Особое моё внимание привлекали рыболовные крючки. Почему крючки
я до сих пор сам объяснить не могу. Может быть потому, что они стоили
копейки, и их можно было купить на пятак несколько штук. Поэтому я
часто канючил и выпрашивал у матери пять копеек, а потом шёл выбирать
себе крючки, сияющие чёрным вороненым металлом, иногда покупал блестящие. Особое восхищение у меня вызвал тройник (три крючка
вместе, похожий на якорь), он стоил копеек 10 или 15, и я долго копил на
него деньги, потом всё-таки купил. Позже я привязал к нему веревочку и
забрасывал куда-нибудь как удочку, а потом тянул назад, как настоящий
рыбак.
Крючки-то я покупал, а вот рыбу не ловил и до сих пор не увлекаюсь
этим. Но мать, видя это дело, один раз купила у какого-то рыбака свежую
рыбу, и мы вместе с ней отнесли её продавщице, у которой я постоянно
покупал рыболовные снасти. Она ведь шутила надо мной, спрашивая
меня, когда же будет улов. Вот и получила от своего покупателя подарок
в виде свежей рыбы.
Часто в этом магазине я самым наглым образом выпрашивал у матери
деньги на покупку понравившейся мне книги. Может быть и не наглым, но
чисто по-детски – 'Дай денег!' и всё тут. И так мог нудить в течение часа.
Причём книги я выбирал не по содержанию, а по красивым картинкам,
изображающих какого-нибудь героя или военную баталию. Читать в
то время я ещё не мог, но рассматривать картинки в книгах было моим
любимым занятием.
Такую любовь к книгам мне привил отец, правда, не совсем
макаренковским методом. Время было суровое, то разоблачат Берию в
измене Родине, то ещё какую-нибудь антипартийную группу застукают
со товарищами. Отец, как истинный коммунист, всегда после таких
перестроек в высшем партийном аппарате страны пересматривал
литературу и газеты с изображениями высшего руководства. Я ведь чётко
видел, что он брал книги, да и газеты тоже, и в них закрашивал лица
на фотографиях разоблачённых в неприглядных делах руководителей
партии. А я чем хуже.
Однажды тоже стал доставать книги и в них закрашивать цветным
карандашом не понравившиеся мне лица на портретах: Гоголя - за
большущий нос, Некрасова - за барскую клиновидную бородку и еще
каких-то писателей и поэтов. Проведя такую люстрацию книжной полки,
в общем, я попортил несколько книг.
Потом как-то, отец достал одну из книг и обнаружил в них мои
художества. Я, конечно, честно признался, что это моя работа, так как не
видел в этом особого прегрешения.
Разозлённый донельзя отец схватил меня в охапку, кинул на диван и
узким поясным ремнём стал пороть, как сидорову козу. Он прямо-таки
отбрасывал в сторону мать, которая закрывала меня своим телом от
хлёстких ударов ремнём, оставляющих на моей белой заднице красные
следы. Я орал, как только мог, и, естественно, описался прямо на диван,
скорее от страха, а не от боли.
Сколько ударов 'плетью' я заполучил, точно не знаю, и сколько
времени продолжалась борьба отца с матерью за прекращение этого
непедагогичного наказания я не помню, но понял одно, что книги - это
источник знаний, а источник свят и неприкосновенен, в смысле попытки
его порчи.
Поскольку наши гарнизонные магазины были жалким подобием
магазинов, то все значительные покупки обычно делались в Петрозаводске. Там была цивилизация, и там было что купить.
Одной из модных в то время вещью в семьях была копилка. Формы
были всякие. У кого поросёнок, у кого просто бочонок. Туда засыпалась
мелочь, которая служила в семьях своеобразным НЗ на чёрный день.
Мама в свою очередную поездку в Петрозаводск тоже купила копилку.
Это была не копилка, а самое настоящее произведение искусства.
Красивый гордый белый лебедь, грациозно выгнув свою тонкую шею,
стоял на шкафу. На голове у него была маленькая щелочка. Бросаешь туда
монетку, и та со звоном катится по длинной шее и падает в лебединую
внутренность, затихая на дне. Вместимость лебединого брюха была
огромна, и туда могло поместиться мелочи много. Лебедь устоял на том
месте, куда поставила его мама, всего лишь один день.
Красивая и гордая осанка этой птицы сразу завладела моим вниманием.
Но табу для нас было наложено и мы не имели права прикасаться к этой
вещи. Выбрав момент, когда матери не было дома, я поставил на стол
стул и, забравшись на эту верхотуру, сумел дотянуться до птицы. Самым
удобным местом для маленькой руки оказалась тонкая лебединая шея. Я
схватил птицу за шею и обрадовано притянул к себе.
Внутри лебедя уже позванивала мелочь. Я разглядывал эту копилку
и просто очаровывался тонкой работой неизвестного автора. Глаза были
блестящие и походили на живые, а оранжевый клюв с чёрными точками у
основания выделялся на фоне белоснежного пуха перьев.
