Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Энергооборудование для флота

"Новая ЭРА"
ипмортозаместила
выключатель переменного тока

Поиск на сайте

Глава 2. Кубань - жемчужина России

02.03.11
Текст: Владимир Викторович Дугинец
Художественное оформление и дизайн: Владимир Викторович Дугинец
Прямо из карельской зимы мы через три дня перенеслись почти сразу в южное лето. Здесь, в станице Родниковской у деда в это время уже картошку начинают сажать.

Благодать станичной весны омрачалась непролазной грязью. Приходилось ходить по двору в галошах, а на выход обувать сапоги или что-нибудь в этом роде. Кубанский чернозём тоннами налипал на обувь и приходилось с трудом вытаскивать ноги из этого прилипалы.

Специально для очистки обуви от налипшей грязи у каждого дома и учреждения была этакая чистилка обуви в виде небольшой металлической горизонтальной перекладинки, об которую, перед заходом в помещение, каждый должен был отвалить куски налипшего на подошвы местного чернозёма.

С окончанием школьных каникул, то есть с 1 апреля нам предстояло учиться в местной станичной средней школе целую 4 четверть.

В новой для нас школе в 4-а классе я уже был на половину свой, так как Вовка Важинский, Сашка Кадора и Толик Ващенко - ребята-соседи по улице, учились со мной в одном классе. Многих других местных казачат я уже знал по летним пребываниям в станице в качестве 'курортника' на отдыхе.

Первым делом в новом классе я обратил внимание на девчонок. Прямо цветник настоящий, и все мои новые одноклассницы на уровне нашей Софки Тогуновой. Казачки с румянцем во всю щёку на лице, весёлые, полные здоровья и сильные физически от постоянных нагрузок на свежем воздухе в домашнем хозяйстве, не шли ни в какое сравнение с моими бывшими бледными и худосочными одноклассницами в школе нашего поселка в Карелии.

Новая классная, очень пожилая учительница русского языка, оставалась всегда довольной моими успехами в учёбе. Учился я нормально благодаря Марии Васильевне Михайловой, которая каждый божий день спрашивала нас и не по одному предмету ещё в гарнизонной школе.

Отец немного отошёл от пережитых неприятных событий, связанных со скоропалительным сокращением из армии и бегством из Карелии. Жизнь приходилось начинать с нуля, а поэтому нужно было шевелиться и не падать духом.

Из досок, привезённых в контейнере вместе с нашим скарбом, был построен маленький свинарник и небольшой сарайчик над погребом. Здесь на Кубани доски были страшным дефицитом и стоили огромных денег, а там, на севере они стоили буквально копейки.

После завершения строительства отец уехал в Армавир, где устроился на Завод испытательных машин учеником слесаря-лекальщика. Летом планировался наш переезд в Армавир, где отцу должны были дать новую квартиру в соответствии с постановлением Правительства 'Об обеспечении жильём военнослужащих уволенных с военной службы по сокращению штатов'.

Уже через несколько дней в новом свинарнике появилась маленькая розовая хрюшка - бабушка купила её у соседей. Корову они с дедом продали незадолго до нашего приезда. Уж очень дорого она обходилась, нужны были комбикорма и сено, которые были в дефиците.

Кубань это не средняя полоса России, где можно косить сено почти везде, где только растёт трава. Здесь все угодья распределены и пустой земли не бывает.

Мы с восторгом ухаживали за маленькой скотинкой, которая, умильно похрюкивая, поедала всё, что ей не подавай. Даже установили очередь кому, когда кормить поросюшку. Мы ведь и не думали, что через полгода из этой игрушечной свинки вырастет огромная толстая свинья с ушами наподобие свёрнутых лопухов и челюстями способными перекусывать даже металл.

Быстро пролетели два месяца нашего пребывания в станице. 4-ый класс школы я закончил очень хорошо, у меня была только одна четвёрка по русскому языку. Пожилая учительница говорила матери, что мальчик очень способный, но вот с русским языком у него никак на 'пять' не выходит, он ведь украинец и поэтому в диктантах обязательно хоть одну ошибку, но сделает.

Какой я украинец, думал я про себя, если не знаю ни единого слова на этом языке, да и на Украине никогда не бывал.

Бабушка с дедом свободно говорили по-украински, но языком общения всегда был русский. Когда у них бывали гости, и за столом наступало время песен тут уж не до русского. Все, включая и моего отца, начинали балакать и исполнять песни только на украинском языке. Тут тебе и 'Запрягайте хлопцы коней', и даже 'Реве тай стогне Днипр широкий', и много других красивых напевных песен. На Кубани вообще в ходу смесь двух языков и говорят здесь на каком-то среднем языке, мало похожем на чисто украинский, но специфическом.

Что мне понравилось в станице это, то, что каждый станичник гордился своим трудом на хлебородной ниве, потому что хлеб был богатством Кубани.

По местному радио всегда сообщали о том, как идёт посевная или жатва хлебов на полях, велись разные репортажи с полей и ферм, в которых отмечали передовиков сельского хозяйства, и отмечали их труд не только морально. Всегда во всех радиопрограммах подчёркивалось, что Кубань - это жемчужина или житница России.

Однажды, вместе с дедом я случайно оказался на торжественном собрании колхоза, посвящённом празднику урожая, в станичном парке. Это был настоящий праздник - гуляла вся станица.

На сцену выходили чёрные от загара комбайнёры и механизаторы, выдавшие свои передовые намолоты зерна и обеспечившие рекордные урожаи хлеба. Как их дружно приветствовали местные жители своими аплодисментами, а правление колхоза 'Маяк революции' награждало их большими ценными подарками и приличными денежными премиями за столь нужный стране хлеб.

Второй раз в летнем клубе я с местными ребятами был на проводах колхоза в армию своих молодых призывников. У меня до сих пор стоят в глазах эти трогательные напутствия матерей и руководителей правления колхоза будущим солдатам, чтобы ребята честно служили в армии, и не дай бог опозорить честь станичных казаков и колхоз.

Каждому казаку вручали чемодан и всё что нужно в дорогу, начиная от электробритв и заканчивая наборами продуктов питания. Здесь же новобранцев передавали представителю военкомата, который сажал их в автобус и вёз дальше в Краснодар. И никаких тебе пьянок до полусмерти и отчаянных пьяных прощаний с друзьями и родственниками, создающих впечатление, что человек прощается со своей жизнью.

В июле месяце отцу в Армавире выдали ордер на новую квартиру от военкомата, и мы срочно поехали на новое место жительства. Срочность эту можно объяснить ещё и тем, что у мамы никак не складывались нормальные отношения с дедом. Она для него всё также оставалась предательницей павловской породы и шпионкой иностранной разведки.

До сих пор не пойму, чем же руководствовался дед в своих обидных для матери высказываниях, ведь она жена родного сына и надо же такое городить пожилому человеку.

Армавир! Арр-ма-вирр! Звучное и яркое сочетание звуков 'ар' и 'ир' названия этого города звучали для меня почти как французская песня. Словно с высоты Эйфелевой башни летели звуки дрожащего голоса с прононсом французского шансона самой малютки мадам Эдит Пиаф. Это красивое нерусское название, напоминающее историю Армении Великой, столицей которой когда-то в давние века, ещё до новой эры был тоже Армавир, и эти созвучия армянско-французского языка мне лично очень нравилось.

Город Армавир в то время был крупным промышленным центром Краснодарского края, насчитывал около 160 тысяч жителей.

В далёкие исторические времена это был армянский аул, а в 1913 году аул превратился в город. Это была большая узловая железнодорожная станция. Само название города в переводе с армянского означало - долина ветров.

Ну, раз раньше был армянский аул, то и армяне никуда не подевались, а проживали в городе с чисто армянским названием. Странным было только то, что самой распространённой фамилией у армян была фамилия Каспаровы. Каспаровых в городе было, пожалуй, больше чем Ивановых в Москве и её окресностях.

Промышленных предприятий здесь было много и поэтому работы хватало всем, но вот с жильём было, как и везде, трудно и люди ютились в больших и странных многосемейных домах похожих на маленькие Шанхаи.

Иногда было страшно смотреть на такие муравейники, в которых проживало по несколько семей, ну точно как в старой Армении. Но были и старинные кирпичные особняки, которые наше родное правительство тоже использовало в режиме общежитий.


Окрестности улицы им. Урицкого

Но город рос и разрастался с небывалой быстротой. Кругом что-то строили и строили.

Было много больших набирающих мощь заводов и фабрик, такие как Завод испытательных машин, Электротехнический завод, Завод подошвенной резины, Завод 'Армалит', Консервный завод, Винзавод, Масложиркомбинат, Мясокомбинат, Ремзавод, Завод ЖБК, музыкальная и табачная фабрики.

Одним словом город был рабочим, выпускал не только подошвенную резину, но и тяжёлые весы, электродвигатели, баяны и даже танковые двигатели ремонтировал. Вокруг были совхозы и колхозы, выращивавшие пшеницу, кукурузу, подсолнечник, патиссоны и всё прочее, что могло произрастать на благодатной кубанской земле. Сочетание промышленности и сельского хозяйства отражено на скромном гербе нашего Армавира в виде шестерёнки и колосьев пшеницы.

Квартира под номером 52 была трёхкомнатная с балконом на четвёртом этаже нового кирпичного дома, который совсем недалеко от центра города построил 'Завод подошвенной резины'. Нам эта квартира показалось неописуемой роскошью после всех наших мытарств по гарнизонным лачугам и финским домикам.


Герб города Армавир

Дом стоял под уклон вдоль улицы Урицкого и поэтому в первых двух подъездах было пять этажей, а в двух других – по четыре.

Во втором подъезде одну трёхкомнатную квартиру полуподвала занимало помещение котельной. Получалось так, что сам котёл находился точно под нашей квартирой, но только в полуподвале. Не дай бог взрыв котла, от нашего подъезда остались бы одни воспоминания.

Улица была примечательна тем, что на ней располагался железнодорожный переезд, а подальше, в конце улицы, находилось городское кладбище. Так что последний путь всех покойников, следовавших туда под звуки траурного оркестрового марша Шопена и другие скорбные мелодии, неминуемо пролегал мимо нашего дома.

Теперь у нас с братом была своя комната, в которой стояли две кровати и стол, вот только окно комнаты выходило на эту самую скорбную улицу, по которой периодически, а иногда по несколько раз в день следовали траурные процессии.

Мама, заслышав звуки оркестра, всегда прибегала в нашу комнату и смотрела в окно на следовавшую внизу колонну, направляющуюся в сторону железнодорожного переезда. Мы её по-своему ругали за это, ведь нельзя каждый раз расстраиваться из-за похорон даже незнакомых нам людей.

Когда мы приехали из Родниковской, шёл затяжной дождик, а мне не терпелось пойти на улицу, в новый двор. Я с интересом разглядывал всё, что было видно за деревянными окнами.

Двор меня поразил своими огромными размерами. Посередине, как раз напротив нашего балкона, был настоящий фонтан, сложенный из небольшого булыжника в виде горки высотой полтора метра, на вершине которой находилась трубка для распыления воды. Ну, прямо фантастика, да и только. Фонтан, конечно, не работал, но сам факт его наличия говорил сам за себя.

На этой территории раньше располагалась организация под названием 'Зеленстрой', которая занималась благоустройством по озеленению всего города. В наследство от неё в глубине двора остались два больших застеклённых парника с цветами.

Слева от фонтана росли три огромных конских каштана, усыпанные зелёными шариками плодов, похожими на маленьких ёжиков. Сбитые дождём ёжики падали с деревьев и раскалывались на половинки, а из них выскакивали коричневые каштаны. Таких чудес мне видеть ещё не доводилось.

Двор, как и полагается после новостройки, был неухожен, остатки строительного мусора и всякой рухляди возвышались своими кучами. Перпендикулярно нашему дому со стороны первого подъезда через десять метров стоял такой же кирпичный дом, но только состоящий из двух подъездов. Так, что в нашем дворе насчитывалось сто с лишним квартир, если точно, то 111 квартир. По тем временам это очень много, всего шесть подъездов.

С первым пацаном во дворе я познакомился сразу, это был Славка Грибков, из соседнего дома, потом вышли из четвёртого подъезда Вовка Аникеев и Витька Титов. Постепенно перезнакомились со всеми ребятами, включая и девчонок. Но первые оказались наиболее близкими, с которыми мы были всегда более дружны.

В то время почти всем пацанам в нашем дворе обязательно давались клички, порой безобидные, но иногда и весьма неприятные. Только Аникееву была присвоена кличка совпадающая с его именем – 'Вовчик'. Например, брата моего Валерку прозвали 'Пеца', а меня сначала 'Пупик', потом, благодаря родному брату, меня стали называть 'Чан', а позже моя кличка сменилась на более человеческую - 'Симочка'.

Интересно проследить природу этих самых кличек, так уж получается, что клички с возрастом иногда меняются.

Вышел на улицу гулять Витька Титов, познакомились и для краткости стали звать его Тит, он и не обижался сам. Правда, когда Аникейчик для проверки слуха произнёс побасёнку про Тита:

- Тит, а Тит! Пошли молотить.

- Брюхо болит!

- Тит, а Тит! Пошли кашу есть.

-А где моя большая ложка?!

Этого оказалось достаточно, чтобы Тит замахал своими руками словно крылатая мельница и, надвигаясь всей своей мощью на маленького Вовчика, угрожал избить его, убить и ещё что-то в этом духе, но, правда, свои огромные кулаки в ход не пустил. Теперь мы уже знали, что Тит не способен не только ударить, но и за себя толком постоять.

Потом мы заметили, что у Тита лопоухое правое ухо и между собой стали звать его 'Лопендик'.

Однажды сидели вечером в песочнице, к нам подошёл мой сосед через стенку дядя Саша Хаскель, видимо был немного выпивший и разговорился с нами. Потом вдруг, как бы невзначай, спросил:

- Ну, а кого из вас тут самая большая хлеборезка?

Я и не понял о чём идёт речь. Оказалось, что хлеборезка, это, попросту говоря, морда. Ясное дело, что у Тита была самая большая голова и личность. Почти все дружно воскликнули:

- У Тита! У Тита!

Вот тебе Тит-Лопендик и стал 'Хлеборезом'. Как бы в подтверждение своей новой клички он почти всегда выходил из своего подъезда гулять на улицу, держа в руке огромную горбушку белого кубанского каравая, намазанную маслом, и на ходу её смачно уплетал, да так быстро и ловко. Чем не хлеборез, очень точно было подмечено.

Тит, конечно, очень обижался на такое неприятное прозвище, вплоть до попыток мордобоя, но куда он денется - улица есть улица и у неё существуют свои неписаные законы.

Одно время мы с ребятами во дворе почти все повально увлекались аквариумными рыбками. У меня аквариума не было, но я, отдавая дань всеобщему увлечению, держал своих молчаливых питомцев в обычной трехлитровой банке. А поскольку этот объём воды подходил только для маленьких рыбок, то я и держал одних гуппиков. Порода называется 'гуппи'.

Гуппики, гуппики, а однажды Алка Иванова в обиду назвала меня уже не Гуппиком, а Пупиком и этого оказалось достаточно. Гуппик превратился в 'Пупика'.

Потом когда я уже стал заниматься плаванием и стал значительно сильнее и старше, солиднее, если так можно выразиться, произошла следующая метаморфоза.

В кинотеатре прошёл художественный фильм 'Капитан старой черепахи'. Один из героев фильма был матрос Симочка, и 'местные законодатели' решили, что я сильно похож на этого моремана, с тех пор меня стали называть 'Симочкой'.

Против Симочки лично я ничего не имел, мне этот парняга из фильма тоже очень понравился, да и имя настоящее, хоть и похоже на женское. У брата Валерки была интересная прическа, которую он постоянно лелеял и укладывал, даже капроновый чулок на ночь одевал на голову, чтобы уложить непокорные волосы причудливым петушинным гребешком. Это было творение нечто похожее на современного 'ирокеза', но отличалась тем, что он не обривал голову с боков, а просто придавал волосам форму гребня посередине головы.

Короче походил на молодого петушка с небольшим гребешком. Отсюда и пошло - 'Петушок', а уже впоследствии для сокращения перешло на 'Пеца'.

На улице, в отличие от Карелии, где был кругом лес и тень, здесь стояла настоящая городская жара, температура под 40°С, причём воздух сухой, почти как в сауне.

Утром выходишь на балкон, а солнце уже светит и палит, так в трусах и идёшь гулять на улицу. В то время мы никого ещё не стеснялись и везде ходили в этом неизменном наряде и босиком.

Горяченный и даже размягчённый солнцем асфальт проминался под босыми ступнями, но постепенно ноги привыкли и к такому подогреву. Кубань протекала в километре от дома, но мы купаться на неё не ходили, родители нам запрещали это делать, уж очень сильное было течение, да и вода грязноватая и холодная. Течение в реке было такое, что если нырнёшь под воду, то был чётко слышен звон катящихся по дну булыжников, которые вода тащила с собой по дну с верховьев.

Зато мы ходили всей дворовой ватагой купаться на водохранилища, которых здесь было аж целых три. Правда, топать до них было несколько подальше, чем до Кубани, но зато и вода здесь была гораздо теплее. К концу лета загорали до черноты и приходили в школу на занятия, как обгорелые головешки.

Сколько не просили мы нашего слесаря запустить дворовой фонтан, так у нас ничего и не вышло с этой затеей. Правда, обещал сделать его, но только на следующее лето, поскольку нужно было заменять кусок проржавевшей трубы для подвода воды.


