Увольнение в запас А мы оформляемся домой. У многих проездные документы не с мест проживания, а с мест призыва. Командир отказывается подтвердить места проживания. Бежим к старпому. Куркин, спасибо ему, без проблем подписывает всем необходимые бумаги. Последнее утро в Малой лопатке базы Западная Лица. Обнялись с корешами, попрощались с офицерами своих боевых частей. Мы едем на гарнизонном автобусе в город Заозёрск. Прощайте суровые северные скалы, птичьи базары, чёрные воды залива. Дорога вьётся между сопок. Сколько раз по этой дороге хожено в увольнение и обратно. По делам и без дела в город. В городе пересаживаемся на рейсовый автобус до Мурманска. Других там нет, а ходит он один газ в сутки . Слава Господу, комендант Юнусов ни к кому не придрался. Наверно в тундре северный олень сдох. Что–то наш боцман Миша Герасимов очень тяжело тащит свой чемодан. Наверно насундучил чего-то. Мурманск. Железнодорожный вокзал. Можно походить по городу посмотреть. Что тут смотреть? Жизнь впереди, ещё приеду, если захочется. Можно съездить на Лег Озеро к ненцам, купить сувениры - народных промыслов. Но домой хочется больше. Плацкартный вагон громыхает на стыках. Вдруг с верхней полки спрыгивает Миша Герасимов. В руках у него броня от иллюминатора с плавбазы. «Кто положил в чемодан!?» Орёт он. Мы катимся со смеха. Миша прости, а ты думал, что ты так сильно набил свой чемодан вещами из баталерки. Мишка скоро отходит, и мы ржем вместе, вспоминаем, как старпому подсунули в отпускной чемодан гаечный ключ на сто. Через пару купе пьяный матрос доказывает публике, что он служил на атомной подводной лодке. На вопрос, на какой он возмущенно кричит, что она в СССР одна. Пришлось утихомирить и уложить спать. Настоящий подводник никогда не будет этим кичиться. Приехали. Ярославский вокзал столицы. Я не предупреждал своих о приезде. Решил сделать сюрприз. Я уговорил боцмана Мишу Герасимова пожить у меня недельку. Не удержались, взяли такси. Вот и дом родной. Большой, восьмиэтажный, четырёх подъездный, на тихой московской улице на Юго-западе Москвы. Второй этаж. Звонок в дверь. Дверь открывает родной человек – сестра Аня. «Ой, Макс приехал!» - вскрикивает она и бросается ко мне на шею. Так кончилась моя Одиссея. Через год после моего увольнения в запас место базирования лодок 651 проекта посетил Леонид Ильич Брежнев.
Леонид Ильич Брежнев и Алексей Николаевич Косыгин в 1967г. посетили военно-морскую базу подводных лодок Северного флота. Слева Крейсерский подводный ракетоносец 651 проекта.
Позже были эпизодические встречи с ребятами. Через пару месяцев ко мне домой приехал Чиж наш радист Володя Чашин. Он приехал с подругой. Послушали музыку, выпили немного вина, и они уехали и больше не звонили и не заезжали никогда. Через год, ко мне уволившись в запас, приехал Юра Стаханов – матрос более позднего призыва, которому я передал заведование приёмо-передающими приборами. Прожил у меня несколько дней. Походили по городу. Купили ему гражданское пальто. Уехал ни письма, ни адреса. Года через два, я покупал цветы на черёмушкинском рынке. Смотрю, у рынка стоит такси. Таксист вышел из машины и стоит, опёршись о капот. Коля! Колька Колосов. «Привет!» Обнялись. «Ты как?!». «Я нормально!». И разошлись, а жаль ни адреса, ни телефона. Ещё через год еду в 115 автобусе по ул. Осипенко. Водитель объявляет: «Товарищ Макс прошу подойти к кабине!» Коля! Колька Маслов радист с Диксона. Открыл окно. «Ну! Как ты!» «Всё нормально». 115 автобус пошел своим маршрутом. Я сошел на своей остановке, подошел к кабине водителя, отдал салют и разошлись или разъехались. Позвонил с Павелецкого вокзала Ваня Смагин. Я подъехал. Встретились, поехали домой. Посидели, выпили. Ваня работал на железной дороге прицепщиком вагонов. Заезжал старшина команды управления крылатыми ракетами с подводной лодки К-77 Логвиненко. Выпили. Переночевал, поговорили. Он работал наладчиком электронных приборов на подводных лодках. Как-то в метро на переходе с Октябрьской кольцевой на радиальную встретил ст. лейтенанта Перца, он уже был капитаном третьего ранга. Поздоровались и разошлись по своим делам. Стыдно до сих пор. Наверно нам казалось, что мы будем жить вечно и вечно случайно встречаться. 23 февраля 1967 г. день Советской армии и Военно-морского флота. Очень грустно. Напился до чертей. Иду домой, лягу в сугроб – небо тёмно, тёмно-синее звёзды яркие как над Средиземным морем. Хорошо. Но долго лежать нельзя. Не спи, замёрзнешь. Истина североморцев. Пришел домой. Отец спрашивает: «Что же ты так напился?» «Праздник! Я на подводной лодке!» «А я воевал» - тихо сказал отец. Тут же протрезвел и запомнил эти слова на всю жизнь. Через много лет заехал Химуль - химик-санинструктор Володя Ходаковский. Был в Москве. Переночевал у мня. Он уже был главным инженерном на большой стройке в Киеве. С Георгием Делианиди мы переписывались. Он приглашал меня на свою свадьбу, но я не поехал, как всегда некогда. Он приехал уже в годы перестройки. Ему нужна была виза в Грецию. Он рассказывал, что их греков, выживают из грузи, и он готов уехать. У меня остался осадок, я что-то стал говорить о моих возможностях поселить его в гостинице, боюсь, что он обиделся. Впрочем, после приезда он мне написал хорошее письмо. Недавно, в 2008г. меня уже по интернету нашел сын нашего корабельного кока Альфреда Коспаранса. Это дорогого стоит! Если дети о нас помнят. Правда, я не как не могу ему дозвониться. Ура! В 2008 году. Нашелся Георгий Делианиди. Он живёт в Греции. Мы поговорили по телефону. Оказывается, семеро наших уволились в запас раньше нас. Они поехали домой, а мы пошли на ракетно-торпедные стрельбы. Когда мы уходили они сфотографировали наш отход. Это классика. Поэтому я, с разрешения Георгия ниже публикую эти снимки.
Подводная лодка К-85 в малой лопатке базы Западная Лица. Работает «Левый малый назад». Я в боевой рубке на телеграфах. Мы отходим от пирса. Швартовая команда укладывает швартовые канаты по-походному.
Капитанский мостик подводной лодки К-85 слева направо: штурман лодки капитан третьего ранга Бардин ; стоит командир лодки - капитан второго ранга Склянин; полусидит старпом – капитан второго ранга Куркин.
Первая группа демобилизованных октябрь 1966 года слева направо: старшина группы электриков Георгий Делианиди; боцман Миша Колодий; химик-санинструктор Володя Ходаковский; корабельный кок Альфред Каспаранс; старшина группы дизелистов Черевань; старшина группы дизелистов Крат; старшина команды Кузнецов. Всмотритесь в лица этих ребят. Они охраняли покой нашей страны в годы холодной войны. Эти люди выполнили свой долг, также, как их отцы выполнили его в сороковые годы. Слава Господу войны не было, а если бы была. Но история на допускает сослагательного наклонения. На заднем плане подводный крейсерский ракетоносец бортовой номер 190 уходит на ракетно-торпедные стрельбы.
Ребята прощаются со своим кораблём навсегда.
Прощание словянки. Крейсерский подводный ракетоносец К-85 уходит на ракетно-торпедные стрельбы. Швартовая команда построена. Командиры носовой и кормовой швартовой команды докладывают о том, что швартовка закончена, швартовый такелаж убран на штатные места. Сейчас последует команда: «Швартовой команде вниз».
