Серебряная медаль РСФСР. «За отличные успехи в учении, труде и за примерное поведение» выпускнику Киверичской средней общеобразовательной школы 1948 года выпуска Ю.Б.Константинову.
В аттестате зрелости у Юры по всем предметам были пятёрки, кроме немецкого языка. По немецкому языку была оценка 4.
10 выпускной класс Киверичской средней школы 1948 год. Ю.Б.Константинов: нижний ряд, 1-ый слева.
После окончания десятого класса наши пути разошлись, Юра уехал в Ленинград поступать в мореходное училище. Поступил в Ленинградское Высшее Арктическое училище на факультет «Гидрология моря, Океанология». Позже, когда он приезжал на каникулы, мы с ним часто встречались, у меня имеются несколько фотографии из нашего детства.
Курсант 2 курса ЛВИМУ Ю.Б.Константинов и Н.М.Филиппова. 1950 г.
Позже, когда Юрий жил в Ленинграде и работал в научном исследовательском институте Арктики и Антарктики, мы часто встречались в Санкт-Петербурге на его на загородной даче. Это были незабываемые встречи. Я горжусь тем, что мы с Юрой Константиновым земляки и наши школьные годы прошли в селе Киверичи Теблешского района Калининской области.
Воспоминания Ипполитова Валерия Сергеевича, начальника дрейфующей станции “СП-30”, заместителя директора музея Арктики и Антарктики, выпускника геофизического отделения Ленинградского Арктического училища (ГФО-1965 г. выпуска).
Весной 1961 года тридцатилетнего гидролога Юрия Константинова назначили начальником дрейфующей станции «СП-8». Юра Константинов впервые летел на льдину и по дороге думал о том, как всё сложиться в эту его первую зимовку. В Арктике он был не новичок, далеко не новичок. Сразу после окончания Ленинградского высшего Арктического училища был направлен в обсерваторию заполярного города Певек, где, будучи еще курсантом проходил учебную практику. Юрию Константинову было тогда всего двадцать два года.
Но начальником дрейфующей станции Северный полюс – работа совсем иная, Юрий думал, справлюсь ли я?... На льдине ты начальник, ты главный, за всё отвечаешь, и ты сам должен работать за десятерых, и добиться, чтобы каждому хотелось работать за десятерых. Константинов решил с первых дней показать свой характер, показать, что он двужильный и не гнушается никакой работы.
Первые дни на льдине самые трудные. Коллектив разный, люди только начинают привыкать друг к другу, осваиваться и обживаться. А ведь надо ещё постоянно, по строгой программе вести научные наблюдения, передавать по радио на Большую землю десятки данных: температуру воздуха и силу ветра, скорость и направление дрейфа, высоту облачности... и, конечно, настроение коллектива. И надо ещё встречать и провожать самолёты с грузом. Разгружать десятки тонн бочек с топливом, груды ящиков с продуктами, с приборами, мешки с мукой и сахаром, гречкой, макаронами и перловкой и т.д. и, конечно, отдыхать.
Константинов успевал всюду – и на аэродром и на камбуз и к гидрологам и в радиорубку. Он решал на ходу десятки вопросов, которые без начальника решать нельзя. Короче говоря, за два дня, как сошёл с самолёта, ни разу не лёг отдохнуть. Двое суток прошло без сна, трое без сна….А на четвёртые сутки начальника научной дрейфующей станции “” Юрия Константинова специальным рейсом вывезли на материк в посёлок Тикси. И тут он понял, что на работе на дрейфующих станциях, на работе, о которой так мечтал, придётся поставить крест.
В посёлке Тикси в районной больнице Константинов открыл глаза и не смог сразу сообразить, где же он. Над ним белый потолок, по запаху лекарств сообразил, что находится в больнице. И стал вспоминать, что же с ним произошло? А произошло следующее: на четвёртые сутки он, наконец-то, добрался до домика, где жил вместе с доктором, лёг на нары и никак не мог заснуть. Мешали мысли (как там определились механики, что с электричеством, заросла ли трещина на аэродроме, что с продуктами?). Юрий встал, выпил таблетку снотворного, и снова лёг. Но уснуть опять не смог, беспокоила эта проклятая трещина. Константинов, встал, оделся, взял ракетницу и отправился к краю льдины. Прошёл метров двести, дошёл до трещины, убедился, что всё в порядке и двинулся обратно. Прошёл метров 30-50, глаза слипаются - очень захотелось спать... (сел на лёд, прижался к торосу и уснул – сработала таблетка выпитого снотворного).
