Когда-то в нашей деревушке, как говорят, было домов шестьдесят, и в те времена она была видным по северным местам поселением. Сейчас осталось всего одиннадцать домов, остальные бесследно исчезли. Я не восстанавливал пока в деталях эту грустную часть здешней истории, а потому и не берусь утверждать, куда именно делись пять десятков крестьянских домов с сараями и хлевами, — то ли их куда увезли, то ли они сгорели в топившихся по соседству печах. Дело сейчас не в этом. Прежней деревни давно нет, и теперь поселение больше походит не на деревню, а на луг, по которому редко, как прошлогодние стога, расставлены дома. А в начале лена, когда на богатой весенней влаге под наступившим теплом тянется и густеет на глазах молодая трава, наша деревушка действительно превращается в луг: среди высоченной травы чуть ли не каждый день снова прокладываются узкие стежки-дорожки. Так что наш сенокос начинается прежде всего с необходимости окосить дома.
О сенокосе узнаю я по голосу косы, что пошла гулять по зеленому простору, "Вжик-вжик, вжик-вжик" — вдруг послышится за окном. Еще седая мгла росной белой ночи, еще розовые полосы зари у горизонта, откуда скоро должен показаться горящий край солнца, но уже кто-то не выдержал, не дождался начала утра и вошел в траву с косой в руках... «Вжик-вжик, вжик-вжик» — знакомо, привычно и спокойно от незабытого людьми труда... А часам к девяти деревню нельзя узнать — уже не пугливые стежки-дорожки, а открытый простор ведет тебя от дома к воде и к соседям. Косы отправляются на отдых до следующего погожего утра или до вечера, а покосом к полудню завладевают грабли.
Покос сегодня начали умно, правильно, определив еще со вчерашнего вечера по облакам, по ветру, по воде озера, по птицам и скотине, что дождя не будет. И теперь жаркое солнце северного лета сушит скошенную утром траву чуть ли не на глазах. К полудню верхний слой уже подвялен и граблям есть работа. Если жара и вправду простоит весь день, то там, где трава была не такси густой, можно сложить и первые копешки. И тогда будет сено, высушенное за один день, не сено, а чай, как говаривали старики, — душистое, зеленое, самое лучшее.
Конечно, ровная ведренная погода с богатыми ночными росами для косы и жарким солнцем для граблей не всегда выпадает во время покоса, нередко его приходится начинать чуть ли не под дождь, надеясь лишь на короткий прогал в дождевых облаках. Тогда работа усложняется и покос может затянуться на недели. Но и тут у крестьянина выработана своя технология, которая позволяет ему заготовлять сено при любой погоде...
Эта нехитрая технология прежде всего в том, что во время сенокоса крестьянин постоянно находится при сене. Предсказывалась какой-то народной приметой ясная погода до полудня, с первым утренним светом люди брались за косы. Но косили на этот раз немного, чтобы накошенное до возможного дождя подвялить на ветерке или на солнце. Если же день обещал быть ведренным до вечерней зари, косили в полную силу.
При сене оставались колхозные бригады и в ненастные, дождливые дни, мокли в шалашах, ели холодную пищу, но порно ждали «оконца» для продолжения работы.
Да, то был труд напряженный, требующий всех твоих сил, но труд яркий, удовлетворяющий душу, потому что он всегда завершался удачей. А какие праздники устраивали по деревням, когда заканчивался сенокос и бригады возвращались с лугов! Я и сейчас помню это радостное шествие, помню свои конные грабли, которые мне впервые доверили после третьего или четвертого класса.
По всем правилам вершится покос в нашей лесной деревушке, Хотя сено, собранное и сложенное нами в стога, нам самим не нужно — у меня нет скотины, нет скотины и у тети Кати, и у Веры Тимофеевны, нет скотины и у бабы Лизы, и у Виктора Ильича, бывшего сельского учителя, что живет теперь в теплом Крыму, но исправно приезжает на лето сюда, в северную деревушку, и одним из первых берется за косу. Сено мы сдаем в совхоз, его с удовольствием принимают и платят очень приличные деньги, что-то около семидесяти рублей за тонну. Все мы уже не крестьяне, но я заверяю вас, что мы работаем на покосе так, как работали бы на себя, для своей коровы.
Радость встречи с крестьянским трудом-старанием всегда трогает меня, запоминается надолго во всех своих мелочах и деталях...