Опорная средняя школа №1

В 5 класс я пошёл в очередную новую, уже пятую по счёту школу, точнее мы все вместе с братом и сестрой начали новый учебный год в опорной средней школе №1. До школы было совсем близко, она находилась на углу улиц Комсомольской и Халтурина, на расстоянии одного квартала от нашего дома, рядом с нашим Армянским сквером.

Старинное в два с половиной этажа здание из красного кирпича со своими огромными окнами впечатляло своей непривычной и мрачноватой фактурой. По словам моего деда, когда-то в далёком прошлом в нём располагалась женская гимназия.

При входе на второй этаж центрального здания в вестибюле на правой и левой стене напротив друг друга висели два больших портрета. На одном из них изображена сельская учительница и революционерка Татьяна Соломаха, командовавшая продотрядом в гражданскую войну. Её имя носила наша школьная пионерская дружина. А на другом - была изображена неизвестным художником моя бабка, сестра деда - Прасковья Григорьевна Дугинец.

В то время я особого значения этому не придавал. Ну висит портрет и висит. Значит так надо. Я попал в 5-г класс, который был создан только в этом году, и в него набрали, как говорится всякой твари по паре, то есть всех новеньких из других школ. Классная руководительница была географичка Олейниченко Тамара Васильевна. На вид ей было лет 30-35. Рыжая крашенная, вечно молодящаяся, всегда модно вызывающе одетая женщина обращала на себя внимание броской внешностью. Но это только на первый взгляд.

Она только одним своим внешним видом сообщала нам, что на первом плане у неё личная жизнь, но работа есть работа, поэтому она вынуждена заниматься с нами.

Теперь в 5-ом классе нас нагрузили кучей новых предметов, которые уже вели разные преподаватели-предметники. Мои самые нелюбимые предметы русский язык и литературу вела Елена Ивановна Ядова. Она была очень хорошим человеком и педагогом, но не любил я этот предмет совсем не из-за её страшной фамилии.

Просто получалось так, что из-под палки не хотел читать то, что заставляли на уроках по литературе, просто не мог физически, уже заранее испытывая отвращение, даже ещё не зная, о ком и чём написано в указанном произведении.

В то время я уже читал много книг, но только те, которые мне нравились. Я мог начать читать книгу типа 'Война и мир' или Радищева, ещё лучше 'Слово о полку Игореве' и уже на третьей странице меня клонило в сон. И я даже букв-то не видел, не говоря уже о том, чтобы понимать смысла написанного.

Словно в голове срабатывал какой-то предохранитель от сверхумных творений наших классиков русской литературы и отключал ту часть коры головного мозга, которая отвечала за это восприятие.

У нас дома по бедности книг было мало, а вот у родителей соседа Игоря Протасова, который жил сразу под нами, была огромная библиотека. Игорь был на три года младше, а сестра его Татьяна училась в параллельном со мной классе.

Мы с Игорем в основном общались только во дворе. Он хотя и был пацан избалованный вниманием родителей, но был очень начитанный и всегда по любому вопросу отстаивающий свою точку зрения в спорах, вплоть до драки. Эта черта мне в нём и понравилась. Когда он мне предложил прочитать какую-то книгу, и я согласился, он привёл меня к себе домой. Здесь со мной познакомились и побеседовали его родители. Они не просто дали мне книгу, а сначала проверили мой кругозор и узнали мои интересы, а уже потом я взял у них книгу Жуль Верна '80 тысяч лье под водой'.

После того как я вернул целую и невредимую прочитанную книгу, отец Игоря ненавязчиво пораспрашивал меня о содержании книги и убедился в том, что я действительно прочитал её. Только после этого я получил полный доступ ко всем книгам их библиотеки.

А там…! Чего только не было! Все собрания сочинений Жуль Верна, Финимора Купера, Майна Рида, Джека Лондона, Фейхтвангера, Гоголя, Пушкина, обоих Толстых, фантастика Беляева, короче, всех авторов и не перечислить. Причём все книги новенькие и все в хорошем исполнении переплётов. Я такой красоты и не видывал. Ну, просто Клондайк какой-то для любителя почитать.

Так что читал я много, но не по школьной программе. Всегда, когда отец Игорёхи приходил домой после работы и был в хорошем настроении, он ставил на проигрыватель одну и ту же любимую им пластинку. И если из их квартиры доносилась мелодия 'Вальс цветов', значит у соседа всё в полном порядке, можно спуститься и поменять прочитанную книгу.

Историю, а начинали мы её изучение с моей любимой темы Истории древнего мира, преподавала Курочкина Надежда Григорьевна. Её сын Сашка учился в нашем классе и, несмотря на строгость и порядочность его матери, представлял собой настоящего балбеса. Долгое время никто из нас не знал об их родстве, очевидно в педагогических целях это от нас скрывалось.

Наслушавшись дедовских рассказов по истории и особенно мифологии, которые мне сильно запали в душу, я заочно сильно влюбился в древнюю Грецию и Спарту, в этот героический и сильный народ. Для меня теперь существовали греки и все остальные народы.

Детское воображение чётко вырисовывало образ красивой голубоглазой и обязательно кудрявой гречанки и атлетически стройного красавца юношу-грека. История была предметом, который мне очень хотелось изучать.

Но, когда впервые здесь, в Армавире я увидел живого грека, то глазам не мог поверить, что это и есть грек. Он, как назло, оказался не с красивым с маленькой горбинкой носом, а с большим мясистым загнутым плавным крючком армянским шнобелем, с чёрными, как смоль, волосами, загорелым лицом и огромным животом.

Ну, в точности армянин. Вот тебе и грек! Этот грек оказался таким же, как все наши армавирские армяне, а местами ещё хуже. Но я себя утешал только тем, что те настоящие греки всё-таки были, пусть и когда-то давно, но были, и были настоящие сильные и красивые люди.

Ведение уроков и знания, даваемые Курочкиной по истории, у меня напрочь отбили любовь к этому замечательному предмету. По сравнению с моим дедом она делала всё это сухо, без всяких эмоций и самое главное без картинок, а для меня этого оказалось мало.

Сидел за одной партой в классе я с Сашкой Белышевым. Он был шустрый малый и занимался спортом; акробатикой и гимнастикой, но в науках был слабак, особенно по математике. Парень был нормальный, но уж больно любил приколы по отношению к другим.

Однажды на уроке математики я о чём-то призадумался и был далёк от реальности, а он меня толкает в бок и говорит:

- Иди... чего сидишь, тебя вызвали...

У меня на всякий случай от неожиданности ёкнуло под ложечкой и я, вовсе не подозревая подвоха, встал и вышел к доске.

Математичка Валентина Семёновна Демченко всегда носила очки круглой формы, отчего её взгляд постоянно казался несколько удивлённым. Но тут у неё точно глаза были по настоящему удивлёнными, и она вынесла мне приговор:

- Ну, что ж, раз сам вышел, то решай пример повышенной сложности.

Сообразив, что я здорово влип в историю математики, я полуживой от такого оборота дела и Сашкиной наглости погрозил кулаком Белышу и стал записывать на доске длинный пример, который нужно было упростить и сделать вычисления. Обычно на такие примеры напрашивались наши местные математические черепа типа Мишки Ястребова. А тут спихивать уже была не на кого.

Были у нас братья – близнецы Ястребовы, второго звали Петька, но по внешнему виду никто бы никогда об этом догадаться без подсказки не смог. Потому как Петька был шустрый, белобрысый и остроносый малый, который считал себя эстетом и всезнайкой и всегда задирал и подначивал своих одноклассников. Он совсем не думал, что многие из нас могут быть и умнее, и начитаннее его персоны.

Брат Мишка был этакий высокий и спокойный до безобразия увалень с умными глазами на несколько веснушчатом лице и тёмными волосами. Если их поставить рядом, то ничего общего в их братском облике не обнаруживалось.

Мишка был настолько смышлёным в математике, что всегда на уроках находил свой особый ход решения любой задачи или наиболее рациональный путь решения сложных примеров. Он, несколько смущаясь, запросто спорил с математичкой и доказывал, что его ход решения гораздо проще и быстрее. Валентина Семёновна часто тоже поражалась простоте предложенных им вариантов решения и предлагала использовать его новации как второй вариант.

Но то ведь был Мишка, а мне до Мишки было далековато, и я сам пыжился с мелом в руке и выполнял намеченный мной план решения без комментариев. То ли с испугу, то ли я выбрал правильный ход решения, но пример я решил чётко, без сучка и задоринки.

Валентина Семёновна выдала своё ободряющее заключение:

- Ну вот! Сам выходит к доске, сам решает, сам и пятёрку получает.

Уже в приподнятом настроении победителя я сел на свою парту и, что было силы врезал Сашке кулаком в бок. Тот ухмыльнулся своей удачной шутке, но отвечать на мой тумак не стал - сам напросил.

Ну, думаю, с этим пацаном ухо надо держать востро, так можно ещё в какую-нибудь историю вляпаться.

Наш 5-г был не зря на букву 'г'. Он считался самым плохим классом по успеваемости и дисциплине. По мне так всё было нормально, но для педагогов мы были худшие, и отношение к нам было такое же.

Олейниченко не особо нас и доставала своими нравоучениями, но был момент, и она сорвалась и устроила собрание. Тема собрания почему-то меня поразила. Она касалась не поведения на уроках и не успеваемости совсем. Её почему-то больше волновало взаимоотношение между мальчиками и девочками. Чем это волнение было обосновано, она не объясняла.

- Во-первых, в классе стоит ужасный запах мочи. Я не могу сказать от кого он исходит точно, но запах распространяется от парты Белышева и Дугинца, - выдала, по её мнению, неточные координаты источника, классная.

При всём честном народе нашего класса мне было указано, что я ненормальный, потому что я являюсь источником неприятного запаха. Я покраснел, а сердце замерло от такого позора, я уткнулся в свои руки, лежащие на крышке парты, и не знал куда теперь девать свои глаза. Как я мог теперь поднять их на своих одноклассников. Мне показалось, что все они сверлят меня своими суровыми взглядами и молча клеймят мою склонённую голову пеплом позора. Мне хотелось провалиться сквозь землю и не появляться больше в этом коллективе, знающем теперь мою страшную тайну.

Но дальнейшие рассуждения нашей Тамары Васильевны даже меня вывели из этого состояния позора и стыда.

- Вы сейчас находитесь в таком возрасте, что мальчики начинают проявлять обострённый интерес к девочкам. Мне, конечно, самой приятно смотреть на симпатичного молодого человека, идущего за ручку со своей подружкой. Приятно смотреть, когда он оказывает знаки внимания и восторженность своей избраннице, стоя перед ней на колене.

Но, когда этот же молодой человек заводит девушку в кусты сквера, задирает ей юбку и сам расстёгивает свои штаны... - распалялась классная перед нами. - Это уже никуда не годится!

- Во даёт! А что же дальше? - переглянулись мы с Белышем.

- Молодые люди должны понимать, что девушка это будущая мать и продолжательница рода человеческого. А куда понесёт эту будущую мать после таких необдуманных и скотских отношений под кустами, - нисколько не сомневаясь в своей правоте, наставляла нас на истинный путь Тамара Васильевна.

- А куда её понесёт? - повис немой вопрос в глазах Белыша.

Вопросов по теме никто не задавал, девчонки краснели и бледнели от такого представления их особенностей перед нами и воспитатель, как только мог, объяснил нам, что девочек нужно беречь.

- Саш, а с чего это она так завелась? - спросил я шёпотом у Белыша.

- Кто-то из наших пацанов подсматривал за нашими бабами, когда они переодевались в классе на физкультуру, - пояснил мне Белыш источник такой злободневной темы собрания.

Кто этот любопытный любитель девичьих прелестей до нас во всеуслышание не довели, но то, что он был среди нас, сомнений не было.

Для верхней одежды в углу класса стояла длинная вешалка, на которую мы все вешали свои пальто. Наш сексуальный маньяк на перемене спрятался за эту вешалку и оттуда втихаря подглядывал, как наши девчонки готовились и переодевались на физкультуру.

Посмотреть, конечно, было на что, но его случайно застукали и с визгом, стоящим чуть ли не на всю школу, выпроводили из своего укрытия. Хотя классная не называла вслух фамилию этого шустрика, но я уже догадывался, что кроме нашего Курочкина до этого додуматься вряд ли кто смог.

После этого собрания и такого позора для меня я стал просто панически бояться своего классного руководителя и где-то в глубине души даже ненавидел её.

Пятый класс пролетел быстро и незаметно. Только вот в конце учёбы мне вполне отчётливо маячила на горизонте слабенькая тройка по литературе за год, за мою недостаточную любовь к классике нашей литературы. Родители обрушились на меня впервые в жизни со своими нравоучениями после родительского собрания, где им об этом сделали предупреждение. Они стыдили и позорили меня, и поставили передо мной задачу: в ближайшее же время ликвидировать двойки, которые я получил за невыученные уроки.

Задача поставлена была строго и конкретно. Поэтому пришлось все чудесные майские дни, когда учиться ну просто невмоготу и не только мне одному, а, по-моему, всем школьникам Советского Союза и окрестностей, сидеть и срочно читать, то чего я не дочитал в нужное время.

Уже потом я несколько раз отвечал на уроках литературы. И все в нашем классе, в том числе и Ядова, были поражены с какой любовью и почти наизусть, я рассказывал и пересказывал все тексты. Характеризовал положительные и отрицательные черты героев произведений, делал выводы о патриотичности или жлобстве некоторых их поступков, о значении произведений для нас современников и так далее. Елена Ивановна поставила мне несколько пятёрок, и в общем итоге за год я получил твёрдую четвёрку, что давало мне возможность со спокойной совестью отдыхать на летних каникулах.

А у нас во дворе в апреле начался сплошной ремонтный и облагораживающий территорию бум. Весь двор заасфальтировали, оставив большие газоны, на которых все жильцы дома целыми семьями работали и сажали деревья: всевозможные вишни, яблони, сливы, алычу и другие. По углам каждого газона были высажены красивые хвойные деревья, которые назывались 'туя', а на самих газонах разместили разные цветы от роз и нарциссов до всяких Анютиных глазок, ковриков и ночных фиалок, сажали кто во что был горазд.

Напротив четвёртого подъезда была оборудована настоящая волейбольная площадка, посыпанная песком и обнесённая бетонным бордюром. За этой спортивной площадкой были установлены двое больших подвешенных на толстых металлических прутьях качелей. Они были с большой, рассчитанной на несколько человек, подвесной люлькой, в неё обычно набивалось по три-четыре малыша и с визгами и гамом раскачивались целыми днями до головокружения и помутнения сознания. Люльки были красиво разрисованы природными пейзажами неизвестным нам местным художником, сработавшим на совесть и общественных началах.

Рядом разместились ещё трое совсем детских качелей типа 'рычажных весов', то есть два сидения, укрепленные на длинной трубе с опорой в средней части. Это было в самый раз для мелочи и трусливых девочек. Ещё были привезены с какого-то завода две металлические качалки типа 'пресс-папье'. С каждой стороны качалки можно было разместиться по три человека, итого сразу шестеро детей могли качаться на ней одновременно хоть до умопомрачения.

Вдобавок к этим неожиданно свалившимися на нас аттракционами, была поставлена большая в виде теремка песочница. Понятно, что это уже для малышей, но мы использовали этот крытый теремок для своих штабных заседаний. На другой половине двора были установлены четыре больших стола с лавочками. И ещё один стол был установлен напротив нашего подъезда прямо под красавцами каштанами.

Венцом всех этих чудесных преобразований стала замена проржавевшей трубы у нашего фонтана, а сама чаша бассейна была полностью отремонтирована и залита цементом. Теперь вода не будет уходить через трещины в землю.

Ремонтом нашего фонтана занимался дворовый кочегар дядя Яша, он был кочегаром и одновременно слесарем по отопительной системе. Котельная у нас была газовая, и не нужно было, как в старину, кидать в топку уголь или дрова, а всего-то - открыл краник, запалил газ и контролируй параметры температуры и давления в системе.

С пацанами дядя Яша быстро нашёл общий язык, когда однажды рассказал нам стишок про 'шофера, вылезающего из кабины, у которого не тянет карбюратор, не работает стартёр…'. Он, когда был трезвый, старался не омрачать наш детский слух нехорошими словами. Поэтому, когда нужно послать кого-нибудь подальше фаллопиевых труб или ещё дальше, он запросто говорил:

- Да пошёл он в транду.

Ну, а уж когда он был в хорошем настроении и с сизым носом, то тут он заменял свою любимую 'транду' на более ему привычные слова. Тут уж мы гоготали над его красноречием, не стесняясь разницы в возрасте.

Пустить воду в фонтан дядя Яша обещал в ближайшее время, если мы будем вести себя хорошо. Так что наша детская мечта была полностью в его мозолистых руках. Мы ходили за ним гурьбой, как за водяным, от которого зависит наша жизнь и канючили, чтобы он побыстрее дал воду. И вот, наконец, этот радостный и торжественный день настал. Несмотря на упорное сопротивление местных дворовых старушек, которые мотивировали свой протест тем, что им тоже придётся платить за большой расход воды.

На улице стояла июньская жара, и мы уже предвкушали, как кинемся под струи прохлады, и будем барахтаться хоть целый день в фонтане, как на пляже.

На открытие фонтана весь честной народ собрался как на великий праздник. Взрослые тоже пришли посмотреть на это чудо.

Ещё бы! Во всём городе не было ни одного двора, где бы работал, да и вообще имелся фонтан, разве, что только в городском парке.

