Мой друг Володя в дивизионе тоже встречал меня очень тепло. Тумбочка была накрыта газетой, на ней стояли две бутылки вина, две красивых крупных грозди винограда на тарелке и два хрустальных бокала. Просто . Похоже было, что Володя заскучал без постоянного общения. Пришлось мне зачитать ему стих из Навои и развернуть картину Мане. Володя разлил вино по бокалам и поинтересовался, что я с картиной собираюсь делать. Когда я рассказал ему, что намерен повесить ее у себя в каюте, то мой друг Володя отреагировал на это как-то неопределенно. На следующий день я отнес картину в мастерскую к азербайджанцу стекольщику, чтобы тот вырезал стекло и сделал красивую рамку, а Володиного механика попросил сделать на переборке своей каюты крепеж для картины. Уже к вечеру картина висела в каюте, а Володя с нетерпением тянул меня за рукав, чтобы отправиться, как он заявил, послушать канареек. Это, стало быть, лезть на гору в ресторан рядом с огромным памятником Кирову. Отказать было нельзя и неудобно. Кавказский ресторан был, как обычно, наполнен преимущественно одними мужиками Наше внимание никто не отвлекал, и мы долго слушали пение канареек. Наше денежное довольствие мы еще не истратили, поэтому под такое чарующее пение коньяку мы приняли изрядное количество. Под закрытие ресторана мы рассчитались с официантом и, умиротворенные, спокойно тронулись домой. Обычно в южных городах жизнь кипит допоздна, но на аллеях парка культуры было пустынно. Нас это не волновало, мы шли правильным курсом, и спешить нам было некуда. Вдруг из темноты перед нами возник милиционер азербайджанец и начал говорить, что мы идем не так и не туда, а идти нам надо в отделение милиции. Понятное дело страж порядка хотел срубить с нас свою долю рублей. Володя объяснил ему, что мы офицеры и спокойно идем домой, а ему надо идти в ... (адрес ему мы сообщали уже вдвоем и на повышенных тонах). Ускользающие деньги милиционера никак не устраивали. Он шел вслед за нами на почтительном расстоянии и время от времени свистел в свой милицейский свисток, на что мы не обращали никакого внимания. В каком-то районе на свист подошел второй милиционер. Они о чем-то переговорили между собой, и дальше нас сопровождали двое. Свист не прекращался. Наконец появился и третий милиционер. Они что-то долго и громко обсуждали на своем языке. Возможно, третий был более порядочным или рассудительным, и не хотел заниматься вымогательством. В конце концов, двое его убедили, на их стороне были численное преимущество и темная ночь. Скоро они нас нагнали, и начался бестолковый разговор на тему «а ты кто такой».
Видно было, что они хотят нас окружить, но мы этого не хотели, и прислонились спинами к зданию. «Стояние на Калке» продолжалось довольно долго, пока милиционеры не бросились в атаку. Отбивались мы, как могли, но силы были неравны. На наше счастье, или несчастье на пустынной улице показался грузовой автомобиль, который остановился рядом. Автомобиль оказался из городской комендатуры, на нем развозились по районам патрульные группы. Когда выяснилось, что мы офицеры, места в автомобиле нам были обеспечены даже без нашего желания. Попали мы с Володей на офицерскую гауптвахту. Долго приводили себя в порядок, и даже пришлось просить йод и вату. К середине второго дня я рассказал Володе, что эта гауптвахта гораздо комфортнее курсантской и просил дежурного офицера сообщить в дивизион, где нас очевидно уже потеряли. Только в четверг проявилась реакция дивизиона. За нами прибыл командир нашего корабля, очень душевный человек. Он сообщил, что нам пора выходить в море, а без двух офицеров выход невозможен. Лишних офицеров на замену по разным причинам найти не удалось, и комдиву, который рвал и метал, пришлось уговаривать коменданта отпустить нас с гауптвахты. Еще он сообщил, что один из милиционеров попал в госпиталь, и нам грозят неприятности. После этого мы понурые поехали на корабль готовиться к выходу в море. На мне лежала обязанность подготовить предварительную прокладку похода. У Володи были свои проблемы по двигателям, которые были такими же старыми, как и весь наш корабль. С корабля мы старались не сходить, чтобы не встретить никого из командования дивизиона. Командование очевидно тоже не хотело встречаться с нами до поры до времени, так как замышляло показательную экзекуцию. Офицеры корабля, да и весь экипаж очень деликатно делали вид, что ничего не произошло. К вечеру мы знакомой дорогой пришли в район города Астара. Командир в вахтенный журнал записал приказ на охрану государственной границы, а я внизу приписал ожидаемый прогноз погоды.
