В общем, скучал я без своей соседки по парте, да, наверное, так, что
это не проходило незамеченным нашими маленькими 'старушками',
которым до всего есть дело, то есть нашими классными сплетницами.
На следующий день пришёл в класс и заметил некое необычное
оживление, исходящее от наших местных 'старушек'- близнецов
Куприяновых: Наталии и Надежды (кстати, их инициалы тоже у обеих
К.Н.). Отделившись от основной массы подружек, близнецы, как великие
парламентарии, подошли ко мне и начали меня стыдить в том, что я ещё
маленький заниматься такими вещами как любовь и что-то в этом роде, что они прочитали написанное мной посвящение Курыш на парте, и что
мне должно быть стыдно.
Я, конечно, поразился как нужно было внимательно обследовать мою
парту, чтобы заметить маленькие буковки, написанные на коричневом
сидении фиолетовыми чернилами. Разумеется, я зарделся краской от
смущения, ведь это была сущая правда. Ну, они ведь говорили чистую
правду, но только как… Я пробурчал в ответ только одну фразу:
- Вам-то какое дело?!
Ну, надо же дурачок. Как я не догадался сказать, что К.Н. в классе у
нас хоть пруд пруди и может это признание ей, Куприяновой. Красный от
смущения и вспотевший от явного стресса, я сидел и старался не обращать
внимания на бдительных близняшек.
Оказалось, что сёстры вчера были дежурными по классу и после уроков
делали уборку в помещении, вот когда они успели всё заприметить. Это
тоже нужно проявить сверхвнимательность и специально выискивать, где
и чего написано.
Через несколько дней на уроки пришла Наташа. Горло у неё было
замотано каким-то тёплым платком, и разговаривала она с хрипотцой, но
я-то прекрасно понимал этот чудный голос.
Я воспрянул духом, и захотелось жить. Мне уже было наплевать на
Куприяновых всех вместе и по одиночке тоже. В наших отношениях
ничего не изменилось, всё было по-прежнему. Может быть, сёстры ей
ничего не сказали из зависти или ещё по какой-нибудь другой причине, а,
если и сказали, то только подтвердили её догадки. Она же сама не слепая
- видела, как я на неё смотрел.
А уже через неделю Наталия тихо и, по-моему, с грустью сказала мне,
что скоро отца переводят на новое место службы и они уедут с ним. Куда
переводили служить её отца, я не помню, а вот то, что она скоро уедет и
возможно, что мы больше вообще никогда не увидимся, для меня нужно
было осознать.
И здесь я не смог перебороть свой комплекс. Ну что такого страшного
было попросить о том, чтобы она потом сообщила свой новый адрес. Хотя
бы это! И на такой-то поступок у меня не хватило смелости.
Наталия уехала, но мир не перевернулся, и я так же приходил в школу
на свою парту и с жалостью смотрел на уцелевшую надпись на сидении.
Отчего ещё острее чувствовал отсутствие моей дорогой девчонки с
обворожительными кудрями и бантом. Своё послание на парте я не стирал
принципиально.
Прошло ещё два месяца. От мамы мы узнали неожиданную новость:
нашего отца тоже переводят служить в другой полк, и настала пора
собирать свои пожитки и переезжать к новому месту.
А как же школа? Мои друзья? Вот так вот всё бросать и ехать на
незнакомое место? Да, вот так. Всё бросать и двигать дальше, осваивать
Карелию.
Новое место нашей службы и проживания находилось значительно севернее, на широте примерно 65°, то есть совсем рядом с Северным
полярным кругом. В 14 километрах от знаменитого города, существующего
с 1450 года под кратким названием Кемь.
Страна голубых озёр, хвойных лесов и реактивной авиации...
Город находится в устье реки с одноименным названием, где она впадает
в Белое море, и знаменит Соловецким монастырём, расположенным
на Соловецких островах. В эту самую Кемь царь Петр I ссылал всех
неугодных ему заговорщиков и своих личных противников.
Наш военный городок носил официальное название поселок Сокол
и приютился в лесу на левом берегу реки Кемь по дороге к деревне
Подужемье, рядом с которой находился аэродром. От посёлка до аэродрома
было 4 км по местной грунтовой дороге. Аэродром, представляющий
собой взлётно-посадочную полосу длиной 2, 5 км у деревни Подужемье,
так и остался до сих пор.
Величавая река Кемь не хуже Днепра. Посёлок Сокол на берегу реки
Зимняя заснеженная Карелия зимой выглядит везде одинаково. Белый-
белый снег, на фоне которого выделяется зелень хвойного леса, и не
поймёшь сразу где начинается, а где кончается берег заснеженной реки.
