В следующий раз я взял в руки совсем безобидный тоненький ивовый
прутик и стал крутить им вокруг себя, чертя кончиком по земле, а тут,
откуда не возьмись, очередной пушистик. Я ему зацепил по ногам и ужас
– очередной покойник.
Снова состоялись похороны с участием комиссии в прежнем составе.
Я плакал, каялся в смертных грехах своих, но от этого мало что менялось.
Так к концу нашего отпуска за сараем уже был целый хуторской погост
уничтоженных по неосторожности лично мной цыплят.
Когда я долго и безутешно плакал по какому-нибудь поводу, дед всегда
говорил мне:
- А ну, замолчи и не реви! А то сейчас придёт чечен с большим кинжалом
и заберёт тебя в зиндан.
Умный был дед, зря он никогда глупостей не говорил, да я и не особенно
понимал о ком идёт речь и что такое зиндан.
Мы ждали приезда отца, он должен был приехать на несколько дней и
забрать нас домой в Карелию. Приезд офицера на побывку к родителям
на хутор, да ещё с орденами и медалями за боевые заслуги, с нашивками
о ранениях – это событие для всего хутора, а не только для нашей семьи.
Это ведь не в большом городе, где ты приехал, хоть ты генерал, на тебя и
внимания не обратят. Ну, приехал и приехал… А тут ведь все знают, кто
ты и чем ты дышишь. Хутор есть хутор.
Когда наш отец приехал на какой-то попутке со станции Невинномысская,
был накрыт стол, и к нам приходили соседи и знакомые, посмотреть на
боевого офицера и просто хорошего сына хороших людей.
Утром мы почти все пошли помогать деду, чистить криницу. Конечно,
основную рабочую силу представлял отец с дедом, а остальные должны
были выполнять подсобную работу.
Криница, как я убедился воочию, представляет собой небольшую яму,
на дне которой бьёт ключ и эта яма заполняется холодной подземной
и очень чистой водой, откуда хуторяне берут воду. Водоём постепенно
заиливался и ключик засорялся, поэтому его периодически приходилось
очищать от песка и ила, накапливавшегося на дне. Вот для этой работы
мы и прибыли.
Сначала надо было вычерпать всю воду, а уж затем лопатой, пока яма
не наполнилась водой, вычистить весь песок и ил. Вёдрами дед с отцом
вычерпали воду и, стоя в холодной воде по щиколотку, начали выбирать
со дна жидкие осадки.
С нами на мероприятие увязалась соседская девчонка из местных. В
начале работы она не мешала и сидела на корточках в сторонке, наблюдая
за происходящим. Когда же отец стал совковой лопатой выгребать тяжёлый
ил с песком, она присела на краю ямки и стала незаметненько сыпать в
яму песок и обрушивать край земли криницы. Дед заметил негативные
действия малолетки и рявкнул:
- А ну, геть отсюда! Ты что же делаешь? Отойди, не сыпь песок!
Но дети есть дети, откуда-то у некоторых возникает желание навредить.
Я и сейчас часто вижу такие моменты из жизни. Только сантехник открыл
канализационный люк, чтоб перекрыть воду или ещё для каких целей, тут же откуда не возьмись, появляется ребёнок. Этот самый, который
начинает швырять в колодец камни, кирпичи и прочую грязь. И ты ему,
сколько не объясняй, что он не прав, он всё равно втихаря что-нибудь туда
сбросит.
Дед терпеливо ещё раз напомнил девчонке, что б она не мешалась,
а потом взбеленился, подцепил вредину совковой лопатой под зад и
швырнул её в кучу грязи.
Непослушное дитятко, описав крутую траектория, как было на
корточках, так и приземлилось на четыре точки в самый центр кучи
жидкой грязи, которая была вытащена из криницы, и оказалось по колени
и локти в этом жидком месиве. Заорала она, как иерихонская труба, и,
выбравшись на волю, пошлёпала в грязном виде домой, продолжая
причитать по дороге. Мы, конечно, хохотали до упаду, вспоминая этот
классический полёт с лопаты в грязь.