Всё. Время пришло. Уходим выполнять боевую задачу - дальнее плавание – «Автономка» или «Боевое дежурство». За две недели до выхода в море – медицинская комиссия. Если жалуешься – болен или плохо себя чувствуешь - тебя спишут, а на твоё место призовут специалиста твоего профиля с другого экипажа. У нас этого не было, только матроса Черняка перевели в политотдел (я писал, что он был баптистом), матроса Кравца перевели в другой экипаж. За сутки до выхода тщательно проверяем матчасть. Вечером меня и Гену Ерохина позвал старшина команды старта Ваня Смагин. «Ребята, у меня задняя спарка контейнеров не поднимается», - заявил он. Здесь надо объяснить, что такое задняя спарка контейнеров. Контейнер – стальной цилиндр, стенки из тридцати пяти миллиметровой стали, диаметром два метра, длиной пятнадцать метров. Две герметично закрываемые крышки. Внутри контейнера помещается ракета. Два таких контейнера соединены между собой палубой. Вся конструкция поднимается гидравликой под пятнадцать градусов относительно горизонта.
Подводная лодка 651 проекта с поднятыми носовыми и кормовыми ракетными контейнерами.
На корабле две таких спарки, одна перед боевой рубкой, вторая за боевой рубкой. На тот момент когда Ваня нас позвал, в контейнерах уже были ракеты, и не учебные, а боевые, так как мы должны были идти в автономку. Что делать? Кто виноват? Думать некогда. Я как старшина команды доложил командиру. «Так! Я ложусь спать! Утром доложите об устранении неисправности», - услышал я в ответ, да и что я мог услышать? На прочном корпусе, в районе узла гидравлики есть люк, но он не открывающийся, а представляет собой лист тридцати пяти миллиметровой стали, прижатый к прочному корпусу тридцатью шпильками диаметром двадцать миллиметров через каждые сто миллиметров. Естественно, между люком и прочным корпусом прокладка. Вскрыли люк. Я с листом белой бумаги опустился в гидравлический узел. Ваня дал из отека давление – я поводил листом вокруг узлов стыковки гидравлических трубопроводов, невидимая глазом струя веретённого масла ударила в лист бумаги, оставляя на нём жирные потёки. Трещина в штуцере дюритового шланга. Ваня в зипе (комплект запасных частей) нашел такой же шланг. Заменили. По команде из отсека контейнера медленно и торжественно поднялись. Для проверки открыли крышки контейнеров, они тоже открывались гидравликой. При открытых крышках из контейнеров выглядывают остромордые крылатые ракеты – гроза вражеских авианосцев. Всё, неисправность устранена. Теперь надо задраить люк. Мы сознаём, что если выполним эту работу плохо, это угроза жизни всего экипажа. Гайки накручиваем на шпильки, затягиваем упираясь друг в друга ногами. Светает. «Товарищ командир! Неисправность устранена!», - докладываю я командиру. «Ну и хорошо», - слышу в ответ. Командир уходит в центральный пост. «Боевая тревога! Швартовая команда наверх! По местам стоять! Вольнов в боевую рубку на телеграфы!» Мы уходим, в автономку на три месяца. Тридцать суток до Средиземного моря, тридцать суток обратно, остальное на боевое дежурство – пасти авианосец противника, одна из задач - записывать шум его винтов, чтобы торпеды тех, кто пойдёт после нас, не промахнулись. На случай военных действий есть пакет в сейфе у командира и специальное для такого случая радио. Привыкаем к походной жизни. На корабле трёхсменка – значит, команда разделена на три смены. Время у каждой смены тоже совё. Три завтрака через каждые четыре часа, три обеда, три ужина. Три раза кино. Кинопроектором командовал матрос Катанухин, он на гражданке был киномехаником. Смена собирается после ужина в первом отсеке: «Катнухин, фильму давай!» Вот застрекотал кинопроектор. На экране, натянутом на крышках носовых торпедных аппаратов, появляется Чапаев, он несётся на своём боевом белом коне в атаку за нашу Советскую родину. У Катанухина вместо киножурнала была нарезка из любимых наших мест из разных фильмов. Через неделю я проснулся от сильного грохота. Казалось, кто-то огромной кувалдой бьёт по корпусу лодки. Лодка шла в надводном положении, штормило. Грохот был такой, что я решил, что нас слышат не только противолодочная оборона НАТО, но и в Москве. Оказалось, водой оторвало входную дверь боевой рубки лёгкого корпуса, и она, болтаясь на одной петле, била в такт волне по лёгкому корпусу, палубные стальные поручни вода срезала как ножом. Дверь привязывали шкертом, заклинивали ломом. Ничего не помогало. Через какое-то время она опять срывалась и била по корпусу. Командир вызвал Лёшу Щербакова – трюмного центрального поста. Это был мускулистый коренастый парень. На левой руке его от плеча до кисти красовалась наколка: «Лёша люби того, кто любит тебя». Лёша научил меня жизни. Дело в том, что старпом, как ему и положено, всё время ходил по кораблю, ругая всех за непорядок, и делал это очень оскорбительно, для тех, кого он ругал. Лёша был на вахте. Он добросовестно сидел в своей шхере среди трубопроводов и клапанов и читал книгу. Старпом, увидев это безобразие, с руганью и упрёками выхватил из рук Лёши книгу и хотел уйти, но Лёша невозмутимо опустил одно из выдвижных устройств, слава Господу, их в центральном посту хватает. И путь к отходу старпому стал сложнее. «Положи книгу на место», - тихо сказал Лёха. Старпом книгу положил со словами: «Спокойно, бабушка, спокойно». Лёха поднял выдвижное устройство. На этом инцидент был исчерпан. Поэтому, когда я поделился с Лёхой тем, что старпом меня достал, Лёха спокойно сказал: «А ты не пробовал его послать?». Вскоре в процессе очередной разборки я так и сделал. В ответ я услышал: «Спокойно, бабушка, спокойно». С этих пор я и старпом стали друзьями. Так сложилось, что мы одновременно стояли на вахте на мостике. Старпом идёт на вахту, проходя мимо люка на нижнюю палубу третьего отсека, кричит: «Макс!», «Чего!», - отзываюсь я. «Ты на вахту идёшь!», - орёт старпом. «Иду! Одеваюсь!», - в ответ ору я. Старпом уходит. У трапа с нижней на верхнюю палубу - боевой пост дежурного БЧ-2. Сегодня дежурит молодой офицер Орлов. Лицо у него выражает крайнее удивление. Для него капитан второго ранга – мечта карьеры, да и должность старший помощник командира – недосягаемый уровень. «Старшина. Старпом вам родственник?» - спрашивает он меня. «Дядька родной, так получилось, вот служим на одном корабле» - отвечаю я. Итак, командир вызывает Лёшу. «Возьми пару матросов, зубило и кувалду. Сруби, к чёртовой матери, эту петлю, а дверь за борт». Так и сделали. Таким образом. В Северном море (координат не знаю) на дне лежит наша дверь от лёгкого корпуса боевой рубки подводной лодки К-85. Подводная лодка – замкнутое пространство. Когда я призывался, то думал, что как в Наутилусе я смогу любоваться подводным миром в иллюминатор. Как бы ни так - на боевых подводных лодках иллюминаторов нет. Где идём, куда? Слава Господу, замполит (зам) собирает нас в первом отсеке на политзанятия и на них рассказывает, где и куда идём. Из его рассказов мы узнаём, что нам предстоит преодолеть рубеж ПЛО (противолодочной обороны) НАТО - Англия, Фарерские острова – Исландия. На этом рубеже поквадратно патрулируют подводные лодки НАТО, и их противолодочная авиация. Ведётся наблюдение за выходом в Атлантику северного военно-морского флота СССР. В случае обнаружения советской подводной лодки натовская авиация сбрасывает самоходные акустические буи, которые привязываются к шуму винтов вашей лодки и отвязаться от них довольно трудно. Авиация прилетает каждое утро и на русском языке на частоте нашего радио оповещает: «Доброе утро, начнём работать». Сбрасывает очередные акустические буи. Правда, у них восьмичасовой – рабочий день в две смены, и улетая вечером, они передают – «До свидания, до завтра». Так или иначе, данные о том, что вас засекли попадают в генеральный штаб нашего флота и вы получаете радио «Задача не выполнена. Экипаж погиб. Возвращаться в базу». Далее, по возвращении в базу – разбор похода с оргвыводами. Сутки – двое идём самыми малыми ходами, маневрируем. Ночью всплываем на подзарядку аккумуляторных батарей. Дизель грохочет, кажется, НАТО всё слышит. Но нет, мы преодолели противолодочную оборону (ПЛО) НАТО и идём резко на юго-запад к Испании. По случаю преодоления ПЛО праздник. Замполит организует самодеятельность, матросы поют песни, которые транслируется по «Каштану». Появляются стихи: У Фарерских островов Не для добрых дел и слов Дядя Сэм поставил ПЛО Флоту Красному назло Так давай не подведём Флот, которого частица ПЛО пройдём хитрей лисицы Дяде Сэму нос утрём.
