Высшее училище – это не подготия
Таким я стал, когда принял военную присягу и получил боевое оружие
Есть две фотокарточки, на которых наш бывший 323-й класс снят с одной «галкой» на рукавах и с ленточками на бескозырках «Военно-Морские силы». У бедра каждого из нас – палаш. На фотокарточках изображены: А.Марков, О.Степанов, Л.Карасев, В.Сазонов, В.Лаврентьев. В.Лентовский, Ю.Руднев, В.Семенов, В.Абрамов, А.Чистяков, Ю.Серебренников, В.Скороходов, А.Шмыгов, В.Никитин, А.Жуков, Э.Голованов (Рулле), Л.Речинский, И.Марченко, Г.Александров, В.Гольденберг (Кульницкий), Ю.Вовнянко, И.Пакальнис, а посередине командир роты – капитан 3 ранга Иван Иванович Савельев.
1950 год. Первый курс высшего училища – золотое время
Вскоре к нам в класс пришли В.Груздев и В.Поляк. Обо всех ребятах, что были в классе, что-то знаю. Об одних много, о других меньше. Со многими встречаемся во вторую субботу апреля у памятника «Стерегущему», а также раз в пять лет на юбилейных встречах. А вот о Толе Маркове – ничего, ни слуху, ни духу. Он был старше нас и, кажется, перед тем как поступить в училище уже служил. Выпустился он минером и попал на ТОФ. И все – с концами. Никто о нем ничего не знает.
У многих на фото, как у бывалых моряков, травленные хлоркой воротники («гюйсы»), вместо тельников – вставочки на три-четыре полоски для шика и тянутые на «торпедках» брюки – клёш. Одним словом – бравые ребята.
123 класс. Парни, что надо!
Особых подробностей об учебе в высшем училище – не помню. Очень нравилась военно-морская география у П.Г.Сутягина, навигация у Б.П.Новицкого. Хорош был артиллерист до мозга костей с рыкающим голосом Г.А.Хватов. Нравились наши «англичанки» со стройными ножками. Для того, чтобы созерцать их и слушать, мы садились за первые столы. Запомнились также преподаватели: Мешалкин, Игнатьев, Грищенко, Ванин. К сожалению, имен и отчеств не осталось в памяти, как и названий предметов, которые они преподавали. Очень нравился флажный семафор, который полюбил еще в подготии. На втором курсе наша команда (Поляк, Абрамов и я) заняли в соревнованиях по флажному семафору первое место.
Практика на боевых кораблях
Первая настоящая практика после окончания первого курса высшего училища проходила в июне-августе 1950 года и не где-нибудь, а в легендарном Севастополе, еще почти не восстановленном после разрушений, причиненных войной. Здесь я впервые повстречался с солнечным Югом и почувствовал вкус настоящей соленой морской воды. Ощущения от этого в подкорке остались на всю жизнь. Практика проходила на линкоре «Севастополь», которым командовал тогда контр-адмирал Уваров, и на учебном судне «Волга».
На «Севастополе» я был расписан на 10-й кормовой батарее зенитной артиллерии. Объект приборки – кормовой адмиральский срез, деревянную палубу которого мы самозабвенно драили деревянными брусками и песочком. До сих пор не забыл потрясающего впечатления от идеально чистой палубы. Помню ужасный жар машинно-котельного отделения. Машинистам непрерывно подавали с верхней палубы по сквозному люку чайники с водой. Они пили ее не глотая, а просто вливая через горло в желудок. Спали мы на верхней палубе вблизи вентиляционных грибков.
Походы на «Севастополе» вдоль крымского побережья незабываемы. А стрельба главным калибром (12 стволов калибра 305 миллиметров) – это жуть! Помню, как сдавило грудную клетку избыточным давлением дульной волны от выстрела. Про линкор «Севастополь», город Севастополь и жизнь на флоте прекрасно написано у в его . Помню звездный заплыв в день ВМФ от «Севастополя» до Графской пристани с портретом Сталина во главе плывущей колонны. В эту практику я по-настоящему научился плавать стилем кроль.
Звездный заплыв в Севастополе. День ВМФ, 31 июля 1949 года
Штурманский поход на учебном корабле «Волга» от Севастополя до Батуми и обратно был великолепной прогулкой. А какие большие стада дельфинов сопровождали наши корабли и как они играли! Спустя не так уж много лет, когда служебная судьба меня снова забросила в Севастополь, такой чудесной картины уже не наблюдалось.
Вторая практика. Северный флот, июнь-август 1951 года.