Но прежняя технология заготовки сена, в основе которой лежало «все время быть на покосе при сене», увы, к сожалению, почти повсеместно забыта,
Косят сено теперь зачастую не по утренним росам. Автобус привозит трактористов на покос в лучшем случае уже тогда, когда мы, накосившись, заканчиваем утреннее чаепитие, а траве давно положено сохнуть. Валит быстрая машина траву всю рабочую смену — до вечера: как будто она и без солнца высохнет. Сено тоже сгребают машиной, порой без оглядки на погоду. Все, что есть, — в скирду.
И я не впервые с болью замечаю, что и на сей раз сено, убранное механизированной бригадой, низкого качества... В подтверждение цитирую научный труд «Кормление сельскохозяйственных животных»:
«При неблагоприятной дождливой погоде из скошенных растений вымываются растворимые питательные вещества — углеводы, белки, витамины и минеральные соли, а кроме того, масса увлажняется, в ней усиливаются ферментативные процессы и возрастают потери питательных веществ. Особенно велики потери каротина, которые параллельны исчезновению зеленого цвета сена. Поэтому необходимо, во-первых, сушку травы проводить возможно быстрее, чтобы уменьшить потери голодного обмена и распада после отмирания клеток, во-вторых, обеспечить одновременное отмирание и высушивание как листьев, так и стеблей растений и, в-третьих, предупредить вымывание питательных веществ осадками...
При хорошей погоде и сушке травы на земле потери полезных питательных веществ за счет расщепления и механических потерь (обламывания) доходят до 30%, при дождливой погоде они возрастают до 50% и более. При сушке травы на приспособлениях — вешалах, изгородях, пирамидах — в хорошую погоду удавалось потери снизить до 10% и менее. Все потери указаны по отношению к содержанию полезных питательных веществ в траве»,
Любая работа должна начинаться с желания выполнять ее хорошо. А что касается покоса, то тут, простите, не могу придумать ничего нового и повторяю еще раз старое крестьянское правило: люди должны все время находиться при сене, чтобы зимой иметь в изобилии молоко и мясо,
А сена только вокруг нашей лесной деревушки хватило бы не на одно совхозное стадо, если, конечно, приложить старательные руки.,.
Осенние холодные дожди моют черные скирды... Скирды черны не только снаружи от сентябрьских дождей, но и изнутри. Негодное сено списывается на непогоду, которая якобы помешала сенокосу. Я слышу об этом уже который год, И в моей памяти встает окская пойма послевоенного времени — обширные заливные луга около Белоомута. Первый укос с них шел общественному стаду, а для своих коровенок колхознику разрешалось косить только отаву. Да и то из расчета девять стогов колхозу и только десятый — себе. Да еще сделайте поправку, что десять стогов с отазы — это не десять стогов июльского сена: отава поднимается по лугам к сентябрю, когда дождит куда чаще, чем в июльские дни, да и сами дни в сентябре куда холодней. И даже в такую, совсем неподходящую для сенокоса погоду, когда утренняя роса перемежается с ночным инеем, люди умудрялись заготавливать сено и на свою корову, и на девять колхозных...
Черные скирды. Сейчас уже, к сожалению, ничего не исправишь, не вернешь упущенного. Хочется верить, что вот на будущий год.,,
2. СУЩИК
«...В России в большом ходу и имеет весьма важное значение сушение разной мелкой, рыбы в особо устраиваемых печах, Этот промысел, известный под именем «сущикового», особенно распространен в приозерных губерниях (Олонецкой, Псковской Новгородской), где по большим и малым озерам ловится громадное количество снетка, ерша, окуня («остряченок»), плотицы идущих в общей своей массе на «сущъ», являющийся по доступности цены почти исключительно окивотной пищей для простого народа. Поэтому такой промысел и имеет такое важное значение. Сушение этой мелочи производится прямо на поду жарко натопленной, несколько видоизмененной русской печи. Для умелого сушения надо иметь большой навык, чтобы не сжечь рыбы и не вынуть ея из печи сырою. Сушеная мелкая рыба идет преимущественно для приготовления рыбной ухи, отличающейся превосходными вкусовыми и питательными качествами».
Полная Энциклопедия русского сельской хозяйства.
1901 год. С.-Петербург.