Зам устраивает спартакиаду. Молодые тянут канат, переборка между вторым и третьим отсеками открыта. Между отсеками натянут канат. Матросы второго отсека тянут к себе, матросы третьего отсека к себе.
Похоже, что это дверь в переборке между вторым и третьим отсеками.
В запале матросы упираются ногами в приборы. Я не выдержал: «Товарищ капитан третьего ранга! Сломают приборы – как пойдём дальше, утонем». Зам смущенно даёт команду – прекратить перетягивание каната. Уходит в шестой отсек. Там есть клапан приёма топлива. Большой и толстый. Зам организует соревнование – кто больше раз подтянется на этом клапане.
Клапан на подволоке (в верхней части свода прочного корпуса), правда, клапан приёма топлива в несколько раз больше, но этот тоже ничего.
Из трюма вылезает старшина Крат: «Товарищ капитан третьего ранга, вырвете клапан – утонем». Клапан, конечно, не вырвать, но шутить с вопросами живучести и работой приборов и механизмов на лодке никак нельзя. Зам вообще был большой придумщик. Он придумал радиогазету «Дадим отпор ненавистному врагу!», причём слово врагу произносилось на Смоленском диалекте через «ге». Каждый ужин, как только мы садились за стол, включался «Каштан», и бодрый голос зама вещал: «Начинаем радиогазету подводной лодки К-85 «Дадим отпор ненавистному врагу!». Команда вместе с врагом стала ненавидеть «Каштан». Ко мне подошел Вадик Литвененко: «Товарищ старшина. Можно мы подадим в розетку, в которую зам включает магнитофон, постоянный ток, магнитофон сгорит, радиогазеты не будет». «Ребята! Вы с ума сошли! Пожар в отсеке! Да ещё в автономке! Нельзя». «Товарищ старшина! Мы Петю Бражника со шлангом пожаротушения поставим у двери переборки второго отсека, он мгновенно всё потушит». Не знаю, как это случилось, но в один не прекрасный день замполит перед ужином включил магнитофон и у него задымился силовой трансформатор. Зам вылетел из каюты: «Пожар в отсеке!». В отсек врывается Петя Бражник в руках у него брандспойт с огнегасящей пеной. Он врывается в каюту замполита, пена накрывает магнитофон, и нечаянно попадает в постель замполита, на его китель и везде вокруг. Каюта ведь тесная, а действовать надо быстро. «Отбой тревоги!» - никто даже среагировать не успел. По «Каштану» грозный голос командира: «Капитан третьего ранга Шипенко ко мне!». Зам бежит в третий отсек. Командир в каюте. «Товарищ командир», - докладывает он: «Магнитофон выработал свой моторесурс!». Командир устало посмотрел на замполита: «Зам, ты всю команду уже достал», - произнёс он. Я с ужасом думал, что будет следствие и мне с ребятами несдобровать. Дело окончилось неожиданно. За умелые действия при возгорании в отсеке Петя Бражник получил десять суток отпуска на родину. Обед. Командир, экономя пресную воду, разрешает умываться только утром и раз в неделю помыться в душе. Перед обедом корабельный доктор Николай Николаевич Король проходит по кораблю с миской, в которой налит спирт, в спирту плавают кусочки нарезанного бинта. Коля пинцетом достаёт из миски кусочки марли, пропитанные спиртом, и выдаёт каждому по одной. Так были изобретены гигиенические салфетки, но Коле за это изобретение премии не дали. Идём вдоль Испании. Я со своим воображением вижу в мечтах то корриду, то испанские танцы. Акустики докладывают: «Товарищ командир с правого борта устойчивый сигнал гидролокатора». Засекли! Маневрируем, уходим глубже, подвсплываем – без толку. Даём о происшествии радио в Москву. Как чуть что, естественно в Москву. Она, родимая, всегда выручит, всегда поможет. Ответ не заставил себя ждать «Американская береговая охрана опробует новые мощные гидролокаторы, но соотношение сигнал-шум в отраженном от цели сигнале на таких больших расстояниях такой, что, находясь у берегов Америки, что происходит у берегов Испании они, конечно, ничего различить не могут». Успокоились. Идём к Гибралтару. Пройти этот пролив задача трудная, он узкий, на Испанском берегу американская база «Рота». Ширина пролива 14—44 км, длина - 65 км, наибольшая глубина 1181 м. Гидролокаторы базы «Рота» секут и пишут всё, что проходит из Атлантики в Средиземное море и обратно. Центральный пост. Мирно шумят приборы, изредка раздаются команды. Вдруг! Громкий хлопок в боевой рубке. Крик человека. В центральный пост камнем по вертикальному трапу влетает зам. комдива Пироженико. «Человека убило!» - кричит он. За замкомдивом в отсек спускается рулевой-сигнальщик Тойва Уштал. Лицо окровавлено, правая рука повисла. Отсек оглашает крик раненного животного. Переборка между центральным и третьим отсеком была задраена, но я услышал этот крик. Мгновение все в шоке. Тойва сам проходит через третий отсек во второй к доктору. Во втором Николай Николаевич подхватывает его. В считанные минуты офицерская кают-компания превращается в операционную.
Кают-компания в которой обедают офицеры в случае необходимости превращается в операцияную. Над столом видны софиты, освещающие операцияный стол.
Команда командира: «Лечь на жидкий грунт (слой воды с большей солёностью). Команде режим полной тишины. Готовиться к операции». Что же произошло. В боевой рубке, справа от поста рулевого сигнальщика есть специальной конструкции баллон очистки сжатого воздуха. В качестве фильтра применена стекловата и токарная стружка. Как показало много позже расследование, в крышке баллона была внутренняя, скрытая трещина. Пришло время и крышку сорвало.
Воздушный редукционный клапан, очень похоже, что такой же разорвало в боевой рубке.
