На их территории стоял настоящий батут, на котором прыгуны
отрабатывали свои комбинации при прыжках. Мы иногда тоже занимались
отработкой своей координации движений и попыткой управлять своим
телом в свободном полёте на их чудо-технике.
По утрам, когда мы приходили на тренировку в бассейн к 08.00., стояла
тишина и на спокойной глади воды плавали занесённые ветром одинокие
листья. Первым с кем мы встречались, был маленький неприметный
пожилой мужичок, который с деловым видом расхаживал по бортику
бассейна с сачком на длинной-предлинной ручке, и этим примитивным
устройством вылавливал листья и мусор с поверхности воды.
Он чем-то напоминал мне Дуремара из сказки 'Золотой ключик'.
Только Дуремар был лысый и вылавливал пиявок для гирудотерапии в
бидончик, а у этого кроме сачка в ржавом ведре была хлорка или голубые
кристаллы медного купороса. Он высыпал содержимое своего ведра в
сачок и волтузил им по воде по всему периметру бассейна. Содержимое
сачка растворялось в воде, и она голубела от купороса, но не для красоты,
а для борьбы со всякой заразой и бациллами.
Да, это тот самый и уже знакомый мне медный купорос, которым мы с
дедом травили вредителей на винограде. Только теперь действие этого яда
приходилось испытывать на собственной шкуре. Купорос предотвращал
гниение и кроме очистки воды ещё и придавал своеобразную голубизну
воде, ну почти как в море.
Но от этих химикатов и постоянно мокрых волос и солнца наши головы
настолько выгорали, что создавалось впечатление, что вся группа наших
пловцов сплошь состоит из хорошо загоревших блондинов.
В то время у нас не было очков для плавания, отчего наши бедные
глаза тоже страдали от этой химии. Для постоянной ориентации в воде
мы всегда плавали с открытыми глазами, и после тренировок выходили их
воды с красными воспалёнными глазами. Краснота эта проходила только
через несколько часов, а так можно подумать, что мы действительно были
далёкие родственники кроликов.
Стадион на меня вообще произвёл сильное впечатление. Это уже не
то наше гарнизонное футбольное поле, окружённое лесом в военном
городке. Там даже лавочек-то не было. А это было настоящее грандиозное
сооружение, почти как 'Колизей' в древнем Риме, окружённое
трехметровым кирпичным забором с футбольным полем, вокруг которого
были беговые дорожки и ряды постепенно возвышающихся голубых
лавочек для зрителей.
Зрителей стадион вмещал по современным размахам не так уж и
много, но тысяч 7 болельщиков вмещал точно. В комплекс входили два
наших бассейна, волейбольная и баскетбольная площадки, прыжковые
ямы, сектора для метания диска и молота, ещё какие-то небольшие
тренировочные площадки, раздевалки и прочие сооружения.
Стадион это своеобразное место для досуга. Здесь находишь новых
друзей, здесь становишься настоящим мужчиной и закаляешь свой
характер.
Правда свой досуг каждый тоже проводит на стадионе по-своему. Если
мы качались и тренировались на его площадках, то многие приходили на стадион наоборот отдыхать. Поорать на футбольном матче и всласть
поболеть за нашу команду 'Торпедо', которая выступала в группе Б.
Многие работяги и несознательная молодёжь приходили на футбольные
матчи с простой мечтой оттянуться пивком с водочкой пополам. Водку
на стадионе никогда не продавали - только пиво, сухое вино и квас. Но
находчивый люд приносил её с собой и уж тут в тени огромных тополей
лопал её с пивом и воблой, и пирожками, а потом разбегался по своим
местам на трибунах.
И трибуны орали. Да орали так громко и слаженно, что у себя дома
на балконе я мог слышать этот олимпийский рев, хотя до стадиона от
нашего дома было километра 3 по прямой. А чего не поорать то, когда
нос красный и в глазах по полю бегают в два раза больше игроков и два
судьи, и каждый их них обязательно неправильно судит. У паразиты, на
мыло их немедленно.
Самым приятным моментом для нас была теперь возможность попасть
на эти самые футбольные матчи бесплатно. Теперь не надо было искать
лазейку, где можно было форсировать высокий забор, чтобы на халяву
посмотреть футбольный матч.
Мы теперь на стадионе были своими людьми и просто выходили из
ворот бассейна после тренировки и, найдя свободные места, сидели, как
обычные болельщики, но без билетов. Вместе со всеми озверевшими от
пива болельщиками орали дикие лозунги типа 'Судью на мыло!' или 'Бей
их чуреков!' и ещё что-нибудь в этом роде.
Теперь мы не только знали в лицо всех игроков команды 'Торпедо', но
и могли часами смотреть, как проходят их тренировки на стадионе и на
игровом поле.
Фамилии Зейналов, Лежава, Кондрахин, Гогишвили и многие другие
для нас звучали, как музыка. Это были наши мальчишеские кумиры,
которым мы во всём старались подражать и копировать их футбольные
финты.