Сначала – на больших охотниках («Бобиках») в Полярном, затем – на торпедных катерах в бухте Долгая. Неописуемый восторг от моря, скал, незаходящего солнца! С тех пор, как и большинство из нас, стал бредить Севером. Но, увы, мечтам моим не суждено было сбыться. Известно, что Бог полагает, а начальство располагает. Пришлось за службу как минимум трижды стать жертвой большой политики, но об этом позже.
Не забуду картину: просыпаюсь в 3 часа ночи на большом охотнике, выглядываю в иллюминатор и вижу, что на стадионе Полярного матросы играют в футбол. Ярко светит солнце, как днем. А как треску и пикшу прямо из иллюминаторов на «самодур» таскали! Помню, как стоя на брандвахте у входа в Кольский залив, арестовали идущий с моря сейнер, который не отвечал на позывные. Команда пьяная, полные трюма морского окуня. Сейнер препроводили в Тюва губу, где он от нас откупился несколькими мешками с прекрасным морским окунем.
Север до сих пор остается для меня в романтической дали, как на картинах и эпической .
Далее практика проходила на «Амиках» – американских тральщиках, полученных по ленд-лизу. Прекрасные по тому времени корабли: мореходные и по обитаемости хороши. Чего стоит собственная пекарня! На них мы участвовали в экспедиции по проводке через минные поля, оставшиеся с войны, речных судов из устья Северной Двины (Архангельска) в устье Оби и Енисея с заходом на острова Вайгач и Диксон. Я был на «Амике» с бортовым №117. Проделали мы тогда путь в 1743 мили в один конец.
В памяти осталось, как на Вайгаче местные оленеводы на санях летом разъезжали, скромные памятники нашим погибшим морякам, туманный мрачный Диксон, жуткий шторм, когда возвращались обратно. Запомнилась то ли байка, то ли правда о том, как мы долго шли в тумане вне видимости берегов, по счислению, а когда удалось штурману определиться, то невязка оказалась около 25 миль, и мы, стало быть, сутки «чапали» по минному полю, не ведая о том.
К сожалению, из-за грубого нарушения порядка и правил морской практики, нас поименно не внесли в вахтенные журналы. И получается, что мы формально на боевом тралении не были. А юридическое признание этого факта дало бы многим нашим однокашникам ощутимую прибавку к пенсии.
Третья практика, июнь-июль 1952 года. Северный флот.
Проходили ее сначала на эскадренных миноносцах в Североморске, а затем на подводных лодках в Полярном.
Как нас разделили
На третьем курсе нас разделили на штурманов, минеров-торпедистов и артиллеристов. Судьба в лице командира курса Ивана Сергеевича Щеголева распорядилась так, что наша неразлучная троица – Карасев, Абрамов, Поляк, оказалась в артиллеристах. Поначалу нас Новицкий брал в штурмана. А на артиллерийский факультет оказался недобор. Пошла агитация в таком духе: из кого вышли командиры больших кораблей, флотоводцы? Известно из кого – из артиллеристов! Эта агитация сыграла свою роль. Как бы сложилась жизнь, попади я в штурмана, теперь одному Богу известно.
Вот тогда мы оказались в первый раз жертвами большой политики. Менялась военно-морская доктрина страны. Флоту нужны были, прежде всего, подводные лодки, а значит штурманы-подводники и минеры-торпедисты-подводники. А артиллеристы оказались не востребованными. Известно, что вскоре училище стало училищем подводного плавания. За давностью лет не помню особого сожаления (может быть его и впрямь не было) по поводу того, что не попал в подводники. Впоследствии, как известно, с нами, артиллеристами, обошлись жестоко. Единицы из нас попали служить на настоящий флот. Более десятка из окончивших училище с отличными и хорошими оценками (я по этому списку числился тридцатым) угодили на Дунайскую флотилию. В том числе и сталинские стипендиаты Борис Петров и Виктор Хмарский, а также «гроза» роты – ее старшина Игорь Махонин. Остальных бросили переучиваться на локаторщиков на курсы при ВМУРЭ имени А.С. Попова. В общем-то, это дело было нужным и перспективным. Ни тогда, ни, тем более, сейчас не могу понять, по какому принципу нас тогда отбирали, кого – куда? Забегая вперед, скажу, что несмотря на всякие перипетии и злую волю больших начальников, подавляющее большинство из артиллерийского выпуска нашли свое место в службе и жизни. Такие были сильные ребята и так отменно нас воспитывали и готовили наши училищные отцы-командиры и педагоги.