О том что было дальше рассказали полярники: … нашли Константинова, он сидел, прислонившись к ледяному торосу и крепко спал, глаза закрыты, одна рука в кармане – в том, где ракетница. Видимо, засыпая, хотел выстрелить из ракетницы, чтобы привлечь внимание. Да не успел, сон буквально свалил его с ног. Начальника научной станции принесли в ледовый лагерь. Доктор (его сосед по дому на станции) оказался тоже новичок на станции, – заморозил все лекарства и шприцы (так как медицинский ящик ещё не успели занести в домик, и он оказался на улице). Оказалось, что уколы нечем сделать. Да и как разобраться, что с начальником, жив ли он, что делать? Радисты, ночью, по радио срочно связались с соседней дрейфующей станцией «СП-9» (к счастью, на их станции был самолёт). С «девятки» срочно прилетел врач. Он осмотрел больного Константинова, сделал ему укол и сообщил: «обморожения, к счастью, нет. Парень перенапрягся и просто спит». Но надо его срочно везти с дрейфующей льдины на материк в больницу. Таким образом, Юрий Константинов оказался в Тикси. Так закончилась его четырехдневная командировка на Север, в должности начальника научной дрейфующей станции «Северный полюс-8». В этот же год, 1961 год, Юрий пошёл работать простым гидрологом в научную экспедицию «Север-13». Экспедиция отправлялась в Арктику на атомном ледоколе «Ленин». Рейс этот потом стал знаменит: тогда впервые с судна высаживали дрейфующую научную станцию «».
Начальником дрейфующей станции был назначен Николай Александрович Корнилов, с которым Константинов начинал ещё в Арктике, а до этого учился в одной группе в Арктическом училище. В “Макаровке”, в одном кубрике спали, вспоминает Н.А.Корнилов. Юрий завидовал своему другу, завидовал, что Николай Корнилов будет работать на (СП), будет создавать новую дрейфующую станцию. И все дни, пока ледокол стоял у льдины, Юра Константинов помогал собирать домики и монтировать дизельную подстанцию, оборудовать столовую и радиорубку. А когда атомоход отошёл, оставляя на льдине научный городок, и людей. Юра долго-долго стоял у борта ледокола. Грустно было расставаться со станцией. Он прощался со льдиной, конечно, не надеясь, что они встретятся вновь. А всё же встретится им помог случай.
Прошёл почти год. Осенью 1962 года для дрейфующей станции “СП-10” срочно искали начальника второй смены. В Ленинграде подходящей кандидатуры не оказалось: кто в экспедиции, кто в отпуске, кто на больничном. И тут вспомнили о Юрии Константинове. Решили снова попробовать послать начальником дрейфующей станции Юру Константинова. Вот так ему повезло, мечта быть начальником дрейфующей станции осуществилась.
… Даже представить трудно, сколько дрейфующих станций Юрий Борисович открывал, сколько научных станций строил, сколько взлётно-посадочных полос ВПП прокладывал по льдинам Северного Ледовитого. И трудно сосчитать количество часов, проведённых над Северным Ледовитым океаном во время его работы в ледовой разведке.
Несколько лет назад руководитель отдела кадров института ААНИИ, Владимир Андреевич Шевяков отыскал для меня «Личное дело Константинова Юрия Борисовича» В анкете в графе «Местонахождение учреждения, организации, предприятия, работника» - лично рукой Константинова написано: место работы: дрейфующие научные станции «Станция СП-10», «Станция СП-14», «Станция СП-16», «Станция СП-19». И это только были его зимовки. Но были ещё полярные станции, на которые он прилетал не как участник экспедиций, (только на сезон, чтобы их только организовать и построить – как строитель). Вот такой он человек, счастливый человек, - «Почётный полярник» Юрий Борисович Константинов.
Воспоминания корреспондента газеты «Советская Россия», участника экспедиции «Север-13» : «Впервые в истории на льдах Центрального полярного бассейна с помощью атомного ледокола «Ленин» создана новая научная дрейфующая станция «Северный полюс-10». Именно в этом рейсе принимал активное участие молодой океанолог Юрий Борисович Константинов.