Всё содержимое баллона вырвалось. Тойве стекловата попала в лицо. Повредило капилляры лица. Поэтому всё лицо было в крови. Но повезло, он успел инстинктивно закрыть глаза. Сильно пострадала рука. Два перелома, видимо в руку попала злополучная крышка. Токарная стружка угодила в грудь снизу вверх. Пять часов мы лежали на жидком грунте. Николай Николаевич, вправив переломы и наложив шины, тщательно вытаскивал из кожи на груди токарную стружку. После операции Тойву уложили в каюте Николая Николаевича. Естественно, доложили в Москву. Москва отзвалась быстро. В ответной радиограмме сообщалось, что при входе в Гибралтар (сообщались координаты) нас будет ждать советский корабль - гидроразведчик, который примет на борт раненого матроса. Просили предать вместе с Тойвой его фотографию. Остальные документы не нужны, с ними нет проблем. Ночь. У Гибралтара для его прохода собираются караваны торговых судов. Мы смотрим на эту картину через перископ. Замечаем судно по силуэту и опознавательным знакам похожее на гидроразведчик. Он отходит от каравана и берёт курс на запад. Мы следуем за ним. Когда караваны, формирующиеся у Гибралтара, скрываются за горизонтом, мы всплываем. Два тёмных силуэта кораблей медленно скользят по воде. «Вы откуда?» - по-русски не выдерживает молчания гидроразведчик. «Из далёка!» - по-русски, откликается командир. «Если Вы буки девяносто. Подходите правым бортом», - сообщает гидроразведчик. Швартоваться не решились. Волнение моря не позволило. Договорились так: Тойву привязали к носилкам. Четыре бросательных конца привязали к рукояткам носилок. Два передних подали на гидроразведчик, два задних оставили у себя. На гидроразведчике выбирали швартовые, мы свои потравливали в натяг. Так Тойва был доставлен на гидроразведчик, не уронили и не ударили. Делать нечего, надо входить в Средиземное море. Получаем радио: «В «Х» часов «Х» минут, в координатах «Х/У» формируется торговый караван СССР для прохода Гибралтара. Вы идёте на глубине «Н» под караваном скорость в течение пяти часов пять узлов». Так и сделали. Через пять часов резко курс на юг «Срочное погружение! Полный вперёд!». Прошли Гибралтар. На сеансе связи с Москвой замечаний нет. Мы в Средиземном море! Красота! Тепло и влажно. Ночью всплываем на подзарядку батарей, планктон оставляет за кормой такой яркий светящийся след, что кажется видно с луны. Впервые лодка 651 проекта вошла в Средиземное море. По этому поводу опять праздник. По «Каштану» на весь корабль, под гитару известная, перефразированная песня.
Надоело говорить и спорить И смотреть в усталые глаза В дальнем синем Средиземном море Наша лодка поднимает якоря.
Капитан второго ранга Склянин Вышел в море, не дождавшись дня, На прощанье поднимай бокалы Молодого терпкого вина.
Пьём за яростных и непокорных, За призревших грошовой уют. Вьется по ветру «Весёлый Роджер», Внуки Флинта песенки поют
Я на вахте. Приборы показывают повышенную влажность в правом заднем контейнере. Доклад в центральный пост. Решение: «Ночью поднять контейнер, открыть крышки и разобраться». Я с Геной Ероховым осматривают кольцо уплотнения крышки контейнера. Вот – резина разорвана. То ли проволока попала, то ли что ещё. Но гадать над причинами времени нет, разбираться, будем потом. Сейчас кубарем в отсек, найти запасное уплотнение. Нашли. Диаметр крышки два метра. Металлический обруч, который держит уплотнение, прикреплён болтами впатай через каждые сто миллиметров. Сняли обруч, сняли уплотнение. Поставили новое, а оно больше чем надо. Доклад на мостик – в ответ тишина. Делать нечего. Я беру сапожный нож, режу уплотнение клином. Место стыковки замазываю сырой резиной. Контейнер закрыт, спарка опущена. Прибор регистрации влажности в контейнере показывает норму. Прибыли в квадрат назначения. Теперь ухо востро. Акустики пишут шум винтов вражеского авианосца. Командир БЧ-4 старший лейтенант Валерий Петрович Крикун снимает всё, что видно в перископ. Но вот беда! В перископ почти ничего не видно. Потеет оптика. Я до сих пор не могу понять физику происходившего. В северных широтах перископ работал хорошо, не потел. В субтропиках должен работать ещё лучше. Нет, влажный налёт покрывает стекло. Почти ничего не видно. Решили подсушить. Стали продувать воздухом, пропущенным через селикогель (поглотитель влаги), результата нет. Тогда кто-то предложил: «Надо воздух подогреть». Подогрели, результата нет, ещё подогрели, то же самое. Когда еще подогрели – лопнул стеклянный колпак, закрывающий оптику. Вода хлынула в перископ. Срочно всплыли. Слава Господу, нас не засекли. Как-то восстановили герметичность. Происшествие. Обязаны доложить в Москву. Командир долго спорит с зам. комдива, как и когда, докладывать. Командиру хочется выполнить любой ценой боевую задачу. Зам. комдива упирает на безопасность плавания. Радиограмма ушла. Ждём ответа. В Москве с ходу решили не рисковать. Получаем радиограмму: «Возвращаться в базу. В надводном положении». Позже нам рассказывали, что Москва запрашивала завод и штаб в Западной Лице: «Сколько у них перископов?» Делать нечего. Срочно уходим из района дежурства. Всплываем в надводном положении следуем в строну Гибралтара. Подняли Советский флаг, но самый маленький. Командир приказал смотреть за горизонтом. Появится на горизонте корабль или самолёт – срочное погружение. Я доложил о неисправности антенны, получил добро на ремонт.
Передняя часть боевой рубки развёрнута в положение – сопровождение крылатой ракеты. Видна фокусирующая решетка с приёмным узлом антенны «Аргумент». Над рубкой видны выдвижные устройства. Второе от носа к корме – перископ.
Мы с Геной Ерохиным взяли с собой по матрасу, развернули антенну к ясному солнышку и улеглись на ней наблюдать за морем и небом.
Антенна сопровождения крылатых ракет «Аргумент». Фото с подводной лодки К-77 ставшей музеем в США.
Я всё всматривался в сторону Африки. Мне уже слышались тамтамы африканских племён. Ребята, свободные от вахты, высыпали на палубу. Поймали плюхнувшуюся на неё летучую рыбу. Рыба как рыба, но на спине у неё крылья как у стрекозы, естественно пропорционально размеру рыбы. К вечеру солнце стало садиться за горизонт. Море переливалось всеми цветами радуги. Я даже не пошел ужинать, так было красиво. «Срочное погружение!» В Москве разобрались. Пришло радио «Продолжать выполнение задания на усмотрение командира». «Ура!» Задача не сорвана, разворачиваемся и на полных ходах возвращаемся в район дежурства. Первая боевая смена в первом отсеке. Кто на койке, кто на палубе. Сидим и слушаем, как воевал зам. комдива. А воевал он в 1945 г. с Японцами. Ушли они в поход. Легли на дно и ждут, когда мимо пройдёт вражеский корабль. Ждали, ждали, а когда всплыли на сеанс связи, им сообщили: «Япония капитулировала. Война окончена». Что было дальше, мы не услышали – «Аварийная тревога!!!» Матрос чувствует, когда учебная аварийная тревога, а когда не учебная. Неисправность системы «Гранит», которая управляет горизонтальными рулями глубины. Дифферент нос. Мы скатываемся всё глубже и глубже. В одно мгновение я на своём боевом посту. Руки вцепились в прибор управления полётом ракеты. Взгляд на глубиномер, расположенный слева.