Самый главный водяной установил кран для запуска воды и открыл его под одобрительные крики детворы. Сверху сооружения зашипел воздух, и записала ржавая особо никого не впечатлившая струя воды. Побольше открутив кран и добавив давление воды, дядя Яша увеличил высоту струи, стекающую сверху и это уже стало на что-то похоже.

Заносились, забесились дети в чаше фонтана и водный праздник начался. Вскоре чаша фонтана наполнилась водой и весь двор малышей и постарше купались и резвились в чистой воде. Глубина воды была гораздо выше коленей, так что можно было окунуться в воду даже с головой и почти нырять.

Слесарь перекрыл воду и снял барашек с крана, чтобы мы самостоятельно не могли включать и выключать воду. Получалось нечестно, опять мы попадали в зависимость от слесаря дяди Яши, но такова жизнь - в ней всегда кто-то от кого-то зависит.

На следующий день мы с Титом, Славкой и Женькой Грибковыми, Вовчиком и другими пацанами отправились на канал, который находился около водохранилища. С собой прихватили бидончики для транспортировки улова, да пару обычных мешков вместо бредней.

По словам заядлых рыбаков Тита и Славки здесь водилась хорошая рыба, и мы решили наловить что-нибудь для нашего фонтана. На канале разделись и стали по очереди в два бредня забредать.

Мы и не предполагали, что в таком позорном и заросшем водорослями и тиной водоёме можно поймать хоть что-нибудь. Но первая же попытка принесла улов в виде сомика и зеленовато-золотистого линька. Мы все несказанно обрадовались и по ходу дела обсуждали, как будут красиво смотреться в нашем фонтане это золотистое чудо.

Наше занятие прервала группа местных аборигенов, состоящая из старших подростков. Они подошли к нам и один из них, вынув из кармана перочинный ножичек внушительных размеров, ошарашил нас своими вовсе не благими намерениями:

- А ну, чуваки! Выворачивай карманы!

Да у нас и карманов как таковых почти не было, все в основном были в трусах и рубашонках. Мы с Титом, обескураженные беспардонностью этой попытки изъятия чужого добра, промямлили:

- Да у нас нет денег.

Не поверили, перевернули все наши шмотки, лежащие на берегу и забрали какую-то мелочь, найденную у Тита в спортивных штанах в заднем кармане.

Я много слышал о местных хулиганах, которые обыскивают или, как говорили, шмонают карманы, а иногда и морду не за что начищают.

И вот впервые сам лично столкнулся с таким унижением, но в этот раз мы отделались только лёгким испугом. Непонятный страх и опасение возможных подобных издевательств поубавили наш пыл путешественников по чужим территориям. Ладно, ещё рыбу у нас не отобрали.

Довольные уловом, который составлял 15 небольших сомиков и штук 10 линьков, несколько пескарей и вьюнков, мы возвратились из похода во двор. Здесь выпустили их из бидончиков в наш аквариум и сразу начали облагораживать наш водоём растениями.

Кто что смог принесли растений из своих домашних аквариумов; здесь была и валлиснерия, элодея и другие аквариумные растения, которые мы опустили в воду фонтана.

Получилось очень даже красиво, и теперь мы наблюдали за подводной жизнью наших новых подопечных. Кто-то додумался и не пожалел, принёс и выпустил в чашу своих крупных аквариумных рыбок. Это были в основном пецилии, меченосцы и гуппи.

Запал с водоёмом был у всех пацанов велик. Мы специально по несусветной полуденной жаре ходили к водохранилищу и там, на большом заросшем болоте ловили живых дафний и ими кормили наших питомцев в фонтане. Живой корм - есть живой, а хлебом кормить, так вода от него очень быстро испортиться. Эти прописные аквариумные истины нам были уже давно известны, это азы, а мы были уже опытными аквариумистами.

Вода из фонтана потихоньку фильтровалась в землю, поэтому периодически нужно было включать воду и добавлять её уровень. Это очень не понравилось нашим дворовым бабкам. Они начали откровенно и громко возмущаться, что они так скоро останутся без последних штанов, поскольку плата за воду возросла. Ну возросла-то она на считанные копейки, а шум-то, шум подняли.

Основным возмутителем спокойствия в нашем дворе по линии женсовета была Мария Исааковна Пудовкина или по-еврейски настоящее имя - Малка Ицковна, Женькина мать. Они жили в нашем подъезде на первом этаже рядом с братьями Бут.

Бывают же такие натуры, которым до всего есть дело и, на её взгляд, это дело обязательно нельзя оставлять просто так, без внимания. Нужно всё обсудить на высоком уровне её голосовых связок и чтобы непременно весь двор слышал её возмущение по поводу неблаговидного поступка того или иного пацана или какой другой личности.

В самую неподходящую для нас, ребят минуту она всегда оказывалась в центре событий, где начинала развивать свою бурную деятельность, иногда незаметно для себя переходя на иврит.

Это она и затеяла свару по поводу повышения платы за воду из- за прихотей детворы с рыбками и фонтаном. Женька в таких случаях, стесняясь поведения своей родной матери, всегда делал вид, что это вовсе и не его мать и вел себя, как и все пацаны. Не будет же он учить свою мать правилам общежития и осаживать вошедшую в раж Марию Исааковну.

Но если дело касалось того, что кто-то обидел или ударил её Женечку, бедный будет этот обидчик, если попадёт под горячую руку разбушевавшейся мамаши. Женьку часто обзывали 'Евреем' и мамаша частенько боролась за право наций на самоопределение и с этой антисемитской кличкой своего сына.

Короче к концу лета под упорным натиском старшего поколения пришлось принимать решение о свёртывании нашего зоологического уголка, да и нам уже всем порядком поднадоело это бесконечное хождение за живым кормом на болото.

Как-то в начале нового учебного года пришли из школы я, Тит, Вовчик, Славка и Пудовкин и, не сговариваясь, залезли в фонтан и майками выловили всю рыбу из воды. С этим приличным уловом пошли к Титу домой, поскольку он жил на первом этаже.

Здесь на большой титовской сковороде зажарили всех своих бывших питомцев и с аппетитом слопали всех до единого. Не пропадать же добру.

Вкусней всего комиссия признала сомиков, затем шли линьки, а уж от пескарей и вьюнков на сковородке под чутким руководством Тита (он хозяин, он и жарил) остались одни шкварки, их на вкус было не распробовать. На том весь интерес к фонтану у нас иссяк.

По вечерам во дворе начинались тихие игры за столами. Мужики облюбовали себе крайний к сараям столик, за которым они после работы резались в домино и шахматы.

За другим столиком обычно собирался наш местный женсовет, состоящий из пожилых вездесущих женщин и старушек. Здесь они обмывали кости всем, кто попадал им на глаза и ещё не успел попасть в их поле зрения.

За третьим столиком обычно собирались мы вместе с девчонками, где играли в свои разные игры, ну, а уж за последним столом собиралась малышня со своими машинками и куклами.

Ведь можно же было занять и заинтересовать все возрасты. Конечно, кто хотел пить водку, тот её пил и без столиков в 'зелёном ресторане' прямо на траве в армянском скверике, но ведь основная масса жильцов находила свои интересы во дворе и вроде была по вечерам при деле.

Вот здесь за столом в простых детских играх 'в города', 'ключик и замочек', да и в простые прятки приходили первые симпатии к девчонкам, а иногда вспыхивала почти настоящая, но детская любовь.

Влюбился и я, в Алку Иванову, да ту самую, с лёгкой руки которой мне дали прозвище 'Пупик'.

Кудрявые светло-русые волосы с чёлкой, ровный точёный нос, красивые полные губы и глаза голубые с длинными ресницами. Подвижная и общительная она принимала участие во всех наших играх, кроме футбола. Но Алка, я так понял, нравилась не только мне.

Аникей тоже как-то раскололся и сказал, что Алка - самая красивая девчонка с нашего двора.

Вдоль волейбольной площадки на асфальтовой дорожке лежали длиннющие водопроводные трубы. Видимо собирались куда-то проводить воду. Но они нас с Аникейчиком тоже заинтересовали.

Мы располагались на разных концах трубы и использовали их как телефон. В трубу кричишь, и тебя кроме твоего корреспондента никто посторонний не слышит.

Мы мололи всякую чепуху друг другу и сами хохотали над своей дуростью, но вдруг Вовчика прорвало:

- Самая красивая девчонка у нас во дворе - это Алка!

- Да! - подтверждал я в свою телефонную трубу.

- Я буду дружить с Алкой! - заорал Вовчик дальше.

- Шиш тебе, я буду дружить с Алкой! - вторил я ему.

- Через 20 лет мы с тобой будем жить в коммунизме!!! Хрущёв пообещал, - сменил я тему телефонного разговора, а сам мотал на ус возможного конкурента.

- Ура!!! Будем жить и пользоваться всеми благами коммунистического общества, - громким эхом металла отвечал подкованный в политическом смысле друг.

Алка жила в соседнем доме во втором подъезде на первом этаже. Родители у неё были строгих правил и её загоняли вечером домой почти первой из нашей компании.

Отец у неё был Мастер спорта по стрельбе из пистолета и преподавал физкультуру и военное дело, по-моему, в 8-ой школе. Алка тоже училась в этой школе, на два года младше меня, и поэтому мы виделись только в нашем дворе. Скучая, я частенько в темноте бродил под её окнами в надежде увидеть хоть через окно свою Джульетту. Бродил под окнами и думал:

- Какое красивое имя. Ал-ла! Аллочка!

Она чувствовала, что я к ней неровно дышу, и отвечала тёплыми взглядами во время игр, но дальше случайных совместных прикасаний друг к другу руками во время игр и переглядываний дело не шло. Воспитание было, прямо скажем, несовременное, стеснялись выражать свои чувства.

Был у нас во дворе маленький такой шибздик из первого подъезда по прозвищу 'Япошка'. Противненький такой, вредненький и к тому же великий сексот был. Кличка к нему пристала из-за узкого восточного разреза его бесноватых голубых глаз с противными белобрысыми ресницами. Все пацаны во дворе его ненавидели и первым своим долгом считали как-нибудь незаметно двинуть его по тощей японской шее или уж на крайний случай обидно обозвать.

Алка первой сделала попытку встречи тет-а-тет со мной в сквере напротив дома. Она попросила Япошку передать мне, чтобы я пришёл в 16 часов в скверик на свидание.

Японец мне передал Алкины слова, но это барахло не могло даже продержаться хотя бы несколько часов: тут же всем рассексотил во дворе о том, что Пупик скоро пойдёт на свидание с Алкой в скверик, где они собираются целоваться и так далее.

Получилось так, что Алкины подружки, разузнав такую подробность от негодяя Япошки, стали преследовать её и не отходили от неё ни на шаг. Вот дуры! Чего добивались, сами наверно не знали, а может быть и из зависти.

Я, храня у сердца такую радостную тайну, совсем не думал, что это уже тайна полишинеля. Ничего не подозревая, пришёл к назначенному времени в скверик, где увидел Алку в окружении её трёх подружек.

Ну, а что мне оставалось делать? Я пришёл на своё первое свидание и вдруг на меня смотрит сразу столько раздираемых любопытством глаз.

- А чево это вы тут делаете? - единственное, что я сообразил спросить.

Алка виновато посмотрела на меня и ни с того ни с сего полезла на дерево, а её переводчица ответила:

- Мы тут играем, а вот ты чего сюда припёрся?

Они тоже, как маленькие обезьянки, мелькая своими трусами, залезли на дерево и ехидненько посмеивались меж собой. Я влез на это же дерево и завис над землёй, всё ещё надеясь прояснить обстановку.

Но эти чудики окружили мою симпатию, и невозможно было спросить у Алки причину её такого поведения. Я стал подозревать, что это всего лишь какая-то провокация и спрыгнул с дерева.

В общем, сорвалось моё первое свидание, зато весь двор, благодаря самураю, уже знал о наших симпатиях.

Я готов был казнить этого Япошку на прорастающем бамбуке. Нет, так слишком медленно - успеет пожаловаться матери и выдать своего убийцу. Убить кирпичём, чтобы не успел и мяукнуть.

Из-за этого гада каждая самая маленькая девчушка, играющая на улице в куклы, при моём появлении бросала своё любимое занятие и состроив ехидную мордочку произносила:

- Жених! Жених идёт!

Хорошо, что хоть мои друзья не уподоблялись этим глупышам и не обзывали меня 'Женихом'.

Однажды затеяли поиграть в волейбол, но мячик был плохо накачан, и играть таким дряблым пузырём было невозможно. Мы пытались его накачивать насосом, но воздух всё равно не держался.

Когда вытащили из мяча камеру, то оказалось что она пробита, а запасной у нас не оказалось. Алка тоже собиралась играть с нами, и она сказала:

- У меня дома у отца есть запасная камера. Я сейчас быстренько сбегаю и принесу.

Через несколько минут она прибежала с нездоровым румянцем на лице и дрожащим перепуганным голосом сказала мне, что у неё пожар дома. Пацаны видимо толком ничего не поняли, а я побежал за ней один. Когда зашёл в комнату, то ничего подозрительного и похожего на пожар и дым я даже не заметил. В душе закралось какое-то непонятное сомнение и благая надежда, что это всего лишь уловка моей подружки для продолжения нашего несостоявшегося свидания.

- Алл, ты чего? Где твой пожар? - принюхивался я на всякий пожарный случай.

- Там, за шкафом кладовка, там горит.

Я открыл дверь в кладовку и обомлел. Все полки полыхали яркими языками оранжевого пламени, а меня обдало жаром, стремившимся в свободное пространство комнаты.

Я ведь не пожарник и каждый день не тушил пожары, поэтому вначале тоже немного растерялся и заворожено смотрел на гудевший огонь. Потом, наконец, сообразил, что пламя нужно срочно заливать водой, побежал на кухню, схватил там какую-то кастрюлю, налил в неё воду и на ходу закричал Алке:

- Давай быстро! Во что можно наливай и таскай мне воду. Там здорово полыхает... Как это ты умудрилась так?

Защищаяя лицо от бушевавшего огня, я плюхал воду кое-как наугад в горящее пространство и первые несколько кастрюль с водой я вылил без особого результата. Но потом, когда конвеер подачи воды наладил свою работу, я сумел попасть всё-таки на горящие полки, куда было нужно, и постепенно сбил пламя. Оно злобно пошипело, подымило и погасло.

Перепуганная до смерти и бледная Алка таскала воду кастрюлей и ведром и по ходу дела ревела от страха. Я представляю, о чём она думала. Конечно же, о родителях.

Пожар я укротил с помощью своего плачущего водоноса, а она мне рассказала, как всё это произошло.

Оказывается, в кладовке не было света, и она взяла спички и стала подсвечивать открытым огнём. Догорающая спичка стала обжигать ей пальцы и упала в большую картонную коробку полную детских диафильмов. Плёнка диафильмов, да и фотоплёнка в то время делалась из ужасно горючего материала типа целлулоида. Пленки подобно пороху начали вспыхивать одна за другой и отсюда моментально воспламенились деревянные полки.

Если бы не я, пожар бы был нешуточный, рядом вплотную стоял платяной шкаф, а дальше бы пошло гореть всё подряд.

Моё нервное напряжение огнеборца спало и мои коленки вдруг затряслись мелкой предательской дрожью, а в голове пронеслось:

'Второе свидание тоже сорвалось...'

Я для порядка, как мог, успокоил трясущуюся от плача и страха Алку, а она в ответ:

- Сейчас отец должен с работы прийти. Что я ему скажу?

- Чего-нибудь скажи, а я пошёл. Ты уж сама с родителями разбирайся.

Когда я подошёл к столику, за которым сидели волейболисты в ожидании новой камеры для мяча, то у меня ещё дрожали колени и вид, наверное, был совсем не геройский.

Пацаны, может быть, сначала подумали что-нибудь другое - слишком долго ходил за камерой. Но я сказал, что пришлось тушить пожар, камера наверно сгорела в кладовке. Волейбол на сегодня отменяется.

Вечером, как обычно, сидели за столом с девчонками и играли в какие-то игры. К столику подошёл Алкин отец и, отозвав меня немного в сторону, сказал:

- Ты что ли, чубатый, у нас пожар тушил? - и, не дожидаясь ответа, продолжал. - Ну и воды ты там наплюхал. Небось, несколько вёдер! А вообще молодец, что не растерялся. Спасибо!

Вроде как поблагодарил, а вроде как отругал, что воды ему много на пол налил. Но Алке, наверняка, досталось и за пожар и за воду, за всё вместе. Батя у неё был суровый мужик, типа моего отца, фронтовая закалка видимо тоже была.

Уже осенью Ивановы переехали в другой дом, ближе к вокзалу и мы долго не виделись. А когда случайно её встретил позже, где-то через год, в городе, то просто поздоровались и разошлись, как малознакомые люди.

Прошла любовь, и было жаль, но впереди ещё была одна Алла в моей жизни, моя одноклассница. Ну, надо же какой был везунец мне на Алл. От скуки в летнюю жару наши пацаны вдруг ударились в картёжные игры. Мария Исааковна наконец-то устроилась работать продавцом в наш центральный универмаг на площади Ленина. Теперь Женьку никто днём не контролировал и он делал всё что хотел. Вот и стало собираться у него дома тайное общество картёжников.

Славка, Пудовкин, Тит и Валерка Бут весь рабочий день Марии Исааковны резались в 'трынку' на деньги. Ставки были мизерные всего то по копейки, но в итоге выигрыш нарастал, и дело заканчивалось выигрышами по 3 или 5 рублей, а может быть и больше.

Я тоже иногда посещал этот клуб по интересам, но участие в играх не принимал. Меня такие мероприятия нисколько не привлекали.