Моя штурманская вахта с учетом перехода растягивалась почти на сутки. Навигационная обстановка в районе дозора включала один маяк и два световых знака. В ясную погоду все они были хорошо видны, и точность определения места корабля по трем пеленгам была вполне удовлетворительной. Работа штурмана в такой обстановке была достаточно рутинной и . В таких условиях через несколько лет службы квалификацию штурмана можно было потерять окончательно, хотя это никого, кроме меня, не интересовало. В плохую погоду видимость ухудшалась, пеленг можно было брать на маяк и на оконечность мыса на экране радиолокатора. Точность определения места корабля сразу резко падала. РЛС (радиолокационная станция) «Линь» в ночное время работала постоянно, а ее антенна излучала непосредственно над моей головой, когда я выскакивал из штурманской рубки. А определять местоположение полагалось не менее четырех раз в час. Да и вообще находиться в штурманской рубке было небезопасно для здоровья. Уже во второй поход я с ужасом отметил, что вследствие облучения часть моей шевелюры во время мытья головы остается в обрезе (тазу). Вахты остальных офицеров были значительно короче. «Граница на замке» держалась нами по давно заведенному порядку. От скуки, после своей короткой послеобеденной вахты, я стал проводить со своими подчиненными занятия по специальности, чтобы они по прибытии в Баку могли повысить свою классность, сдав соответствующие экзамены дивизионным специалистам. Это давало им возможность получать немного больше денег. Возражений не было, действовал принцип материальной заинтересованности для матросов, а для меня, как оказалось впоследствии, от этих занятий тоже была большая польза.
Продежурив две недели, мы направились в Баку. В этот раз приход в базу не радовал нас с Володей. В ближайшую субботу в ленкомнате дивизиона над нами было устроено судилище. В президиуме восседал комдив, а рядом с ним замполит с заранее заготовленными листами своей обличительной речи. Было ясно, что за две недели сценарий показательного и поучительного спектакля ими был хорошо подготовлен. Комдив сидел с коварной ухмылкой и предоставил слово замполиту. Замполит сообщил, что в повестке дня офицерского собрания обсуждение недостойного поведения двух офицеров нашего дивизиона. Фамилии он даже не упомянул. Он долго говорил о славной истории дивизиона, а затем перешел к делу. Он заклеймил позором за пьянство и разгильдяйство по службе старшего лейтенанта Чумакова, и отметил, что на поводу у него идет молодой и еще «зеленый» лейтенант Жеглов. Оба этих офицера участвовали в драке с милиционерами, и одному из них нанесли серьезные .
