Блог о море и не только

И ЕЩЁ РАЗ О НАХИМОВСКИХ ТРАДИЦИЯХ



-1-

Павел Степанович Нахимов- гордость русского флота. Зиновий Петрович Рожественский- позор русского флота. Нахимова знает каждый. Рожественского- только те, кто глубоко интересуется военно-морской историей. Про Нахимова написаны горы литературы и снят одноименный фильм. Про Рожественского ничего не написано, кроме нескольких книг И. Бунича.

Между тем, слава Нахимова преувеличена, как и позор Рожественского. Несчастного адмирала вылечили, выпустили из плена и воротили в Россию. Его судили, но оправдали. В полном безвестии Зиновий Петрович окончил жизнь свою в 1909 году.

А чем он виноват перед судом- нет, ни николаевским, а судом истории? Как мог, вёл эскадру через два океана. Как мог, оттягивал час решительного сражения, месяц отсиживаясь во вьетнамских бухтах и бухточках. Как мог, настаивал перед Петербургом об отзыве эскадры или о замене себя на посту командующего кем-нибудь более подходящим. Как мог, вступил в бой с Того. Он просто выполнял волю монаршую- и кто мог бы сделать больше? Превосходство японцев в бою 14 мая было столь абсолютным, что…

Русско-японская война завершилась- завершилась небывалым разгромом на море и на суше. О ней написано много- гораздо больше того, что я лишь тезисно обозначил в своей книжке. В глаза не может не броситься тот факт, что русским не везло- не везло страшно, не везло трагически, не везло фатально. Адмиралы гибли на минах и на мостиках, снаряды попадали, но не взрывались, новейшие броненосцы переворачивались, теряя остойчивость, и т.д.

Как-то даже язык не поворачивается критиковать.

Но могли бы результаты той войны быть иными? Если уж не победоносными, то, по крайней мере, не столь позорными?

Наверное, могли. Все беды произошли в первую голову оттого, что забыли, забыли нахимовские традиции.



-2-

Представим себе Павла Степановича Нахимова во главе порт-артурской эскадры. Разве не мог он устроить Того «второй Синоп», внезапно подойдя с семью броненосцами 25 января 1904 года к Сасебо, сблизиться с противником и в упорной артиллерийской дуэли если не уничтожить линейные силы японцев, то хотя бы серьёзно их ослабить, пусть ценой собственной гибели? Спустить на них миноносцы? Конечно, застать врасплох японский флот в гавани было трудно, если не невозможно, но вероятность- была. К тому же в начале войны у них ещё не было страшных «бомбических» снарядов с шимозой…

Всего-то ударить первым!

Далее. Разве стал бы адмирал пытаться выйти в море, едва инициатива была упущена? Нет, он предоставил бы Того всю свободу действий, надёжно укрыв свои броненосцы на внутреннем рейде, для страховки затопив на рейде парочку стареньких кораблей. С 27 января 1904 года Нахимов засел бы в глухую оборону, с самого начал сделав бесполезный теперь флот артиллерийским придатком крепости. «Хацузе» и «Ясима» и так подорвались бы на русских минах, а большего урона флоту неприятельскому причинить нельзя было. Носа бы никто в море не высунул!

И не погиб бы глупо «Петропавловск», не ушёл бы в Циндао «Цесаревич». В распоряжении обороняющихся было бы на восемь 12-дюймовок больше, не считая целого полка «спешенных» моряков, и генералу Ноги не удалось бы овладеть артурскими высотами так скоро. Оборона Порт-Артура затянулась бы на месяц, на два, а то и дольше. Потери осаждающих несоизмеримо возросли бы. Корабли, поддерживающие с моря сухопутную армию- страшная сила. Именно поэтому во Второй мировой войне Роммелю не удалось взять Дюнкерк, а Леебу- Ораниенбаумский плацдарм.

А стой Нахимов во главе 2-й Тихоокеанской эскадры? Скорее всего, он так же благополучно довёл бы броненосцы до берегов Индокитая. А дальше, понимая, что Николай Угодник даже не даст ему и его эскадре погибнуть с честью в бою с Того, что даже расклад «корабль за корабль» невозможен, что выйдет грандиозный, позорный конфуз, который ляжет на Русский флот пятном несмываемым… да просто затопил бы все суда, не мудрствуя лукаво, в Камране или в любой соседней бухте! А сам на эсминце отправился бы в Цусимскую пасть. Сколько молодых русских жизней бы сохранил! Какую благодарность потомства бы заслужил! Какую горячую жажду отомстить оставил бы!