Уже кончилось лето, и начались занятия в школе. Но и занятия не были помехой карточному клубу в квартире Женьки Пудовкина.

У пацанов, как только прибегали из школы, мгновенно срабатывал картёжный синдром и они собирались за своим любимым карточным столом.

Друзья с азартом резались в карты, а я сидел на диване и просматривал Женькину 'Детскую энциклопедию'. У него были все 24 тома этого интересного и красочного издания для детей.

Ещё было 3 тома сказок '1000 и одна ночь' в полном варианте и рассчитанных не для детского чтения. Вот я и сидел и изучал не правила игры в трынку, а эти достойные советского школьника гроссбухи. Там было столько интересного, что я и не замечал, как летело время.

Только финальные аккорды карточной игры пацанов на повышенных тонах 'Гони деньги, гад! Ты же проиграл!' и ругань между игроками заставляли меня оторваться от книги и смотреть, как происходит полный расчёт между картёжниками. В спорных ситуациях поднимался такой шум и тарарам на специфическом жаргоне, что соседи за стенкой могли догадаться, что здесь происходит.

От непонятного мне карточного азарта пацаны менялись прямо на глазах. Они краснели от напряжения и сыпали ненормативной лексикой, злились и ругались, как настоящие урки у себя в малине. Даже трусоватый по своему характеру Тит, когда выигрывал небольшие деньги, настолько входил в роль, что забывал про свой настоящий облик и выглядел настоящим героем. Неужели так неузнаваемо меняет человека предчувствие выигрыша денег.

Пацаны уже настолько привыкли к постоянным картёжным играм, что забывали про элементарную конспирацию в своей компании. А напрасно...

Однажды, оповещённая соседями, Мария Исааковна запыхавшись, прибежала в свой обеденный перерыв домой и, когда она увидела квартет за её журнальным столиком и кучу мелочи на столе, у неё пропал дар речи.

Это её то Женечка, её паинька сидит и наяривает в карты! Да ещё к тому же в туалете накурено. Как Марию Исааковну не хватил удар непонятно. От неожиданного пейзажа в своей квартире она совсем забыла закрыть за собой входную дверь. В доли секунды благодаря такой возможности комната стала пустой, а когда мамаша пришла в себя, то перед ней стоял только обескураженный таким сюрпризом Женя.

- Кто курил? - первое, что смогла спросить Мария Исааковна.

- Это слесарь приходил проверять батареи парового отопления, - уже давно подготовил Жэка достойный ответ.

- Ка-ко-е па-ро-вое отопление! На улице 30 градусов жары, - визжала от сыновней наглости родительница.

Вечером, когда все пришли с работы, в семье Пудовкиных начались педагогические эксперименты. Узнавший ужасную новость о собственном сыне Иван Герасимович был тоже потрясён до глубины души поступками своего отрока.

Сухой, седой и маленький, как заплесневший усохший сухарик, Иван Герасимович был старше жены на 25 лет, но и таком преклонном возрасте не курил сам и решил отучить сына от вредной привычки.

Он сходил к своим соседям Бут и занял у Валеркиного отца пару папирос 'Беломор'. Женьку усадили в кресло посреди единственной их комнаты и торжественно сунули ему папиросу в рот. Иван Герасимович дал прикурить и произнёс совсем печальным голосом:

- Сынок, ты стал курить?! Ну что ж кури!

- Кури, негодник, пока не задохнёшься! - вторила Мария Исааковна.

Женька восседал на своей родительской Голгофе и смолил 'Беломор' как будто так оно всё и должно быть. Выкурил одну папиросу и аналогично первой родители воткнули ему и подожгли вторую. Он и вторую сосал и пускал колечки дыма в потолок.

- Скоро ты там задохнёшься? - округлив от удивления глаза, спрашивала мама сына, соображая, что уже и вторая папироса подходит к концу, а должного эффекта не достигнуто.

Иван Герасимович сходил к соседям ещё раз. Родители с ужасом и кашлем в дыму, наполнившим комнату, смотрели на курившего 4-ю папиросу отпрыска, но никаких изменений в его поведении не отмечали.

- Ты ещё не задохнулся? - с возмущением спрашивала Мария Исааковна.

- Нет, и не задохнусь. Несите ещё, - схамил Жэка обалдевшим родителям.

Бог его знает, сколько так мог выкурить подряд папирос Женька? Эксперимент не удался, но сын пожалел ошарашенного отца-старика и наобещал три короба обещаний, что не будет больше играть в карты и курить.

После таких заверений эксперимент отложили до лучших времён, но мамаша с тех пор насторожилась и нет-нет да прибегала во время перерыва с работы проверить своё чадо. Картёжная малина распалась, но её отголоски продолжались в укромных местах Армянского сквера до наступления холодов.

В нашем классе учился Сумченко Вовка. С чёрным аккуратным чубом волнистых волос совсем взрослой причёски и ровным носом, который на кончике имел раздваивающуюся плюшку ноздрей, он мне почему-то всегда казался старше нас по возрасту и по своему развитию. Заинтересовал он меня только тем, что прекрасно рисовал.

Как он прекрасно рисовал! Всего за несколько минут выдавал такие потрясные шедевры простым карандашом, куда там мне с моими доморощенными способностями. Я мог рисовать, только глядя на картинку перед глазами, а он мог и так и просто по памяти, или с натуры.

Я несколько раз сидел с ним на уроках за одной партой, а он мне молча показывал последовательность изображения лица человека, фигуры и многие другие секреты рисования. У него была небольшая книжечка, что- то типа самоучителя рисования и я внимательно изучил её содержание, что очень пригодилось в дальнейшем.

Вовка был парень не простой. Его иногда заносило при общении в сторону обсуждения девичьих и женских достоинств, прелестей одноклассниц и учительниц. А я в то время как-то этому особого внимания не уделял. Ещё не дорос до таких тем, а достоинства или недостатки отмечал молча, без их обсуждений.

Да и вообще, как я мог обсуждать какие ножки у нашей классной или учительницы! Для меня учитель в то время не имел пола. Это для меня был святой человек, отдающий нам свои знания и воспитывающий нас, детей.

Видимо дедовские беседы не прошли для меня даром, и я ещё долго не мог преодолеть это чувство, что учитель человек особый, и он не может заниматься постыдными и некрасивыми делами, пить водку, заниматься любовью и так далее, лишь только потому, что он учит других. Очевидно, это был один из провинциальных комплексов.

Мой тесть, директор школы в райцентре Костромской провинции, рассказывал, как однажды стоял за стойкой местного летнего пивбара и пил из кружки пиво с кем-то из своих родственников, так за компанию. Мимо проходила женщина за ручку с маленьким первоклассником из его школы. Мальчик остановился, вырвал руку у матери, подошёл к своему директору и вполне серьёзно высказался по этому поводу:

- Какой же ты директор, если ты пиво пьёшь!

Примерно таким же детским взглядам на роль учителя в истории придерживался и я.

Сумченко страдал страшным недугом в виде минутных странных припадков потери ориентации или какого-то затмения сознания. Он мог посередине урока встать со своего места и просто бродить, как сомнамбула, по классу.

В этот момент его глаза ничего не выражали, были какие-то стеклянные, а все движения были словно в замедленной мультипликации. Затем внезапно наступало прояснение сознания, которое заставало его уже на новом месте. Он, встряхнув головой, начинал соображать, где он находится, и как он сюда попал. Начинал смущенно улыбаться и, видя, что на него смотрят, быстро садился на своё место.

Сумченко, ну уж очень симпатизировал Мерзликиной Вере. Наша круглая отличница сидела на среднем ряду на первой парте прямо у учительского стола со своей подружкой Васюшкиной Людой.

Вера была хорошо воспитанной девочкой, училась только за счёт своей усидчивости и очень расстраивалась, получив на уроке 4. Ну, а если вдруг тройка, то тут тебе и слёзы, и резкое побледнение конопушек на лице, вплоть до ухудшения самочувствия.


Васюшкина Людмила и Мерзликина Вера

Она была человечком, знающим себе цену, и поэтому за всё время учёбы лично я не замечал, чтобы она отдавала предпочтение кому-нибудь из наших одноклассников.

Мерзликина была настоящая отличница, в смысле моего представления об отличниках того времени. Всегда чисто и опрятно одетая, с аккуратно заплетёнными волосами в две прямо не рыжие, а какие-то золотые косы. На уроках очень сосредоточенная и с красивым просто каллиграфически прописным почерком.

Я иногда брал у неё тетрадки по русскому языку, чтобы быстренько списать домашнее задание и обратил внимание на этот феноменальный подчерк и сплошные пятёрки по всем диктантам и изложениям.


Остроушко Алексей

Лёша Остроушко был тоже неравнодушен к нашей Вере и всячески весьма интеллигентно оказывал ей свои знаки внимания и пытался завоевать доверие нашей отличницы. Но время тратил попусту.

Да, этот кадр был весьма интересной личностью в нашем классе и даже во всей школе. Сразу было видно, что этот школьник большое внимание уделяет своей внешности.

Крупная голова, венчавшая его стройное, но невысокое тело была всегда ухожена зачесанными, но не прилизанными, а торчащими назад в ёжик чёрными, как смоль, волосами с приподнятым спереди небольшим коком.

Голову с маленькими, словно тёмными точёными камушками глаз, которые отражали хитрый солнечный свет, он всегда носил гордо приподнятой. Его голова словно имела свою собственную систему гиростабилизации и поэтому при ходьбе была абсолютно неподвижна - создавалось впечатление, что она плывёт, даже не шевелясь. Остроушко чем-то дополнял Сумченко, они были словно братья по разуму, но старше нас.

Почему они казались старше всей остальной классной пацанвы, я понял только потом, когда уже не стало в классе ни Вовки, ни Лёшки, они ушли после 8 класса. У них были взрослые разговоры и поэтому, несмотря на свои мелкие познания в науках, они казались нам значительно старше и умнее нас.

А разговоры эти складывались из хвастовства о покорении сердец той или иной красавицы, обсуждении прелестей и достоинств старших школьниц и педагогов женского полу. Исключения не составляла и наша классная руководительница Тамара Васильевна, у которой была очень красивая фигура и грудь, но лицо представляло рыжее месиво косметики самой настоящей стервы.

Слушая эти россказни наших бабников, мы, конечно, открывали свои детские рты и, можно сказать, даже завидовали тому, как это у них всё просто получается. По их словам они уже пол нашего стада чувих-старшеклассниц оприходовали и недалёк тот день, когда даже самая неприступная крепость в лице Верки Мерзликиной тоже будет с достоинством покорена.

Мы, конечно, помалкивали, слушая такие речи наших самых достойных мужчин. Нам в этих вопросах похвастаться было нечем, да и воспитание как-то не позволяло вести разговоры на эти темы.

Частенько наших бабников тянуло на любовную лирику, которой в запасах у них было вдоволь. Вовка, величая мне свою образованность в этих вопросах, однажды даже пропел целую красивую балладу Трём красавицам небес.

Три красавицы небес
Шли по улицам Мадрида,
Донна Клара, донна Рэс
И небесная Флорида.

И по улице той шёл
Парень в бедном одеяньи,
Полуголый и босой
Подошёл за подаяньем.

Донна Клара так щедра,
Подала ему реалу,
Донна Рэс ещё щедрей,
Подаёт реалов пару.

А Флорида так бедна,
Не имея не реала
Вместо золота она
Бедняка поцеловала.

Баллада кончилась весьма красиво - бедный испанец на всё подаяние двух красавиц купил у продавца букет роз и подарил его третьей - бедной Флориде.

Но я это к тому, что меня несколько поразило, что вместо домашних уроков по школьным предметам ребятки уделяли столько внимания поэтическому жанру.

Лёша, дополняя Вовкину балладу, зачитал мне наизусть длинный опус про царевну и маркиза.

Царевна в лёгком одеяньи
Ждала маркиза у ворот...

Дальше понеслась сплошная похабщина, преподнесённая Остроухом в пушкинском стиле. Тут уж у меня действительно непроизвольно открылся рот, и я с такой физиономией слушал Лёшины творения.

Лёха, у которого хватало ума выучить только первый куплет из отрывка 'У лукоморья дуб зелёный...', целых 5 минут шпарил мне эту продолжительную ахинею. Правда, она действительно по слогу напоминала творения самого Пушкина и лилась из уст чтеца довольно-таки эффектно.

- Лёха, откуда ты такие стихи откопал? - вырвалось у меня, когда он наконец замолчал.

- Симуля, это же А.С.Пушкин, - не поверил я своим ушам.

- Какой ещё Пушкин? Пушкин не мог написать такую похабщину. Я ведь смотрел полный сборник его сочинений, и там таких не было, - наивно защищал я великого поэта.

- Симочка, ну не я же сочинил это. Ты ещё вовсе ребёнок и не представляешь, что творили поэты в то время. Ты думаешь, они там на своих дворянских балах только мазурку танцевали. Они там такие развраты устраивали. Да, что с тобой говорить, - снисходительно объяснял мне особенности прошлого века наш доморощенный лирик.

Лёша всегда был одет в пиджачок и рубашечку и выглядел довольно элегантно по сравнению с нами. У него была особая манера разговора. При его сравнительно небольшом словарном запасе говорил он подчёркнуто элегантно и очень культурным языком, а в потряхивании головой при общении явно прослеживалось его желание быть выше или старше и опытнее того, с кем он общался.

С его лица никогда не сходила улыбка при общении с дамами, а при этой улыбке блестела золотая фикса верхнего переднего зуба. Не хватало только шляпы на его голове и трости в руках, и это был бы самый настоящий итальянец в России. Ну, ни дать ни взять Марчелло Мастрояни.

По пути своего следования его чёрные хамовитые глазки ощупывали каждую встречную и поперечную девчонку, и он не мог не брякнуть какой- нибудь незначительный комплимент в адрес более-менее симпатичной из них.

- Ух, ты какая?! Девушка, а у вас ножки ничего! Можно вас проводить? – или ещё что-то в этом роде.

Что для меня было странным и непонятным, так это то, что многие из тех, кому он адресовал свои ничем не обязывающие восхищения, реагировали на него положительно и доставляли ему удовольствие быть провожатым, и знакомились с ним по дороге.

Он, по его словам, занимался в балетном кружке в Доме пионеров. Похож! Очень похож был наш Лёша на настоящего балеруна в чёрном обтягивающем трико и бугром комка страстей, выпирающим в центре классической фигуры. И я с ухмылкой представлял его в этом малиннике и даже немного завидовал. Вот попал кот в мышиную стаю.

Постепенно взрослея, я стал немного больше соображать и сделал для себя самый простой вывод: Лёша просто обыкновенный бабник и вся его цель в молодой жизни это девки, бабы и женщины. Поэтому отношение к нему у меня стало негативным, и мы были просто одноклассники и не более.

Васюшкина была попроще нашей отличницы, но, глядя на свою соседку по парте, тоже во всём пыжилась и старалась подражать ей, но не всегда всё получалось, особенно в области учёбы. У неё была очень плохая кожа на лице, какая-то угреватая что ли и от этого всё впечатление о её внешности смазывалось, но, если приглядеться повнимательнее, она была вроде бы и симпатичная местами. Особенно не по годам развитая грудь, которую с трудом прикрывал форменный фартук.

Мне одно время, но это было всего лишь несколько дней, вдруг показалось, что я ужасно в неё влюблён. Ну, прямо наваждение какое-то, так и тянет к ней. На уроках бывало иногда сидел и только на неё и смотрел, даже забывал, что я на уроке. Она несколько раз успевала перехватить на себе мой пристальный взгляд и заметно краснела от смущения.

А потом, когда я посмотрел на наших девочек на уроках физкультуры, то последовало разочарование и вся любовь моя куда-то улетучилась. В то время мы вроде бы ещё были маленькие, и уроки физкультуры у нас проходили вместе с девочками, может быть, это было и к лучшему. На уроке физкультуры ты предстаёшь перед окружающими в своей внешней физической наготе. И уж, если ты слабак, и, как сосиска болтаешься на канате или перекладине, то это видят все.

Многим пацанам было стыдно перед слабым полом за свою неуклюжесть и физическую неразвитость. Некоторых из нас это заставило всерьёз задуматься над своим физическим совершенством, что подвигло впоследствии записываться в спортивные секции и заниматься спортом.

А вот Сашка Белышев и Вовка Чудаков здесь были впереди планеты всей. Что они только не выделывали на спортивных снарядах на своих любимых уроках физкультуры, вот только учитель останавливал и требовал заниматься по программе, а не самодеятельностью.

Чудаков курносый с виду очкарик и недотёпа на физкультуре ну просто преображался, он занимался в секции гимнастики. Мы доморощенные с завистью наблюдали, как он по нашему понятию мастерски выполнял все упражнения. К тому же он единственный из нашего класса трубил на трубе в школьном оркестре под руководством Баграта Артёмовича Авакянца. Был такой учитель математики с грубым учительским басом и большой круглой и седой армянской головой.

А как Белыш с Чудаком прыгали через козла! Прямо как ласточки порхали, чуть касаясь кожаной поверхности препятствия, летели с трамплина и делали классические приземления. А мы как мешки с дерьмом еле-еле перекидывали свои телеса через этот упрямый для нас снаряд. Да иногда ещё и врежешься задницей об чёрную кожу этого козла под всеобщий гогот пацанов.

Вот и на наших одноклассниц мы тоже смотрели в такие моменты, хоть и сами то…

Здесь можно рассмотреть, что Валька Прозорова и Томка Демьяненко все в веснушках с головы до ног. Словно они всё лето усердно загорали через крупное сито. Так и подмывало прокричать как в недавнем детстве:

Рыжая, рыжая, конопатая
Убила бабушку лопатою!