После драки они попали в гарнизонную комендатуру, уронив, таким образом, престиж нашего дивизиона. А молодой лейтенант еще и повесил у себя в каюте сплошную порнографию, и непонятно, что чувствует молодой матрос, когда приходит убирать его каюту. Замполиты в стране говорить всегда умели, тем более, что речь произносилась в назидание и другим офицерам. После обвинительной речи комдив предоставил слово обвиняемым. Володя, явно дурачась, сказал: я больше не буду (чем вызвал хихиканье части собрания), но они же первые начали, и видели бы вы наши синяки две недели назад. Когда слово было предоставлено мне, то я подтвердил, что мы тихо и мирно возвращались в дивизион, когда на нас напали, причем в численном превосходстве. Потом я пытался оправдаться по поводу «сплошной порнографии» в моей каюте. Я сказал, что мне лично в картине понравилась чернокожая служанка, моему матросу понравился черный котенок, напоминавший о доме, а вот нашему замполиту почему-то приглянулась в меру обнаженная молодая натурщица. Кому что нравится. Хихиканье в зале усилилось. Я готов принять справедливые упреки в свой адрес, но эта картина французского художника Эдуарда Мане украшает стены знаменитого музея Орсе в Париже, и парижане это искусство порнографией не называют. Похоже, что настоящее искусство нашего уважаемого замполита не волнует. Но меня больше поражает то обстоятельство, что этот морской офицер плохо знает Корабельный Устав, который гласит, что в каюте офицера имеют место быть произведения искусства в рамке под стеклом. Последнее обвинение в свой адрес я решительно не могу принять. Хихиканье в зале принимало откровенный характер. Комдив побагровел лицом и объявил, что собрание закрыто, а все офицеры должны для себя сделать соответствующие выводы. В коридоре офицеры наговорили нам с Володей комплиментов и посоветовали «Так держать». Все разбежались по домам, а мы с Володей отправились в свою комнатку на территории части. Там Володя достал из заначки бутылку коньяку, которую приготовил, чтобы снять стресс после собрания (опыт лечения у него определенно был), но я сказал, что нам пора объявлять пьянству бой. Володя согласился, но сказал, что сегодня выпьем за твою Олимпию (так назвал свою картину художник Мане), и мы потихоньку пили добротный коньяк из хрустальных бокалов, тем более, что закуска у нас после морского дозора была исключительной, благодаря стараниям наших корабельных старшин.
Жизнь после собрания шла своим чередом. Пить мы с Володей по договоренности стали меньше. Замполит стал делать мне заметно меньше замечаний. Мне было разрешено в свободное время водить матросов, желающих заниматься боксом, в ближайший дом культуры нефтяников. Временами я ходил на шлюпке под парусом со своими матросами. Все это разнообразило жизнь и мне и матросам. Один раз удалось навестить семейство Алика Алиева в Бузовнах, где меня очень тепло принимали. Наступала осень, и в саду было полно фруктов. На прощанье мне насыпали огромный хурджин (мешок) фруктов, и я смог угостить не только Володю, но и часть моих матросов. Время летело быстро, и скоро опять пора было выходить в море караулить границу. Через неделю пограничных будней мне пришлось познакомиться с осенними штормами на Каспии. На крупномасштабных картах иногда писалось Каспийское море и в скобках – озеро. Лоция описывала, что по силе штормовых бурь Каспийское море занимает второе место в мире после знаменитого Бискайского залива. Пришлось и мне познакомиться с этим, на первый взгляд, явным несоответствием. Холодный северный ветер стремится осенью на юг, как перелетные птицы. Гряда Уральских гор упорядочивает движение ветров в направлении приволжских степей и Каспийского моря, где ветер не встречает никаких преград и достигает ураганной силы. Ветер срывает с волн шапки воды, и брызги летят выше мачты. На вахту приходится выходить в сапогах, теплых брезентовых брюках и канадке с капюшоном. С мостика в штурманскую рубку заходишь весь мокрый. Журнал не ведется, так как с канадки ручьем течет вода. Ведется прокладка на карте и черновые записи определения места. В такой шторм приходится бросать охрану границы и бежать прятаться в устье реки Куры. Видимость при непогоде ухудшается, и становится трудно определить место положения корабля, но служба продолжается, и при малейшем ослаблении ветра наш корабль продолжает стеречь государственную границу. В одну такую радиометрист докладывает мне, что обнаружена скоростная цель, идущая в море с юга на север, и она уже пересекла линию дозора.
Немедленно докладываю командиру и начинаю решать задачу встречи с нарушителем. Учитывая наши скорости и курсы, встреча может произойти на широте Баку. Командир приказывает объявить боевую тревогу, когда радиометрист докладывает, что цель повернула и движется на нас. Командир БЧ–2 готовит к бою носовое орудие и оба зенитных автомата, под чехлами которых вялятся балыки. Они тут же летят за борт. На мостике и на верхней палубе все застыли в нервном напряжении. Радиометрист докладывает расстояние до цели, постепенно уменьшая интервал докладов. Расстояние стремительно сокращается. Сигнальщикам приказано изготовить к включению прожекторы. Комендоры застыли у орудия. Метрист докладывает, что цель попала в «мертвую зону» РЛС. При наших встречных скоростях через минуты возможно столкновение, и сигнальщики включают прожекторы. На волнах ничего не видно. И тут над головами раздается хлопанье крыльев большой стаи гусей. Тревога отменяется, но волнение у всех нас проходит нескоро. Однако служба продолжается. Жаль только утопленные осетровые балыки, тем более что добыча икры в осенние непогоды резко сокращается, если не прекращается вовсе.