Все эти действия были вполне в характере адмирала.

И команды спасённые поняли бы. И Россия бы поняла…

Беда и Макарова, и Витгефта, и Рожественского в том, что они пытались действовать противоположно нахимовским традициям. Один В.Ф. Руднев действовал согласно им, за что и удостоился звания флигель-адъютанта и навек вошёл в 300-летнюю историю флота Российского.

А капитан 1-го ранга В.Н. Миклухо-Маклай, командир «Адмирала Ушакова»- не вошёл. Не спустил флага, не самозатопился, а бился до последнего. И отправился на цусимское дно, кормить крабов. И не удостоился ничегошеньки.

Побеждать возрождённый Российский флот не умел, и нечего было даже пытаться. Его символом уже 50 лет был затопленный экипажем корабль, а не корабль, рискнувший вступить в единоборство с сильнейшим противником.

3.  69-я параллель

Третьего июля 1962 года «Санта-Мария» доставила меня на причал Мурманска. Время 17.00. Моряк вразвалочку сошел на берег. В карманах похрустывают рубли бумажные, позвякивают металлические. Душу и тело греет отпускной билет. Явственно слышу, как поют дрозды. Жутко захотелось вина, фруктов и, конечно, женщин. Жажду того, другого и третьего решил утолить немедленно, как только ступил на улицы Мурманска. Мне бы сигануть в какой-то поезд или рвануть на такси в аэропорт, но мою дорогу на юга, перекрыл шлагбаум «69-й параллели». Так назывался новый и знатный кабак. Знал бы я,  чем все это обернется, по шпалам ушел бы. Но… забурился в кабак. На минутку.

*   *   *
Кабак - он и сеть кабак. Не под березовый сок заливались соловьями дрозды. Рыбаки и прочие моряки усиленно претворяли в жизнь лозунг момента: «Гуляй рванина, от рубля и выше!»
Официантка – сама любезность.
-  Где бы вы хотели присесть, с крышей и уютом, или на скорую руку… - проворковала она.
-  Мне бы хотелось присесть на минутку… - заныл было я, благоразумно, но бес в ребро саданул.
-  Чтобы потом прилечь в уюте с Сарой… -  дорисовал свое пожелание
- Понятно… -  молвила она улыбчиво и усадила за столик с, ну, очень симпатичной телкой. Глаза – блюдца и взгляд, как у не доенной коровы. Все  при ней и такое аппетитное! Хряпнул бы стопарик и захрумкал ею, как огурчиком. Короче говоря, не Сара, а Клеопатрочка в период бурного расцвета. Все во мне перевернулось и запело.
- Стол сервировать по программе – гуляй душа. И немедленно!... -  повелел официантке. По – купечески.
- Будет исполнено… - прощебетала она, обменявшись взглядами с Клеопатрой.
- Да, и вот еще что. Надеюсь,  в вашей забегаловке найдется букет цветов? Негоже морскому волку знакомиться с дамой без их… - понесло меня во все тяжкие.
- Сейчас принесу… - ответила она и шустро умчалась. Через минутку принесла какой-то букетик.
-  Могу ли я рассчитывать на вашу благосклонность? Душа моя рыдает и просит сменить пластинку тоски на дивный вечерочек… -  расшаркался и мелким бесом засуетился перед Клеопатрой.
- Присаживайтесь. И я одна, и мне тоскливо… - голубкой проворковала она, лучезарно улыбнувшись. Лишь тогда я сел на стул, предварительно чмокнув ее лапку. Она назвала свое имя, но я его не запомнил. Бес вожделения заткнул мне уши. А тут еще, за соседним столиком какой-то горлопанистый  морячок-рыбачок прогорланил поморский тост:
-  Выпьем за нас с вами и за х… с ними!
Поддержал его фужером коньяка. В башке и душе - будто Полярный день наступил. Все запело, заиграло и заблестело. Еще пара стопарей сделали из меня безудержного острослова. Дама восхищенно внимала мне и расцветала всеми красками веселья. Приобретала вид совершенства. В моих глазах. Чтобы второй раз не выспрашивать ее имя избрал приём-верняк:
-  Милая! Поднимем бокалы за тебя!...
-  Милая! Прошу это танго подарить мне…
Болтовня и чревоугодие – это одно, а танец – это уже хмель во все чресла. Несколько танцев и… я уже созрел. Чувствую, что хмель в хотимчике  вот –вот вышибет мне мозги.
- Милая! А не хочешь ли ты послушать мою любимую песню любви? И не в этом балагане, а где-нибудь в уюте? - воркую ей в ушко в танце. Притиснул ее так, что дрожь и хруст прошлись по телесам обоих.
- Я согласна, милый! И не где-нибудь, а у меня дома… -  шепчет она в ответ. Ножкой своей, так это искусно елозит в моей промежности, будто поглаживает головку хотимчика. Он  просто-таки  взревел лосем от восторга. Взаимопонимание, полное, было достигнуто. Подзываю официантку.
- Голубушка! Мы тронуты вашим вниманием и радушием. К сожалению, мы должны откланяться. Нас ждут дела великие! Будьте так любезны, скомплектуйте суточный автономный паек на две персоны. На ваш вкус. Безлимитный…
Все было исполнено в лучшем виде. Возблагодарив официантку за ее радушие достойным образом, через десяток минут, я уже повелел таксисту:
- Ямщик, гони лошадей!
И мы помчались в микрорайон серых, как штаны пожарника, пятиэтажек. Он был послевоенной гордостью мурманчан. Среди серости табуна домов, будто бриллиантовое ожерелье на немытой шее цыганки, красовалась бело-красная вышка телебашни.
Но … в какой-то пятиэтажке, на каком-то этаже, в какой-то квартире  я воткнулся в уют, какого не видывал целую пятилетку подводного промысла. Исполнил свою песню любви. Да, пожалуй, так как не исполнял  ни до, ни после, во всем своем репертуаре. Хреновая штука слава! Она может поднять тебя до небес. Задохнешься от восторга! Вот тут-то она тебя и шмякнет оземь. Попробуй  предугадай, когда это произойдет И на фига это нужно? Восторгайся, пока восторгается, а дальше  -  будь  что будет.