Но это были мои рыжие одноклассницы, и приходилось сдерживать свои дурацкие эмоции и порывы.

А у Наташки Бучинской вместо ног вставлены хоть и очень длинные, но настоящие спички, как только они её носят. Сейчас в наш век топ-моделей и фотомоделей Наташкиным ногам цены бы не было. Вообще-то, она была по-своему красивая девочка.

Когда она, перебирая своими соломинками, прыгала через кожаный, набитый ватой мяч и, не перепрыгнув его, наступила на него…. А мяч то он круглый, ну и врезалась плашмя об пол с такой силой, что даже нам видавшим всякие падения, стало её очень жалко. А лично я испытывал чувство неловкости за её такую неуклюжесть и неудачное приземление. Почему, сам не знаю. Но никто из пацанов даже не сдвинулся с места. Девчонки кинулись её поднимать и как настоящую раненную увели из зала.

А у Инки Котовой, по внешнему виду смахивающей на стюардессу, с пышной челкой над глазами, с в меру вздёрнутым носиком и милыми веснушками на нём, стройной и высокой, была странная гусиная кожа с маленькими красноватыми пупырышками на руках и ногах. Знаток Сумченко утверждал, что это какой-то сифилис, а мы дураки верили и обходили стороной нашу стюардессу.

Фигура Вальки Прозоровой и её непомерно большая грудь, да и весь внешний вид напоминают скорее няню Пушкина Арину Родионовну, чем ученицу 6 класса. Мы её в последствии так и прозвали 'бабушка', она даже не обижалась на нас. Чего на дураков обижаться.

У Васюшкиной вроде всё было на месте, но вот фигура была немного корявая. Все мы были ещё в том возрасте, когда всё ещё могло сто раз поменяться, но первые впечатления они остаются надолго.

Из всех девчонок одна Алка Ларина была маленькой, но ловкой обезьянкой. Она запросто залезала на канат до самого потолка и висела там, как на лиане, показывая в улыбке все свои маленькие ровные зубки.

Такие номера ей давались с невероятной лёгкостью и проворством. Юра Митьков тот на физкультуре был вообще митьком, ничего толком не мог делать. Страшно стеснялся и переживал за свою неповоротливость, но дальше сожаления действий не пытался предпринять. Он больше любил читать романтические книги Сабатини о миссис Арабелле и прекрасной любви капитана Блада, чем напрягать себя физически на тренировках в спортзале.


Амбарцумян Рубен и Зубков Толик

Ну, а уж Роба! Точнее будет Рубен Амбарцумян, который весил девяносто килограммов, вообще критике не подлежал. Толстый будто обвешанный со всех сторон кусками сала, с круглой большой головой и задницей, щеками, которые было видно из-за ушей, если смотреть на него сзади, он приходил на урок физкультуры, словно на каторгу.

Он знал, что опять будут хохотать пацаны глядя, как он болтается на канате, не в состоянии сделать ни одного движения вверх. Знал, но приходил и потный, и красный от натуги пыхтел через свой поломанный в детстве нос, упражняясь с толстым канатом.

Огромные сказочные брови Рубена походили на крылья чёрного ворона, сидящего у него на переносице. От этого его насупленная физиономия имела угрожающее обличие и казалось, что он сейчас этот ненавистный канат порвёт своими зубами на куски и выбросит в окно.

Второй наш гигант Сашка Маралов намного отличался от Рубена своим ростом, он в нашем классе был не только самый толстый, но и самый высокий. По сравнению с нами шибздиками он выглядел настоящим мужиком, но с толстой детской физиономией при живом весе около ста килограммов.

У Сашки была толстая и почти круглая мордуленция с широким, но ровным носом и кучерявыми тёмно-русыми волосами. Если бы его покрыть коричневым гуталином, то негр из него получился бы покраше арапа Петра Великого. Это был бы толстый негр, которых в то время, по-моему, ещё не было. В отличие от Робы Марал занимался спортом и был на хорошем счету у лёгкоатлетов в толкании ядра и метании молота. По своей детской глупости я доставал сначала Рубена своими дурашливыми приставаниями:

- Роба! Я могу и хочу объять необъятное, дай потрогать твои титьки.

Они у него действительно были титьками, и я нахально лез к нему ручонками за пазуху. Роба горячий армянин, конечно, восставал против незаконного лапания руками его достопримечательностей и вскипал, словно чайник. Начинались бесконечные гонки за мной по партам в классе и по коридору.

Убегая от Робы, я нёсся, как заяц, по коридору в класс и, подбегая к двери, выставил руки вперёд, чтобы ударом рук открыть классную дверь. В этот момент из класса выходила наша Бабушка, и мои руки вместо твёрдой двери попали на упругие, мягкие и тёплые груди Вальки Прозоровой. Я, как тот Ходжа Насреддин, моментально почувствовал, что руки мои наполнились. Хорошо, что я ещё не сбил её с ног, а то мы бы здорово выглядели перед классом лёжа на полу.

Валька посмотрела на меня сквозь свои круглые очки и покрутила у виска пальцем, но, как я заметил, при этом сквозь веснушки проступил багровый румянец. Засмущалась наша Бабуля.

- Валь, прости! Я не хотел, так получилось, - успел пролепетать я на ходу и побежал дальше отрываться от Рубена.

Конечно, он меня со своим весом никогда бы не догнал, и, уже устав от бесконечных гонок, я поддавался и подворачивался ему под руку, приговаривая:

- Всё, всё. Роба, мир! Давай дружить! Больше не буду.

Роба был настолько добродушным толстяком, впрочем, как и все толстые, Марал тоже был таким. Поэтому, когда я попадал в крепкие руки Рубена, он не мог не то что ударить по-настоящему, а и просто не знал, как это сделать. Он, с уже шутливым перекошенным якобы от злости лицом и громким сопение в кривой нос, наносил мне комариный удар кулаком по корпусу и выдыхал:

- Давай дружить.

На этом потасовка прекращалась на непродолжительное время. Нужно же было отдышаться, а потом снова всё повторялось и так по несколько раз.

Не будь меня в классе, Роба наверно весил бы все 100 кг, а с помощью этих потогонных пробежек за мной он удерживал свою массу тела в этих пределах.

Иногда Роба впадал в дружескую эйфорию по поводу очередного заключения между нами мира и дружбы и умиротворённо рассказывал мне какой-нибудь анекдот. И чаще всего это были анекдоты про армян.

'Идёт суд над армянином за развращение малолетней. Судья даёт слово подсудимому, тот из русского языка в камере успел изучить только падежи. Армянин начинает с помощью своих скудных языковых познаний излагать суть дела.

- Я именительный, она именительный. Я предложный, а она дательный. Я творительный, а она родительный. Так почему же я теперь винительный!?'

Сашка Маралов тоже не избежал моих домогательств того же плана. Мы долгое время сидели с ним за одной партой. Как только звенел звонок на перемену, я протягивал к Маралу свои ручонки и начинал ощупывать Сашкин бюст, а потом резко давал тягу в коридор, так как знал, что сейчас получу затрещину тяжёлой мораловской рукой.

Сашка гонялся за мной по коридору и улице и, набегавшись вдоволь, я сдавался и шёл к нему с повинной.

- Саш, вот те крест на пузо! Больше не буду! - клялся и богохульствовал я перед Сашкой.

С Сашкой шутить было опасно, у него кулаки и ручищи были куда сильнее моих и Рубена, не дай бог попадёшь под горячую руку, можно было заполучить такую затрещину, что больше не побегаешь. Поэтому, убегая и выматывая Марала пробежками на средние дистанции, я тем самым удалял его первоначальный запал к физическому рукоприкладству, и он постепенно сдыхал.

Марал хоть и не был толстым оленем, но пробежки у него получались гораздо лучше Рубена, мне приходилось улепётывать от него во все лопатки. А у сдохшего Сашки злость улетучивалась и всё кончалось миром до следующей перемены.

Класс убирали после уроков дежурные по классу. Дежурство назначалось по партам. Сегодня дежурит первая парта, завтра вторая и так далее. Я в это время сидел за одной партой с Зубковым Толиком. Толя был маленький такой, рыжеватый и курносый с веснушками, да ещё с редкими зубами, отчего он в точности походил на домовёнка Кузю из детского мультика.

Мы с Толей убрались в классе, а после уборки от нечего делать стали кидаться тряпкой, которой обычно вытирают классную доску.

- Иди, помой тряпку! - влепил он в меня тряпкой.

- Сам иди, - отвечал ему той же тряпкой я.

Тряпка летала между нами и при попадании в тело оставляла меловый след на одежде, похоже как пуля. Понравилось. Если в тебя попали, значит, ты убит и понеслись у нас с ним скачки по классу и партам.

Целый час гонялись по очереди друг за другом, чтобы оставить белый след мокрой тряпки на одежде. Перемазались мелом, как чудики. А уж когда совсем запыхались и начали приводить себя в божеский вид, то порешили, что завтра приходим пораньше и продолжаем наше побоище.

А назавтра ещё раньше нас пришёл Белоусов Валерка в надежде быстренько до уроков перекатать у кого-нибудь домашнее задание по математике. Я отдал ему свою тетрадку, и он устроился переписывать задание, а мы с Зубом продолжили нашу беготню с летающей тряпкой.

Белик, пока списывал задание, одним глазом наблюдал за нашими играми в салочки и ему тоже очень понравился этот аттракцион.

Кстати, у Толи, по-моему, был врождённый порок сердца, и такие игрища для него были трудноваты, а если точнее, то вообще на них для него был наложен запрет родителей.

Толя пыхтел и потел, словно загнанный жеребёнок, но продолжал участвовать в наших идиотских гонках. Уставший и взмыленный он присядет отдохнуть за парту, а мне нипочём. Я чуть перёвел дух, его поднимаю и кричу:

- Зуб, Зуб! Вставай косить!

Зуб, собравшись с силами, вставал косить, и кутерьма понеслась дальше.

Косить – вовсе не означало отлынивать или косить траву. В нашем случае это значило меткими выстрелами поражать противника. Только теперь для более устойчивого полёта тряпки мы стали вкладывать в неё какой-то небольшой груз, при этом значительно повысилась точность попадания. Как это мы сразу не догадались.

Валерка срочно перекатал домашнее задание и тоже принял участие в нашей потасовке. Теперь стало намного легче; сразу за двумя зайцами никто из нас гоняться ещё не умел, поэтому от белого снаряда уворачивались успешнее.

В класс начали приходить наши одноклассники, поэтому мы были вынуждены прервать наше важное мероприятие и бежать в туалет приводить в порядок свои замызганные куртки и пиджаки. Мокрые от пота и воды, которой отмывали мел на одежде, мы сидели и в полном смысле отдыхали на первом уроке.

Теперь в таком новом составе мы частенько косили перед началом занятий уже втроём. И ведь надо же - специально приходили в школу пораньше, ну прямо как на спортивную секцию или кружок какой. Белик жил в доме напротив школы, поэтому ему труда большого не составляло перейти дорогу, а нам с Толей приходилось выходить из дома пораньше.

Белик был длинный и светловолосый, худосочный и бледный, даже какой-то полупрозрачный что-ли юноша с конопушками-веснушками на лице и полнейшим нежеланием учиться.

Когда я пришёл к нему домой, он начал демонстрировать мне какие-то радиоустройства, радиодетали и прочие незнакомые мне вещи. Оказалось, что он занимался радиотехникой, и дома вместо уроков вечно что-то паял и собирал какие-нибудь радиосхемы. Даже на уроках читал журналы 'Радио', в которых выискивал интересные самоделки, а дома пытался воплотить их в жизнь.

Постепенно он и меня заразил этим свом хобби. И я вскоре тоже стал отличать электролитический конденсатор от постоянного, узнал о транзисторах, контурах, индуктивностях и прочих радиолюбительских прибамбасах.

Валерка объяснял мне кое-что из необходимого для сборки простых радиоприёмников прямого усиления, а остальное было написано в журналах и книгах. Там так было всё очень подробно описано, что и медведя можно было научить собирать радиолюбительские схемки.

Вот только медведя паять, наверно невозможно научить. Я не медведь и у меня не медвежьи лапы, но пайка у меня всегда получалась, мягко говоря, плоховато, а ведь радиодеталь ещё к тому же нельзя перегревать.

Ну, а как её не перегреешь, если она зараза никак не впаивается в нужное место. Да и физику мы только начали изучать, поэтому всё делалось 'вслепую', то бишь занимался практикой, не зная теории, а это артель напрасный труд, иначе и не назовёшь.

У нас в то время с радиодеталями было туговато. Если и продавали в магазине, то очень в незначительном ассортименте. Поэтому Белик научил меня, как пользоваться почтовыми услугами базы 'Посылторга'. Мы вместе с ним заполняли бланки заказов и отправляли их в Москву на Авиамоторную улицу и, набравшись терпения, ждали ценную бандероль с бесценным для нас грузом.

Как только приходило по почте извещение на посылку приходилось правдами и неправдами уговаривать маму о выделении денег на оплату наидефицитнейших радиодеталей, которые прислали аж из самой Москвы. Мать понимала мои интересы того времени и всегда со скрипом, но шла навстречу и давала деньги.

Боже мой, сколько было радости, когда ты трясущимися от нетерпения руками брал на почте бандерольку лично на твоё имя и нёсся домой, чтобы уже дома внимательно рассмотреть и разобраться в содержимом маленькой коробочки из Москвы.

У меня по радиотехническим вопросам был ещё один, как мне казалось, грамотный консультант. Это был друг моего брата Сашка Каспаров. Они с братом Валеркой учились в одном классе. Он что мог мне подсказывал, а иногда даже давал кое-какие детали, транзисторы и прочую мелочь. Сашка был одним из 'радиохулиганов'. Было у нас в городе такое подпольное общество.

Радиохулиганы делали передатчики-приставки к обычным бытовым радиоприёмникам, и в диапазоне средних волн от 200 до 300 метров находилось их поле деятельности. То есть все эти частоты были забиты незаконными владельцами.

Здесь они выходили на связь друг с другом, у каждого из них был свой позывной. Здесь они, попросту говоря, базарили между собой, прокручивали музыку для своих знакомых или друг для друга. Хочешь послушать новинки эстрады или блатные песни, пожалуйста, только поищи в этом диапазоне и настройся на какого-нибудь самозваного ди-джея.

Как-то однажды я, прослушивая такие песенки в эфире, настроился на частоту переговоров двух любителей и вдруг оттуда посыпался сплошной мат-перемат.

В комнату влетел встревоженный отец и начал меня отчитывать за матерщину. Но когда увидел, что я в комнате один, то вообще остолбенел:

- Ты, что тут сам с собой материшься? Ты в своём уме?

Когда же он услышал, что мат льётся из радиоприёмника, он вообще ушам своим не поверил и был просто поражён:

- Это как понимать? Они что по всему Советскому Союзу матюкаються и несут эту свою ахинею в эфире?

- По всему Союзу у них мощности передатчика не хватит, а вот в городе и его окрестностях их слышно. Это радиохулиганы, - начал уже я объяснять отцу обстановку.

- Ну и дела творятся на белом свете, - засокрушался отец и в недоумении ушел в свою комнату.

Отлавливать радиохулиганов в Армавир иногда приезжала из Ростова машина с радиопеленгатором.

Она ездила по городу и делала засечки работы передатчиков, а потом буквально за считанные минуты в квартиру или дом, откуда работал самостийный Штирлиц, заваливался наряд милиции и начинался великий шмон.

Вся радиоаппаратура, включая телевизор, радиоприемники, магнитофоны и все радиодетали конфисковывались и, вдобавок к этому, взимался довольно-таки большой денежный штраф.

Правда, эффективность работы милиции значительно понижалась за счёт утечки информации. Местные радисты уже заранее по своей 'цыганской' почте предупреждались о предстоящей облаве и на этот период все тихарились. Ну, а если кто-то вылезал в эфир по глупости или не был предупреждён, те и расплачивались за незнание обстановки из своего или родительского кармана.

В нашем доме во втором подъезде, кроме моей одноклассницы Таньки Курилюк на четвёртом этаже жили братья Стакановы: Сашка и Вовка. Вовка был уже взрослый и в наших дворовых мероприятиях обычно не участвовал, разве, что иногда выходил поиграть с нами в волейбол. Он был очень стройный и красивый парень и, когда женился на очень красивой и стройненькой девушке, то, при их появлении вместе, весь двор от малого до старого вздыхал и ахал:

- Ах! Какая красивая парочка!

Сашка в отличие от брата был круглолицым и пошире в кости, полная противоположность брату в смысле конституции. Он был заядлый аквариумист и радиохулиган одновременно.

Это Сашка заразил меня рыбками. Это была болезнь, которую я пронёс через всю свою жизнь. Когда он первый раз показал мне свой аквариум, я долго не мог прийти в себя от изумления такой неописуемой красотой. Во-первых, сам аквариум был выполнен безупречно: аккуратно покрашенный каркас, стекла очень чистые, в аквариуме безукоризненный порядок. Рыбки подобраны со вкусом: красные с чёрными хвостами меченосцы, пецилии, серые в белую полоску и юркие, как порхающие мотыльки, 'дамские чулочки' (данио рерио), маленькая стайка фосфоресцирующих своими телами тетра-светлячков и голубых неонов. Чёрные, как сама южная ночь, моллиенезии выплывали к кормушке из-за длинных стеблей валлиснерии. И даже парочка кардиналов в своих мантиях коричневатого цвета и алыми хвостами тоже нашли себе здесь место. Картину этого зрелища довершали маленькие яркие с большими шлейфами плавников гуппёшки.

