Важное
Испытания МРК "Буря" вышли на финишную прямую
Новая "литейка" 
|
Капитан 1 ранга Феодосия в сентябрьские дни напоминает опустевший к вечеру базар.
Набережная, по которой можно спокойно прогуляться и никого случайно не толкнуть, посидеть на берегу моря, любуясь купающимся солнцем, подурачиться с обезумевшим от счастья щенком, который так рад спасать тебя во время купанья. Этот отпуск мы ждали давно и планировали каждый день, мечтая поваляться на горячем песке и вдоволь накупаться, побродить по горам, а, главное - санаторий. Вещи были собраны, билеты куплены, со школой дочери утрясены все формальности. Стол был накрыт, и мы под тихий шелест южного ветра, лениво вползающего в открытое окно, допивали бутылку шампанского. Звонок в дверь не предвещал ничего хорошего в столь поздний час. Жена, посмотрев на меня, хмыкнула: "Только одно спасёт наш отпуск - ты в дрибодан пьян и куда ушёл, не знаю". В её голосе была бесконечность усталости. Помощник дежурного по части был короток: "Вам приказано явиться в часть". Начальник отдела, увидев меня, явно обрадовался: "Честно сказать, думал, что не найдём, что уже уехал". "Завтра должен был, путёвка в санаторий с завтрашнего дня. Вещи собраны, билеты куплены". "Ну, ничего, на денёк задержишься, а мы к отпуску тебе ещё прибавим денька три. Дело вот в чём. Осипов приболел, принёс справку и на выход в море идти не может. Так что тебе придётся. Ракета погружена, инструктажи проведены. И ещё - Люльев сам пойдёт на корабле управления. После предстартового инструктажа звонил по ВЧ (правительственная связь) министру обороны и докладывал о готовности к пуску, так что, сам понимаешь, любой наш промах и ..." Лев Вениаминович Люльев, генеральный конструктор Свердловского КБ и легендарного завода Калинина, был для нас исторической и мифической личностью. И дело было даже не в том, что он имел все мыслимые и немыслимые ордена и звания, что не один раз входил в кабинет Сталина со своим мнением и выходил из кабинета с ним же, сумев убедить самого неубеждаемого правителя. Лев Вениаминович наряду со своей энциклопедической гениальностью обладал даром провидческим. Я не один раз видел это чудо, тогда не понимая того, что происходило на самом деле. Однажды после череды неудач, бесконечного количества наземных испытаний и проверок старт ракеты прошёл неудачно. Лев пришел в цех, где на стеллаже, обвешанная гирляндами проводов, лежала ракета. Почти всё конструкторское бюро толкалось рядом, бездна рулонов с информацией и никакого ответа - почему она валится на границе пересечения сред? Попросив всех сделать минут на 30 перерыв и покинуть цех, Лев сел на стул и стал разглядывать эту изящную, вылизанную сотнями испытаний ракету. Встал, медленно приложив руку к корпусу, прошёл вдоль, вернулся, увидев на хвостовом оперении нанесённую кем-то мордочку льва из детского мультика - хмыкнул. Сел. Я смотрел на всё это таинство и не понимал, что сейчас перед моими глазами совершается чудо - Лев общался с своим творением. Повернувшись ко мне, попросил: "Михаил Михайлович, позови, пожалуйста, Степаныча". Степаныч, старый слесарь, которому в КБ доверяли самые ювелирные работы, словно зная, что он потребуется генеральному, стоял за дверью и ждал. "Николай Степаныч, мне необходимо, чтобы в рулях были сделаны два пропила. Это даст кавитации снизить скоростной напор, а мы получим дополнительную остойчивость. В последующем мы изменим профиль руля, а пока для пуска будет достаточно". После этой доработки ракеты летали безукоризненно. Комплекс, который сейчас проходил испытания, разрабатывался КБ в ответ на создание американцами крылатой ракеты "Томагавк". По своим тактико-техническим характеристикам он значительно превосходил американский по всем показателям, особенно в точности наведения, скорости, дальности и возможностью преодоления максимального противодействия. Низкая высота полёта над поверхностью воды и суши, избирательность наведения и защищённость головки наведения от всех видов помех делали