Итак, была сформирована рота артиллеристов и в ней мой 423 класс. Вот его состав по сохранившейся у меня записной книжке «Делегату комсомольской конференции части, март 1953 года» (был я в то время секретарем комсомольской организации класса): В.А.Абрамов, Г.К.Александров, Р.К.Васильев, В.Н.Гущин, В.И.Донзаресков, В.Г.Ефграфов, Л.С.Иванов, Л.В.Карасев, А.И.Кулешов, В.В.Логинов, Ю.В.Макаров, Л.А.Малышев, М.С.Марков, Л.А.Маточкин, Ю.П.Назаров, В.С.Скороходов, В.Е.Поляк, В.А.Рыбин, В.М.Шумилин, В.А.Шушин, П.П.Щербаков, Е.М.Юдин.
Записная книжка, кроме этого списка, хранит и другие любопытные сведения. Например, личный план подготовки к государственным экзаменам: а) по специальным дисциплинам (Мешалкин, Игнатьев, Грищенко и Ванин); б) по общим дисциплинам (Гельфонд и Соколовский). Есть в плане такие детали: «По возможности первые 10-15 минут на самоподготовке уделять изучению ПСП и ППСС»; или: «При подготовке по ОМЛ чередовать повторение первоисточников с повторением Краткого курса истории партии». Хранит записная книжка и подробный «План работы комсомольской организации 423 класса на апрель месяц». В этом плане, например, есть такое: «Оказать помощь комсомольскому бюро роты в подготовке и проведении комсомольской конференции на тему: «Сталин – создатель Советской военной науки». Доклад должен был делать Юра Макаров. Вот откуда взяла начало его дорога в большую науку. Или: «Провести беседу в классе: «Политическая карта мира», ответственный – Логинов. Ну, здесь явно просматривается начало дипломатической карьеры Вити Логинова. Так нас идеологически «закаляли».
Но прежде всего из нас готовили специалистов для флота, и, прямо скажем, неплохо. Вот пример. По окончании училища я получил назначение на реку Дунай, сами понимаете – не море. Прослужил там шесть лет. В море на бронекатерах мы выходили лишь изредка – выполнять стрельбы по морскому щиту. Один раз за мою службу, осенью 1958 года, был длительный переход, очень ответственный и очень интересный, от устья Дуная до Керченского пролива, где дивизион принимал участие в учении Черноморского флота, на котором как бы повторялась Керченско-Феодосийская операция периода Великой Отечественной войны. Конечно, шли мы туда и обратно вдоль берегов. Этим и ограничились в тот период мои морские походы. И никакой прокладки штурманской я не вел.
А осенью 1959 года я был направлен учиться в Ленинград на Высшие специальные офицерские классы на флагманского специалиста. На классах все поступающие сдавали вступительный экзамен – контрольная прокладка. Я прокладку выполнил на пять и эта пятерка послужила началом того, что всю затянувшуюся на 8 месяцев «экзаменационную сессию» под названием Высшие специальные офицерские классы, я сдал на пять, получил диплом с отличием и право быть занесенным на вечные времена (как тогда казалось) на мраморную доску почета у входа в актовый зал классов. Годом раньше такое же право получил и наш однокашник Витя Бочаров, которого я сменил на должности флагманского артиллериста 1-го Отдельного гвардейского дивизиона бронекатеров.
Последний год учебы. Женитьба
Однако, возвратимся в родной «чудильник».
На четвертом курсе высшего училища я почувствовал себя взрослым человеком и женился
Итак, мы учились, ходили в увольнение, на танцы в разные дома культуры, в меру выпивали, в меру бузили, знакомились с девушками. В общем, вели нормальную курсантскую жизнь. Что бы я хотел выделить из воспоминаний о той поре? Прежде всего, мою женитьбу, московские парады и курс лекций в Эрмитаже. Может быть, еще смерть Сталина и плачущего на трибуне полковника Соколова во время траурного митинга на плацу училища.
Познакомился я с Валерией Николаевной Антоновой, а попросту – Валей, моей спутницей жизни, осенью 1952 года в , что был на Фонтанке недалеко от Обуховского моста, в летнем театре, куда мы зашли с Валерой Абрамовым.
Зарегистрировались 24 мая 1953 года. К этому времени нас уже произвели в мичманы, а многие «досрочники» из числа подводников получили лейтенантские погоны. На регистрации было много моих однокашников, которые образовали живой коридор из скрещенных палашей, сквозь который мы с Валей и прошли. Это было здорово! С тех пор идем по жизни вместе. Родили двух дочерей, от которых у нас четверо внуков. Надеемся дожить до правнуков, тем более, что в августе 1998 года вышла замуж старшая внучка Настенька.
