Важное
Испытания МРК "Буря" вышли на финишную прямую
Зоркий "Пластун" 
|
Несколько мгновений из жизни командира ракетной подводной лодкиЗаканчивался восьмой месяц нашей автономки. Наступил период, когда все жили ожиданием возвращения - время, на которое приходится самая большая аварийность, когда предел человеческих возможностей совпадал с усталостью металла, когда врач лил в компот лошадиные дозы успокоительного брома.Командир, залпом выпивая этот компот - смотрел на дока и спрашивал: "Жена не выгонит?" Ночная вахта, центральный пост, командир, дремлющий в вполглаза в уютном кресле, полумрак, убаюкивающее жужжанье механизмов. Глубина 150 метров, лодка под электромоторами 2-х узловой скоростью наматывает на лаг очередную тысячу миль. Ровная очередность докладов: "Центральный!" "Есть, Центральный". "Первый отсек осмотрен, замечаний нет. Вахтенный..." "Товарищ командир, лодка осмотрена, замечаний нет. Глубина... Скорость… Курс… Вахтенный офицер капитан-лейтенант Богачёв". "Есть" - командир встал с кресла, прошёл в выгородку штурмана, посмотрел карту, вернулся к креслу, прикрыв глаза и поудобнее пристроив под головой шапку, окунулся в полусон. Шапка командира, хранимая им с лейтенантских времён, оберег и мистификация веры. Лев никогда не расставался с ней в лодке, даже здесь в Средиземке, при 40-градусной жаре. Она давно потеряла свой цвет, став буро-рыжей с невыносимым запахом, впитанным ею за не одно десятилетие лодочной жизни. Она лежала в каюте командира, когда Льва не было в прочном корпусе, и одевалась при любом, даже небольшом по времени спуске командира в прочный корпус. Поверить в её магию мне пришлось ещё в лейтенантские годы. Первая моя автономка, мы удачно форсировали противолодочный рубеж НАТО, напичканный всевозможными системами обнаружения наших лодок, выходящих из Баренцева моря в Атлантику. Командир, пошаманив над картой, решил всплыть, провести зарядку аккумуляторных батарей, провентилировать отсеки, дать радио. Это было наше первое всплытие после выхода из базы, и Лев в суете поднялся на мостик в пилотке. Прошло некоторое время, штормило, волны захлёстывали мостик. Командир, надвинув капюшон канадки, похватился - нет шапки. Была дана команда: "Шапку командира на мостик", а Лев, посмотрев в свинцовое, затянутое тучами небо помолился: "Господи! Хоть бы пронесло!" Через несколько минут мы услышали доклад оператора радиолокационной станции: "Сигнал самолётной РЛС, сильный..." А через некоторое время можно было разобрать гудение моторов патрульного "Ориона". Срочное погружение! Мы нырнули под доклады акустика: "Слышу приводнение буёв, сигналы - пеленг, дистанция..." Началась охота, и мы самым малошумным ходом, меняя глубины, выбирались из поставленного на нас капкана. Когда мы улизнули из петли буёв, за вечерним чаем Лев проклинал свою забывчивость: "Шапку забыл, скоро и имя жены забуду. Да жена-то переживёт, а шапка обиделась..." "Ну, что, Михалыч", - проснулся командир, - "Через минут тридцать всплывать будем. Дай команду - приготовиться к всплытию". Я уже потянулся к "Каштану" - связь со всеми отсеками подводной лодки, как где-то в глубине прочного корпуса раздался удар. Через небольшой промежуток времени удар повторился. Центральный пост не просто замер - тишина стояла такая, что дыхание казалось криком. И вновь удар, глубина 150 метров, а такое ощущение, что кто-то бьёт по прочному корпусу, просясь войти. Прошла ещё минута, удар вновь повторился, но теперь после серии можно было приблизительно определить место - нижняя палуба центрального отсека. "Михалыч", - почему-то шёпотом сказал командир, - "спустись вниз, осмотрись". "Есть"- так же шёпотом ответил я и потихонечку начал спускаться. Удары повторялись с той же периодичностью, но стали несколько глуше. На третьей палубе, возле открытой провизинной камеры, где хранились все наши пищевые запасы, я увидел картину, которая явственно стоит перед моими глазами по сей день. Дверь провизионки была открыта, наш мичман-кок кидал банки со всевозможными консервами в бачок, моряки разносили в нём первые блюда-борщи, супы... который висел на мужском достоинстве худого, вечно голодного моториста. Этот моряк обладал невероятной прожорливостью и ел всё - даже спиртовой хлеб, вытащенный из целлофана, который обязательно перед едой разогревали. Он поедал его так. Я прервал эту процедуру кидания, когда бачок был уже наполовину полон. Кок, ухмыляясь до ушей, доложил: "Мотористы отдали свои порции этому троглодиту, сколько выдержит причинное место-то его". Взяв ведро, моряка и кока, мы поднялись в центральный пост. Доложил командиру суть дела, Лев посмотрел в бачок, заполненный наполовину консервами, долго разглядывал моториста, потом, повернувшись ко мне, сказал: "Да, Михалыч, нет в тебе артистизма и любопытства никакого, такое мероприятие испортил, а главное - сколько же выдержал бы? Загадка…" Доза брома, добавляемая в компот, стала не лошадиной, а смертельной для мужского самолюбия. И, прощаясь со мной, когда я навсегда уезжал из Видяево, Лев Владимирович, после всех слов не спросил меня о том, трудно ли мне покидать Севера, удачно складывающуюся карьеру, а: "Помнишь тот случай в отсеке с киданием консервов? Жаль: никогда не узнаем финала!"
|