Криница после очистки постепенно наполнилась водой, муть осела
и из ямки снова потёк маленький ручеёк. Работа была выполнена, а
местные жители могли набирать воду, с благодарностью думая о моём
отце, который, несмотря на то, что он офицер, не побрезговал выполнить
грязную работу ради них-простых хуторян.
На юге хорошо! Тепло, фрукты и овощи в полном наборе, но что меня
больше всего поразило, так это южные ночи. Теплынь, стрекочут цикады,
в темноте летают светлячки (не те гнилушки, которых в средней полосе
называют светлячками), а темнотища кругом, хоть глаз коли - ничего не
видно. А тишина-то какая! Даже в собственных ушах слышишь этот звон
тишины. Мы дети аэродромных военных городков привыкли к грохоту и
рёву взлетающих и идущих на посадку реактивных самолётов, и я первое
время особенно остро ощущал гнетущую жаркую хуторскую тишину.
Ляжешь на спину у стога сена и видишь в небе чудо из миллиардов
звёзд. Лежишь, уже не соображая, где ты находишься на Земле или высоко
в небе среди этой бездны сверкающих бриллиантов. Лучше, чем Михаил
Ломоносов, об этом и не скажешь: 'Открылась бездна, звёзд полна;
звездам числа нет, бездне дна'.
Вот так можно было часами лежать на сене и смотреть на необъятное
неземное пространство, поражаясь его бесконечности и количеству звёзд.
Словно какой-то внутренний голос шептал тебе в самое ухо:
- Не шевелись, не двигайся, а то расколется этот прозрачный волшебный
шар и всё исчезнет и полетит в другое измерение.
Вот почему не перевелись у нас романтики и Гагарины. Космос всегда
манит к себе с Земли с малых лет. Взрослым ведь уже некогда поднять
голову и посмотреть, что там вверху твориться, у них у всех свои вполне
земные заботы и дела.
Северное небо ведь совсем другое. Летом там и звёзд не увидишь, уж
очень светло, а зимой только в ясную морозную погоду, но и то вместе с
северным сиянием, которое забивает настоящий блеск звёзд.
Хорошо, конечно, было на юге, но дома лучше, там свои друзья и всё
вокруг твоё родное и знакомое.
У нас в посёлке существовало гарнизонное футбольное поле, или как
мы его называли 'стадион', которое находилось за 'Лысой горой' в лесу.
Стадионом здесь и не пахло, так как не было даже примитивных лавочек
для зрителей, и возвышалась только трибуна для начальства.
На этом поле проводились матчи между приезжими из других гарнизонов
команд с местной сборной по футболу. Офицеры и солдаты сдавали здесь
положенные спортивные нормативы по физической подготовке, а иногда
устраивались настоящие спартакиады с участием всех жителей городка,
желающих показать себя в спортивных достижениях. Но чаще этот
стадион использовался, как строевой плац, для проведения торжественных
построений и мини-парадов нашего доблестного авиационного полка. Мы
мальчишки не пропускали ни одного такого мероприятия, ни спортивного,
ни строевого.
Были у нас и свои гарнизонные рекордсмены. Хорошо запомнил одного
офицера по фамилии Тер-Ованесян, который брал высоту в 2 метра, на
большее он замахивался, но не смог преодолеть планку. Но для меня этот
человек и так был настоящим чемпионом. Когда я встал под планку в
яму для прыжков в высоту, мне показалось, что до планки и не 2 метра,
а гораздо больше. Всё ведь меряется с высоты своего роста, а я был ещё
маленького роста. Вот тебе и теория относительности.
Однажды, это был праздник 1 Мая, во время торжественного построения
полка кто-то из солдат заметил высоко в небе летящий белый шар, который
двигался со стороны финской границы. Когда на это обратили внимание
начальники, проводящие торжество, тут было уже не до торжественного
марша. Была объявлена 'Боевая тревога' дежурному звену истребителей,
которые буквально через 15 минут взмыли в небо. Все участники парада
и зрители, открывши рты, наблюдали происходящее в воздухе сражение.