Вам приходилось когда-нибудь отведать суп со снетками? Мелкая сухая рыбешка, доставленная вам на стол с какого-нибуд Викшозера. Красивыми снежными дольками нарезан картофель. Можно добавить и лук, и перец, и лавровый лист. Вот мелкая медленная закипь появляется по стенкам кастрюли, пузырьки чаще, больше, потом полчаса кипения, и по тарелкам разливается темно-янтарная жидкость, а во рту приятно, с мягким, неслышным хрустом рассыпается то, что совсем недавно называлось сухим снетком,
Суп из сухой плотвы готовится по такому же рецепту. Вкус бульона и рыбы повторяет собой вкус супа из снетка, но блюдо, приготовленное из сухой плотвы, ярче цветом и запахом. Суп из сухого окуня слаще и крепче. Оставленный в кастрюле не очень близко от печи, он застывает к утру и употребляется уже в холодном виде. Суп из сухих щучьих голов застывает в бледно-желтое заливное, и такое заливное аппетитно даже после классических рыбных блюд...
О сущике я не знал ничего до 1965 года. В тот год я поехал на Север за своим собственным, по выражению М. М. Пришвина, «волшебным колобком». Мой «колобок» и привел меня в лесную деревушку,
Пожалуй, тогда я перепробовал все возможные здесь виды работ и остановился на рыбной ловле.
Основной базой для развития рыбного промысла на внутренних водоемах нашей I Северо-Западной зоны являются большие и малые озера. Причем в одной только Карелии насчитывается 61 100 таких водоемов, общая площадь их более 4,2 миллиона гектаров («Рыбоводство на малых озерах Карелии». Петрозаводск. 1969 г.).
В аналогичной работе, изданной спустя десять лет, в подтверждение исключительной озерности Карелии находим: «Всего вода занимает 18% общей площади Карелии; даже в таких водных странах, как Финляндия, Швеция и Канада, водная поверхность не превышает 12% их территории» («Рыбохозяйственное освоение внутренних водоемов Карелии». Петрозаводске 1979 г.),
Правда, не все озера одинаково богаты рыбой. Есть и так называемые «мало-кормные», где без ущерба для водоема можно ежегодно отлавливать лишь пять килограммов рыбы с гектара. Озера побогаче на рыбу именуются «среднекормныки», Рыбопродуктивность их повыше — здесь ежегодно можно отлавливать до пятнадцати килограммов рыбы с гектара. А «высококормные» дают и того больше. Сколько именно в Карелии «малокорммых» «высококормных» озер, не знаю: таких данных нигде не нашел. Поэтому позволю себе некоторую вольность и предположу, что все озера являются малокормными, то есть рыбопродуктивность их не превышает пяти килограммов с гектара. Тогда, умножив показатель рыбопродуктивности на общую площадь, получим цифру, характеризующую возможную ежегодную добычу рыбы на больших и малых озерах Карельской АССР, — 210 тысяч центнеров. Много это или мало?
Снова обратимся к коллективному труду «Рыбохозяйственное освоение внутренних водоемов Карелии»:
«Многолетние комплексные исследования, проведенные коллективом Севрыб-НИИ проекта, показали, что, при условии строжайшего выполнения рекомендаций науки и осуществления капитального строительства рыбоводных хозяйств качественно и в точно установленные сроки, уже к 1990 году во внутренних водоемах Карелии ежегодно можно получать до 190 тыс. ц рыбы, а к 2000 году эта величина может возрасти до 330 тыс. ц».
Ну а чем радуют нас сейчас рыбодобытчики республики?
«В пяти наиболее крупных озерах (Онежском, Ладожском, Водлозере, Выг-озере, Сямозере) общей площадью 1,6 млн. га в 1976—1977 годах было выловлено 23,8 тыс. ц рыбы, т. е. 79,3% от общего вылова», ч.
Исходя из этих данных, несложно подсчитать и общую цифру добычи рыбы на внутренних водоемах Карельской АССР — она составит всего около 30 тысяч центнеров.
Сравните эту цифру (30 тыс. ц) с нашей расчетной (210 тыс, центнеров) и с цифрой, намеченной наукой на 2000 год (330 тыс. ц)... Не правда ли, пропасть слишком велика? Она может стать и еще больше, если в расчет, проводимый нами, ввести небольшую поправку и ориентироваться не на пять, а на десять килограммов с гектара. Тогда возможный годовой улов составит уже 420 тысяч центнеров рыбы.
Но, может быть, все это розовые мечты? Фантазия? Желаемое вместо действительного?..
Цифра в 163,5 тысячи центнеров рыбы в год (улов 1913 года) близка к нашей —: 210 тысяч. Но хотелось бы обратить внимание сейчас на другую цифру — на величину рыбопромысловой продуктивности малых озер на 1913 год — 18 килограммов с гектара. Сегодняшний показатель рыбопродуктивности озер Карелии, на которых ведется промысел, куда ниже.
Что же привело к этому?