По возвращении в Баку я решаю начать действия по переводу на Тихоокеанский флот, либо – увольнению на гражданку. Мероприятие это очень сложное и почти неосуществимое. Учитывая опыт моего друга механика Володи, писать рапорт на имя комдива бесполезно, а обращаться через голову начальства опасно. Правда, Устав позволяет военнослужащим обходить своих командиров, но это только в случае, если обращение идет в политорганы. Эту лазейку я и решил использовать. Долго пришлось сочинять и многократно редактировать письмо на имя начальника политуправления погранвойск при КГБ СССР. Когда послание было готово, я завел папку для предполагаемой переписки, на которую наклеил красивую обложку журнала «Советский пограничник». В папку приколол копию письма, как документ №1, а оригинал отправил в Москву, не забыв заказать уведомление о вручении.
Служба моя успешно продолжалась. Больше половины матросов моих боевых частей, благодаря нашим занятиям, получили звания классных специалистов. Пили мы с Володей умеренно, и скоро комдив стал ставить меня в пример офицерам дивизиона, как исправного и перспективного служаку. Дней через десять я получил на почте уведомление о получении адресатом в Москве моего письма, и моя папка пополнилась документом №2. Вдохновленный положением дел, я еще энергичнее взялся за учебу своих подчиненных. Попутно занимался самообразованием – с упоением читал художественную литературу. Книжный рынок в Баку был обширный, но литературу на русском местное население читало и покупало не очень активно. Интересные современные русские писатели в Баку еще не появились, поэтому я с удовольствием читал французов, в основном старых. Замечательный литературный стиль, умные философские рассуждения. Время для чтения выкраивал и в море, и на берегу. Так я коротал время в ожидании ответа из Москвы. Бюрократия политорганов в стране работала, как хорошо заведенная машина. Ровненько через месяц на почте меня ждало письмо. Признаюсь, конверт я вскрывал с душевным трепетом, ибо считал, что в нем решалась моя судьба. Оказалось в письме ничего не решалось по существу моей просьбы, а находилась обычная стандартная отписка. По поручению самого главного начальника политуправления погранвойск при КГБ СССР письмо готовил какой-то капитан 3 ранга. Он писал, что Родина затратила на мое обучение много средств, и она лучше знает, где и как мне служить. Политработник каптри и Родина в моей голове никак не сочетались, но делать было нечего. Ответ из Москвы лег в папку, как документ №3, а я принялся сочинять второе письмо. В нем я еще раз написал, что я оканчивал флотское военно-морское училище, и в морские пограничники попал по недоразумению, вопреки моему желанию. С нахимовского училища я мечтал стать адмиралом, а у пограничников такой возможности для меня нет. ВВМУ я заканчивал с хорошими показателями в учебе, выбрал Тихоокеанский флот и службу на эсминцах.