4. Песня  любви

За окнами беснуется Полярный день, а я повис, как жаворонок в поднебесье,  пою свою песню любви. Уют – потрясающий. Пассия  офигенно отзывается и ненасытна поболее меня. Заступил  на бессменную вахту. За себя и за того парня, который тралил в это время… селедку, где-то на Ньюфаундленской банке. Не посрамил честь военмора. Столь славно правил вахтой, что перекусоны-выпивоны  совершались будто на бегу, а то и в процессе обслуживания материальной части. Ну, прям,  как на испытаниях кораблей. «Давай, давай!» Глоток, зажор и снова:  «Давай, давай!» На них вкалываешь по долгу, а здесь – для отрады. Будто влюбленные, часов не наблюдали. Стойко держу пар на марке, а вот подружка моя притомилась и взмолилась:
- Все! Больше не могу. Если часик-другой не посплю - умру… - прошептала она и тут же отрубилась. Будто младенец.
На часах без малого пять. Но чего  -  утра или вечера? Глянул в окно. Светлынь. Но в какой стороне солнце,  не видать. Между корпусами – безлюдье, но я не придал этому значения. Решил, что время подгребает к семнадцати  и  народ скоро появится, когда повалит с работы. В башке бродит хмель. Остаточный. Не свежий. От суточного автономного пайка остались какие-то ошметки. Такое добро вестовые сваливают в ДУКовский мешок и выстреливают за борт.
-  Пока она спит, освежу-ка запасы. Должна же быть где-то рядом лавка колониальных товаров… -  озаботился я, вдруг. Будто обсемененный хмырь. Шустренько накинул на себя военно-морской лапсердачок,  и  за порог. Столь заторопился, что не стал надевать каску(фуражку) и, машинально, не переобулся. Так и поперся,  в домашних тапочках. Минут двадцать поносился между корпусов. Пару лавок нашел, но на обоих замки. Что за напасть? И спросить не у кого. Сообразил, что  все дело во времени. На часах раннее утро. Затея со свежаком   лопнула, как мыльный пузырь. Да и если бы и были открыты лавки, то до одиннадцати можешь пополниться только хлебом и селедкой. Шампузы, и той не выпросишь. Решил возвращаться на хазу-базу.
Вот тут-то и сработало мое темное ракетное прошлое. Кобель,  шастая по чужой территории, помечает углы, чтобы отыскать обратную дорогу. Штурман  засекает ориентиры. Ни к тому, ни к другому оказался не способен.  Пламя песни любви спалило в моих мозгах все извилины. Помню лик подружки, продолжаю осязать ее тело, а как зовут – забыл еще в ресторане.  Ни имени, ни адреса, ну ничего нет в моей бестолковке. Корпуса, как близнецы. Подъезды – тоже. Двери и те одинаковые,  и отличаются только номерочками,  намалеванными краской. Кривой и пьяной рукой. Вспомнил, что  дверь моей подружки оббита дермантином и украшена стежочками в ромбик. Это уже кое-что. Можно сказать маячок.
Перескакивая из корпуса в корпус, из подъезда в подъезд,  носился как спринтер. Нашел пару похожих дверей. На мои звонки  открывали двери заспанные дамы, но не моя. Из третьей квартиры высунулся бугай водоизмещением поболее моего. Я и рта не успел раскрыть, как он сгреб меня в охапку и такое придал ускорение моему телу, что я летел до первого этажа,  не чувствуя ступенек под ногами. Хорошо, что шваркнул мне вослед тапочки. Обиделся, наверное, что я его в такую рань поднял. Вывалился из подъезда без корпусных повреждений.
Осмотрел окрестности с целью избрания очередного корпуса для поиска своего маячка. И тут меня клюнула в темя шальная мысль. Можно сказать,  гениальная. А что? Яблоко шмякнуло на голову Ньютону,  и он тут же начирикал закон всемирного тяготения. Мне на голову ничего не упало, но на глаза попалась красавица-телебашня. Мысль,  как молния, пронзила меня и показалась простой как репа, но гениальной.
Вот-вот начнутся передачи в телеэфире. Всякие там новости, в которые можно воткнуть сообщение о потерявшемся мальчике и показать его рожицу.  Уговорю дикторов, они меня и покажут. А я еще и вякну:
-  Милая! Ты где? Отзовись! Я прилечу к тебе голубем сизокрылым…
Она услышит-увидит, позвонит на телестудию,  и я помчусь к ней. Допевать  песню любви. Во мне еще трепетал крылышками жаворонок. Глянул на часы  -  время подгребает к шести. Как революционный матрос на захват телеграфа, ринулся к зданию телестудии у подножия телебашни. Столь шустро, будто я был на взлете. Как певучая птаха. И мыслишки не шевельнулось в башке, что я не взлетаю, а лечу в пропасть. Жуткая и взрывоопасная смесь из алкоголя и хмеля любви  образуется в башке мужика. Термоядерный заряд!!!
Клеопатра