Мы были молоды и очень счастливы
Парады и будни
За плечами у нашего выпуска два Московских парада. Не каждому Училищу выпадала такая честь. Не буду рассказывать об изнурительных многомесячных тренировках, сначала на площади у Кировского райсовета, затем в Москве: в Химках и на поле Тушинского аэродрома. Запомнилось, как нас великолепно принимали в Москве в октябре – ноябре 1951 года. Одно посещение Большого театра чего стоит. Объяснялся столь восторженный прием нашего морского парадного батальона отчасти тем, что годом раньше было образовано самостоятельное министерство Военно-Морского флота, просуществовавшее, к сожалению, недолго. Я не встречал источника, в котором упоминалось бы такое министерство, тем не менее, оно было.
Парад в мае 1952 года запомнился каким-то особенно восторженным настроением. Прекрасная солнечная погода, толпы праздничных москвичей, радостно приветствующих моряков во время нашего прохождения по улицам Москвы. И огромный якорь, выложенный на площади Маяковского из оторванных от ботинок подковок после того, как мы уже прошли парад и отдыхали на площади. Запомнил Сталина на трибуне мавзолея и как он иногда садился на трибуне (или мне показалось), видимо, уже трудно ему было выдержать весь парад и демонстрацию стоя.
1 мая 1952 года. Мы стоим на Красной площади в ожидании команды:
– «К торжественному маршу! Побатальонно!...»
Смерть Сталина переживал, как и большинство наших людей, ложью опутанных. Уже значительно позже, под влиянием многих обстоятельств и прозрения, переоценил свое тогдашнее отношение к этому монстру, и предъявил ему и его системе личный счет, который уже никто и никогда не оплатит. Это:
– «Раскулачивание» труженика-деда, его ссылка и смерть в блокадном Ленинграде;
– Безвинная гибель отца моей жены. Летом 1942 года он был осужден военным трибуналом Ладожской военной флотилии на десять лет за то, что однажды на вечеринке после удачного боевого похода на тральщиках бросил фразу: «Я воюю не за Сталина, а за Родину». Нашелся стукач (по тем временам и не мог не найтись), который об этом донес «куда надо». И пропал человек, моряк, старшина 1 статьи, между «Крестами», этапом в Сибирь или штрафным батальоном. Выяснить судьбу его после приговора так и не удалось. Теща, естественно, долго никому не рассказывала об этом. И только в 1970-х годах решилась обратиться в соответствующие органы, в том числе в Военный трибунал Ленинградского Военного округа. Постановлением трибунала приговор в отношении Антонова Николая Ивановича был отменен, и он был полностью реабилитирован.
– Муж моей двоюродной сестры-москвички, большой московский хозяйственный работник, был необоснованно репрессирован в конце 1940-х годов, осужден к длительному тюремному сроку. Сестра на этой почве повредилась умом и почти оглохла.
Последний курс училища был знаменателен еще тем, что образовалась группа однокашников (по инициативе, кажется, Вити Бочарова), которая с осени 1952 года по весну 1953 года прослушала цикл из сорока лекций ведущих научных сотрудников и экскурсоводов Эрмитажа о западноевропейской живописи. Я уже писал, что с детства был неравнодушен к рисованию и к живописи вообще. И наше многомесячное дружеское общение с замечательными людьми, одержимыми изобразительным искусством, живописными шедеврами мировой классики, оставило на всю жизнь неизгладимый след в моей душе. Без ложной скромности скажу, что живописную экспозицию (конечно, на достаточно дилетантском уровне) я знаю, как свои пять пальцев. Хожу в Эрмитаж раза три-четыре каждый год. Не пропускаю ни одной более-менее значительной выставки, ибо считаю, что с прекрасным надо общаться постоянно, или не общаться совсем. И сейчас, по разным поводам и без повода, когда муторно на душе или светло, иду в Эрмитаж, Русский музей и другие картинные галереи.
Неоднократно посещал , и в Москве, картинные , , .
Перед глазами фотокарточка, датированная 10.11.1953 года, на которой запечатлены Виктор Бочаров, Леонид Карасев, Виктор Поляк, Олег Степанов, Игорь Куликов, Вилен Чиж в новенькой форме с лейтенантскими погонами, снятые вместе с искусствоведами и экскурсоводами в мозаичном зале Эрмитажа, там, где еще выставлены .
