Как правило, советское стратегическое мышление 1950-х годов характеризуется крайне абстрактными формулировками, и одними из важнейших являются определения "ход" и "исход" войны. Четверть века назад полковник Пяткин написал: "Понимать закономерный характер войны – это, прежде всего, понимать, как начинается война, какова ее природа, и каковы определяющие факторы ее хода и исхода". И мы действительно увидим, что то, как изменяется эта формула и является сдвигами в советской военной доктрине.
Декларируемая доктрина любой страны обычно подчеркивает свои преимущества и принижает оные у возможного противника. Как известно, в конце 40-х – начале 50-х годов СССР преуменьшал важность ядерного оружия, то есть на течение и исход войны влияли только "постоянно действующие факторы". Несомненно, советская стратегия предполагала оккупацию Западной Европы без серьезного сопротивления; США бы отреагировали атакой на советские города, но такая атака не нанесла бы недопустимого урона, не прекратила советскую оккупацию и ни в коем случае не определила бы исход войны. Сценарий СССР отражал асимметрию возможностей, но не разницу идеологий: с одной стороны, превосходство русских в неядерном вооружении, с другой – ядерная монополия Америки в условиях нехватки боеголовок.
Смена стратегического курса Советов началась в 1953-1954 годах, и можно предположить, что зависела она не столько от смерти Сталина и пересмотра идеологии, сколько от появления у обеих сторон новых возможностей. США стремительно расширяли запасы ядерного оружия и совершенствовали системы доставки, одновременно с этим отказываясь от появившихся в ходе Корейской войны планов усилить неядерный потенциал Запада. По мнению Даллеса, ядерная война была неизбежна, поскольку сила ядерной мощи проявляется в эскалации, а слабость – в ответе обычными вооружениями. Русские в свою очередь демонстрировали отказ от неядерных средств ведения войны в пользу ядерных. Таким образом, американская монополия на ЯО перестала существовать, а обычные вооружения постепенно уступали место доселе не виданным потенциалам. В середине и конце 1950-х годов Советы заявляли только о "возможности" применения ядерного оружия в будущей войне; однако случись эта война, речь пошла бы не о тактических операциях, а о "неизбежном" тотальном противостоянии. Таким образом, терминология СССР того времени была таковой: наша сила – в неядерном оружии, в контексте же атомной войны – в стратегическом ядерном оружии, а не в тактическом. Как отмечал генерал-майор Покровский, "ядерное и термоядерное оружие на настоящем этапе развития является только дополнительным средством к огневой мощи традиционных вооружений". Нанесение ядерных ударов в глубине территории противника могло оказать только "значительное" влияние на "ход" вооруженного конфликта; оно не оказало бы существенного и тем более решающего влияния на ход войны и, очевидно, незначительно бы повлияли на ее исход. Решающая же роль отводилась Сухопутным войскам. Вероятно, из-за невозможности нанести значительный урон тылу противника, война неизбежно приобрела бы затяжной характер и состояла бы из серии кампаний.
Ввиду растущей значимости ядерного оружия Москва больше не могла игнорировать фактор внезапности в войне. Хотя и объявлялось, что постоянно действующие факторы "всегда определяли и будут определять ход и исход войн", кратковременный фактор внезапности все же мог оказать некоторое "влияние" на ход и исход войны, пусть и не решающее. Чтобы нейтрализовать эффект внезапности, СССР не мог полагаться на встречный удар (пуск по сигналу предупреждения), а тем более на ответный удар. Москва понимала, что из-за уязвимости и низкой скорости ответной реакции советских ракетных комплексов необходима возможность нанести превентивный удар, упреждающий агрессивные намерения Запада. Возможно, именно эта необходимость занять место инициатора тотальной ядерной войны и определила отказ русских от тезиса Маленкова, согласно которому ядерная война означала бы гибель мировой цивилизации и подразумевала взаимное гарантированное уничтожение. Довольно удобно выдавать нанесение неприемлемого ущерба за ответную меру, поскольку возмездие не требует никаких затрат. Если же страна, перехватив инициативу, не наносит обезоруживающий удар – а у русских в этом плане никаких иллюзий не было – бессмысленно заявлять, что подобное самоубийство чем-либо оправдывается. На решение и способность нанести упреждающий удар не будет влиять та цена, которую заплатят обе стороны; такие действия будут оправданы лишь такими односторонними выгодами как победа в войне, свержение капитализма, триумф социализма и светлое будущее человечества.
Советская стратегия первых пятнадцати послевоенных лет очень поучительна. Во-первых, следует отдать дань уважения некоторым положениям советской доктрины как свидетельству намерений долгосрочного стратегического развития. Как неоднократно заявляли русские, военная доктрина принимает во внимание только "настоящее" (с перспективой до двух лет) и "ближайшее будущее" (с трех-пятилетней перспективой). Хотя Сталин категорически отрицал влияние ядерного оружия на ход и исход войны, его заявления оперировали строго доктриной и не выходили за рамки техники, задач и программы подготовки армии текущей пятилетки. Последующие же события показали, что сталинская стратегия развития, предположительно, оформленная в десяти- и даже двадцатилетних планах, содержала в себе тщательную оценку роли ядерного оружия и средств доставки. Нам было бы полезно вспомнить этот урок, когда в 1960-х годах мы имели дело с такими же категоричными заявлениями о тотальной ядерной войне как единственном возможном сценарии коалиционного конфликта.
Важное