…О том как тягостно бывает на душе ожидающего решения свыше — рассказывать не стоит. Я терпеть не могу этого состояния «невесомости», когда не знаешь: быть или не быть. Больше месяца пришлось мне тогда испытывать на себе чудовищную тяжесть неопределенности. Наконец телефонный звонок из Главсевморпути: «Поторапливайтесь, едете. Зачислены участником экспедиции «Север-13». уходит через три дня». Первые минуты хотелось танцевать. Зачислен! Шутка ли: не просто корреспондент газеты «Советская Россия», не созерцатель, а участник экспедиции! Потом наступила растерянность. Я оказался жертвой словоохотливых консультантов. Когда собираешься в далекое путешествие, удивительно, как много появляется вокруг советчиков. Одни, ссылаясь на свой опыт, поучают, как одеться в дорогу, другие — как себя вести. Но больше всего находится людей, которые заранее предсказывают, что случится в пути, причем мнения самые противоречивые. В конце концов убеждаешься в своей полной неосведомленности: все всё знают, а ты не знаешь ничего. Чего только я не наслушался за неделю: «Бери побольше теплого белья!», «Запасись вазелином смазывать лицо, а лучше— гусиный жир», «Не забудь флягу под спирт», «Домино», «Пенициллин», «Справочную литературу». Увы, это все никак не могло влезть в один чемодан. И тут меня выручил известный полярный летчик Анатолий Барабанов. Увидев мою растерянность, он рассмеялся. — Собирайся, едем ко мне домой. Придется помочь. Сразу все стало просто и ясно. Пилот достал из шкафа кожаный реглан с поддевкой на гагачьем пуху, коричневую цигейковую ушанку, пару теплого белья. — Эти доспехи проверены на двух полюсах,— сказал он.— А валенки или унты выдадут на корабле. Барабанов недавно вернулся из Антарктики и собирался ехать отдыхать в Крым.
— Пока я буду купаться и загорать на солнце, успеешь сходить на Север, а потом поменяемся местами. Досаждали мне теперь только шептуны. Слово «атомный» они произносили таинственно, со вздохами, советовали поберечь здоровье и уже совсем тихо, на ухо: «Не забудь о радиации». Но в одном была полная синхронность. Все предсказывали массу приключений, самых различных: затерты льдами, налетели на риф, схватка с белыми медведями. И уж, конечно, где-то, кто-то, кого-то должен был спасать. — Завидую, счастливого пути. — Жал в Мурманске руку киноартист Борис Андреев.— Желаю успехов и побольше романтики, приключений…
И вот по трапу поднимаюсь на борт атомного ледокола. Прочь все заботы, все позади, и так спокойно вдруг стало на душе, так светло и почему-то грустно. Когда расстаешься с берегом, всегда чувство грусти по-братски уживается с состоянием душевного подъема, восторга перед неизведанным.
. После трудового дня, придя к себе в уютную каюту, моряк сможет прекрасно отдохнуть, почитать, послушать радио, музыку...
Первое знакомство с ледоколом заставило меня от души рассмеяться над недавними советчиками, над самим собой, над пустыми тревогами. Вместе с корреспондентом «Известий» Олегом Строгановым и фотокорреспондентом ТАСС Валентином Куновым я стал обладателем великолепной просторной каюты с двумя иллюминаторами, из которых открывался вид на вертолетную площадку судна. В каюте были все удобства: пружинные койки, три шкафа, лампы дневного света, письменный стол, умывальник с горячей и холодной водой. Наши кораблестроители сделали все, чтобы арктические моряки, даже в самых высоких широтах, чувствовали себя как дома. На ледоколе есть клуб, просторная, сверкающая чистотой столовая, кают-компания, музыкальный салон, комната для настольных игр, спортзал и прекрасная библиотека, в которой можно найти все, что пожелаешь. Представьте себе столичную гостиницу «Москва», только плавающую, сложите ее с хорошим Дворцом культуры и научно-исследовательским институтом, вставьте все это в стальную броню корпуса суперсовременного корабля — и вы получите атомный ледокол «Ленин». И вот в этой необыкновенной «гостинице» мне предстояло попасть в высокие широты ледовых морей. Молод корабль — молод и экипаж. Люди на судне были тоже мало похожи на суровых полярных моряков, знакомых по иллюстрациям из многочисленных книг об Арктике. Ни усов, ни бород, ни морщин. Средний возраст экипажа атомного ледокола «Ленина» - двадцать пять лет.