Если на трибунах нам вдруг не хватало мест, то мы размещались на траве
игрового поля прямо за воротами своей команды. Уж тут то можно уловить
все нюансы игры знаменитого вратаря Недара Лежавы, когда он в прыжке
достает мяч, метивший в девятку его ворот. Или как, сгруппировавшись
и напружинившись в ожидании удара, он словно мазандаранский тигр
бросался на мяч, пулей летящий с одиннадцатиметровой отметки при
пенальти.
Что ещё нужно для счастья пацанам нашего возраста? Конечно, мы
были на седьмом небе, наблюдая, как мимо, всего в двух-трёх метрах от
тебя с мячом проносится полузащитник под номером 7 Виктор Кондрахин
и на ходу сморкается с таким смаком, что сопли почти долетают до нас. А
потом с разворота своей мощной, как у заправского штангиста, ногой со
всех сил врезал по звенящему мячу.
Удар у Кондрахина был действительно сокрушающий, мы называли его
смертельным. Почему-то мы считали, что у человека, точнее у футболиста
со смертельным ударом, обязательно на правой ноге должна быть красная
повязка означающая, что удар этой ноги у него смертельный. Чтобы
игроки знали и остерегались попадать ему под эту ногу.
Когда Кондрахин однажды бил по воротам, то под этот мяч попал
игрок противника. Удар пришёлся ему точно в солнечное сплетение, и тот
упал, как нам показалось, замертво. Его потом медики долго приводили
в чувство, но он уже не смог выйти на поле, и эту игру вынужден был
пропустить. Вот это был удар!
Для нас не было больше счастья, чем хоть на минуту побыть заворотным
бэком, сбегать за мячом, вылетевшим за линию ворот, и бросить его лично
в руки Лежаве или защитнику, пробивающему свободный удар от ворот.
Мы с затаённым дыханием смотрели, как местный рыжий грузин
Гогишвили, который был центральным нападающим, ну прямо лезгинку
вытанцовывал с мячом. В этом танцующем стиле он с лёгкостью обводил
всех встречных игроков и обязательно доводил дело до конца, забивая
свои бесчисленные голы.
Где ещё так поорёшь и потренируешь свои голосовые связки от всей
души и чистого сердца, как не на стадионе, наблюдая, как какой-нибудь
чеченец из команды 'Терек' города Грозного, достаёт из сетки ворот
очередной мяч, пропущенный в свои ворота. Тут уж ор стоял, как в
преисподней.
Мы, тоже подражая своим любимцам-торпедовцам, устраивали
футбольные баталии у себя во дворе на волейбольной площадке.
Рубились, стремясь забить победные голы, что называется не на жизнь, а
на смерть.
Был у нас во дворе Валерка Жидков, которого мы в обиходе, но в его
отсутствии, всегда называли между собой для краткости 'Жид'.
Конечно, на жида он ну никак не тянул с такой творческой фамилией
и славянским внешним видом. Многие его боялись потому, что он был
старше нас на два или три года и всегда кантовался с Колюней, о котором
было сказано выше. Блатной есть блатной и организованную преступность
приходилось уважать.
Жид очень классно играл в футбол. Знал все правила, но всегда их
нарушал. И именно в такие спорные моменты игры, что называется 'брал
горлом' и ростом. И всё это всегда сходило ему с рук.
Когда Жид прорывался к нашим воротам и до гола оставалось всего
какое-нибудь мгновение, я лихо и без страха нападал на него. В попытке
отобрать мяч я осуществлял накладку на мяч прямой ногой, что в футболе
является грубейшим нарушением. Откуда в то время я мог знать такие
тонкости. Жид с размаху производил удар по мячу, но получалось, как
в каменную стену, и, поплясав от боли на одной ноге, кидался на меня с
кулаками.
- Это не по правилам! Он делает накладку! - визжал, как недорезанный
поросёнок, мой старый обидчик и мы схватывались с ним в смертельном
мордобое.
Такие мордобои в наших играх были не редкостью. Я вспоминал
недавние проигрыши в таких же драках и озверело тянул в ударе по
ненавистно жидовской роже свои короткие ручонки. Руки у Жида были и
длинные и сильнее и, как обычно, я получал порцию очередных тумаков
и не только по физиономии.
Падал, но тут же вскакивал и, словно заводной, снова кидался в драку, но, конечно, не достигал своей цели. Так продолжалось чуть больше
боксёрского раунда, а когда уже не было сил и пар окончательно выходил,
я сквозь слезы обиды и злобы начинал омерзительно обзывать его:
- Жид порхатый! Жид! Жид! По верёвочке бежит, а верёвка лопнула и
Жида прихлопнула.
Этим тирадами сквозь слёзы я наносил Валерке самое последнее
оскорбление, какое только мог, потому что ему в лицо, кроме меня, этого
никто произнести не смел.
Он ведь тоже понимал, что ещё чуть–чуть и я бы достал его, пусть
не ударами так своей настырностью. Лишь только поэтому он меня не
трогал до следующего столкновения.
Но вот этого самого 'чуть-чуть' у меня и не хватало. Я садился на
бетонный бордюр на краю площадки и постепенно приходил в себя, а
игра продолжалась, как ни в чём не бывало, но без меня.