ракету настоящей трагедией для американцев. Более пристального внимания со стороны их разведок к проведению испытаний мы не знали. Пентагон скорректировал полёты разведывательных спутников, которые стали постоянно висеть над нашими головами, следя за всеми нашими действиями, а американские корабли всё чаще и чаще стали заходить в акваторию пусков, срывая все запланированные работы. Меры противодействия носили очень дорогостоящий характер, задействованы были такие силы и средства, каких мы никогда не знали - авиация, корабли, спутники, наземные посты, дезинформация - ошибка в подготовке и проведении пуска стоила любому из нас должности и как минимум звания. В 23.00 я был на пирсе. Яркие, знойные ночные звёзды южного неба, палуба лодки, мерно покачивающаяся на лёгкой зыби. Приняв доклад старшего от промышленников о готовности к выходу, я спустился вниз в каюту командира. "А мне сказали, что Осипов пойдёт командиром стартового расчёта, ты вроде уже в отпуске и не твоё дело - по отсекам штаны пачкать" - командир знал, что я стал руководителем испытаний комплекса и в мои обязанности не входило руководство пуска. "Приболел Осипов, так что отпуск мой накрылся медным тазиком и поздравлениями жены. Готов к выходу?" "Вроде всё в норме". "Тогда пошли "добро" на выход просить!" В 23.30 лодка, пыхтя дизелями, отвалила от пирса. До точки погружения было 5 часов хода. Через три часа меня разбудил вахтенный: "Товарищ капитан 2 ранга, стартовый расчёт в первом отсеке собран". Я недавно получил звание и ещё по-настоящему не привык к нему, поэтому напоминание о нём радовало: "Спасибо, через пять минут буду, а кок не порадуют чаем?" "Командир в кают-компании как раз чай пьёт". Выпив стакан крепкого чая, напомнившего мне о моих автономках и настроившего меня на волну ностальгии, я прошёл в первый отсек. Старший представитель промышленности Коля Спичка, сорокапятилетний мужчина, напоминал вечно торопящегося и всегда недовольного воробья, нахохлившегося, готового по любому поводу полезть в драку. "Михалыч, чего разбудил? До старта ещё и поспать можно". "Коля", - миролюбиво начал я - "ты же знаешь, мы должны за три часа провести проверку, ввести данные". "Чего проверять, перед погрузкой проверка, погрузили проверили - машину только гоняем зря..." - бурча, он стал щёлкать тумблерами, готовя ракету к предстартовой проверке. Я достал из опечатанного портфеля предпусковой протокол и начал медленно читать задание на пуск - проверка максимальной дальности стрельбы, ракета по коробочке должна отлетать дистанцию с набором высоты и минимально опустившись над поверхностью моря. Там над головой балла три, значит, и волнишка есть, ракета должна будет слиться с этим волнами. Когда я дочитал до вводимых величин, мне стало плохо. Лист с данными, которые мы должны вводить в систему управления стрельбы, был чистым, девственно белым. Коля пощёлкал тумблерами и, приготовившись к проведению проверок, развернулся ко мне, ожидая команды. Увидев моё белое, с каплями стекающего пота лицо, он растерянным голосом спросил: "Что-то случилось?" На это "что случилось" пять человек стартового расчёта, готовившие комплекс к проверкам, тоже повернулись в мою сторону. Я молчал. По всем инструкциям я должен пройти в центральный пост лодки и приказать командиру всплыть. Вернуться в базу и там заново подготовить предпусковой протокол. Это означало, что вся мощь задействованных средств от кораблей, прикрывающих проливы, до космических спутников должны получить команду "отбой". Я не думал о том, кто виноват и что будет за этот срыв, я понимал, что на подготовку пуска уйдёт не одна неделя. Мне до безумия хотелось провести этот пуск, и мне было стыдно перед Львом Вениаминовичем. Хотелось показать всем, что мы - профи, настоящие профессионалы. Эти чувства и мысли вылились в одно - стрелять. "Николай", - обратился я представителю КБ Люльева - "Чем отличается предыдущий пуск от нынешнего?" Спичка посмотрел на меня: "Ты, что, хочешь ввести величины здесь, не согласовав