В Мурманске тепло, и все одеты по-летнему: тщательно отглажены костюмы, белоснежные сорочки, с завидным мастерством завязаны галстуки. По платью не скажешь, что идти морякам предстоит в холодные края. Только оленьи шкуры, разложенные между дверями при выходах на палубы напоминают о том, что будут еще впереди и морозы, и ветры и снежные бураны. Капитану атомохода Борису Макаровичу Соколову — тридцать четыре года. Это высокий, плотный, широкоплечий человек с крупными чертами лица, открытой белозубой улыбкой и умными, внимательными глазами. С первого дня похода я откровенно начал завидовать капитану. Какое наслаждение, казалось мне, командовать ледоколом, да еще таким, как «Ленин»: «Вот ведь повезло человеку». Забегая вперед, скажу: поздней, когда позади осталось немало трудных ледовых заторов, я заменил несправедливое слово «повезло» словом «заслужил». Да, в тридцать четыре года Соколов заслужил почетное право встать на мостик первого в мире атомного ледокола. Так уж случилось, что первый капитан атомного ледокола, знаменитый полярный мореход Павел Акимович Пономарев, остался на берегу. Прихворнул, да и годы уже не те. Не смог он снова идти в Арктику. Однако имя его я слышал на корабле постоянно, чаще всего там, где он когда-то стоял, на верхнем мостике. Видно, сама судьба свела двух этих капитанов. И об этом я обязательно расскажу ниже.
Знакомство с Борисом Соколовым состоялось в день моего прибытия на судно. В море мы с ним сдружились и провели много незабываемых часов в ходовой рубке, на мостике и в его капитанской каюте. Но о первой встрече стоит вспомнить. Я спросил Соколова, какие приключения могут ожидать нас в пути. — Типун вам на язык,— засмеялся он.— Я самый жестокий враг неожиданностям. Лучше все предвидеть заранее. Так что приключений не обещаю. Это будет самый обычный рейс в Арктику, и экипаж постарается лишить вас удовольствия писать о разного рода происшествиях. На таком корабле их не должно быть.
Впереди много дней, торопиться, казалось бы, некуда, а не сидится в каюте, столько интересного на корабле, хочется лазить по его бесчисленным трапам с этажа на этаж и смотреть, дивиться технике, знакомиться с людьми. Каждый человек по-своему интересен — будь он член экипажа или участник экспедиции «Север-13». – Радиация! Это слово мне не раз приводилось слышать от друзей накануне отъезда. Одни произносили его с улыбкой, шутливо, другие — чего греха таить — заговорщически: не забывай, мол, корабль-то атомный. (Альфа-бета-лучи). Да, в груди корабля могучие сердца — три атомных реактора. Но спросите у кого-либо из экипажа «Ленина» об этой самой «радиации», и над вами от души посмеются. Советские ученые и конструкторы сумели создать такую защиту, что с момента рождения судна ни разу, нигде не загорелась красная лампочка сигнализации, предупреждающая об опасности. Опасности не существует. Однажды я получил разрешение от главного инженера-механика Александра Калиновича Следзюка спуститься в так называемый центральный отсек. Это святая святых ледокола, где находятся реакторы. Заведующий лабораториями службы радиационной безопасности Александр Соколов согласился сопровождать меня. Это молодой, жизнерадостный ленинградец, которого в коллективе любят все. Общительность и природное остроумие сочетаются в нем со скромностью. Саша отлично знает свое дело, да и не только свое. Он с одинаковым увлечением играет в настольный теннис, шахматы и производит сложные радиационные анализы. И знаете, сколько анализов делает он вместе с лаборантами? Свыше десяти тысяч в месяц! Зачем? Да чтобы экипаж мог спокойно работать, уверенный, что ему ничто не угрожает. И ему действительно ничто не угрожает, уж кто-кто, а Александр Соколов убедился в этом за два с лишним года.
Продолжение следует