К дверям телестудийного здания я пришмыгал в подлодочном состоянии. В легонькой прострации и в абсолютной готовности к решительным действиям. На мое физическое состояние намекала малая стрелка часов,   разглядывающая  «6» на циферблате. Хмуро и кисло, будто разглядывает мои тапочки. Большая стрелка часов, будто Р-13 на стартовом столе, нацелилась на цифру 12, к старту в небеса.
- Старт! … -  скомандовал я сам себе и вломился в двери  вестибюля. Прямо в объятья стражников права, порядка и социалистической собственности. На охране объекта стратегической важности  и стражники оказались матерые. Сами, как шкафы, а будки -  у каждого сорок на сорок. Может,  и температура у них была под сорок (ночь провели на страже). Уж очень горячими оказались их объятья. Трепыхнулся,  было,  как карась в руке рыболова, да быстро сник. Дыхалку перехватило. Через пару секунд  в режиме «языка»  даю показания. Как можно вежливее излагаю цель своего проникновения на государственный объект.
- Молодец! Это ты здорово придумал!... -  восхитились мордовороты моей гениальности. Придирчиво окинули меня взорами и раздобрились до участливости.
- Парень, ты - загляденье! Помочь тебе  -  сам Бог велит. И мы поможем. И очень просто. Отвезем прямо к Клеопатре. Мы знаем,  где она живет. Пару минут потерпи, пока мы вызовем карету… - завершили они допрос-осмотр  столь учтиво, будто перед ними не старлей, а, как минимум, ценнейший «язык» в генеральском чине.
- Мужики! С меня банкет. Прямо у Клеопатры его и учиним… - возрадовался я. Опрометчиво. Подкатила «карета». Обычный серый «газончик» с будкой. В народе эту карету называют «раковой шейкой».
-  Что-то эта таратайка мало смахивает на свадебную. Не загреметь бы в ней в тар-тарары… -  мелькнула мысль.
- Пошутили ребята насчет кареты. И где им ее взять, если в их распоряжении одни серые рыдваны, с окошками в клеточку. Что есть, в том и возят… - устыдился собственных подозрений.
-  Спасибо,  ребята! Век буду помнить вашу доброту… -  промолвил я радостно, влезая в будку. Один стражник влез в кабину, другие остались на крылечке. Я им трогательно помахал ручкой из  зарешеченного окошка. Они заржали. И мы поехали.
- К  Клеопатре… -  подумал ее вожделенно, хотя и не совсем уверенно.
Хотелось бы сделать запись в вахтенном журнале: «06.30. Ошвартовался левым бортом к плавбазе «Клеопатра». Команде – мыться, петь и веселиться. Вахтенный офицер ст. л. Друшлаг»
Хрен там!
«Раковая шейка» ошвартовалась к воротам комендатуры.
-  Ну, ментура  поганая! Вечно вы путаете Клеопатру с комендатурой!... -  взвыл я волком,  прежде чем оказаться на допросе у коменданта.