Глубиномер
Стрелка не очень быстро, но и не медленно ползёт всё глубже. Прочный корпус начинает обжимать давление толщи воды. Начинает трещать пробка, которой обшит прочный корпус изнутри. За себя страшно не было. Я с ужасом представил себе картину: Москва, дом, раздаётся звонок в дверь квартиры, почтальон приносит домой похоронку. Что будет с мамой? Сестрой? Отцом? Слава Господу! Рулевые вручную выравнивают рули. Лодка медленно, но верно занимает горизонтальное положение. Авария длилась секунды, но за эти секунды мы провалились с пятидесяти до ста пятидесяти метров под водой. Жизнь пошла своей чередой. Вахта, сон, отдых. Так как на корабле трёхсменка, - то и койка во втором отсеке одна на троих. Я, как и многие, устроился проще. Между двух приборов я уложил на палубу ящики с зипом (запасными частями), накрыл их матрасиком, повесил на входе брезент, и получилась маленькая, но уютная каютка. Даже картинка какая-то висела на приборе. Стирать на корабле негде, поэтому экипажу выдают постельное и нижнее бельё на неделю. По прошествии недели грязное бельё помещается в полиэтиленовый мешок. В мешок кладётся балласт, и всё это выстреливается за борт через аппарат «Дук» (маленький торпедный аппарат), направленный в сторону дна. На вечное хранение на дне океана. Так же утилизируется мусор. Я проснулся от команды «Аварийная тревога, к переборке первого отсека не подходить, создано противодавление». Мозг спросонья туго, но соображает: «Противодавление, значит пробоина, значит, обнаружили и подбили». На самом деле, если нет войны, моряки всего мира понимают, что и так их профессия смертельно опасна, и не топят друг друга. Даже если обнаруживают чужую лодку в территориальных водах страны, сторожевые корабли кидают глубинные бомбы, но мимо, только чтобы выгнать её за пределы территориальных вод и всё. Оказалось, авария заключалась в том, что в кремальере передней крышки «Дука» застряла бумага, которую какой-то умник не уложил в полиэтиленовый мешок, а бросил просто в дук. По закону физики, если создать давление, равное забортному, вода в отсек не пойдёт. Воспользовавшись этим законом, «Дук» открыли и бумагу вытащили. Я служил уже четвёртый год. После прихода из автономки - демобилизация. Надо что-то привести домой со службы. Есть несколько консервных банок с сушеной таранькой (вяленая рыба). А что если сэкономить на простынях. Их ведь выдают каждую неделю, а я буду спать две недели, зато шесть комплектов привезу домой. Я сплю в своей шхере, и снится мне тревожный, даже страшный сон. Я с отцом иду по Введенскому (Немецкому) кладбищу в Москве. На этом кладбище похоронена мамина мама, моя бабушка. Я с отцом иду по разным аллеям и ни как не могу с ним встретиться. Жарко, душно. Я вскакиваю со своего ложа и ощущаю, что стою по щиколотку в солярке. Дело в том, что при погружении, чтобы не раздавить цистерну, топливо (солярка) вытесняется забортной водой, в расширительный бак. И если во время не открыть клапан трубопровода, пропускающего топливо в расширительный бак, солярка через аварийный клапан стравливания пойдёт прямо в отсек. Так оно и вышло. Вахтенный проспал погружение, клапан подачи топлива в расширительный бак был закрыт, солярка пошла в отсек. По тревоге включили главный осушительный насос и солярку из отсека откачивали при помощи моих простыней, которые я хотел привезти домой. Так корабль убил во мне крестьянскую жажду накопительства. Время вышло. Пора домой. С чувством исполненного долга идём в базу. Мы уже бывалые моряки. Пройти Гибралтар под караваном торговых судов раз плюнуть. Дальше на север, северо-восток. Пройдём НАТОвскую ПЛО, а там рукой подать до дома. Сорок суток почти без приключений. На подходе к родным водам командир принимает решение всплыть и идти надводным ходом. Штормит. Я на мостике, над боевой рубкой. Одет в канадку - штаны из медвежьей шкуры почти до шеи, сверху куртка из той же кожи с капюшоном, закрывающимся на молнию. Когда молния открыта, получается большой меховой воротник на подобие матросского. Пожарный ремень, опоясывающий меня, цепью пристёгнут к лееру мостика. Иначе нельзя, смоет волной. Красота неописуемая. Море встаёт дыбом. Лодка скользит с волны как сани с горки. В конце горы поднимается новая гора. Лодка врезается в нее, замирает, так как дизеля при помощи винтов её тащат вверх, а сила тяжести скатывает с волны вниз. Волна медленно подхватывает лодку и поднимает её на гребень. На гребне вершина водяной горы захлёстывает лодку, как кончик кнута. Волна перекатывает через мостик. Я набираю полную грудь воздуха, пригибаюсь и прикрываю лицо руками в огромных рукавицах. Волна заходит со стороны солнца. Солнце просвечивает сквозь волну. Лодка в яме между двух волн. Волна, сквозь которую просвечивает солнце - зелёно-синяя, на вершине белый бурун. Красота на всю жизнь. Лодка – пятиэтажный дом – скорлупка в пучине разбушевавшейся стихии. Что её дизеля и винты. Здесь бал правит Посейдон – бог морей и океанов. Только за эти недолгие часы шторма в Северном море стоило отдать четыре года службы. Через сутки шторм утих. Пытаемся погрузиться. «Аварийная тревога» - при погружении не закрывается выдвижное устройство – РДП (работа дизеля под водой). Это устройство напоминает трубку ныряльщика. Клапан на его верхней части закрывается с помощью поплавка, который при погружении ныряльщика всплывает и таким образом закрывает дыхательную трубку от проникновения в неё воды. Командир вызывает трёх матросов: дизелисты Черевань и Шиповский, трюмный Щербаков. Задача – лодка погрузится на глубину выдвинутого РДП. Группа матросов на надувной шлюпке, в гидрокостюмах подойдёт к клапану РДП и посмотрит что с ним, при возможности починит. На случай если прилетят НАТОвские самолёты – лодка уходит, но мы за вами вернёмся. Слава Господу! НАТОвские самолёты не прилетели. Ребята в клапане обнаружили старую телогрейку. Кто-то бросил её между прочным и лёгким корпусом. Она плавала, плавала, да засосало её в клапан РДП. В последствии, когда командира и других награждали за этот поход, ребят не забыли. Над Западной Лицей звучит марш Славянки. Нас встречают. Мы как архаровцы – кто в бескозырке с белым верхом, кто в телогрейке и чёрной ушанке, кто в робе и чёрной пилотке, кто в форме. Командование не ругается. Все понимают, какой момент происходит. Стоим торжественным строем на палубе крейсерского подводного ракетоносца К-85. Мы конечно рады, но мы устали. Командир докладывает командующему дивизией контр-адмиралу Егорову: «Задание командования по выполнению боевой задачи в Средиземном море успешно выполнено». «Благодарю за службу!» - обращается к нам контр-адмирал. «Служим! Советскому! Союзу!» - орём мы так, что чайки срываются со своих насиженных мест на птичьем базаре прибрежных скал.
Личный состав К-85 призыва 1962г. Когда ребята фотографировались, я был в отпуске.
Поэтому главный старшина Вольнов М.И.
Переходим жить на плавбазу. Командир собирает нас – старослужащих. «Я понимаю - говорит он, - вам пришло время демобилизоваться. Но надо завершить задачу. Надо провести торпедные и ракетные стрельбы. Только при успешных торпедных и ракетных стрельбах автономное плаванье может считаться успешным». Мы же служим Советскому Союзу, – какие могут быть вопросы и сомнения. Задача номер один – сдать боевое оружие. Боезапас боевых торпед и ракет. В губе Кислой сдаём боевые ракеты, загружаем учебные. Торпеды тоже меняем на учебные. Всё! Мы готовы к повседневной мирной военной работе. Снова поход в Северодвинск. Задача – торпедные и ракетные стрельбы. Учебные торпеды загружаем быстро.
Сначала загружаем носовые торпедные аппараты,
затем кормовые.
