вскоре после съезда вернулся в Ленинград и был восстановлен в партии после стольких лет отсутствия партийный секретарь нашего тракторного Николай Николаевич Остахов. И он уже работает на «Большевике». Вернулся в наш коллектив и восстановлен в партии Василий Семенович Дийков. И сколько доброго сделано уже их хлопотами, их умом, их усилиями!
...Закончился. XX съезд партии. Спешу в Ленинград, на Кировский, к товарищам, к бригаде, к нашей разношаговой! Страна готовится брать новый разбег. Чем же, как не трудом своим, ускорим мы бег времени?
Примечание о характере автора воспоминаний и героя фильма «»
Сценарист :
- Был на Кировском заводе такой замечательный человек Владимир Якумович Карасев. Он был токарем-фрезеровщиком и председателем Совета новаторов в Ленинграде. Это был удивительный человек. Можно сказать, что он был воплощением таланта рабочего человека. Мастер высочайшего класса. Причем, талантлив он был очень широко и поразительно внутренне свободен. Даже когда поднимался до таких высот как Верховный совет СССР или ЦК КПСС где люди, поднятые , как говорится, «из низов», до неузнаваемости преображались.
Как-то он был на пленуме ЦК в Москве и в свободный день решил навестить родственников. Спросил у администратора гостинцы «Москва», как ему добраться по такому-то адресу? Ему сказали, что у входа стоит его персональная машина. Карасев удивился: «Какая машина?» На входе, действительно, стояла его машина, прикрепленная к нему, как к члену ЦК. Он спросил у шофера: «Давно тут стоишь?» «Три дня». «И тебе за это платят?». «Платят». «Сколько?». Шофер назвал сумму. Карасев отругал его: «Да чтобы мне такие деньги заработать, надо столько вкалывать, а ты тут сидишь, штаны протираешь! Паразит!» И поехал на трамвае. На следующий день рассказал об этом члену Политбюро Суслову.
В другой раз он принес газету «Вечерний Ленинград» и показал последнюю страницу: «Почитайте, Михаил Андреевич». «А что тут читать?». «Вот в том-то и дело, что нечего». В те времена по закону в газетах полагалось публиковать объявления о разводах, и вся последняя страница была в этих объявлениях. «Мне не дают возможности, - сказал Карасев Суслову,- опубликовать материалы о наших изобретениях под предлогом, что в газете места нет. А тут такое печатают». После этого публикации о разводах отменили, часть места отдали изобретателям.
УЧИМСЯ ШАГАТЬ
В лаборатории резания начались испытания разношаговой. Здесь предполагается точно определить конструкцию, геометрию режущего инструмента, наилучшие материалы для него, предстоит отладить фрезу, проверить ее в работе, проанализировать по всем показателям.
Испытания идут по определенной методике. Надо выяснить, с чем именно связано снижение вибрации. Берутся всевозможные фрезы, проверяются в различных режимах: в каком диапазоне может идти нормально процесс? Виброграф ведет запись работы станка при фрезах равно- и разношаговой.
Вот вставлена старая фреза. Едва задан высокий режим резания, сразу становится ясно: работать дальше нельзя — стол станка ходит ходуном. Вставлена разношаговая, и вибрация разом гасится, затухает.
Но каково все-таки наилучшее расположение зубьев, как «строить» шаги, чтобы добиться самых хороших результатов?
А стружка? Как быть теперь с потоком ее? Ведь известно, что лучшая фреза может сломаться, стоит только запакетировать, застопориться стружке.
И потом как быть с самим инструментом? Если он станет столь быстро изнашиваться, как сейчас, например, это значит будет затрачиваться уйма непроизводительного времени. Оно пойдет на переточку или пересмену фрез. Так нельзя —потери и в пути, и в скорости.
Настойчиво возникает требование повысить механическую стойкость . Вероятно, предстоит для этого создать другую технологию фрезы, такую, чтобы инструмент мог работать и на самых различных сплавах, проходить и сталь, и медь, и алюминий, и чугун, и бронзу.
На бумагу ложатся требования к вновь рожденной фрезе... В бригаде говорим о них озабоченно, высказываемся прямо, сурово, с предельной ясностью.