Один из самолетов звена с первого же захода на цель очередью из
пушки поразил шар. Он начал медленно терять высоту и упал далеко
на востоке от нашего стадиона. На место падения шара-шпиона была
выслана группа поиска и доставки шара для его исследования.
Духовой оркестр дружно грянул своими медными трубами 'Марш
Авиации' и под незабываемую мелодию 'Всё выше и выше, и выше...
Стремим мы полёта мотор' полк пришёл в движение торжественного
марша. Парадным строем солдаты и офицеры прошли мимо трибуны, на
которой находилось командование гарнизона во главе с командиром полка,
и троекратным криком 'Ура' отметил чёткие и слаженные действия наших
лётчиков, предупредивших происки по нарушению нашего воздушного
пространства.
Уже потом, позже, отец рассказывал, что на шпионской фотоаппаратуре
шара были чётко заснят и наш аэродром, и наше футбольное поле с
построением личного состава полка и многие другие объекты военного
значения.
Мы с мальчишками тоже долго обсуждали этот случай. И в наших
разговорах была заметна гордость за наших отцов и их подчинённых,
которые так ловко расправились с нарушителем нашей границы.
Хотя до этого мы считали, что нарушитель границы - это обязательно
человек-шпион, который переходит наземную границу, охраняемую
пограничниками в зелёных фуражках и обязательно с собакой, похожей
на Джульбарса.
Мы, дворовые пацаны не играли на большом футбольном поле, уж
слишком оно для нас казалось огромным. Пока добежишь от одного края
поля до другого, весь запал спортивного единоборства за мяч куда-то
исчезал, и появлялось желание немного передохнуть.
По этой самой причине для своих футбольных баталий мы выбрали
небольшую площадку сбоку нашего дома. Она была посыпана шлаком,
что доставляло много неудобств из-за чёрной мельчайшей пыли,
поднимающейся вокруг сражавшихся за один мяч игроков обеих команд.
Только вратари в этих свалках отчаянной борьбы за мяч не участвовали и
не вдыхали это облако грязи, окутывающее отчаянных футболистов.
Мне, как малому по росту и неспособному противостоять в таких
побоищах, было поручено старшим братом защищать ворота, что я и
делал с огромным рвением и удовольствием.
Я не смотрел, что мяч ведёт в мои ворота амбал, который старше меня и
значительно сильнее, часто выходил из ворот на перехват и бросался ему в
ноги в надежде отобрать мяч руками. Почти всегда у меня это получалось,
если, конечно, нападающий не применял запрещённые приёмчики в виде
толчка руками или броска через бедро.
В общем, стоял на воротах я отчаянно. Брат неоднократно одобрял мои
действия, а капитаны команд, когда набирали себе в команду игроков,
всегда в первую очередь приглашали меня защищать их ворота.
Домой после таких побоищ мы с братом приходили серые от шлаковой
пыли, но обычно в хорошем бойцовском настроении. Быстренько
получали нагоняй от матери за испачканную одежду и физиономии, и
настроение постепенно становилось обычным.
Как мать справлялась с нами троими практически одна? Горячей воды
у нас в те времена не было. Был керогаз или примус на кухне, была печка
и холодная вода в водопроводе (это уже был значительный прогресс в
бытовых условиях).
Так вот матери нужно было кроме приготовления пищи ещё и воду
греть, чтобы отмыть нашу спортивную грязь, постирать, и, кроме всего
прочего, она ведь была молодой женщиной, которой и за собой нужно
было тоже следить.
Попробуй нагреть и перестирать столько белья, да и отцовы пахучие
рабочие комбинезоны и прочую одежду. Всё это на примитивном примусе
или керогазе, которые, кроме противного керосинового запаха, иногда
имели способность взрываться. Если, конечно, нарушить инструкцию по
использованию этого строптивого агрегата. Но разве за всем уследишь.
Я, проявляя некоторые технические навыки, постоянно прочищал
матери форсунку примуса такой маленькой иголочкой, которая была
закреплена на длинной ручке. А попробуй вовремя не прочисти эту
форсунку. Может такой взрыв бабахнуть, что мало не покажется. Так что
я с пяти лет уже соображал, что такое примус и как с ним бороться.