Одно неосторожное движение и тело лебедя соприкоснулось со шкафом.
Раздался глухой треск, и шея с головой гордой птицы осталась у меня в
руках, а остальной фрагмент обезглавленного красавца рухнул на пол. С
высоты около двух метров брюхо лебедя треснулось об пол и разлетелось
на мелкие кусочки серой глины вперемежку с монетами. Сообразив весь
ужас моего положения, я представил, что будет со мной, когда появиться
мать. Да и птицу было очень жалко, ведь как живая была. Была...
Соскочив со своего постамента на пол и потрогав осколки руками, я
теперь точно понял, что её уже никаким клеем не склеить. Уж слишком
много осколков, которые усыпали весь пол у шкафа.
Я начал плакать и настолько вошёл в этот плачевный раж, что меня от
надрыва начало тошнить. В этот момент в дверях появилась мама, и она
испугалась уже не за разбитую копилку, а за меня. Я доходил до последней
стадии своего плача и вместо рёва уже раздавался непонятный хрип.
- Чёрт с ним с лебедем! Успокойся, я тебя ругать не буду, - заверила
меня мама, и я моментально среагировал на такое заверение.
Когда вечером пришёл с аэродрома отец и вник в домашнюю обстановку,
то он встал на мою сторону.
- Нечего здесь это мещанство с копилками разводить. Мне эти пережитки
прошлого совсем не нужны в моём доме, - выдал своё резюме член партии
с 1943 года, и на этом была поставлена точка.
Больше копилок у нас в доме никогда не было.
Летом мы обычно уезжали всей семьёй на юг, в Ставропольский край.
Там недалеко от города Черкесска на хуторе Овечка проживали родители
отца. Дед Митрофан и бабушка Ирина, если точнее, то Митрофан
Григорьевич и Ирина Ефимовна девичья фамилия Батурина.
Холодное лето 1953 года, хутор Овечка
На фотографии мы все с бабушкой и дедушкой в 1953 году у большого
стога сена, стоящего около их дома.
Запас сена предназначался корове, но я использовал стог как свою
штаб-квартиру. Выкопал в стоге сена себе потаённый ход и прятался
там от жары, и по любому другому поводу. От сена божественно пахло
степными ароматами, отчего ощущение в моей берлоге было словно в раю.
Только, правда, иногда меня пугало соседство мышек, которые нивидимо
шуршали рядом в стоге, но постепенно привык и уже не обращал на них
внимания.
Дед мой Митрофан Григорьевич был в это время учителем истории в
местной школе, обладал феноменальной памятью, так мне казалось в то
время. Он часто рассказывал нам мифы древней Греции и много другого
поучительного из истории мира и СССР.
Лично я просто заслушивался его рассказами и воображал себя на месте
героев мифов. Геракл, Ясон, Прометей, Ахилл и Спартак были теперь
моими любимыми историческими образами, даже кто такой Нарцисс я
теперь знал.
Меня поразила в самое сердце эта простая история про прекрасного
юношу. Нарцисс-сын речного бога Кефисса был красивый стройный
юноша. Он отверг любовь красавицы-нимфы Эхо, и получил за это
наказание от самой богини красоты Афродиты. У них там, у богов в
окрестностях Олимпа всё было не как у людей.
Наказание было ужасней которого просто не придумаешь в нашей мирской жизни. Вместо прекрасного образа Эхо Нарцисс стал боготворить
своё собственное отражение в воде. Влюбился он в свой образ и чахнул
над водой по ночам, дожидаясь рассвета, чтобы снова увидеть своё
отражение в воде. Это продолжалось до тех пор, пока он не понял всю
свою трагедию и не покончил с собой. А из капелек крови, брызнувших
из раны, на берегу озера выросли прекрасные цветы нарциссы.
Нимфа Эхо совсем высохла от своей безответной любви и горя и стала
невидимой, это её голос вторит людям лесным эхом.
Про Нарцисса я запомнил надолго, может быть только потому, что сам
любил часто смотреться в зеркало.
Я очень любил рассматривать дедовские рисунки, выполненные его
учениками по темам, которые они проходили с ним по истории. Рисунки
они рисовали на уроках рисования, а дарили их не учителю рисования, а
именно ему, моему деду.
Порой рисунки были страшными и изображали пытки средневековой
инквизиции на колесе или водой, но они притягивали моё детское
воображение, и я почему-то не боялся смотреть эти страшилки. 'Раненный
Спартак', 'Средневековые рыцари', 'Александр Невский' и много других
рисунков составляли настоящую коллекцию детских работ по истории.
Странно, но послевоенных школьников привлекала и интересовала
история нашего государства.