Каждый водный организм требует для своего нормального существования вполне определенных условий. Если карася-недомерка устроит даже грязный прудишко, то сиг селится только в чистых водах, А мы знаем достаточно примеров, когда бытовые и промышленные сливы отравляют водоемы. Не без оснований, в частности, в свое время обвиняли гидростроителей и Кондопожский ЦБК в гибели сига в Кондопожской губе Онежского озера и в реке Суне.
Дожди и весенние воды несут значительную часть минеральных удобрений, предназначенных для зерновых, овощных и кормовых культур, в реки и озера. Получив нежданную подкормку, как на дрожжах разрастаются подводные джунгли, и вчера еще чистые водоемы на глазах превращаются в болота.
Не всегда оправданно вмешиваются в жизнь озер мелиораторы.
Все чаще защитники природы бьют тревогу по поводу вреда нашим рекам и озерам от моторных лодок и катеров, находящихся в частном пользовании. Ежесуточно водоемы республики получают около десяти тысяч литров отработанных отходов: в Карелии более 25 тысяч единиц маломерного флота, снабженного подвесными и стационарными моторами.
Но только ли загрязнение озер привело к снижению улова рыбы?
«Несмотря на обилие в республике озёр, регулярный промысел рыбы ведется всего лишь на 60—80 водоемах. Наиболее интенсивно облавливаются Онежское (45,5% общего вылова рыбы) и Ладожское (20,2%) озера, а также Топозеро-Пяозеро (12,3%) и Сямозеро (5,3%)... Остальные из названных 60—80 водоемов облавливаются путем выездов рыболовецких бригад на короткие периоды сезонного лова. Многие большие озера (площадью более 50 кв. км): Энгозеро, Каменное, Ондозеро, Нюкозеро, Лексозеро, Ровкульское, Елмозеро, Сундозеро, Гимольское, Шотозеро и др. — промыслом до сих пор не освоены. Более мелкие озера (площадью 10—15 кв. км) и реки рыбной промышленностью республики совершенно не используются» («Рыбохозяйственное освоение внутренних водоемов Карелии»).
Итак, в основном на пять самых больших озер возложена сегодня суровая обязанность выполнять план по рыбодобыче, установленный для всей автономной республики, Но как раз большие озера — судоходны, имеют по берегам промышленные предприятия и испытывают на себе в значительной степени то отрицательное воздействие деятельности человека, о котором уже говорилось. И коммунальные, и промышленные стоки, и минеральные удобрения с полей, и маломерный флот, и флот класса «река — море» — все это не может не привести к таким изменениям среды обитания водных организмов, которые не лучшим образом сказываются на рыбных запасах. Видимо, так прежде всего и следует ответить на вопрос: почему же резко снизилась рыбопродуктивность озер, где ведется промысел, почему же вместо 18 килограммов с гектара ныне мы еле-еле набираем четыре, и то при условии, что 2,6 килограмма приходится на долю рыболовов-любителей, то есть всего 1,4 килограмма с гектара дает рыбная промышленность республики?
Когда рыбопродуктивность карельских озер оценивалась на круг достаточно высоко, промысел велся не на 60—80, а на тысячах озер... Так, на территории нынешнего Пудожского района систематический лов рыбы в 1913 году проводился на пяти из каждых шести учтенных озер, А учтено на это время здесь было 271 озеро. В бывшем Олонецком уезде учтено 457 озер. Лов рыбы не производился только на одном. В Петрозаводском уезде учтено 435 озер. Лов рыбы не производился из восьми...
Вот так со всех озер и собирался по-немногу «урожай»...
Немалый урон промыслу рыбы на малых водоемах Северо-Запада был нанесен во время концентрации сельскохозяйственного производства в 60-х годах. Лесные деревушки, в массе своей собиравшиеся по берегам малых и больших северных озер, однажды перестали существовать — люди переселились на центральные усадьбы, поближе к проезжим дорогам и подальше от воды и леса.
Я был свидетелем этих не очень веселых событий. Бродил тогда по берегам оставленных людьми озер, навещал брошенные избушки, ремонтировал, так, на всякий случай, оставшиеся без хозяев лодки и с горечью осознавал, что сущиковый промысел, дававший местному населению из года в год в достатке здоровый, привычный продукт питания, перестал существовать.
В то время я был, пожалуй, единственным и последним в округе рыбаком-заготовителем, поставлявшим легендарный сущик, живя в лесу, в брошенной деревушке, оказавшейся вдруг в двадцати пяти километрах от ближайшего поселения.