Началось-то все непроизвольно. Вернее сказать, совсем произвольно — зубья располагали мы «на глазок». А теперь идем с расчетом, постепенно, упорно отыскиваем лучшие решения. Каждый образец проверяется в работе.
Мы делаем разбивку под разными углами. Бесчисленное количество вариантов. Хотим найти такое расположение зубьев, чтобы максимально погасить вибрацию станка. Идут исследования.
Судьба фрезы решается и в инструментальном цехе, и в лаборатории резания, и в нашем механическом, и даже уже в соседних цехах. Подключаются все новые люди. Инженеру Валентине Владимировне Степановой все чаще помогает сейчас молодой техник Валя Колесникова, тоже работник лаборатории резания, та самая, что оказалась невольной свидетельницей моего первого эксперимента со стаканом воды. Я часто слышу, как ее называют способным, в высшей мере добросовестным, аккуратным человеком. И скоро убеждаюсь в правоте этих слов.
Очень хвалит Валю Леонов. Она, оказывается, вела наблюдения, когда отрабатывалась его фреза. Года два работали вместе. Тогда Колесникова еще только училась в вечернем техникуме.
—Хотя и молоденькая, а на редкость строгий и серьезный работник,— говорит Леонов.
Постепенно отбираем наиболее верные «шаги» для фрезы. Показываем ее в работе.
Мы торопимся. Почти каждый день собираемся, обсуждаем сделанное, отбрасываем прочь ошибки, берем с собой удачи.
Кстати, об ошибках. Каждый опыт может таить их в себе. Важно понять их причины. Тогда они — шаг вперед. Потому что, научившись на ошибках, не повторишь их в будущем.
В поисках очищается дорога к цели.
Иван Давыдович Леонов за работой дома.
Однажды в лаборатории резания становлюсь за вертикально-фрезерный станок. Договариваемся с инженером Степановой о режиме резания, заготовка у меня из углеродистой стали. 30-миллиметровая трехзубая разношаговая без малейшего напряжения входит в металл. Равномерно увеличиваю подачу. Проходят две минуты — кусок металла, стальной брусок в 240 миллиметров, оказывается прорезанным сплошной канавкой в 58 миллиметров. И это при 300 оборотах фрезы в минуту с подачей 118 миллиметров!
Улыбается Валентина Владимировна.
— Да... Стандартная-то на такую работу потребовала бы времени больше раза в три-четыре,— говорит. — И станок, конечно, не выдержал бы такого режима. Вибрация наступила бы давно и неизбежно.
Снова включаю мотор. На этот раз работает 45-миллиметровая разношаговая с четырьмя зубьями. Ровной струей льется эмульсия, летит из-под фрезы не обычная, тонкая и кудрявая, а толстая стружка. Операция выполнена в несколько раз быстрее обычного.
— Ну что ж, Владимир Якумович, — говорит инженер Степанова, — все пока хорошо. Идем по правильному пути. Хочется думать, что наши фрезы скоро найдут широкое применение.
Согласен с нею и очень надеюсь, что помогут нам во всем наши «технологи». Так уважительно называют у нас ученых из проектно-технологического института. Они теперь словно в штате у нас, «постоянно прописаны», вместе с нами проводят испытания. Отличные это люди — Взоров и Орленко, Левин и Шифрин.
Все основные работы мы ведем с Абрамом Марковичем Шифриным. Средних лет, малоразговорчивый, он стал нашей технической совестью и строго контролирующим научным разумом. Кандидат технических наук, большой специалист по резанию, Шифрин настоящий товарищ и друг в работе и самый доскональный исследователь нового.
Большую помощь оказывает нам и сам заведующий кафедрой технологии машиностроения Политехнического института . Автор труда о режущем инструменте, он для нас вернейший и объективнейший помощник.
Худощавую фигуру Щеголева можно часто видеть у нас. Давняя дружба у него с нашим цехом. За работу в бригаде Савича он награжден орденом Ленина. Этого обаятельного, больших знаний человека любят и уважают у нас все.
Вот когда мы по-настоящему поняли, какое великое это дело — содружество ученых и рабочих! Огромная экономия сил, времени и обоюдная несказанная польза. Мы, правда, так к этому привыкли, что для нас общение с учеными стало уже необходимостью.
Продолжение следует
.jpg)