Посёлок располагался на двух сторонах глубокого оврага, по дну
которого протекал небольшой ручей, впадающий в реку. Этот ручей
вытекал из болота на севере от посёлка и поэтому его вода имела странный
коричневатый оттенок. Это торф придавал окраску местным водам.
На правой стороне оврага было несколько кирпичных домов для лётного
состава, магазин, баня, школа, а на нашей левой стороне располагались
около двадцати финских домиков, столовая лётного состава, клуб и
еще два магазина и почта. Кругом карельская тайга и болото, дорога на
Подужемье пересекает посёлок и овраг и тянется до аэродрома.
Нашей семье выпала честь осваивать второй от дороги финский домик.
У каждого дома был свой номер, но сейчас уже точно не вспомню какой
номер был на нашем. По-моему, №12.
Финский домик - это довольно примитивное щитовое строение. Между
деревянными щитами стен насыпан шлак для утепления, пол немного
приподнят над землёй, печное отопление и больше никаких удобств.
Туалет типа сортир в десяти шагах за домом и рядом сарай для дров.
Но зато в доме проживала только наша семья, там была маленькая
веранда, небольшой коридор-кухня и две комнаты. На кухне стояла
бочка для хранения воды, стол и уже знакомые керогаз и примус. Печь
находилась в комнате, поэтому на кухне зимой вода в бочке покрывалась
льдом, и было холодно, как в морозильнике. Сейчас, конечно, в таких
суровых условиях уже люди, по-моему, не живут нигде, если учитывать,
что это Карелия, а не Краснодарский край.
Истребитель типа МиГ-15
На нашем аэродроме базировался полк реактивных самолётов типа
МиГ-15, а сам полк был недавно выведен из дружественного Китая.
На фотографии приведена одна из модификаций самолёта МиГ-15,
чтобы было понятно, что это была за машина такая, которую техники могли ремонтировать, находясь под самолётом, только лёжа на спине.
Разумеется, и смотрится он в настоящее время, века наших самых
изящных и стремительных самолётов типа МиГ-29, жалким уродцем и
недоделкой. Но, вопреки всем законам земного тяготения, эти летающие
трубы летали, низвергая пламя и гром из своего сопла и сжирая несметные
количества керосина. В то время других не было, и все ратные авиационные
подвиги совершались именно на таких машинах.
Школа находилась далеко от нашего дома по дороге в сторону
аэродрома и представляла собой убогий деревянный барак, это была
бывшая солдатская казарма.
Мама привела меня за руку в эту новую школу, и меня, вполне
традиционно, представили классу, объявив, что я новый ученик и буду
обучаться в этом классе. Для меня, стеснительного по натуре, эта новая
процедура была очень неприятной, так как на меня сразу устремили свои
изучающие взгляды около двадцати пар глаз будущих коллег по классу.
Волновался я очень, ведь всё надо начинать сначала и самое горестное,
что друзей у меня здесь ещё не было.
Мою новую учительницу звали Мария Васильевна Михайлова, её сын
Сашка учился в этом же классе. Подробности знакомства с новым классом
не помню, но всё закончилось быстро.
С первых же дней в новом классе очень не понравилось мне поведение
Сашки Корчагина. Белобрысый и дёрганный какой-то балбес пытался
мне показать своим поведением, что он здесь лидер, а я должен знать
своё место.
Во время перемен он носился по бесконечно длинному коридору в
накинутом пальто, как у Чапаева бурка, при этом на своём бешеном скаку
задевал мальчишек, словно предлагая недовольным этим выяснить с ним
отношения. Короче говоря, он таким методом задирался с неугодными
ему личностями.
Однажды дошла очередь и до меня. Я понимал, что физически Сашка
сильнее меня, но мои жизненные принципы не позволяли сносить
незаслуженную обиду. После удачного Чапаевского наезда на меня этого
кентавра я не выдержал, и мы сцепились с ним в неравной схватке.
Откуда во мне взялось столько злости на этого лихого наездника.
Мы катались по школьному коридору и по очереди занимали верхнюю
позицию друг на друге. Но чистой победы надо мной не было, так как мы
в драке вышибли стекло в двери запасного выхода.
На звон разбитого стекла в коридор выскочили учителя и техничка.
Поединок был остановлен методом растаскивания участников потасовки
в разные стороны. Никто из учителей не разбирался кем и по какому
поводу была организована эта шумная драка, и кто разбил стекло. А мой
воинственный пыл был охлаждён вызовом родителей в школу.
Мария Васильевна объявила мне, что я на сегодня свободен и должен
идти за родителями. И чтобы без родителей я в школу не появлялся.
С мгновенно ставшим неимоверно тяжёлым портфелем и обидой на
учителей за неправильную оценку нашего поединка я побрёл домой. Как
же мне хотелось, чтобы не кончалась эта и без моих желаний длинная
дорога по заснеженным пролескам до дома, но она закончилась, и я всё же оказался дома.