Рыболовство в 60-е годы переместилось на несколько больших озер, где богато оснащенные многочисленные рыбацкие артели, погрузившись на сейнеры, которым под силу противостоять любой морской волне, принялись тралить и цедить воды Онежского и Ладожского озер, стремясь во что бы то ни стало выполнить спускаемый на республику план добычи рыбы.
Положение с рыбными запасами на тех нескольких озерах, где из года в год ведется интенсивный промысел, именуется ныне, мягко говоря, «напряженным».
«Анализ имеющихся статистических данных показывает, что в течение несколько десятилетий в промысле рыбы на внутренних водоемах Карелии произошли серьезные, к сожалению, не всегда положительные количественные и качественные! изменения. Учтенный вылов рыбы сократился, причем снижение уловов произошло в большинстве промысловых водоемов и практически по всем видам рыб. Если общий учтенный вылов рыбы в 1976—77 годах по сравнению с 1951—55г. годами сократился на 30,3%, то улов лососевых видов рыб сократился почти I 5 раз, сиговых на 32,8%, крупного частика более чем вдвое» («Рыбохозяйственное освоение внутренних водоемов Карелии»)
Большие озера «заболели», и эту «болезнь, к сожалению, нельзя тут же победить ни самыми лучшими рецептами, составленными с учетом новейших достижений рыбохозяйственной науки и практики, ни хирургическими методами. Чтобы восстановить былую славу водоемов, требуется дорогостоящая система мероприятий. Для небольшого сельского пруда он выглядела бы примерно так: пруд над почистить, зарыбить вновь и установил строгий контроль за поведением людей на берегу. В нашем случае речь идет на о прудишке, разместившемся посреди деревни, а об озерах-гигантах, общая площадь которых оценивается а 1,6 миллионов гектаров, Но ведь имеются и озера поменьше, на них в последние годы не велся рыбный промысел. Суммарная площадь малых водоемов Карелии не так уж и мала — 2,6 миллиона гектаров. Могут ли они выручить нас уже завтра?
Вероятно, при разумном хозяйствовании могут. Но кто и как возьмется за это дело? Рыбацкие бригады, где-то там промышляющие рыбу покрупней, а следовательно, и подороже, наш мелкий, дешевый сущик никак не привлечет. Да и боюсь я, что они, подстегиваемые планом, не остановятся на частичном отлове плотвичек и окуньков и если уж начнут промысел, то завершат его по тотальному плану. Благо таковой карельскими учеными разработан:
«Разработанный ГосНИОРХ тотальный метод облова озер также позволяет в несколько раз увеличить производительность труда. Он заключается в том, что тщательно подготовленное озеро по береговой линии обволакивается специально созданным крупногабаритным неводом. Вылавливается практически вся рыба, находящаяся в водоеме».
Так кто же тогда поможет нашей воде, кто, не торопясь, с заботой и ответственностью возьмется здесь за снасти, чтобы сократить численность так называемой «сорной рыбы», и не просто сократить, выловить, но еще и доставить ее желающим в качестве прекрасного пищевого продукта?
Увы, нет сегодня на берегу моего озера прежних старательных, неторопливых рыбаков — покоятся они на кладбище и уже никогда больше не отведут от берега свои аккуратные лодки-кижанки. Нет им и смены, постоянно живущей на берегу Пелусозера (да и других похожих озер) — оно обживается дачниками, отпускниками, школьниками в дни каникул... И все-таки я настойчиво собираю единомышленников, которые взялись бы за приготовление сущика.
Добровольцы есть, и неводок справим в два счета. И мотоцикл имеется, чтобы сразу же вывезти свежую рыбу. И ее обязательно разберут в поселке лесорубов или на центральной усадьбе совхоза. Ну а что не свезем на мотоцикле, то в печь, на суше! Словом, все у нас, как скажут в таком случае, на мази: и производственная база, и орудия труда, и рынок сбыта, и рабочие руки, не оторванные от основного общественно полезного труда, — ведь ловить рыбу мы будем после работы, вечерами или в зыходные дни...
Вот и глядим мы на притихшую перед близким вечером воду Пелусозера, любуемся лесными островами и берегами нашего водоема, потягиваем на удочку худосочных плотвичек и маломерных окуньков и вспоминаем, что когда-то сущиком можно было в достатке запастись на зиму, а теперь его днем с огнем не сыщешь. Нет-нет да и скажет кто-нибудь в сердцах: «Брось ты этот сущик — не нужен он никому, кроме тебя!».
Не верю! Честное слово, не верю в ненужность умно и честно добытого продукта, высококалорийного, идущего для приготовления рыбной ухи, отличающейся превосходными вкусовыми и питательными качествами.