С ракетными стрельбами оказалось не так просто. Загрузились. Ушли в заданный район. Из под Киева прилетела авиация сопровождения. Готовим учебную ракету к старту. Приборы показывают: «Не открываются электронные замки (условных) атомных боеголовок». Авиация ждёт час. К командиру с докладом подходит особист. «Товарищ командир. Авиаторы в наш адрес предали шифровку, только расшифровать её я не могу». Отбой стрельб. Ушли разбираться в базу. Оказалось, были перепутаны провода открывания электронных замков атомных боеголовок правого и левого бортов. Из Питера прилетел монтажник – Володя Залит - рабочий с Балтийского завода. Всё исправил. Через сутки ушли на стрельбы. На этот раз всё прошло нормально.
Старт ракеты П-6 с лодки 675 проекта. Классификация НАТО “ECHO”. 651 проект классификация НАТО “JULIETTE” стрелял также.
Крылатыми ракетами были оснащены не только подводные лодки, а и надводные корабли. Красавица! На взлёте раскрывает своё раскрывающееся крыло. Стартовые пороховые двигатели выбрасывают её из контейнера, далее они отстегиваются, так же как стартовая ступень космической ракеты.
Вид сзади
Задачи выполнены, идём домой в Западную Лицу. При выходе из горла Белого моря - радиограмма: «В горле белого моря обнаружены плавающие немецкие мины времён войны. Прекратить движение лечь в дрейф до особых распоряжений». Видимо перержавели держащие их троса. Нам же домой надо. Идём к командиру. «Товарищ командир, домой надо. Может быть, как-нибудь так». Командир принимает решение: «Идём. На мостике выставляем вахту из старослужащих, которым надо домой. Смотреть во все четыре стороны. Любой плавучий предмет – тревога». С неба хлещет дождь. На лету он замерзает и превращается в летящие сосульки. Сосульки режут лицо. Что делать? Одеваем противогазы. Холодная резина прилипает к коже лица. Находим самые большие противогазы. Лицо обматываем шарфом. Стоим на мостике не более получаса. Каждые полчаса в центральный пост спускается чудище. Из капюшона канадки торчит противогаз, на очках которого по сосульке. Пришли в базу. Торжественное собрание по случаю окончания автономного плавания. Командир награждён орденом красного знамени. Ребята, ремонтировавшие РДП, награждены медалями. Командир собирает нас. Спасибо за службу! Вы у нас народ заслуженный. Награждать вас уже нечем. И на том спасибо! У командования вечером банкет, награждения по случаю выполнения боевой задачи.
Я во втором отпуске. Рядом сестра Аня и папа. Новый 1966год.
Отпуск пролетел быстро и без особых приключений. Светлана к тому времени уже изменила мне. Мы встретились, я конечно злился. Она по женской мудрости, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, накормила меня домашним обедом. Впрочем, всю историю наших отношений нельзя было назвать романом. Скорее, это был каприз. У меня впервые отношения с женщиной складывались без взаимной привязанности. Да и, слава Господу. Если бы мы поженились, оба не были бы счастливы. Ведь очень важно, чтобы тебя понимали. Важно, чтобы возникла дружба. Другое дело мужская дружба, особенно военно-морская дружба на корабле. У меня был друг Георгий Делианиди – грузинский грек. Это был не очень высокий, но по кавказски красивый, человек. Он всегда держал спину прямо. Глаза карие, нос чуть с горбинкой. В глазах всегда читалось достоинство и некоторая весёлость. Усов почему-то не было. Когда мы вместе заступали на дежурство по кораблю, через определенное время в третьем отсеке звонил телефон: «Слушай, дорогой! Приходи, я шашлык пожарил», - говорил Георгий. Он служил старшиной команды электриков, боевой пост в пятом отсеке. А в пятом отсеке был корабельный камбуз.
Слева направо гл. старшина Гена Ерохов; стоит ст. первой статьи Георгий Делианиди; я.
Корабельный камбуз – царство нашего корабельного кока Альфреда Каспаранса. Алику мы благодарны за «Вкусную и здоровую пищу» и вообще он был душой команды.
Это дорогого стоило. Правда, на своё несчастье в команду к Жоре попал дагестанец Иванов – сын директора тюрьмы. Как только голова Иванова поднималась над палубой, когда он вылезал из трюма, звучала команда: «Иванов, в трум! Не все батареи обслужил, масло не везде вытер», - бедный Иванов снова нырял в трюм. Георгий смеялся над нами: «Мужики! Ваши русские девушки ждать вас не будут. Они все такие. Вот у нас на Кавказе моя девушка будет ждать столько, сколько я буду служить». И действительно, нас ни одна не дождалась, и не только девушки, но и жены. Я никого не сужу, просто у нас так сложилось. На четвёртом году Жоре пришло письмо, что его девушка убежала с русским в Краснодар. На Жору было страшно смотреть. Лицо серое, глаза злые. Наконец он обратился к замполиту: «Зам, отпусти меня на десять суток на родину. Я найду их и зарэжу!» Замполит перепугался: «Георгий, ты же у нас главный электрик, перед нами стоят боевые задачи, как без тебя мы будем их выполнять, нет, нельзя тебе уезжать. Наш корабль - боевая единица флота, а ты боевая единица корабля». Георгий весь побагровел: «Ну, тогда жди зам, я тебя зарежу», - сказал он и на этом разговоры об отпуске были закончены. Дагестанец Иванов – худенький, щуплый, но шустрый парень. Чтобы Георгий его не очень гонял, его поставили вестовым в офицерскую кают-компанию. Всё было бы хорошо, но, то ли Иванов высоко подтягивал трусы, то ли это было свойство, присущее его причинному мужскому месту, но это место иногда выглядывало из его трусов. В тропиках, когда на корабле под сорок градусов Цельсия, такой вестовой, несущий тебе обед, картина не из приятных. Как только по «Каштану» объявляли «Команде обедать, офицеры приглашаются к столу» - Иванов исправно нёс еду с камбуза к офицерскому столу. На флоте есть такая традиция: самому уважаемому офицеру в мясных щах подаётся самая большая кость с мясом (мосол). Альфред Каспаранс – корабельный кок - выдал Иванову мосол. «Это старпому», - проинструктировал он вестового. Иванов положил мосол старпому. Когда все поели, Иванов аккуратно спрятал мосол в холодильник, на следующий день разогрел его и снова подал старпому. На третий день картина такая: из кают-компании вылетает Иванов, за ним мосол, за мослом ругательства старпома. У бедняги Иванова в автономке в Средиземном море случился аппендицит. Корабельный доктор Николай Николаевич Король оперировал его в кают-компании, она специально сконструирована на лодках под операционную. Операция длилась больше часа, мы специально лежали на жидком грунте, чтобы не качало. Старпом нервно ходил по коридору вдоль кают-компании и ворчал: «Коля, ты кроме аппендицита отрежь ему половину причинного места». Две недели Иванов пролежал в каюте врача. Каюта врача если нет больных – каюта, а если есть больные - это лазарет. Старпом вызвал меня: «Вольнов, надо сопроводить мою семью из Мурманска сюда в Западную Лицу. Поедете?». «Так точно. Поеду, товарищ капитан второго ранга». Из Западной Лицы в Мурманск ходила «Санта Мария» - не то большой катер, не то малый корабль. Название его было «Кировобад», но кличка «Санта Мария». Он осуществлял хозяйственные нужды, кого привезти с большой земли, кого увезти на большую землю, подкинуть продовольствие на базу или ещё что по хозяйству. В Мурманск дошли хорошо. Я встретил семью старпома. Она состояла из жены, дочки и сына. Кто старше, кто младше не помню. На обратном пути не повезло. Плотный туман, а «Санта Мария» ходила только вдоль берегу. То есть капитан видел берег, хорошо знал его очертания и так по берегу, по берегу и приходил в Западную Лицу. Около двух часов шли в плотном тумане. Наконец вышли в прогалину – просвет в тумане. Вырвавшись в прогалину думали увидеть берег, а увидели норвежские сторожевые пограничные корабли. Это означало, что своих мы уже прошли и проходим нейтральные воды. Быстро повернули обратно. Через час подул ветер, разогнал туман, но стал раскачивать судно. Среди гражданских началась морская болезнь. Я, глядя на них, тоже заразился. Так, помогая жене старпома, успокаивая детей и приглядывая за вещами, я, наконец, добрался до родной Малой Лопатки губы Западная Лица. На пирсе «Санта Марию» уже ждал старпом, естественно волновался, так как мы опоздали на два часа. Машина увезла семью старпома, больше я их не видел. Я уже писал, что Куркин был не стандартным человеком. По торпедной атаке он дублировал на специальной морской логарифмической линейке счётный прибор, который считал вероятность попадания торпеды в цель. Выглядело это так. В центральном посту в своём углу старпом по ходу торпедной атаки колдует над картами и планшетами. Первой из угла летит эта логарифмическая линейка, за ней планшет. За планшетом команда «Торпедные аппараты пли!».