Молодые лейтенанты прощаются с искусствоведами Эрмитажа после завершения цикла занятий по западноевропейскому искусству и в связи с назначением на флоты
Не могу не сказать о моих самых любимых картинах в Эрмитаже, перед которыми я и сейчас простаиваю помногу минут. Это: и – великих мастеров До сих пор поражает гармония предмета и среды в их изображении. Конечно, обожаю почти всех импрессионистов, а также постимпрессионистов: Матисса, Марке, Ван Гога.
Стажировка
Стажировался на Северном флоте в должности командира зенитной батареи на новейшем в то время (в просторечии – “Бздиловатом”, да простят мне потомки). Командиром “Осторожного” был капитан 2 ранга Иофин. Запомнились еще два командира эсминцев: Бабий и Дадан, впоследствии ставшие адмиралами. Бабий командовал “Быстрым”. Уже значительно позже, когда я начал службу в 1-м ЦНИИ МО, встретился с Бабием, который к этому времени был уже вице-адмиралом, начальником 24-го ЦНИИ МО. Командовал бригадой эсминцев капитан 1 ранга Самус, с которым мне пришлось потом работать в стенах 1-го ЦНИИ.
Общее впечатление от стажировки осталось хорошее. Хорошие корабли. Море, походы, стрельбы. Повстречал в Североморске своего двоюродного брата Мишу Карасева, лейтенанта, который годом раньше закончил училище имени М.В.Фрунзе и получил назначение на Северный флот на новые эсминцы.
Запомнился такой забавный случай. Бригада кораблей стояла на якорях на рейде “Могильный”. Поставили меня – мичмана-курсанта – вахтенным офицером. Утром перед поднятием флага я на мостике. На флагмане, как и положено, за пять минут до подъема флага на рее поднят “исполнительный” “до половины”. Мой сигнальщик репетует: “ответный” “до половины”. Я даю команду по трансляции: “Сигнальщикам – на подъем флага!”. На флагмане, опять же как и положено, за минуту до 8°° – “исполнительный” “до места”. Репетую “ответный” “до места” и с ужасом вижу, что ни у флагштока, ни у гюйсштока никого нет. На флагмане “исполнительный” “долой” и у меня “ответный” “долой”. И я опрометью спускаюсь с мостика и бегу сначала на бак – поднимать гюйс, а затем через весь корабль на ют – поднимать флаг. Поднимаюсь на мостик и получаю от флагмана семафор: “Вахтенному офицеру эсминца “Осторожный” за опоздание с подъемом флага на пять минут пять суток ареста при каюте. Самус.” Вот так нас учили и матросы и командиры. И правильно делали.
Стажировку официально проходил с 20.08.53 года по 28.10.53 года А неофициально, практически на месяц меньше. Известно, что многие из нас “рванули” со стажировки на месяц раньше ее официального окончания. В их числе был и я. Не помню, как нам это удалось, и как мы сговаривались (а может, и не сговаривались). Потом месяц до явки в училище дрожали.
Итак, закончилась славная, замечательная, шальная, веселая, серьезная училищная пора.
Офицерская служба
Службу делю на четыре периода, по месту и времени ее прохождения:
1-й – Дунайский – - 1959 годы,
2-й – Севастопольский – 1960-1965 годы,
3-й–Николаевский– 1965-1967 годы,
4-й – Ленинградский – 1967-1989 годы.
Отслужил сорок календарных лет, сменил девять должностей, получил шесть офицерских званий.
Офицерская служба началась в декабре 1953 года. Описать ее подробно – непосильное занятие. Но кое о чем, конечно, напишу.
Как известно (я об этом уже писал), мы – выпускники артиллерийского факультета училища, стали жертвами большой политики. Артиллерийские офицеры оказались ненужными. Новая военно-морская доктрина шарахнулась в сторону создания мощного подводного флота, как основы ВМФ страны. Уже позже флотские умы стали размышлять над идеей сбалансированного флота и путях ее реализации. А в 1953 году лишь некоторые из выпускников артиллерийского факультета 1-го Балтийского ВВМУ сразу попали служить на настоящий флот. Остальных “бросили” переучиваться на радиоэлектронщиков.
На Дунае
На Краснознаменную Дунайскую флотилию, кроме меня, попали: Герман Александров, Виктор Бочаров, Викентий Викторов, Иван Краско, Юрий Крылов, Игорь Махонин, Сергей Никифоров, Аркадий Павлов, Борис Петров, Юрий Пузыревич, Анатолий Стефанович, Виктор Хмарский. Без ложной скромности скажу, что мы внесли живую струю в легендарную Дунайскую флотилию, прославившуюся в годы Великой Отечественной войны, когда командовал флотилией будущий Главком ВМФ С.Г.Горшков.