Я никак не мог сообразить и придумать какое-нибудь враньё об этом
первом в моей жизни школьном позоре, чтобы как-то помягче рассказать
матери о вызове в школу. Так и промолчал.
О вызове в школу я сказал с рёвом только утром и, видя моё состояние,
мама пошла к учительнице без меня. Я упёрся всеми четырьмя
конечностями и не позволил матери сдвинуть меня с места.
Всё кончилось благополучно; мать поговорила с Марией Васильевной,
о чём я до сих пор не знаю. Отец послал какого-то своего солдата, он
вставил выбитое стекло и только на следующий день я пошёл в школу.
Из поведения одноклассников я понял, что меня зауважали за смелые
действия против Корчагина, ведь до меня таковых среди пацанов не
нашлось. А Сашка тоже кое-что сообразил и, хотя лидерства мне не
предлагал, но его поведение в отношении ко мне, да и к другим тоже,
резко изменилось в лучшую сторону.
Несмотря на моё буйное поведение в школе, вскоре состоялся приём
нашего класса в октябрята и меня тоже приняли. А я ведь действительно
боялся, что мне припомнят эту драку и не примут в этот отряд.
Было такое звание у школьников младших классов, которое никаких
привилегий не давало, а вот ответственность у них повышалась. Как же,
ты ведь теперь наследник самого Володи Ульянова, а он учился на одни
пятёрки.
Раньше звёздочки октябрёнка были самодельные картонные, в магазине
их не продавали. А мне отец сделал настоящую красную звёздочку из
металла, с настоящей булавкой, как у покупных значков. И ничего, что
красная краска почему-то долго не сохла и пачкалась, но зато у меня была
настоящая звезда, почти как орден у отца. Гордости не было предела.
Совсем неожиданно на перемене я случайно за что-то зацепился своей
звездой, и моя любимая награда покатилась на пол - отломалась булавка.
Теперь уже горести не было предела, и я ревел от обиды, совсем как
маленький ребёнок, от обиды сам не зная на кого. Отец, конечно, всё
сделал ещё раз и я теперь уже берёг свой блестящий значок, как зеницу
ока.
Отец, несмотря на постоянную занятость на своей службе и дежурствах,
иногда уделял и нам своё свободное время.
Длинными зимними вечерами мы с ним делали модель подводной
лодки с резино-моторным двигателем. Корпус лодки делали из обычного
соснового полена, которые лежали у нашей печки. Печка горела, создавая
тепло и уют в нашем домике, а мы сидели около неё и обычным ножом без
всяких шаблонов шпангоутов корпуса выстругивали будущий подводный
корабль.
Я с удивлением наблюдал, как отец простым кухонным ножом аккуратно
стружка за стружкой снимал поверхность дерева и постепенно из полена
в его сильных руках вырисовывались обводы корабля, в точности такие
же, как были нарисованы на чертеже модели.
За этими занятиями я расспрашивал отца о предназначении будущей
модели и что из себя представляет в натуре эта подводная лодка. Однажды
я поинтересовался, как и где его ранили на войне, и услышал целый рассказ о военных буднях советских лётчиков.
'Над взлётной полосой эхом прокатилась команда 'Воздух' - это
означало, что вражеские самолёты начинают очередную бомбардировку
нашего аэродрома. Странно было, что немцы решились начать бомбёжку
в начинающихся сумерках. Это не совсем удобно, так как наземные
цели в сумерках плохо различимы, да к тому же наши объекты были
замаскированы сетками и ветвями деревьев. Видимо у немецких лётчиков
была точная ориентировка по дислокации наших самолётов и наспех
сооружённым капонирам и ангарам.
В воздухе послышался рёв пикирующих бомбардировщиков, и они
волна за волной начали сбрасывать свои бомбы нам на взлётную полосу
и на наши укрытия.
Я в это время ремонтировал самолёт и, выскочив из ангара, побежал к
специальным окопам для укрытия от авиаударов. В воздухе раздавались
непонятные и частые хлопки, словно невдалеке работали несколько
зенитных установок.
- Ну, сейчас наши зенитчики раздолбают эти бомбовозы, - подумал я,
приняв ошибочно эти хлопки за выстрелы зениток.
Пока бежал по полю, в темноте я увидел множество небольших взрывов
на нашей взлётной полосе и сообразил, что это не ПВО работает, а немцы
сбрасывают кассетные авиабомбы.
Были у них такие штуки с сюрпризами. С виду обычная фугасная бомба,
а когда её сбрасывают, то на высоте около 100 метров она раскрывается
на четыре части и начинает вращаться как пропеллер. Внутри на
подвесках висят противопехотные мины, которые срываются с подвесок
и разлетаются в разные стороны, при этом покрывая своими взрывами
большую площадь.
Важное