Торпедные аппараты первого отсека. Лодка - музей
И попадали. Надо сказать, что торпеда и торпедная стрельба это дорогое удовольствие. Во-первых, на полигоне устанавливается цель. За целью дежурят торпедоловы. Торпеда, пройдя под целью (так задумано, чтобы не менять каждый раз цель) должна всплыть и обозначить место всплытия осветительной ракетой. Если торпеда не всплыла, то на ней включается шумовой генератор, для обнаружения торпеды акустиками. На очередных стрельбах мы потеряли торпеду. Командир вызывал всех желающих получить десять суток отпуска на родину на мостик. Все во все глаза таращатся на море в надежде увидеть всплывшую торпеду. Акустики прослушивают горизонт. «Товарищ командир! Слышу шум торпеды справа по носу десять», - докладывает акустик. Идём вправо десять. Проходит час. «Товарищ командир! Слышу шум торпеды слева по корме десять». Разворачиваемся, идём слева по корме десять». Через четыре часа поисков на мостик поднимается штурман: «Товарищ командир! Мы четыре часа ходим восьмёркой. Надо разобраться». Разобрались. Акустики слышали шум собственных лодочных холодильников. Через несколько дней сообщение в местной газете: «Эхо войны! Рыбаки «БМРТ -10» поймали в свой трал торпеду. Торпеда не взорвалась. Видимо много времени прошло, много воды утекло». Вообще с торпедами шутки плохи. В восьмом кормовом отсеке запасные торпеды лежат на стеллажах.
Восьмой торпедный отсек. К-77
Как-то старпом как обычно обходил отсеки. Открыв переборочную дверь в восьмой, к своему ужасу он увидел, что матросы на талях перекладывают запасную торпеду. На вопрос старпома: «Вы что делаете?» Он услышал ответ: «Товарищ капитан второго ранга. Да решили устроить еще одно спальное место». В торпедный отсек нельзя заходить со спичками в кармане, не то что, перекладывать торпеды не ходу. Старпом не кричал. Он тихо сказал: «торпеду на место». Как только его команда была выполнена, он подошел к торпеде, проверил крепление по-походному и сказал: «Больше торпеды не трогайте, если хотите вернуться домой». Больше никто торпеды не трогал. Я не знаю, как, но Куркин обладал такой силой убеждения, что порой его взгляда было достаточно, чтобы запомнить всё, что он хотел сказать на всю оставшуюся жизнь. Для выполнения боевой задачи надо загрузить боевые ракеты и торпеды, но прежде, чем грузить надо проверить аппаратуру учебными ракетами. Торпеда, она что. Торпеда и есть торпеда. С ракетой сложнее. Получаем приказ: «Загрузить учебные ракеты на базе в Североморске». Около полусуток перехода и мы в Североморской бухте. Большой залив, по одну сторону залива мирно своей жизнью живёт город, по другую скалистый берег с бетонным причалом длиной в несколько километров. Швартуемся у причала. При ближайшем рассмотрении скалистый берег, сопки – творение рук человеческих. Бетонные сооружения, напоминающие скалистые сопки инкрустированы огромными гранитными валунами, так, что от творений природы и не отличить. Те места, где бетон голый, стыдливо прикрыты камуфляжной сеткой. Поднимаем ракетные контейнера, открываем крышки, устанавливаем погрузочную раму, вообще всё как всегда. Вдруг одна из небольших скал отъезжает и из образовавшегося провала выезжает трейлер с первой ракетой. Офицер сопровождения предъявляет документы нашему командиру БЧ-2. Виктор Павлович просматривает документы, подписывает акт о приёмке ракет сам и у командира лодки. Ракеты погружены. Начинаем проверку приборов. Через несколько часов всё проверено, всё работает. Начинаем разгрузку. Прядок обратный, подъезжает трейлер. Виктор Павлович сдаёт документы. Сопровождающий офицер принимает документы, потом ракету. На третьей ракете загвоздка. Сопровождающий офицер, просмотрев документы, что-то командует водителю трейлера, тот разворачивается и уезжает, офицер тоже ни говоря, ни слова садится в свой УАЗ и уезжает. Стоим час, полтора. Командир пытается выяснить, в чём дело по связи, но никто ничего не знает. Через три часа подъезжает УАЗик с другим офицером с пакетом для командира. Оказывается, одна из четырёх ракет оказалась боевой. Приказ командиру: «Перейти в губу Кислая для сдачи боевой ракеты на базу боевых ракет». Пошли. Встали под разгрузку. Для того, чтобы враг не подглядел нас отгородили плавучим забором. Это сплошной забор из секций высотой метра четыре, на понтонах. Секции соединены цепями. Таскает такой забор специальный буксир. Цирковой аттракцион со специальной занавесью. Стоило головную лодку посылать в поход вокруг Скандинавии, чтобы от своих загораживаться плавучим забором. Только вывели ракету на погрузочную раму и стали поднимать краном, вдруг стоп, мимо бухты идёт гражданский сухогруз. Подождали пока он прошел. Ракету погрузили на трейлер, и он скрылся в расщелине скал. Коль скоро мы заходили в Североморск. Байка про Североморского козла. Никто не знает, как он появился в Североморске. Кто-то говорил, что его привезли, целинники, когда ездили на уборку урожая в Казахстан, кто-то ссылался на матросов с Кавказа. Но на стоянке такси, у городского морвокзала жил горный козёл. Красавец - крутые рога, как две огромные запятые красовались на его гордой голове, стройные ноги, шерсть не длинная, но достаточная, для того, чтобы не мёрзнуть в заполярье. Борода интеллигента, клинышком. Козлик был не серенький, а коричнево-чёрный с белыми пятнами. Таксисты его любили, подкармливали, и козлу жилось не плохо. Всё было бы ничего, но он принимал за партнёра по соревнованию – кто кого забодает, полных женщин, повернувшихся к нему спиной. При виде жертвы он вставал, пятился назад для разбега, вставал в стойку и если жертву не предупреждали, и она не поворачивалась или не отходила, с разбега наносил противнику удар рогами на уровне своей козлиной опущенной головы. Было много жалоб и претензий, но всё как-то обходилось, и козёл жил-поживал. Сколько времени он прожил на стоянке такси, не знаю, но среди таксистов нашелся шутник, а может быть и шутники. Дело в том, что таксисты подрабатывали ещё и носильщиками. Когда приходил пассажирский пароход таксисты бежали к причалу, чтобы поднести вещи клиента до машины. Так вот когда большинство таксистов ушли к причалу, эти шутники поймали козла и запихали его в багажник ближайшей волги. Долго сидеть козлу в багажнике не пришлось. Скоро уже хозяин машины семенил с тяжелыми чемоданами перед дородной дамой – женой какого-то морского начальника. Шофёр подбежал к своей машине сзади, а хозяйка багажа решила проследить, как он положит её чемоданы в багажник. Лихим движением таксист нажал на кнопку запора багажника. Крышка багажника распахнулась и к ужасу дородной дамы, да и шофёра из багажника пружиной вылетел совершенно одуревший от тесноты и темноты горный козёл. Стоянку такси огласил визг ужаса, таксист от неожиданности выронил чемоданы и онемел. Козёл бешено вращая глазами, выстукивая копытами, дробь по асфальту нёсся через город по направлению к ближайшим сопкам. В следующее мгновение дородная дама лежала в обмороке на асфальте. Таксист неистово матерился. Я не знаю судьбы этого козла. Да и события этого я не видел, но слышал и не один раз в разных вариациях.