Все мы получили назначения на должности командиров бронекатеров и командиров средних десантных кораблей. Только Гера Александров был назначен командиром БЧ-2 прославленного .
Наша группа уезжала к месту службы 10 декабря 1953 года. Со мной в одном вагоне ехали: Герман Александров с женой Тамарой, единственной женщиной, ехавшей с нами в неизвестное, Витя Бочаров, Сережа Никифоров, Юра Крылов и Боря Петров. Когда мы были в дороге, произошло одно из значительных событий в моей жизни. На Витебском вокзале меня провожала жена на сносях, мама и теща. После отхода поезда жену сразу с вокзала отвезли в роддом. И вот в пути я получаю телеграмму (храню ее до сих пор): “ЖИТОМИР ПОЕЗД 19 ВЫШЕДШИЙ ЛЕНИНГРАДА ДЕСЯТОГО 12 00 ВАГОН 7 ПАССАЖИРУ КАРАСЕВУ ЛЕОНИДУ ПОЗДРАВЛЯЕМ ДОЧКОЙ ЦЕЛУЕМ ЖДЕМ ПИСЬМА МАМА”. Так появилась на свет моя старшая дочь Лена. Естественно, радости моей не было предела. Радовались и ребята. И мы славно (даже чересчур) отметили это событие.
Служба на Дунае для военно-морской карьеры ничего не давала. Ведь река – это не море, а катера – это всего лишь катера. Командиры бронекатеров служили в должности по четыре года и более без какой-либо перспективы. Должностная категория – старший лейтенант. Но что касается самой службы, то была она сложной, трудной и очень интересной. И дала нам эта служба главное – уверенное становление нас как боевых офицеров.
Чтобы плавать и выполнять боевые задания на маленьких корабликах (50 тонн водоизмещения) в узкостях на сильном течении, надо обладать достаточным искусством. В этих условиях плавания от командира бронекатера с экипажем 19 человек многое зависело. Воспитывалась самостоятельность в принятии решений и адекватная реакция на быстро меняющуюся обстановку. Было много забавных и полутрагических эпизодов.
Флотилия состояла тогда из 1-го Отдельного Гвардейского Белградского дивизиона бронекатеров, бригады речных кораблей, в которую входили: 2-й гвардейский дивизион бронекатеров, дивизион тральщиков, дивизион десантных кораблей, монитор “Железняков”, а также дивизиона кораблей резерва и многочисленных береговых служб. Штаб флотилии, узлы связи и другие службы находились в Измаиле на 91-м километре реки Дунай. Район боевой подготовки – ниже по течению, в дельте Дуная.
Мой дивизион и 2-й гвардейский имели стоянку в районе 14-го километра Очаковского гирла Дуная. Боевая подготовка была очень интенсивной. Начиналась в марте-апреле и заканчивалась в октябре-ноябре. И все это время мы находились в отрыве от своих семей, живших в Измаиле. Дома я бывал в лучшем случае один раз в месяц на короткое время.
Как пример интенсивности боевой подготовки, можно привести число стрельб, проводимых дивизионом. Когда я был флагманским артиллеристом, только зачетных стрельб было не менее ста. И это не считая всяких подготовительных стрельб. Стреляли мы из артустановок калибра 76 и 85 мм боевыми снарядами, так как стреляли в основном по береговым целям, а для корректировки стрельбы необходимо было наблюдать разрывы снарядов.
Командир бронекатера гвардии старший лейтенант Карасёв сходит на берег
1-й Отдельный Гвардейский Белградский дивизион бронекатеров за год до моего прибытия на службу вернулся с Верхнего Дуная, из Австрии, города Линц под Веной, где он находился после войны. О боевых заслугах дивизиона говорит тот факт, что в нем во время войны четверо получили звание Героя Советского Союза: Абдарахманов, Великий, Воробьев и Соколов. С меня свела судьба позднее в Севастополе. Он был командиром корабля, бывшего крейсера “Ворошилов”, предназначенного для испытаний новых комплексов ракетного оружия. Я был командиром БЧ-2, а Боря Пукин – командиром БЧ-1.