Растения рассаженые в маленькие горшочки очень красиво смотрлись на фоне дна и не позволяли разрастаться им по всему аквариуму. На дне стоит красивый грот из ракушечника, какие-то коряги имитируют дно естественного водоёма. И добила меня до конца впервые увиденная аэрация воздухом из распылителя, создающего мириады малюсеньких пузырьков, которые поднимались со дна.

Один зелёный меченосец с волнистой красной полосой вдоль тела и жёлтым длинным мечом, обрамлённый черной рамочкой, да ещё на фоне прекрасных ухоженных растений настолько поразил меня, что я потом спал и видел во сне такого же, но у себя в аквариуме, которого ещё нет. И вот такая-то экзотика стояла на простой тумбочке у Стакана, и он мог любоваться ей, когда захочет, не вставая даже со своего дивана. Сашка был старше меня на три года и знал, что я увлекаюсь рыбками, и стал начинающим радиолюбителем, наши интересы совпадали. Он попытался вовлечь меня в когорту 'радиохулиганов'.

Однажды, когда у него не было дома родителей, он позвал меня к себе, и я имел честь присутствовать на сеансе выхода в эфир. Он настроил свою приставку и, используя для маскировки своего голоса простой наушник вместо микрофона, вышел на связь. Я посмотрел, как это всё просто делается, и послушал, о чём они говорили со своим корреспондентом. Ни слова по делу. Мололи какую-то чушь, прокрутили по какой-то блатной песенке, на этом и закончили сеанс связи. И вот этой чепухой он хотел меня сразить наповал!? Подумаешь подпольщики!

Я ещё подумал, а стоит ли изображать из себя подпольного Штирлица, рисковать и нарушать закон из-за пустой болтовни в радиоэфире, чтобы поговорить о чепухе и вполне возможно заполучить за это большой скандал от милиции и штраф.

В общем, больше я не связывался с этими хулиганами, а Сашку вскоре посетила милиция и отобрала у него всё, что можно связать со словом 'радио', и наложила штраф, по-моему, в 50 рублей.

В нашем доме кроме радиохулиганов был и официальный радист- коротковолновик мой ровесник Вовка Ковтун. Он жил в такой же квартире, как и наша, но только в 4 подъезде. Прозвище у Вовки было 'Китаец'. 'Жид', 'Еврей', 'Япошка', 'Китаец', в общем, всех наций и народностей во дворе хватало.

Вовка был черноволосый и с тёмными глазами, но на китайца не смахивал даже в первом приближении, а вот окрестили во дворе и это уже надолго. У Китайца отец преподавал, по-моему, радиофизику в нашем авиационном училище и сын вполне соответствовал знаниям родителя.

Сейчас бы Китайца точно назвали 'ботаником', только вот очков у него не хватало, а по остальным параметрам он в точности соответствовал будущему таланту.


Ковтун Владимир

Чем он только не занимался; и астрономией, и радиотехникой, и радиосвязью на КВ с любителями многих стран мира и электронной музыкой. У него были все современные приборы, начиная от осциллографа и кончая простейшим омметром.

Это он научил меня подбирать коэффициенты усиления транзисторов для радиосхем, правильно подбирать токи коллекторов в схемах, и, вообще, я от него узнавал много нового для себя и, конечно, полезного. Даже в области астрономии.

Он часто устанавливал на балконе или прямо во дворе свой довольно приличный по тем временам телескоп. Мы с удивлением разглядывали кратеры на Луне, кольца Сатурна и красноватый ландшафт планеты Марс.

Китаец как заправский преподаватель-астроном всё нам комментировал, а мы всё понимали, что касалось его объяснений по звёздным вопросам. Хотя он открывал для нас много интересного в этом мире и проявлял чудеса своей эрудиции перед нами, но его во дворе пацаны не любили. Все считали его несколько странным, и дружбу с ним никто не поддерживал.

Был момент в жизни нашего двора, когда и мы зауважали нашего умного Китайца. Своими обширными знаниями химии он внёс свежую струю в наши разработки по взрывотехнике. Вовка на своей кухне создавал какие-то тёмно-коричневые кристаллы йодистого калия или натрия. Во влажном состоянии эти кристаллы были абсолютно безопасными. А когда их высушишь, то они представляли собой маленькие петарды.

Китаец рассыпал эти кристаллики на бетонной лестнице подъезда, и они постепенно высыхали. Когда по лестнице спускался человек и наступал на это новшество пиротехники, йодистый калий взрывался, и пешеход от испуга ускорял свой бег по лестнице и рассыпанным китайским хлопушкам.

Получалось весьма забавное зрелище, так как бег сопровождался целой очередью выстрелов, и перепуганный гражданин был в полнейшем недоумении о происхождении этих звуков. Кристаллы были маленькие, их было не разглядеть в полутьме подъезда.

Хитрый Китаец не выдавал своего ноу-хау по изготовлению образцов своего психологического оружия. Поэтому мы с Вовчиком выпрашивали у Китайца это, по нашим понятиям, бесценное сокровище и применяли его более широко на территории двора.

Ближе к вечеру мы рассыпали кристаллики на лавочках, которые обычно оккупировали представители дворового женсовета в своих бесконечных вечерних посиделках. Лавочки и столик были выкрашены ядовитой коричневой краской и наши сюрпризы были незаметны на этом фоне.

Эффект был потрясающий. Первая пара женщин приземлялась своими широкими задами на лавочку и из-под них раздавалась автоматная очередь. Они вскакивали и напугано озирались по сторонам, но, не заметив ничего подозрительного, пересаживались на всякий случай на противоположную лавочку. Опять раздавался треск хлопушек и бабы по очереди начинали осматривать друг у друга задницы. От сработавших кристаллов на юбках оставались коричневатые пятна, которые через несколько минут испарялись и исчезали.

В следующий раз посиделки предварялись обметанием веником всех лавочек и стола и только после такой профилактики бабки продолжали свои заседания.

Постепенно эти приколы всем надоедали и про Китайца все на некоторое время забывали.

Учился Ковтун в параллельном 'а' классе, там учились сплошные вундеркинды, в отличии от нашего. Преподаватели были одни и те же, и домашние задания ничем не отличалось, что у них и что у нас - жалких плебеев.

Поэтому, когда Китаец предложил мне провести через наш чердак самодельный телефон между нашими квартирами, то я с удовольствием согласился – иметь в любой момент такого толкового консультанта совсем не слабо.

Теперь я в любое время мог нажать кнопочку нашего телефона и связаться с соседом, чтобы задать непонятные вопросы по математике и другим наукам. Китаец здорово шурупил в точных науках. Если у меня не получалась какая-то задача, то он всегда был моим спасителем. Три минуты переговоров по телефону и любая задача была решена. Поэтому с такими удобствами я тратил минимум времени на выполнение домашних заданий.

Вот уже когда я начал понимать, что такое детская зависть. Когда пацаны узнали, что у нас с Вовкой установлена проводная связь через крышу, тут же какой-то гадёныш перерезал нам провод и наша связь нарушилась. Но мы тоже стали умнее и замаскировали провод после его восстановления так, что теперь его можно было обнаружить только с помощью прибора. Но сам факт диверсии говорил о многом. 'Ах, у вас телефон! Ну, сейчас его не будет! У нас ведь нет такого, и у вас не будет'.

Его отец выписывал массу различных журналов, начиная от 'Техники молодёжи', 'Науки и жизни' и заканчивая другими научными изданиями. Вот где я впервые узнал о другом мире грядущих микромодулей и микросхем, которые совсем недавно воплотились в жизнь в виде цифровых процессоров и микрочипов, способных выполнять миллиарды операций в секунду.

Я часто с благодарностью вспоминаю этого башковитого не по годам ботаника, так как от него узнал столько нового и прогрессивного в мире науки и техники, что никакая школа тебе этого ни в жизнь не даст.

Только скучно мне было с ним сидеть. Ну, не нашего дворового круга он был. Когда он на табуретке у радиостанции, установленной на кухне, сидел и выдавал в эфир свои непонятные позывные, типа '500 киловатт, Анна, щука', устанавливая связь с каким-нибудь радиолюбителем из Канады или из Гондураса, мне быстро надоедала эта скукота. Я предпочитал более подвижный досуг и обычно убегал на улицу, к своим пацанам и девчонкам, в миру которых Китайца за своего не признавали.

Китаец же за каждый установленный сеанс связи с иностранцем получал от него по почте открытку и потом, в зависимости от количества этих открыток и дальности связи, у него устанавливалась какая-то новая категория в их иерархии спортсменов-коротковолновиков.

Технический прогресс шагал семимильными шагами, и в нашем быту стали появляться не только радиолюбительские приставки, но и телевизоры.

Впервые телевизор я увидел в Доме пионеров, там, в фойе стоял какой- то небольшой телевизор. Как-то мы с Титом и Славкой возвращались с водохранилища и по дороге случайно зашли в Дом пионеров. Здесь мы увидели огромную толпу детей стоящих в фойе. Кое-как прорвавшись понахалке поближе, впервые увидели настоящий телевизор.

У небольшого экрана собралась добрая полусотня детей, всем было интересно посмотреть мультики, а когда мультфильмы кончились, всё равно смотрели всё подряд.

Я полуползком прокрался в первый ряд сидящих на полу под телевизором детей и пристроился здесь, снизу посмотреть живые картинки в лакированном ящике. Но сидеть на бетонном полу в такой душной тесноте и неудобной позе с задранной вверх головой было невыносимо. К тому же расположившийся рядом белобрысый нахалюга, чтобы не пачкать руку о грязный пол стал использовать мою ногу в качестве подпорки и бессовестно опирался своей ладонью на мою ступню обутую в полукед. Я, яростно сверкнув глазами в его хитрые маленькие глазки, выдернул свою конечность из руки наглого соседа. А тот с невозмутимым видом, как свою собственную утраченную конечность, ухватил мою ногу и, вернув её на прежнее место, спокойно продолжал просмотр телепередачи.

У меня от возмущения такой неожиданной наглостью перехватило дыхание, но какой-то внутренний голос подсказал, что затевать драку в таких условиях не следует. Тем более что этот блондин с поросячьими глазками был явно старше меня по возрасту и являлся местным 'авторитетом' малолетних тянушек.

Я резво перевернулся на четвереньки и в такой позе выбрался из первых рядов ярых поклонников телевидения. А досмотреть кино хотелось до конца и я втиснулся в задние ряды зрителей в надежде занять более удобную позицию для дальнейшего просмотра.

Протиснуться-то я протиснулся, но меня так вдавили во впередистоящую девчонку, что я всем телом прижался к ней. Не сам, конечно, а прижали. Прижали крепче, чем влюблённые в порыве нежности, так что я всем телом ощущал её тепло и плотную попку.

Больше часа простоял я, как настоящий сексуальный маньяк по принуждению, иногда и мысли возникали не совсем хорошие, маньячные.

Из плотно спрессованной толпы телезрителей я вылез мокрый от пота, на улице стояла настоящая жара, а уж в помещении ещё и духота. Чёрт его знает, что могла обо мне подумать та девчонка. Но повернуться или отстраниться от меня не было никакой возможности, и она терпела мои обжиманцы, даже не видя моего лица. Да фиг с ней с девчонкой - главное я теперь посмотрел, что такое телевизор.

Позже я записался в авиамодельный кружок в нашем Доме пионеров. Самолёты нашего карельского гарнизона не давали покоя мне и здесь. Но вот только приходилось на первых порах мастерить простенькие планеры и модели с примитивным резиномоторным двигателем. До настоящих моделей дело так и не дошло. Иногда после занятий кружка я посматривал на первом этаже передачи телевидения.

В нашем подъезде на первом этаже в квартире №40 проживали братья Бут, да это фамилия такая. Валерка, Генка и у них была маленькая сестрёнка Галя. Они тоже купили телевизор 'Рубин', это уже далеко не первая марка телевизоров КВН.

Мы часто целой толпой набивались к Валерке с Генкой посмотреть интересный детский фильм или мультфильмы. Я, правда, всегда на таких просмотрах чувствовал себя не в своей тарелке потому, что находился не у себя дома и порядком стеснялся в чужой обстановке.

Увидев однажды у кого-то из своих одноклассников редчайший по тем временам иностранный журнал с красивыми фотографиями культуристов (сейчас бодибилдинг), с их огромными рельефными мышцами и красивыми фигурами, возникло непреодолимое детское желание покрасоваться с такими же на местном пляже.

Я представлял как девчонки, завидев такие параметры моего тела, штабелями ложатся у моих ног и я, с гордой осанкой перешагивая через лежащие тела, иду навстречу той одной, которая мне дорога и любима. Поднимаю её на руки, и мы вместе направляемся в воду, где плаваем и наслаждаемся прохладой морской воды.

Обсудив это дело с Вовкой Гершовым моим одноклассником, порешили сходить в Детскую спортивную школу и записаться в секцию, где можно накачать себе силу и такие же мышцы.


Гершов Владимир

Вовка, а проще Герш, был худющий, как натуральный скелет, с тоненькими ручками и ножками, но длинный как глист, в чём только душа непонятно держалась. В особо ответственные моменты для придания своей внешности внушительного вида, Герш окидывал немного свою голову назад и надувал свою тощую шею. От этого она становилась в два раза толще обычных своих размеров и напоминала шею греко-римского борца, а сам Вовка выглядел взрослее. Этот момент очень заметен на его фото.

Я же в противоположность ему был ниже на целую голову и с толстыми ногами, пока ещё далеко не спортивного типа. Герш проживал в соседнем доме, у него была старшая сестра Нинка ровесница моему брату. Отец у Герша был подполковник ВВС и преподавал в нашем лётном училище. Это была очень порядочная еврейская семья.

ДСШ находилась недалеко от нашего дома на улице Розы Люксембург и, когда мы обычной компанией возвращались с пляжа, то частенько останавливались и смотрели в открытые окна спортивного зала.

Там стройные девчонки с бесшабашной удалью исполняли на брусьях сложные упражнения и опорные прыжки через коня. Поглазев на этих маленьких и удаленьких гимнасток, невольно возникало желание: вот бы мне так же…

Набравшись смелости, мы с Гершом всё-таки пришли в спортшколу, одни без родителей.

Тренер по гимнастике оценивающе посмотрел на новоиспечённых Пата с Паташоном:

- А каким видом спорта вы хотите заниматься?

- Гимнастикой... - неуверенно выдали мы, не сговариваясь.

- И сколько вам лет?

- По двенадцать лет.

- Ну, ребятки, для гимнастики вы уже вроде как староваты. Хотите заниматься лёгкой атлетикой?

А куда деваться старикам:

- Конечно, хотим! – тут же по ходу скорректировали мы своё желание.

Тренер отвёл нас к другому пожилому на вид мужику, тренеру лёгкоатлетической команды, и, поговорив с ним, они вынесли нам свой вердикт:

- Завтра в 16 часов приходите, форма одежды трусы и майка, можно спортивные штаны и обязательно кеды или спортивные тапочки. Фамилии? Будете ходить на тренировки в среднюю возрастную группу.

Он записал наши фамилии и адреса места жительства, мы довольные первой спортивной победой понеслись домой.

Когда завтра после школьных занятий мы пришли на свою первую тренировку, то с удивлением обнаружили, что мы самые маленькие в группе по возрасту, а я, в том числе ещё и по росту. На построении нашей команды я стоял последним в строю. Ну и что тут такого, всё равно все упражнения выполнял наравне со всеми и получал приличную физическую нагрузку.

После тренировок усталость давала о себе знать, и засыпал я, как шахтёр после забоя, а наутро в мышцах ощущалась приятная физическая боль и такая гордость распирала оттого, что я маленький шибздик тренируюсь в группе с почти взрослыми ребятами.

Постепенно я понял, что из нас готовят в основном барьеристов, то есть спортсменов, которые бегают дистанции с барьерами. Преодоление барьеров на бегу – это настолько утомительная процедура.

Нужно подобрать толчок ноги перед препятствием и вдобавок установившееся ровное дыхание при прыжке через барьер срывается. После приземления необходимо снова срочно восстанавливать ритм дыхания, а тут уже следующий барьер и так все 110 метров дистанции. Высота настоящего взрослого барьера была мне намного выше пояса, попробуй, перепрыгни через такой, а здесь ещё и бежать всю дистанцию.

Не получилось из нас и лёгкоатлетов, равно как и гимнастов. Месяца три мы упорно ходили на тренировки и, как и все потели, как лошади, выполняя все упражнения и команды нашего сурового тренера, а потом фонтан нашего запала иссяк, и мы бросили этот ставший для нас лошадиным вид спорта.

А вот мечта о крутых мышцах и рельефном прессе так и не покидала моего воображения.

До чего же непривычно было мне бывшему северянину, когда по календарю стоит зима на дворе, а снегу и в помине нет. Ну, просто в мозгах не укладывалось, что в декабре на улице нет снега.

На Новый 1962 год, как и обычно, на площади Ленина - центральной площади города стояла большая новогодняя ёлка, украшенная красивыми игрушками и гирляндами лампочек.

Толпы зевак и мы, в том числе, приходили поглазеть на лесное чудо. Здесь ведь ели росли только южнее в горах, а у нас они в считанных экземплярах, как экзотические растения, произрастали только в нашем сквере и парке.

И вот стоит эта красавица среди серого городского асфальта, порывы ветра срывают с неё игрушки, и вся эта красота мокнет под дождём, а вокруг суетится народ, изображающий встречу Нового года и этот замечательный зимний праздник.