Авария До Западной Лицы дошли без приключений, а вот дальше случилось вот что. Мы уходили в малое каботажное плавание. Ничего не предвещало беды. На борту был замкомдива капитан первого ранга Пироженко. Он привыкал к экипажу, так как должен был идти с нами в автономку. Он выполнял обязанности «старшего на борту», видимо это было связано с тем, что впервые лодка 651 проекта выполняла задачу боевого дежурства в Средиземном море. Надо пояснить, что на лодках круглосуточная работа происходит в три смены. Каждая смена живёт по своим суткам. Три подъёма, три завтрака, три обеда, три ужина, три кино и так далее. Вахта длится четыре часа. Поэтому три старших офицера – замкомдива, командир и старпом поочерёдно несут в центральном посту командирскую вахту, . Первая смена на вахте, вторая бодрствует на подвахте, третья отдыхает – спит. Отработали положенные задачи. Мне акустики дали послушать звуки, издаваемые касатками. Я заступил на вахту, когда лодка начала всплывать. Стрелки приборов, регистрирующих состояние ракетных контейнеров, покачивались в привычном ритме. Вдруг меня оглушил ревун «Пожар в контейнере». Глаза впились в приборную доску. Стрелка прибора «Уровень воды в контейнере» медленно поползла вверх и стала раскачиваться в такт с кораблём. Мозг быстро соображал: «Вода в контейнере, датчики замкнуло водой, поэтому сработал ревун «Пожар в контейнере». Я включил «Каштан» (радиосвязь по кораблю). «Центральный пост! Докладывает третий отсек - Вода в правом носовом контейнере!». Через несколько секунд в люк приборной палубы спрыгнул замкомдива. Плотный, но не полный капитан первого ранга Пироженко, он был невысокого роста, всегда в хорошем настроении. Я всегда его видел улыбающимся. Его улыбка с прищуром глаз как бы говорила: «Не дрейфь, не то еще было, прорвёмся»
Слева направо: флагманский механик, командир К-85 капитан второго ранга Склянин, зам. комдива капитан первого ранга Пироженко, замполит К-85капитан третьего ранга Татаринцев.
На этот раз на секунду я прочёл растерянность в его глазах. Усы в разные стороны, глаза вопросительно обшаривают приборную доску. Тем временем мы всплыли. Мы с замкомдивом вылезли на мостик. «Поднять переднюю спарку контейнеров», - скомандовал командир. Часть палубы медленно поползла вверх и остановилась, достигнув наклона пятнадцать градусов. «Открыть крышки контейнеров». Поток воды вырвался из-под задней крышки правого контейнера. Счастье, что в контейнере не было ракеты. Счастье то счастье, а беда большая. Опять на завод, на ремонт, какая там автономка. Контейнер опущен, входим в базу. Настроение хуже некуда. После швартовки общее построение. На борт поднимается комдив контр-адмирал Егоров. Ну, сейчас будет разнос! «Равняйсь! Смирно! Товарищ адмирал». Егоров дорапортовать не дал. «Вольно. Будете и дальше так ходить в море. Утоните к такой то матери», - произнёс он, повернулся и ушел с корабля. Эта краткая речь достала каждого до печёнок. Когда построение было распущено, Я подошел к командиру: «Товарищ командир не надо в док, мы сами приведём в боевую готовность контейнер». «Ну – ну, давайте». Только сейчас через сорок лет, когда я пишу эти строки, я понимаю степень его ответственности и смелости принять такое решение. Степень доверия и веры в нас. Склянин был командир с большой буквы. Что же случилось? Молодой матрос Гришка, как член команды старта, осматривал контейнера перед выходом в море. Контейнер представляет из себя цилиндр из тридцати пяти миллиметровой стали два метра в диаметре и пятнадцать метров длинной. Торцы цилиндра закрываются герметично крышками. Внутри по краям цилиндра направляющие рельсы, по которым в контейнер опускается ракета. На передней крышке антенна с волноводами - для проверки ракеты, система взаимодействует с приёмо-передающими устройствами ракеты. Контейнер обшит листами нержавеющей стали и связан с прочным корпусом корабля системой вентиляции. Примерно в середине контейнера находится бортразъём, соединяющий электронные узлы ракеты с корабельной аппаратурой. Бортразъем в момент старта расстыковывается гидравликой, а если не расстыковался, есть нож, который при вылете ракеты из контейнера обрежет кабель. Всё продумано до мелочей. Бортразъём находится под маленьким люком, соединяющим контейнер с внешним миром. Гриша захлопнул этот люк, а кремальеру не затянул. Получилось, что при погружении люк прижало к корпусу и чем глубже мы погружались, тем сильнее люк прижимало к корпусу. Во время нахождения под водой в лодке всегда возникает избыточное давление. При всплытии командир отдраивал верхний рубочный люк. Чтобы избыточное давление воздуха, накопившееся в лодке, не распахнуло его, на люке имеется защелка, позволяющая приоткрыть люк для стравливания давления, кроме того если давление сильно избыточно, на крышке люка есть клапан уравнивания давления Старые подводники рассказывали, что в старых лодках в небльших объёмах давление накапливалось давльно быстро. При всплытии, когда командир открывал люк боевой рубки, сигнальщик, идущий по вертикальному трапу за ним, держал его за ноги, чтобы обоих не выбросило из лодки избыточным давлением. При всплытии избыточное давление открыло люк бортразъема, и вода попала в контейнер.
На переднем плане виден красный люк бортразъёма, который прижал, но не задраил матрос Гриша.
Решено было так. Пока идёт ремонт контейнера, я там живу. Я оборудовал в контейнере матрас с подушкой и одеялом, ребята приносили мне завтрак, обед и ужин. Трудоёмкие работы выполняли всей командой. Первое, что сделали, сняли обшивку из листов нержавеющей стали. Несколько сотен болтов. Я чётко отмечал, где и как крепился каждый лист. Контейнер изнутри был вымыт, отдраен, вытерт и покрашен. Затем листы нержавейки поставили на место. Разобрали волноводную систему передней крышки контейнера. Промыли волноводы спиртом и протёрли белой бязью. Двигатель привода антенны смазали, слава Господу, он от солёной воды не пострадал. С бортразъёмом пришлось повозиться. Я опустил бортразъём в дистиллированную воду, через несколько часов вынул, высушил феном. Через некоторое время мегомметр показывает короткое замыкание между контактами. Соль - отсорбирует на себя воду. Надо разбирать бортразъём. В нём триста шестьдесят контактов. Пришлось взять триста шестьдесят иголок, привязать триста шестьдесят ниток. Ведь нельзя перепутать гнезда, в которые входят контакты. Вся эта разобранная конструкция была отмочена в дистиллированной воде, потом в спирте, высушена феном и собрана. Три недели я жил в контейнере. Даже на переходах я оставался в контейнере. Было конечно страшновато. Вдруг отключат свет, или перекроют вентиляцию. Когда контейнер поднят, крышки открыты, есть связь с миром и не страшно, но другое дело, когда ты герметично закрыт в контейнере, ведь что случись, не докричишься, не достучишься. Бортовые испытания с учебной ракетой показали, что всё работает, да по-другому и быть не должно. За эту работу я получил дополнительно десять суток к отпуску.