В общем, я оцениваю службу на Дунае, как очень интересную, но абсолютно не карьерную. Кто это понял раньше, тот всеми правдами и неправдами с Дунайской флотилии стремился уйти. Рано ушли Боря Петров, Сережа Никифоров, Гера Александров, Аркаша Павлов и другие. Ушел Ваня Краско, и слава Богу, иначе русская культура не досчиталась бы одного Народного артиста, а мы чуть-чуть меньше гордились бы нашим выпуском. Ушел Игорь Махонин, обреченный, благодаря хорошим командирским качествам, на большую карьеру, которую и сделал, став заместителем Главнокомандующего ВМФ по тылу и адмиралом. При этом уместно сказать, что в 1980-е годы многие командные высоты в ВМФ заняли наши однокашники: адмирал флота К.В.Макаров – начальник Главного Штаба, разведку возглавил вице-адмирал Ю.П.Квятковский, тылом ВМФ командовал вице-адмирал И.Г.Махонин. В Главном Штабе ВМФ и в Генеральном Штабе Вооруженных Сил служили в это время еще несколько однокашников. Надеюсь, что они сами об этом напишут.
До конца, то есть до расформирования флотилии в 1961 году, оставались на Дунае Юра Крылов. Юра Пузыревич и Виктор Хмарский.
Как я уже писал, служба на бронекатерах была очень интересной. Матросы и мичманы (два старшины команды – комендоров и мотористов соответственно) любили свои корабли, ухаживали за ними, с нескрываемой гордостью носили гвардейские ленточки на бескозырках и значки на форменках и кителях. Гвардейские значки специально изготавливались по типу тех, которые носили моряки во время войны. Не помню ни одного случая, как теперь называют, неуставных отношений (дедовщины), хотя матросы . когда я пришел на катер, служили по пять лет.
Наши семьи жили в Измаиле – отличном южном портовом городе. В то время – областном центре. В городе был богатый базар и вещевой рынок. В магазинах – горы (пирамиды) банок с дальневосточными крабами. Очень хороший дом офицеров, где мы часто проводили зимние вечера. После приезда жены с дочкой в 1954 году мы снимали комнату с земляным полом, а через три года мне дали хорошую комнату в коммунальной квартире в хорошем доме в центре города.
Все наше житье-бытье описать, разумеется, невозможно. Как я уже говорил, были и комические, и драматические, и трагикомические эпизоды и в жизни, и в службе. Вот один из них. Была суровая зима 1956 года. Дунай рано замерз. Наш дивизион находился на зимнем отстое в Кислицком рукаве дельты Дуная. Жили мы в плавказармах. Одной из задач было не дать льду раздавить катера, и лед надо было каждый день окапывать. Домой отпускали раз в неделю. До Измаила километров 35-40. Добираться было очень трудно: дороги замело, транспорт не ходил. В феврале-марте дали нам очередной “сход на берег”. Добраться до Измаила было не на чем, пурга. Юра Пузыревич, Викентий Викторов, я и другие во главе с начальником штаба дивизиона решили идти до Измаила пешком. Вышли в субботу, часов в 11-12 дня, дошли до Измаила поздно вечером. Разошлись по домам. В воскресенье отсыпались, а утром в понедельник пошли к оперативному дежурному по тылу флотилии в надежде, что нам дадут какой-нибудь транспорт. Транспорта не дали. Сказали, чтобы шли по домам и ждали улучшения погоды. Я пригласил Юру и Викентия к себе домой на жареную картошку, которую приготовит Валя. Дома была поллитровая бутылка спирта, которую мы, естественно, “уговорили”. Конечно, сказалась усталость. Вечером, уйдя от нас, Юра и Викентий до своих домов не добрались, а заночевали в чьем-то дворе. Утром их обнаружила хозяйка дома и сообщила в комендатуру.
И надо же так случиться, что как раз в это время пришло письмо ЦК КПСС “О пьянстве на флоте”. И тут, пожалуйста, – горяченький пример!
Политотделу флотилии надо было отчитаться о проделанной работе. И он отчитался. У Юры и Викентия сняли по звезде с погон, мне же комдив выдал пять суток ареста, а по партийной линии влепили “строгача с предупреждением” и формулировкой: “За организацию коллективной пьянки в рабочее время, распитие казенного спирта и неискренность перед партийным бюро”. А почему – неискренность? Да не хотел впутывать в эту историю жену, которую уже начали таскать по инстанциям. Потом было заседание военного совета флотилии, на котором раздалбываемых было четверо – прибавился Аркаша Павлов, который вообще не хотел служить. А мы-то служили нормально, можно сказать, хорошо. Вот только прокол получился. Поэтому Викентия и Юру в этом же году восстановили в звании, а в конце года присвоили старших лейтенантов. Вот так они получили три звания в один год.