В этой связи, прошу вернуть меня в распоряжение ВМФ СССР для службы на Тихоокеанском флоте. Если такой перевод по каким-то причинам невозможен, прошу уволить меня из состава Вооруженных Сил. В случае повторной формальной отписки, оставляю за собой право принять самые решительные меры на свое усмотрение. Копия этого письма легла в папку, как документ № 4, а уведомление о вручении, как документ №5. Через пару недель пришло уведомление о вручении адресату моего второго письма, и легло в папку, как документ № 6. Стоял конец ноября 1959 года. Мой корабль в очередной раз выходил на охрану государственной границы. По возвращении в Баку я рассчитывал получить более содержательный ответ из Москвы, и готовился осваивать просторы Тихого океана, но на почте, к моему великому огорчению, ничего не было. На второй день после обеда матрос вестовой передал мне приказание комдива прибыть к нему в кабинет. В кабинете комдива сидел незнакомый мне полковник в пехотной форме. Бойко и молодцевато доложил комдиву, что прибыл по его приказанию. Комдив пригласил присесть к столу и объявил, что со мной хочет поговорить полковник из Москвы. Полковник, с приятной располагающей улыбкой, сказал, что он хочет поговорить со мной по поводу моего второго письма. Пришлось мне заметить ему, что обсуждать содержание моего письма на троих не очень удобно. Реакция полковника была благосклонной, и он попросил комдива оставить нас наедине. Комдив побагровел лицом и покинул свой кабинет. Полковник пояснил, что месяц на ответ по моему письму еще не истек, но он привез мое письмо с собой, и ему поручено провести со мной собеседование. Беседа наша проходила, можно сказать, очень даже душевно. Полковник рассказал, что готовится большое сокращение Вооруженных Сил страны, и он приехал проводить эту работу среди погранвойск Закавказья. Попутно ему поручено разобраться со мной. Вернуть меня на флот не представляется возможным, ибо такая практика в системе КГБ не принята. Остается вариант отправить меня на гражданку по сокращению. Я сказал, что такой вариант меня тоже устраивает, но хотелось бы, чтобы это было как-то зафиксировано в письменном виде. Полковник сказал, что письменное решение мне будет отправлено из Москвы, когда он туда вернется, а пока он может дать мне слово офицера, что все будет сделано так, как мы договорились. Этому офицеру хотелось верить, о чем я ему и сообщил. В конце разговора полковник попросил меня неофициально лично ему сообщить, что я имел в виду под словами «вынужден буду принять решительные меры». Учитывая форму нашей беседы, я попросил уволить меня от ответа на данный вопрос, и он спокойно согласился с моей просьбой. Расстались мы очень хорошо. В коридоре я встретил своего комдива, и от его багрового лица можно было прикуривать. В нашей комнате меня с нетерпением ждал мой друг и, как мы говорили между собой, сосед по квартире, Володя. Когда я рассказал ему суть нашей беседы с представителем Москвы, он не поверил, но тут же предложил обмыть это мероприятие, что мы немедленно и сделали. На второй день меня вызвал к себе комдив и угрожающим тоном пообещал засунуть меня в Красноводск, где располагалась часть нашего дивизиона: «оттуда твои письма в Москву мимо нас не пройдут». Мне оставалось только четко развернуться кругом и надеяться на лучшее. К слову, в моем военном билете записано, что с 10 октября (подарок на мой день рождения) я являюсь помощником командира катера в городе Красноводске. К счастью это повышение по службе меня миновало, несмотря на старания моего рассерженного комдива. После очередного возвращения с охраны государственной границы, в дивизионе меня ждал приказ из Москвы об увольнении меня из Вооруженных Сил СССР с 15 декабря 1959 года по статье 59 - сокращение штатов. Верховный Совет СССР 15 января 1960 года принял Закон О НОВОМ ЗНАЧИТЕЛЬНОМ СОКРАЩЕНИИ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ СССР, но в системе КГБ постановления правительства привыкли выполнять более оперативно.
До оставалось считанные дни, а еще необходимо было сдать служебные дела, попрощаться с офицерами (несмотря на большое сокращение, в дивизионе увольняли только меня), попрощаться с моими матросами и старшинами, и достойно отметить событие с моим другом и соратником Володей. На последней неделе декабря в нашей комнате стоял мой багаж: сундук с книгами и сундук с личными вещами и формой. Книги я решил оставить Володе. В дорогу со мной отправился второй сундук, который два моих матроса помогли доставить на вокзал. Моя пограничная служба окончательно закончилась. Поезд Баку-Москва с московской бригадой проводников увозил меня в гражданскую жизнь.
Продолжение:
Глава 8. Все строим коммунизм (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
Глава 9. Годы застоя (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
Глава 10. Мои друзья мое богатство (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
Глава 11. Последний Генеральный секретарь КПСС (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
Глава 12. Либеральный демократ Всея Руси (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
Глава 13. Россия. Смутные времена (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
Глава 14. Россия. Ветры перемен (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
Глава 15. Два президента, две страны (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
Глава 16. Оранжевые розы (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
Глава 17. Паны дерутся, но мы не сдаемся (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
Глава 18. От стихий к смутам (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
Глава 19. Скажи, кто твой друг... (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
Глава 20. Язык мой враг мой (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
Рецензии, полученные автором Борис Жеглов / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
.jpg)