Правда, рядом с ёлкой стоят искусно сделанные и даже шевелящиеся фигуры Деда Мороза со Снегурочкой, и медведь с зайцем играют на гармони и балалайке, а массовик-затейник организует хороводы вокруг зимней красавицы. Но главной составляющей праздника – снега-то нет. К такому привыкаешь не сразу, но жить можно.

Ну, а если вдруг выпадал снег, то в городе начиналось буйное помешательство. Все, как малые дети, начинали играть в снежки, начищать друг дружке физиономии долгожданным снегом.

Бедные девчонки! Мне их было часто даже жалко. За что страдали? Каждый мужик и особенно молодёжь считала своим святым долгом натереть личико буквально каждой проходящей по улице молодайке или хотя бы напихать ей за шиворот снега. Ну, в крайнем случае, просто залепить в неё снежком.

В 6 классе я учился во вторую смену и заданные уроки почти всегда делал вечером, сразу после прихода из школы, так что пол дня до школы я мог делать свои дела и обычно всё это время шарахался во дворе со своими друзьями.

Обычным нашим повседневным занятием были гонки по крышам двух парников, стоящих в глубине двора, где выращивали какую-то рассаду цветов. Крыша парников состоит из застеклённой поверхности, причём наклонённой под небольшим углом. Но мы умудрялись бегать по этой стеклянной крыше по узеньким деревянным рейкам, между которыми вставлены стекла.

Ошибка всегда была роковой – наступишь на стекло, значит, провалишься вниз в парник, а вдобавок можешь порезаться осколками стёкол. Нас это нисколько не смущало, мы даже об этом никогда не задумывались. Носились друг за другом, играя в простые пятнашки.

Только один единственный раз Аникеев провалился внутрь парника, не удержав равновесие, и наступив на стекло во время наших скачек по застеклённой крыше.

Как ни странно, но ни одного пореза стеклом у него на теле не оказалось, хотя при падении были выбиты два стекла в крыше. Пришлось доставать его при помощи верёвок потому, что дверь в парник была закрыта на большой висячий замок.

Рядом с парником росло дерево странного вида. Когда на дереве не было листвы, то, глядя на него, создавалось впечатление, что оно растёт вверх корнями. Дерево это было какой-то очень редкой породы, которая в нашей широте вообще не произрастала.

Ну, а уж когда распускались листья, то оно в точности напоминало огромное гнездо аиста.

Это гнездо было нашим любимым местом встреч. Мы забирались на это дерево, что удавалось сначала не всем, так как ствол был без веток. Ветки начинались только на самом верху, и забраться по шершавому стволу толщиной в обхват рук мог не каждый. Тем, кто был не способен на такой подвиг, мы спускали сверху верёвочную лесенку. Сидя, как аистята, в своеобразном гнезде на высоте 3-х метров над землёй, мы щелкали своими клювами, рассказывая анекдоты, делились впечатлениями о прочитанных книгах и новых фильмах.

Здесь чуть не до драк проходили споры по понятным только нам проблемам жизни, спорта, кино, оружия и вооружения армий, да и мало ли вопросов нас интересовало в то время.

Потом кто-то придумал использовать наше дерево для настоящего циркового трюка. Под деревом устанавливалась толстая и длинная доска с опорой по середине на небольшом бревне, нечто вроде детских качелей. На один конец доски становился самый смелый и небольшой по весу доброволец, а двое других одновременно прыгали с дерева на другой конец доски. Расчёт нас не подвёл и самый смелый подлетал в воздух и залетал в наше гнездо.

Стоишь на краю доски и вдруг – ах, и неведомая сила толчка забрасывает тебя метра на три в воздух, и ты просто паришь, как птица, но главное правильно приземлиться. Ну, прямо цирк настоящий.

Дурной пример заразителен и малышня, насмотревшись на наши акробатические выдумки, сделала свой вывод, а чем они хуже нас.

Сначала сломал руку при приземлении Сашка Клименко второклассник из второго подъезда, затем любопытная пятилетняя девчонка.

Это они пытались копировать наши трюки, и бог его знает, кто ещё бы, что мог себе сломать, но вмешался дворовой женсовет, состоящий как всегда из Малки Ицковны и других старушек.

Женсовет во всём обвинил нас, 'здоровых лоботрясов'. Сыр-бор стоял на весь двор. Нас отчитывал целый хор бабьих глосов, а мы оправдывались и переходили на высокие тона, не понимая, при чём тут мы и сломанные детские руки. Но прыжки с ощущением невесомости пришлось на время забыть и перейти к более приземлённым играм.

Эти игры заключались в догонялках по крышам сараев, которые в большом количестве стройным рядом стояли напротив нашего дома. Промежутки между сараями были небольшие и, несясь по крышам из конца в конец сарайного ряда, их можно легко перепрыгивать. И понеслась у нас новая забава.

Бедные хозяева сараев по очереди выскакивали из квартир и причитали о том, что мы проломим их крыши. Они по очереди гонялись за нами, пытаясь прекратить наши беснования на крышах частной собственности.

Убежать, то мы убегали от разъярённых мужиков, но ведь наши личности все знали и поэтому периодически проходили разборки с нами и нашими родителями по поводу возможной порчи крыш на сараях. Пришлось и эти очень занятные мероприятия прекратить.

Ну, ни какой свободы и инициативы нам не давали эти частники и местный женсовет. Куда же нам девать свою энергию и молодой задор, если это нельзя, сюда не ходи, а это не тронь.

Но зато за сараями и между сараями оставалось ничейное пространство, которым мы неминуемо воспользовались и продолжали свои гонки на этой нейтральной территории.

Соседом Тита был здоровый и с виду симпатичный парень по имени Анатолий. Он в 4-х летнем возрасте переболел менингитом и так на этом уровне развития и остановился. На вид ему было лет 15, но как только он открывал свой рот при общении с нами оттуда неслись совершенно детские мысли и выражения.

- Ты видишь, какой я высокий и сильный. Поэтому я тебя всегда поборю, - хвастался он своей поистине богатырской силой перед нами.

В доказательство своих способностей он подбегал к огромному валуну лежащему на земле и поднапыжившись поднимал его. Глаза от напряжения у него вылазили из орбит, он краснел на глазах у нас, но нёс эту тяжесть несколько метров. Мы втроём пробовали поднять этот огромный голыш, но с нашими способностями у нас это никак не получилось.

Особенности этого силача состояли ещё и в том, что он не чувствовал боли. Его кожа не ощущала болевых прикосновений, и он спокойно переносил ушибы и укусы пчёл. Мы пользовались этим и, раззадорив Толика, сажали ему пчёл на руки.

Места пчелиных укусов распухали, и рука становилась, как ватная подушка, но он только героически потрясал своей опухшей рукой и восклицал:

- Вот видите! А мне совсем не больно!

Многие местные девицы косили свои глаза на Толину мужественную стать. Но, как только Толя начинал бить себя в грудь и предлагать свои наивные детские предложения типа 'Давай дружить!', подруги с визгом разбегались от Толиных огромных ручищ, которыми он сразу же пытался приобнять свою новую знакомую.

Прозвище у Толика было непонятно кем придумано, но оно ему ужасно не нравилось. Заслышав, как кто-нибудь из пацанов кричал 'Тутуткин, Тутуткин!', он приходил в настоящее бешенство, а все пацаны, смекнув, что сейчас произойдёт, разбегались врассыпную и прятались за сараями.

Ещё не зная таких особенностей этого товарища, я остался на месте рядом с ним. Я увидел перекошенное страшным гневом лицо и оскаленные, как у зверя, огромные зубы. Толя поднял с земли половинку кирпича и с замахом угрожающе двинулся в мою строну.

- Толя...! Толя...! Я тут не при чём. Я тебя не обзывал. Неужели ударишь меня? - честно сказать по-настоящему испугался я.

Он подошёл и замахнулся на меня своим страшенным оружием, но не ударил. А в это время из-за сараев разнеслось отвлекающее от меня спасительное:

- Тутуткин! Тутуткин! Мы здесь!

Глаза зверя были уже направлены в сторону звуков, долетающих из засады, и он кинулся за сараи, на ходу размахивая половинкой.

Начинались самые настоящие экстремальные гонки со смертью в междусарайных закоулках. Ещё бы! Ведь такой половинкой кирпича с лёту он мог точно снести половину черепа.

Мы носились за сараями с хохотом и ужасом от летящих в нас кирпичей и от самого Тутуткина. Главное было не упускать его из виду, это позволяло вовремя увернуться от летящего в тебя булыжника. Чуть зевнул и получай подарок.

Набегавшись вдоволь, и испытав настоящий шок, мы убегали в армянский сквер и, спрятавшись там, среди спасительных кустов, дожидались лучших времён.

Тутуткин перекидав все кирпичи в сарайные шхеры и, уже не найдя там никого из своих обидчиков, постепенно успокаивался и приходил к виду нормального человека. Такие игры со смертью у нас проходили нельзя сказать что часто, но раз в месяц это уж точно.

Женька, младший брат Славки Грибкова, где-то на стройке наворовал карбида кальция, а уж с этим веществом мы обращаться умели. Срочно понаходили бутылки из-под шампанского, залили их водой, набросали кусочки карбида, забили пробки поплотнее и напряглись в ожидании в проходах между сараями.

Первая бомба сработала четко, и пробка унеслась на небеса, вторая – тоже, а вот с третьей заминка. Молчит и ждёт чего-то.

Славка на цыпочках подкрался к ней и поджёг бумагу, торчащую из-под пробки. Никакой реакции. Тогда Грибков взял кирпич и стал забивать пробку ещё глубже в бутылку. Тлеющая вокруг пробки газета вошла под действием ударов кирпича в бутылку, раздался настоящий ядерный взрыв, считай, что прямо в руках у Славки.

Сильный грохот взрыва и огненный шар поразил нас всех своими размерами, а Славку ослепил. На месте бутылки осталось только одно донышко, а куда подевались все осколки от бутылки, никто из нас так и не понял.

Самое главное, что никого из нас эти осколки не задели, все были целёхоньки и невредимы. И только Славка, напуганный и ослеплённый взрывом, произошедшим в его руках, диким голосом заорал:

- Не вижу! Я ничего не вижу!

Он как, как слепой, стал шарахаться из стороны в сторону в межсарайных щелях. Мы подбежали к нему и стали рассматривать его лицо и руки. Всё было на месте, ни единой царапины, только немного закопчённое сажей лицо.

Славка вырвался от нас и, перебирая руками по стенке сарая, побежал из нашего укрытия во двор, продолжая безутешно всхлипывать на ходу о том, что он ничего не видит. Мы все были в полнейшей растерянности, что делать в таком случае никто из нас не знал.

Прошло минут 10 невероятного затишья в наших рядах, пока мы не услышали радостный вскрик от Славки:

- Вижу! Вижу! – это к нему возвращалось временно потерянное от яркой вспышки зрение.

Невероятно напуганные Славкиной слепотой, пусть и временной, но всё же это происходило на наших глазах, у нас с тех пор на взрывные работы с коварным карбидом было наложено вето. Ну его к чёрту, этот коварный карбид, от греха подальше.

Некоторые наши большие пацаны ходили купаться на Кубань в сторону телевышки на улицу Пугачёва. Там был более-менее ровный берег для купания, и здесь всегда загорало и купалось много народу.

Когда однажды они возвращались домой, то на улице Пугачёва на них напали местные ребятки и прилично поколотили наших. Так, не за что. На всякий случай, чтобы не шарахались по их улице. Улица Пугачёва состояла из частных одноэтажных домов за заборами и заборчиками. Может быть, поэтому эти пацаны считали и улицу своей.

Короче, нам была объявлена война. Боже, что тут началось. Под руководством моего брата и иже с ним началась срочная подготовка к мести за пострадавших ребят.

Карманы набивались камнями средней величины, на случай если под рукой таковых не окажется в нужный момент. Об огнестрельном оружии, конечно, из нас никто и не помышлял, а напрасно, так как противная сторона об этом видимо позаботилась заранее и утерла нам нос.

Первую пробную акцию мести совершили всей дворовой толпой человек в 20 и нанесли удар по пугачевским противникам градом камней и палками вполне удачно на их же территории. Даже стекла в домах, где прятались наши враги, поразбивали.

Довольные успешно проведённой упреждающей вылазкой по запугиванию врагов, мы сидели во дворе за столом и возбуждённо обсуждали в подробностях, кто и какой урон нанёс противнику нашим примитивным оружием. В это время на нас прямо из-за ворот нашего же дома посыпался целый град булыжников.

Мы вскочили и кинулись на нападающего на нас из-за укрытия противника и погнали их по улице восвояси, бросая в них камни. Напуганные прохожие шарахались от наших орущих и несущихся по улице бойцов сопротивления в разные стороны, не дай бог заполучить под горячую руку этого побоища камнем или палкой.

Пугачёвцы отступили и скрылись за угол улиц Урицкого и Комсомольской. Мы, конечно, кинулись их преследовать, но в это время из-за угла высунулась рука с самодельным самопалом, и раздался оглушительный выстрел в нашу сторону.

Ну, ни фига себе! Они уже даже самопалы против нас используют. Валерка в это время уже находился как раз рядом с углом этого дома. Он успел удачно двинуть по этой из-за угла вытянутой руке с самопалом каким-то дрыном, оказавшимся у него в руках. Самопальщик дико заорал и, бросив свой пистолет, еле унёс ноги от захвата в плен.

Брат подобрал трофей, и мы стали его изучать. Ничего нового в этой штуковине не было. Обыкновенный самопал из загнутой медной трубки с маленьким пропилом сбоку, закреплённой на деревянном пистолете тоже медной проволокой и изолентой.

Но это был поджиг, а это уже было примитивное огнестрельное оружие, которым можно нанести действительно самое настоящее огнестрельное ранение.

Мы не стали делать подобного ответа своим оппонентам, а сделали простые пугачи. Пугачи на основе той же серы от спичек и гвоздя с резинкой вставленного в медную трубку, которые издавали оглушительные выстрелы и ничего более. Такие шумовые устройства почему-то назывались странным названием – самодыр.

Главное при его использовании было не переборщить спичечной серы при зарядке, так как медная трубка выдерживала заряд из 3-5 спичек, а если заряд закладывался в большем объёме, то происходил разрыв трубки, ожёг и повреждение руки самодырщика.

Эти сумасшедшие баталии с камнепадами и оглушительными шумовыми эффектами проходили целых три дня подряд с переменным успехом. Пока перепуганные местные жители не заявили в милицию, что жить стало невозможно и по улице спокойно пройти нельзя. Убьют ведь ненароком разбушевавшиеся детки не за понюшку табаку.

Милиция оказала давление на наших родителей. Нам и самим тоже уже порядком надоела такая напряжённая обстановка. Но не была достигнута наша главная цель - дорога на кубанский пляж для нас была закрыта. Странно было, но мы зализывали сами пробитые камнями головы и другие части грешного тела, но никогда родителям об этом не жаловались. А самое главное, что не понесли никакой кары за разбитые стёкла и пораненных неприятелей. Всё как-то обошлось тихо и мирно.

Были проведены переговоры с участием враждующих сторон и на словах подписан мирный договор о ненападении до самого светлого будущего. Проход на Кубань был завоёван в честной и справедливой борьбе без нарушений Венской Конвенции о правилах ведения боевых действий.

В тёплые летние вечера мы начали осваивать наш городской парк. Находился он от нашего дома всего то в расстоянии чуть больше квартала. Парк неестественно был втиснут между улицами Мира и Ленина, и представлял собой площадь в два квартала в длину и один квартал в ширину. По меркам настоящих парков он был карликовый, но для нас и эта площадь была огромным полулесом - полусквером.

Здесь росли огромные старые деревья, множество каких-то декоративных растений и вечнозелёных туй, а вдоль всех аллей росли аккуратно подстриженные кусты, было много площадок для минифутбола и прочих игр, есть, где разгуляться ретивой молодёжи.

Здесь была масса аттракционов, мороженое и самое главное для нас - это был открытый лекторий, куда не надо было брать никаких билетов. Пришли, сели, и никто тебя не выгонит и не попросит покинуть эту скамейку. Народ валом валил отдохнуть вечером в парк и поэтому центральные его аллеи представляли собой сплошной людской поток.

Мы собирались небольшой, но шумной стайкой; я, Тит, Вовчик, Славка, Пудовкин, Протас, Бут и даже иногда с нами был Жид, набирали мелочи, кто сколько мог, и шагали в парк.

В лектории проводились занудные лекции по вопросам воспитания строителей нового общества, борьбы с пьянством, семейными раздорами, пережитками прошлого в лице религии и суеверий и, естественно, о международном положении.

Но для нас важными были не лекции и ораторско-просветительские таланты выступающих с трибуны, нас больше интересовало бесплатное кино, которое крутили после выступлений лекторов и проведения разных культурно-массовых мероприятий.

Пока шла лекция обычно мы своей стайкой шастали по парку. Катались на качелях, воздушных каруселях и других крутилках. В парке были и такие аттракционы, на которые дети до 16 лет не допускались, а нам очень хотелось на них прокатиться. Это были вращающиеся самолёты, воздушная стрела. Вот на них-то мы с завистью приходили поглазеть. Было ужасно интересно смотреть, как пара самолётов с шумом пропеллеров носится по большому кругу и постепенно поднимается всё выше и выше. Когда двигатели самолётов останавливались, то наступала невероятная тишина, и самолёты, теряя инерцию, постепенно приземлялись. А потом из них, освободившись, кто сам, а кто и с помощью каталы от привязных ремней сидения, вываливались пьяной походкой мужики и женщины. Кое-кто спешил прямиком в кусты, где с рычанием или стонами опрокидывал на траву содержимое своих сытых желудков. Вот бы прокатиться и посмотреть укачает тебя на самолёте или нет. Обычно в лекторий мы приходили сразу после лекции и только однажды пришли несколько раньше, уже перед самым её завершением.