На этой старенькой фотографии, которая сделана отцом Славки
Стишенко летом 1956 года (Славка стоит в первом ряду в бейсболке),
собран основной костяк нашей футбольной команды. Есть ведь на кого
посмотреть, и особенно интересен тот послевоенный наряд, в который
мы одеты.
Сборная команда гарнизона по футболу, 1956 г.
Вы посмотрите только на головные уборы! От картузов и тюбетейки,
до бейсболки и бескозырки. Раньше понятия бейсболки вообще-то и не
было, по-моему, называли её жокейкой, а общее понятие было кепка.
В центре с самолётом в руке и в бескозырке, с позорно спущенным
чулком - это я. Справа от меня стоит тихий и скромный мальчик по имени
Алик Франко. Самый высокий и самый старший из нас мой брат Валерка,
во втором ряду стоят Женька Забавин и Серёга Хацко, а вот в большой
кепке стоит друг, фамилию которого я не помню. Фамилии у всех почти
нерусские и складывается впечатление, что в авиации служили и работали
все национальности Союза, а больше всего украинцев и белорусов.
У Серёги была очень строгая мать. Худенькая, нервная и заморенная
на вид женщина работала учительницей. У них в семье было тоже трое
детей, но отца почему-то не было. Мы об этом как-то не расспрашивали, а
он особенно ничего не рассказывал. Жили они очень бедно. Серёга ходил
всегда в одном и том же невзрачном сером одеянии, состоящем из шаровар
и куртки, в которых он на фотографии. Был молчаливый и хмурый, но
принимал участие во всех наших мальчишеских мероприятиях. Хилого и
бледного от малокровия Серёгу иногда называли Хацемаля. Что, наверное,
значило маленький Хац.
Однажды мы полезли на чердак нашего трёхэтажного дома. На
чердаке особых достопримечательностей не существовало, там обычно
на веревках сушили бельё наши матери.
Когда влезали по металлической вертикальной лестнице в чердачный
люк, Серёга сорвался с верха лестницы и навзничь упал на бетонный пол
лестничной площадки подъезда, прямо спиной и головой об пол.
Удар был мощный - даже весь подъезд тряхнуло, но никто из жильцов
не выскочил на лестницу. Здесь жили люди, привыкшие к грохоту авиации,
стрельбам и прочим звуковым эффектам. Мы со страхом смотрели, как он
медленно поднимается с пола, вроде бы живой и невредимый, но когда
посмотрели на его затылок, то увидели огромную шишку размером с
половинку среднего размера яблока. Шишка сама по себе увеличивалась
в размерах прямо на наших глазах.
Серёга потряс своей буйной головой, ощупал свой затылок и обнаружил
эту огромную неровность.
- Ребята! Что это у меня на голове? - не на шутку встревожился он.
- Это у тебя такая огромная шишка. И она ещё продолжает расти, -
успокоили мы пострадавшего.
Поражённый размерами новообразования на своём затылке, Серёга
заорал диким голосом и стал нас уговаривать:
- Ребятушки, родные мои, пойдёмте в лес! Я не пойду домой. Ой!
Пойдёмте в лес...
Шишка была таких внушительных размеров, что мы сразу забыли с
какой целью собирались посетить чердак и стали уговаривать раненного
пойти домой, и показать голову матери. Но наши уговоры оказали
противоположное воздействие на Серёгу, и он ещё больше причитал и
уговаривал нас уйти в лес, подальше от дома.
Мы поводили его вокруг дома, чтобы он немного успокоился, но шишка
от этого нисколко не уменьшилась, потом всё же отвели домой. Неужели
он так боялся родной матери... Ведь он ничего не порвал из одежды, а
наверняка заполучил сотрясение мозга и нуждался в покое и лечении.
Несколько дней он не появлялся на улице в наших рядах, а мы
попросту боялись навестить Серёгу. Боялись, как и сам Хацко, его мать.
А когда он вышел гулять, мы его ни о чём уже не расспрашивали, а просто
обрадовались, что наша дурацкая вылазка на чердак дома закончилась
благополучно.
Важное