Вот еще один интересный случай, на этот раз – боевой. Стрельба ночью звеном катеров по береговым целям – одна из самых сложных задач. Стреляли мы, как я уже писал, только боевыми снарядами. Цели на берегу обозначались специальными имитаторами – электрическими огнями и вспышками. Итак, четыре бронекатера идут в кильватерном строю с небольшим уступом влево без отличительных огней, с заморбличенными (узкая щелочка) кильватерными огнями, по которым правят рулевые. Расстояние между катерами 25-30 метров. Я, как флагманский артиллерист и управляющий огнем, нахожусь на головном катере вместе с комдивом. Задача наводчиков в башнях – после целеуказания держать в прицеле огни на берегу, обозначающие цели. Наводчики (они же командиры башен) по команде командиров катеров после моей команды по рации всем катерам открыть огонь с приходом на дистанцию, должны вести огонь с максимальной скорострельностью. Первые выстрелы должны быть с трассирующими снарядами, чтобы наводчикам можно было скорректировать стрельбу. После первого же выстрела рулевой на моем катере ослеп от трассера и вильнул так, что наводчик сзади идущего бронекатера схватил в прицел не береговой имитатор цели, а наш заморбличенный кильватерный огонь, и произвел выстрел по нам.
Комдив дико закричал: “Карасев! Дробь, дробь, такую-то мать!! Мичман, закрывай кильватерный!”. Пока моя “дробь” дошла до других катеров, а мичман-контролер на стрельбе закрыл шапкой кильватерный огонь, над нами с жутким воем пронеслось несколько 76 миллиметровых снарядов. Одного из них с лихвой хватило бы, чтобы разнести нашу рубку и нас в ней в щепки. К счастью, пронесло. Подобных случаев и случаев, связанных со сложностями плавания и маневрирования на реке, было много.
Интересны были штурманские походы вверх по Дунаю, аж до Австрии. Вот где Дунай по настоящему голубой. В низовьях он жутко грязный. После купания надо было с тела смывать шматы глины. Зато рыбалка хороша! И разная. Бывало, стоишь в дозоре, на учениях или в помощь пограничникам. Бронекатер замаскирован ветками и камышом так, что с пяти метров не заметишь (искусство!), и вдруг рядом проплывает рыбак, а на кукане у него за кормой белуга килограммов на пятьдесят. Тут же его, ошарашенного, к борту. Покупаем почти за символическую цену его улов. А в белуге не менее десяти килограммов черной икры. Сразу же рыбку и разделывали (не буду расписывать технологию). Свежепросольная икра – чудо! Никогда до этого ничего подобного не ел. И мое семейство в восторге. А вино местного приготовления – смак! С клубничным привкусом. Местные жители на островах в речных протоках между рядами виноградных лоз сажали клубнику. И каким-то непонятным образом виноград приобретал вкус клубники.
Про селедку дунайскую, подаваемую на стол только верховным правителям, можно складывать легенды. На сковородку масла не надо – сама себя обжаривала. А свежепросольная – вообще объедение. Подобную селедку – астраханский залом – я узнал лишь много позже, когда в 1980-1990-х годах стал ездить в отпуск в дельту Волги под Астрахань. Впрочем, эта тема бесконечна.
Получал я тогда, в общем-то, гроши: оклад командира катера 1200 рублей + 200 рублей “за прислугу” + 500 (600) рублей за звание.
Итого: 1900-2000 р. + 30% “плавающих”. Но жить было можно, даже с семьей. В 1959 году нас в Измаиле было уже четверо: в декабре 1958 года родилась вторая дочь – Оленька.
Как-то мой бронекатер стоял в ремонте на заводе в Измаиле – меняли старые, еще военных времен моторы на новые дизеля. И вот однажды пришла в завод на ремонт подводная лодка, а на ней помощником Коля Калашников. Интересно, помнит ли он нашу встречу?
Не забуду Вилково – нашу “Северную Венецию”. В самом низу Дуная, в начале ее дельты у Очаковского гирла есть городок, известный еще с Суворовских времен как . По легенде, а может и по правде, его посещал А.С.Пушкин, путешествуя по Бессарабии. Чудный городок. Вместо улиц – каналы и канальчики, называемые ериками, по которым в лодках передвигался посадский люд. Жили в городке в основном рыбаки с семьями. Одно лето я там для жены и дочки снимал хату. Из Вилково ездили на берег моря купаться. Воспоминания на всю жизнь.
Служили и жили мы на Дунае дружно. Часто встречались семьями. Особенно были дружны с Крыловыми и Александровыми. Любопытно, что командиром моего звена бронекатеров был Алексей Иванов – выпускник нашего училища 1952 года.
Дунай и служба на Дунайской флотилии оставили самые светлые воспоминания у меня и моей жены, несмотря на все сложности службы и быта. Это была молодость и этим, я полагаю, все сказано.
Продолжение следует