их с КБ, хочешь провести пуск?" "Да". "Ну если ты идиот, то пожалуйста, но я им не буду". Он встал и, больше не говоря ни слова, вышел из отсека. Я смотрел на четверых оставшихся в отсеке и понимал, что если кто-нибудь из них сейчас встанет, то придется всплывать. "Михалыч", - Саша Кудрявцев, представитель разработчика системы наведения был спокоен, - "ты здесь командуешь. Как прикажешь, так и сделаем, но полнота ответственности - твоя. Хотя даже в этом случае, если с ракетой что-то случится, нас не поймут". "В принципе, в чём моя вина - протокол не готовил, инструктаж не проводил, с отпуска на выход, так что я в стороне. Может и вправду - всплыть?" - мысли вертелись в беличьем колесе решения. "Стреляем! Начать проверки, а я поколдую над старым предстартовым протоколом и подготовлю данные для ввода". Кремальера рубочного люка завизжала от той немыслимой силы, с которой её открыл влетевший в отсек командир. Протягивая вахтенный журнал, спросил: "Что прикажешь делать?" В вахтенном журнале была сделана запись: "В связи с отсутствием в предпусковом протоколе вводимых величин для бортовой системы управления от пуска отказываюсь. Представитель КБ завода им. Калинина Спичка". Я, уже приняв решение, успокоился и, повернувшись в сторону аппаратуры, где заканчивалась предстартовая проверка, спросил: "Проверка в норме?" "Замечаний по предстартовой проверке нет. Готовы ввести данные для пуска". "Докладывай, командир. Комплекс проверен, к старту готов". "Есть докладывать к старту готов", - заулыбался командир, - "А это как же?" - и ткнул пальцем в вахтенный журнал. "Насрать" - заразившись моей уверенностью, сказали почти в один голос мои стартовики. В 10.00 мы провели пуск. Ракета вышла из трубы торпедного аппарата и по хлопку, который слышен акустиками при пересечении границы сред, благополучно вышла из воды. Ракета должна была находиться в воздухе в районе 45 минут, и всё это время мы должны были не всплывать. Тот кураж, уверенность за это время куда-то улетучились, и я стал понимать, что я наделал. С каждой минутой, проведённой под водой, мне становилось страшнее и страшнее. Если ракета упала, прошёл сбой - виноват я один. Последствия могут быть и скорее всего будут одни - суд и тюрьма. Эти 45 минут показались мне вечностью и, когда они истекли, у меня уже едва хватило сил подняться на мостик. Вырвав у командира трубку связи и, услышав голос начальника управления на корабле, нарушая все мыслимые и немыслимые режимы связи, потребовал: "Пригласите к аппарату Льва Вениаминовича". Адмирал, услышав такое наглое требование, начал меня отчитывать. "Я ещё раз прошу пригласить к аппарату Люльева" - не слушая его, ответил голосом, в котором было столько жести, что ослушаться было нельзя даже адмиралу. Через минуту я услышал: "У аппарата Люльев". "Лев Вениаминович, как прошёл пуск?" "Что, так не терпится узнать, что адмирала выматерил? Замечаний пока нет, а дальше с телеметрией разбираться будем". "Лев Вениаминович, у вас рядом предпусковой протокол, откройте страницу вводимых величин". Я слышал шорох переворачиваемых страниц, но это для меня было уже не главное: программа полёта выполнена. Тишина стояла долго, видимо, на корабле искали лист, который почему-то был пустой. Но этого просто не могло быть, и он где-то затерялся, вот сейчас мы его найдём... Через вечность аппаратура связи ожила: "Миша", - голос Льва Вениаминовича был как никогда добр, - "Я всё понял, но тебе мой совет - всё-таки нужно было всплыть. Но это говорит разум, чувства же говорят другое. На пирсе моя машина будет тебя ждать". Через три дня мы нежились в шезлонгах ялтинского санатория. А, прибыв из отпуска и докладывая командиру части, я закончил свой доклад: "капитан 2 ранга Богачёв". Командир протянул мне погоны: "Поздравляю, капитан 1 ранга, столы когда накрывать будешь? Лев Вениаминович прилететь обещал, и кадровики в очередной раз спрашивают: в Москву не надумал? Начальник кадров до сих пор твой ответ помнит: "Кушать подано - не для меня".
|