- Ну, гад, Жидяра! Подожди, вот поднакачаюсь на тренировках, я тебе
покажу Кузькину мать, - только и оставалось мне мечтать и строить
дальнейшие коварные замыслы против соперника.
Мечта, конечно, сбылась, но потом... А пока я снова успокаивался и
продолжал играть в футбол со своей командой.
Под вечер у ворот наших домов по улице Комсомольской собирались
заядлые игроки в жоску.
Жоска – это всего лишь кусочек шерсти барана или ещё какого
животного, но с длинной шерстью. К коже этого шматка пришивалась
свинцовая пластинка в виде пуговицы, и получалось жалкое подобие
бадминтонного волана.
Далее происходило набивание пар внутренней стороной стопы согнутой
в колене ноги. Кто меньше всего набивал этих самых пар ударов ногой,
тот маялся или проще водил. Маета заключалась в бросании каждому из
игроков жоски на ногу, а игрок со всей силы лупил эту жоску и забивал
её как можно подальше. Задача водилы заключалась в быстрейшем
поднимании улетевшей жоски и броске следующему игроку на ногу, а
тот снова лупцевал по ней и забивал её ещё дальше от водящего. А если
игроки начинали играть между собой в пас, то тут предмет обожания
водилы летал, как реактивный, между игроками и попробуй, поймай её.
Как будто безобидная игра, но маяться с этой проклятой жоской
приходилось подолгу. До тех пор, пока ты не сможешь поймать удар
от игрока. Мало того, если игрок успевал после броска ему жёстки на
ногу набить ещё несколько пар ударов, то у него возникал запас очков,
позволяющий ему не маяться, после того, как его удар пойман водилой.
У меня ноги вообще-то были коротковатые, и набивка пар не особенно
хорошо получалась, поэтому маяться приходилось среди дворовых
пацанов по полной программе.
Особенно классными игроками в эту игру были мой брат, Сашка
Стаканов и Жид. Я словно зачарованный смотрел, как у них на ноге
волосатой бабочкой вверх-вниз порхает эта непокорная для меня пушинка.
Эти наши местные асы игры запросто набивали по 200 пар и больше. А
как мастерски они делали аллюр, который засчитывался сразу за 10 пар.
Ну, где же тут их когда переиграешь! Да ни в жизни.
Бывало, что маета моя доходила до слёз – так загоняют и намают тебя,
так набегаешься за этой летающей и неуловимой в их опытных ногах
жоской, что слёзы сами подкатывали от этого унижения и бессилия.
Но играть со старшими я всё-таки играл и, стиснув зубы, маялся до
последнего. Не могу же я показать, что я боюсь с ними играть, так никогда
не заработаешь авторитет у своих старших товарищей.
Вот такой безобидной игрой воспитывался настоящий мужской
характер и настоящие бойцовские качества.
Мать, на чём свет стоит, ругала нас с братом за эту игру:
- От этой дурной игры у вас будет паховая грыжа. Нельзя играть в эту
игру детям. Ещё раз увижу, что вы играете в свою жоску, я вам... не знаю
что сделаю. Прибью! Хоть и жалко.
Никаких грыж, несмотря на такие суровые угрозы, ни у кого не выросло,
а мы продолжали играть в эту малоинтеллектуальную дворовую игру, при
этом напротив становились крепче и сильнее не только физически, но и
характером.
Славка настолько заигрался, что, отбивая жоску, со всего маху
невзначай врезал ногой по кирпичной стойке ворот. От боли, вызванной
неожиданным кирпичным препятствием, он взвыл и заплясал тарантеллу,
но только на одной ножке.
Попрыгав и повизжав, он успокоился и сел разглядывать свою
ушибленную конечность. На месте удара стал наливаться фиолетовый
синяк.
Стакан, как самый натуральный спортивный врач, достал из своего
кармана большую стеклянную ампулу. Потом, обломив маленькую
трубочку около узкого носика колбы, стал поливать тонкую струйку
жидкости на Славкин ушиб.
- Славка, не бзди. Сейчас боль пройдёт. Это хлористый этил для
заморозки, - поведал новоиспечённый лекарь. – Все спортсмены так
снимают боль при ушибах и вывихах.
Когда боль у Славки немного утихомирилась, он повеселел. Стакан
чиркнул спичкой и поджёг струйку, вылетающую из ампулы на несколько
метров. Струя вспыхнула голубоватым пламенем, и огонь бегал по
асфальту и даже по стене дома.
Эффект был потрясающим – совершенно бездымный огонь носился по
земле и стенам дома, куда направишь струйку там он и появлялся. Быстро
испаряя хлористый этил огонь исчезал и перебегал на другое место, в
которое была направлена волшебная струйка. Даже по одежде и ботинкам
он бегал, но что странно ни чуточку не обжигал.
-Саш, а где можно достать такую ампулу? - загорелись мы с
Аникейчиком.
Уж очень поразил нас этот бегающий холодный огонь. Такого чуда нам
видеть ещё не доводилось.
- Да в любой аптеке. Вон около базара. Я там покупал, всего то 50 копеек
ампула, - сообщил нам очень нужные сведения Сашка.
Важное
.jpg)