6. Комендант


Комендант, как все коменданты - даже без зачатков юмора. Подполковник, в черной флотской форме, но с красными просветами на погонах. Просветы, будто лучики, отлетали от его красной упитанной рожи и ложились на погоны могучих плеч. Могучесть этого детины не могла не вызвать восхищения.
- Попадаешься к такому в лапы, не только заставит заговорить, но и вырвет гланды у тебя, через твою ж…, не моргнув глазом… -  очень хорошо подумал о нем, настроившись на мажорный лад.
Силушкой Бог коменданта не обидел. Вместо юмора  напихал в него недоверчивости. До неприличия много. Мой краткий рассказ о многолетней и многотрудной службе на потаенных судах выслушал в пол уха. Скороговорку о заработанном праве на отдых в лоне ЮБК (южного берега Крыма) пропустил мимо ушей.
На мой последний аккорд  трогательного признания (без пыток) окрысился.  Всего лишь и сказал ему:
-  На пути к ЮБК у меня возникли кое-какие препятствия. Помогите их преодолеть…
Дурень! Знал же ведь, что если не хочешь нажить себе врагов, не проси ни у кого помощи.
- Все документы на стол!... -  рявкнул комендант. Будто скомандовал:
- Руки вверх!
И вот тут-то я полез по своим карманам. Впервые, как отвалил от борта-бочка Клеопатры. Сказочные бабка с дедкой  по амбарам, по сусекам наскребли жмень муки и замесили колобок. В своих карманах я наскреб… - только партийный билет. Из него даже колобка не сварганишь.
- А где-же мои документы, банкноты и доллары… -  озадачился вслух, не прекращая траления карманов.
- Что за доллары?..  -  сделал стойку пса комендант.
Пришлось ему пояснить, что долларами я называю металлические рубли. Таская их с собой жменями, как отмычки к суровым душам ресторанной челяди. Особенно в общении со швейцарами. Звякнешь-брякнешь по стеклу двери,  и ты уже желанный гость.
Неподдельно-жгучий интерес коменданта,  вспыхнув при слове «доллары»,  мгновенно угас. Презренный металл его не интересовал. Бумаг, подтверждающих мою личность и подводную доблесть, не оказалось. Мои устные признания-показания были ему до лампочки.
- Считай, что все свои документы, деньги и прочее барахло ты подарил Клеопатре. Сочтет нужным - даст о себе знать. Нет - это твои проблемы. И искать ее я не намерен, да и не имею права. В кутузку, и то не могу тебя засандалить. На фиг ты мне нужен без продаттестата ?... -  прорыкал он. Схватил телефонную трубку и начал требовать связи с «Дворцом» (скромный позывной штаба флота).
«Песня любви не допета. Не светит мне берег Крымский и даже «губа» комендантская. Спроворит он меня, похоже, в губу Западная Лица. На заклание начальникам и прозябание всего отпуска в камере плавказармы. Ох…ь можно!...» - подумал тоскливо. Добравшись до «Дворца», комендант полез на «Рекорд». Тот соединил его с дежурным нашей дивизии.
Дежурный подтвердил, что по амбарной книге дивизии за ними  числится маленький ракетчик Друшлаг, но изволит быть в отпуске. Загорает на ЮБК.
- Он уже не только загорел, но и сгорел. Отправляю его к вам. На «Кировобаде». На опознание… - гнусно пошутил комендант. Мастер черного юмора.
Отволок меня в «УАЗике» на причал и вверил меня заботам вооруженных матросов на «Кировобаде». Они были служивыми комендантской службы Западной Лицы и следили, чтобы среди пассажиров теплоходика не затесался вражеский агент. Сутки тому назад «Санта – Мария» приперла меня в Мурманск, и вот поперла обратно. Хорошего помаленьку.