Какой был у деда дом, я не помню. Единственное, что запомнил, так
это то, что крыша была соломенная, пол был земляной, а на окнах были
ставни, и поэтому в сильную жару при закрытых окнах в доме было всегда
прохладно.
В домашнем хозяйстве у деда, которым занималась бабушка, были
куры, корова, поросёнок, несколько ульев с пчёлами и собака.
Если корова и поросёнок моего внимания не удостаивались, то вот
куры – это другое дело. Они ведь несли не золотые как курочка Ряба,
а настоящие яйца, а где там, в Карелии такие достанешь. Их, если и
привозили какие-нибудь расторопные бабки, то стоили они почти как
золотые.
А здесь... Заходишь потихонечку в курятник, а там курица уже сидит в
корзине и пыжится. Подождал несколько минут пока она, отряхнувшись
от соломы, спрыгнет со своего места и бери тёплое яичечко. Дальше дело
техники: проткнул гвоздиком дырочку в скорлупе и тяни содержимое себе
в рот, и так несколько раз за день. Многим не нравятся сырые яйца, а для
меня это было почти лакомство.
Бабушка начала было беспокоиться:
- Что-то куры стали плохо нестись, наверно собираются высиживать
цыплят.
Меня, конечно, уличили в жульничестве по найденной в том же
курятнике скорлупе с дырочками, которую я бросал тут же недалеко от
куриного гнезда. Пришлось всё выложить, что в день изничтожал до 5
свежих яиц. Но я тут же покаялся в грехах и пообещал больше так не
делать. За сверхчестность мне было разрешено отведывать только одно
из снесённых за день яиц.
Вскоре и действительно бабушка посадила курицу в специальное гнездо высиживать цыплят. Бедная квочка сидела днями и ночами, согревая
теплом своего тела яйца. А мы с бабушкой только иногда навещали её и
проверяли, как идёт процесс.
Мне всегда было с бабушкой интересно, так как она показывала
и всё объясняла очень понятно и доходчиво. Как и чем кормить кур,
и особенности устройства их пищеварительного тракта, иерархию
муравьиной и пчелиной семьи, как осматривать пчелиные соты в ульях,
чем отличается трутень от рабочей пчелы и пчелиной матки, в конце
концов, как вести себя, когда рядом находятся пчёлы. Да и много другого
я узнавал только благодаря тому, что постоянно крутился около неё.
Прошло некоторое время и у квочки вылупились маленькие жёлтенькие
пушистые комочки на тонюсеньких ножках. Они стали суетиться вокруг
своей мамаши, попискивая тоненькими нотками своих голосов, которые
сливались в единый цыплячий хор. Вот тут и началась моя цыплячья
эпопея.
Я постоянно наблюдал за поведением крохотных созданий, как они,
бегая за квочкой, постоянно что-то клевали на земле, но при малейшей
опасности по своеобразному кудахтанью курицы моментально сбегались
и прятались под крылья матери. Так было даже при появлении высоко в
небе коршуна, которого и мы-то с высоты человеческого роста не всегда
замечали.
Я сам видел однажды, как на зазевавшегося и нарушившего закон
природы цыплёнка, сверху камнем упал коршун и, схватив его когтями,
тут же унёс вверх. Всё произошло настолько молниеносно, за какие-
нибудь 2 секунды, что я и сообразить-то, что к чему не успел.
Дед, если кто-нибудь замечал кружащегося высоко-высоко в небе
коршуна, доставал своё охотничье ружьё 16 калибра. Долго прицеливаясь,
производил несколько выстрелов по высоколетящей цели и обычно
говорил, что очень высоко и попасть невозможно.
Без ружья, здесь на хуторе, ну никак не обойтись. То коршун нападает
на кур и цыплят, то огромный бугай из местного стада преследует нашу
корову, возвращающуюся домой от пастуха. А зимой лиса или волки
тоже пытались поживиться курятиной или чем-нибудь из домашней
живности. Короче, дед всегда держал свой порох сухим и по ночам чутко
прислушивался к лаю собаки.
Так вот, наблюдая за куриным семейством, я и не подозревал, что
цыплята настолько нежные создания. Что даже малейшее на них
физическое воздействие может привести к трагедии. Квочка меня за
объект повышенной опасности не считала и при моём появлении сигнала
тревоги не объявляла.
Взял маленький комочек земли, кинул в цыплёнка и по закону подлости
попал. Кротко пискнув и взмахнув на прощание мне своими крохотными
лопушками крыльев, он кувыркнулся на бок и был готов - вытянул свои
тоненькие ножки и закрыл глаза насовсем. Я, конечно, реветь. Ведь жалко
же птичку. Я же никак не мог предположить, что всё настолько просто и
быстро происходит. Сам бывало, сколько синяков и шишек получал и
ничего...
Пришлось нам с бабушкой и сестрой Иринкой хоронить первого цыплёнка. Его уложили в картонную коробочку и закопали за сараем.
Важное