Народу на скамейках сидело человек 15. Все в основном старички и бабульки. И только на первом ряду посапывал здоровый мужик средних лет. Тема лекции была посвящена советско-китайским международным отношениям, которые в то время начали трещать в связи с культом личности и политики 'большого скачка' великого Мао.

Лектор за трибуной с большим графином по внешнему виду был похож на профессора кислых щей, но и он в конце лекции спросил уважаемую публику:

- Товарищи! А теперь я готов ответить на ваши вопросы! Пожалуйста, не стесняйтесь.

Разбуженный реденькими овациями слушателей, мужик помотал головой из стороны в сторону и видимо сообразил, что настало его время.

- Вот вы читали лекцию больше часа. Выпили целый графин воды... Вы поссать не хотите? - выдал мужик свой вопрос. И не дожидаясь ответа лектора, подвёл итог:

- А я хочу! - и затрусил пьяной трусцой в кусты за раковину лектория. Наступила темнота и в раковине вместо трибуны повесили экран. А раз экран повис в воздухе, значит, сейчас начнётся кино. Нам было абсолютно безразлично какое, лишь бы показывали фильм.

Мы с великим вниманием смотрели старые ролики о Римской олимпиаде 1960 года. Мы даже аплодировали своими ладошками нашим героям и чемпионам Олимпиады. Мы их и так то всех знали поимённо, а уж теперь, когда они были на экране, то запомнили их на всю оставшуюся жизнь.

Моё воображение просто поразил штангист Юрий Власов. С виду никогда не скажешь, что этот молодой и обаятельный очкарик может толкнуть штангу весом 202,5 кг, а по сумме троеборья получилась фантастическая цифра в 537,5 кг. Он был признан лучшим спортсменом 17-х Олимпийских игр в Риме, самым сильным человеком планеты, установившим олимпийские рекорды для атлетов тяжелого веса во всех трех движениях и в сумме классического троеборья. В толчке и многоборье его рекорды были одновременно и мировыми.

А захватывающее состязание наших прыгунов в высоту. Молоденький студент 1 курса института физкультуры Валерий Брумель вместе с Робертом Шавлакадзе взлетели на небывалую высоту 2 метра и 16 см, оставив позади рекордсмена мира американца Джона Томаса.

Причём высота была взята простым рабоче-крестьянским способом 'перекат', а не каким-то заморским 'фозбюри-флоп'. Только по количеству попыток золото получил Шавлакадзе. Обидно было за студента. Ведь всего на миллиметры Брумель был от золотой медали.

Наши гимнасты навсегда покорили мир своими безукоризненными финтами на снарядах. Борис Шахлин только один получил 4 золотых медали, а знаменитый 'крест Азаряна' исполненный на кольцах Альбертом Азаряном вошёл в историю гимнастики.

По вечерам, когда в лектории не было лекций, на сцене небольшой раковины располагался военный духовой оркестр Дома офицеров. В составе человек 20 и со всем набором своих инструментов они виртуозно исполняли не только военные марши и бравурную музыку. В их обширный репертуар входила и классика музыкальных произведений в обработке композиторов-духовиков местного пошиба.

Руководил оркестром Макс Абрамович Менделевич. Этот дирижёр в майорской форме проживал в нашем доме, и поэтому нам было интересно посмотреть на его нежные взмахи дирижёрской палочкой.

- Попурри на темы русских народных песен! - помпезно объявлял музыкальный номер Макс Абрамович и взмахом палочки приводил оркестр в полную боевую готовность.

Серебристые трубы огромного размера и поменьше, фанфары, валторны, тромбоны, кларнеты и даже флейта с огромным барабаном, чутко повинуясь тоненькой палочке в руках майора, начинали издавать положенные им звуки.

Разве стал бы я слушать такую музыку по радио? Да не в жизнь. А вот здесь, видя военную форму музыкантов и их живое дутьё в свои мундштуки, слушали, затаив дыхание, и следили за каждым движением майора.

Иногда мы и смеялись, глядя, как раздуваются огромные щёки самого мощного трубача, играющего на тубе, как этот сержант краснел и выдувал в атмосферу свои низкие частоты.

Мы по наивности полагали, что самая блатная работа у барабанщика. Сиди себе и поколачивай колотушкой по огромной мембране, никогда не промахнёшься, главное чтобы всегда в такт попасть. Но потом привыкли ко всему, они ведь на работе.

Заслышав музыку духового оркестра, народ подтягивался к лекторию, и теперь не то что сесть негде было, но и стоять. Нам очень нравился этот музыкальный коллектив под управлением нашего соседа и теперь мы уже знали не только названия инструментов, но и свободно ориентировались в музыкальных произведениях.

В середине лета к Япошке на летний отдых приехали гости из Ленинграда, какие-то родственники и с ними приехала девочка по имени Вера. Стройная, но, в общем-то, на первый взгляд ничем особым не бросающаяся в глаза. Обычная голубоглазая девушка, на год или два старше меня. На носу немного бледных конопушек, вот только причёска отличалась своей новизной и представляла собой чёлку на лбу и начёсанные волосы с маленькими косичками сзади. У нас таких причёсок во дворе не носили.

Она быстро завоевала свой столичный авторитет у наших девчонок, а поскольку по вечерам мы играли вместе, то и почти все наши пацаны оказались к ней неравнодушны.

Попросту говоря, втрескались в неё по самые уши. И вот эта ленинградская девочка перевернула наши мальчишечьи души и несколько встряхнула наше армавирское дворовое затишье.

Ещё бы! Мы с обожанием смотрели, как она в песочнице лихо и очень элегантно обучала девчонок танцу под новым для нас названием 'Чарльстон'. Мы, тоже глядя на новоиспечённую учительницу танцев, решили не отставать от питерской моды. Постепенно научились откидывать по очереди ноги и при этом энергично двигать руками в такт мелодии.

Она прямо, как магнит, притягивала нас своим задором и энергией. У неё были хорошие задатки лидера в детском коллективе, каждый почитал за великое для себя счастье просто поговорить с ней, чтобы она обратила на тебя внимание или посидеть рядом с ней во время наших игр.

Как только Вера собиралась идти купаться с подругами на Кубань в сопровождающие к ней набивалась целая толпа местных ухажёров, и я в их числе. Все ухажёры, как на подбор, были в одних чёрных трусах, но с коричневым местным загаром.

Теперь мы были немного постарше и, стараясь сделать что-нибудь такое, чтобы она заметила и выделила из нашей толпы только тебя, смело заплывали на середину Кубани.

Стремительное течение проносило пловцов мимо загорающих на берегу, мы махали руками стараясь, чтобы она нас заметила. Потом приходилось бегом возвращаться к месту, где на покрывале нежилась на солнце Вера с подружками, поражая нас своей стройной фигуркой в купальнике телесного цвета. На нас же в контрасте с её нежным цветом купальника красовались простые чёрные и к тому же мокрые почти семейные трусы, с которых струйками стекала грязноватая вода, но нас это совсем не смущало.

Вера тоже часто обращала своё внимание на меня, но я почему-то не думал, что она выделяет меня из общей массы чёрных трусов, окружающих её. Не укладывалось у меня как-то, что на меня будет обращать своё внимание наша столичная гостья.

По вечерам иногда выпадала честь сидеть рядом с ней за столом во дворе и в играх при передаче друг другу талисмана касаться её рук. Чего скрывать, я просто млел от этих прикосновений, и мне казалось, что выше счастья не бывает. Но вокруг полно ребят и те мгновенья быстро пролетали, но наши взгляды часто совпадали, а взгляды много говорят. Ведь вкусов одинаковых не бывает, а вот на тебе: все пацаны во дворе сохли по этой девушке, в чём я убедился позднее, когда она уже уехала. Хороших моментов в жизни всегда кажется мало. Время пролетело быстро и кончалось лето, Вере нужно было уезжать в Ленинград.

Поезд №21 уходил в двенадцатом часу ночи, но провожать мы её на наш вокзал всё-таки пошли вчетвером: я, Женька, Вовчик и Славка Грибков. Долго искали их на перроне, а когда нашли, то они уже сидели в вагоне. Но Вера вышла к нам на перрон, она совсем не ожидала, что её придёт провожать так много новых друзей. Она со всеми попрощалась за руку, а лично мне потихоньку с необыкновенной теплотой прошептала:

- Если хочешь, пиши мне. Адрес возьми у Япошки.

А когда поезд тронулся и наша обожаемая, высунувшись из окна, стала махать нам рукой, мы всей гурьбой ещё долго бежали вслед уходящему поезду и отчаянно размахивали на прощание своими руками. Вона как! Даже бежали за поездом.

Домой пришёл в первом часу ночи. А на душе пели какие-то соловьи, и счастье переполняло маленькую душу. Ещё бы, только мне выпало такое доверие Веры - писать ей письма.

Думал, что будут ругать родители, но по счастью отец с матерью сидели на кухне в хорошем настроении и только спросили, почему так поздно пришёл и где пропадал. Странно, но я не соврал и сказал, что был на вокзале с ребятами и провожали девчонку с нашего двора.

Япошка он и есть Япошка. Я уже от него один раз пострадал, пришлось страдать и второй. На следующий день он сказал мне, что Вера велела ему на словах передать, чтобы я писал ей письма и что я очень хороший пацан, а адрес он пообещал дать потом. Но я то уже знал, что сегодня, ну максимум завтра весь двор будет знать о том, что было тайной только для троих.

Так оно и случилось. Эта сволочь разбазарила всем, кому не лень было его слушать, те слова, которые Вера передала мне через этого негодника. В их числе был и сосед Япошки по подъезду Толик Фёдоров, попроще 'Федька', который тоже принадлежал к воздыхателям по Вере и был старше меня на два года. У него была младшая сестра Надька. Маленькая толстая, как пивной бочонок, вездесущая девочка под местной кличкой 'Федоська'. Федоська дружила с моей сестрой и была в курсе всех мировых и дворовых событий. Ну, а если это касалось чужих тайн, то она по этим вопросам была ходячей записной книжкой.

Семья Фёдоровых считалась очень интеллигентной, родители были преподавателями в техникуме и были то ли доцентами, то ли кандидатами. Сам Федька родителей не иначе, как на Вы или по имени и отчеству не называл. Это для меня было крайней редкостью. Я был так поражён, когда впервые это услышал. Ну, прямо как неродные.

Федька отличался своей непорядочностью в отношениях с пацанами, стараясь делать всё исподтишка. Его из наших ребят особенно никто не уважал, но терпеть приходилось, всё-таки в одном дворе живём. По этой причине он нашёл себе других друзей вне нашего двора.

На первой же неделе занятий уже в 7 классе на перемене после урока химии мне сказали, что ко мне пришли какие-то парни и ждут меня в коридоре. Я закрыл свой зелёный учебник 'Химия' на парте и пошёл в коридор.

Там, у окна стояли Федька со своим другом местным полубандитом Колюней, если точно, то Коля Иванов, а в конце коридора, на всякий случай, маячили ещё две знакомые фигуры местных урок из старших классов.

-Чегой-то вдруг я им понадобился, - только и успел подумать я. Колюня довольно дружелюбно улыбался и я, не ожидая никакого подвоха, подошёл к ним.

Вдруг Федька закусил от азарта язык и двинул мне кулаком в нос, увернуться я от неожиданности не успел, из носа хлынула алая кровь. Сообразить-то я сообразил, что если я отвечу на этот удар, то из меня сделают котлету. Федька ведь не зря подготовился так тщательно к этой акции и позвал с собой такую группу поддержки.

Закрывая нос рукой, и сдерживая кровь, я как-то нелепо, но спросил:

- За что?

- Сам знаешь за что, - ответил довольный результатом Федька, и они удалились всей своей командой.

Закон мордобоя до первой крови сработал, и дальнейшее избиение было отложено до лучших времён. Правда, Колюня для пущей важности постоял рядом, и что-то сочувственно произнёс типа 'чего это он так, я и не думал, что он хочет драться с тобой'. Но мне было уже не до него. Я сел в классе на свою парту и под сочувственные взгляды одноклассников, держал у носа платок, пока кровь не остановилась. Беззвучные слёзы бессилия душили меня и несколько капель крови упали на зелёную обложку учебника. И видимо, не зря окроплён учебник моей кровью - химия была моим любимым предметом, она мне давалась в дальнейшем играючи.

Только немного успокоившись, я сообразил, за что получил по носу. Ну, конечно же, это месть за то, что я оказался избранником Веры, а не он - Федька. Японец по своей дурости ему выложил как соседу нашу тайну.

Мало того Федька оказался вдвойне подлой сволочью, он ещё и запугал Япошку, чтобы он не давал мне ленинградский адрес Веры. Много ли тому надо.

Когда я потом, скрипя зубами, чтобы сдержаться, обратился к ненавистному Япошке с просьбой дать мне Верин адрес, тот начал юлить и нести какую-то ахинею, что у него нет Вериного адреса, и он его не знает. Больше попыток вызнать у него адрес я не предпринимал и Веру больше никогда в жизни не видел.

А при виде этого маленького гадёныша–Япошки я всегда ощущал страшный зуд в руках, так и хотелось двинуть пару раз в эту ненавистную идиотскую маленькую рожицу.

Частенько потом эта мечта осуществлялась, я при удобном случае врезал Япошке подзатыльника. Он открывал свою сирену на полную мощность и начинал ужасно нудно выть. Обычно на эти звуки во двор выскакивала его мамаша, и мне приходилось давать дёру и прятаться от предстоящего скандала.

Всё заканчивалось криками на весь двор его взбеленившейся родительницы, что её ребёнка обижают здоровые балбесы и бедному мальчику вовсе не дают гулять на улице.

Можно было сказать брату Валерке о подлой Федькиной выходке, и я не сомневался ни на минуту, что Валерка бы отметелил и Федьку, и Колюню вместе с ним. Но это были мои проблемы, и вмешивать брата в их решение я не хотел.

Как-то прямо во время занятий нас всех вдруг собрали в актовом зале. Собрали все классы и объяснили, что будет встреча с ветеранами.

Когда я вышел в зал, то вдруг увидел за столом, покрытым красной материей восседающими в президиуме своего деда Митрофана и его племянницу Марфу Никитичну. Рядом ещё сидел мужик с большими чёрными усами, одетый по-столичному, да ещё и в тёмных очках, что подчёркивало его принадлежность к творческой интеллигенции. Оказалось, что это тоже мой родственник из Москвы, он был скульптором, которому доверяли в своё время даже лепить бюст Сталина.

Директор школы объявил, что в президиуме сидят родственники всем известной в нашей школе Прасковьи Григорьевны Дугинец, а также в зале находятся внуки, которые обучаются в нашей школе, и что эта встреча посвящена её светлой памяти.

Вот таким неожиданным образом я стал для одноклассников не просто Сима, а родственник исторической личности, которая ценой собственной жизни творила нашу историю, приближая социалистическую революцию.

На трибуну вышел мой дед и с пафосом прочитал целый доклад, посвятив его историческим моментам из жизни и революционной деятельности своей сестры. Дед читал свой доклад не хуже любого профессора с исторического факультета, он ведь и был историком.

В конце выступления он очень сетовал на то, что не удалось, где-то в Министерстве образования, пробить разрешение о присвоении нашей школе №1 имени П.Г. Дугинец. Однако ему удалось добиться разрешения для увековечения её имени и назвать в её честь одну из центральных улиц в городе Кропоткине и селе Успенское, а также школу №22 на станции Кавказской.

Прочитав свой доклад, дед с чувством исполненного долга пожелал школе благополучия и процветания, а нам, школьникам быть истинными патриотами своей Родины, быть преданными делу партии и народа, бороться за победу мировой революции во всём мире. Это он умел, от него это не отберёшь.

На первом уроке химии учительница Лина Савельевна Халина, прилагая все свои усилия для того, чтобы заинтересовать нас этой наукой, показала нам ряд опытов и, по-моему, ей это удалось.


Халина Лина Савельевна

Я сидел, как заворожённый, и смотрел на эту миниатюрную и стройную, правда немного худоватую женщину, которая за столом химического кабинета на наших глазах своими тоненькими ручками творила просто чудеса. Все эти чудеса были связаны с горением, взрывами и различными превращениями одних простых веществ в другие, более сложные, и обладающие совершенно другими новыми качествами и свойствами.

В стеклянную баночку с кислородом она помещала раскалённую швейную иголку, и мы видели мини-фейерверк. Изящными и отработанными движениями, как маг или волшебник, она ссыпала в фарфоровую ступку аммиачную селитру с серой и, добавив простой древесный уголь, получала настоящий дымный порох, который сгорал на столе огромным факелом.

А, соединив кислород с водородом под легонькой металлической баночкой, образовывала гремучий газ, который сам взрывался с оглушительным грохотом, а сама баночка улетала в потолок.

Смешивая бертолетову соль с красным фосфором, тоже демонстрировала нам взрыв со вспышкой, а при добавлении туда ещё и опилок дюралюминия показывала необыкновенный фейерверк. Впервые я увидел, что мягкий металл натрий, который, оказывается, хранят под слоем керосина, как реактивный снарядик, носится по поверхности воды и постепенно исчезая, растворялся в воде, образует при этом щёлочь - едкий натр.

Где ж вы были раньше, дорогая Лина Савельевна! Мне так не хватало этих ваших знаний! Вот были бы фейерверки в нашем дворе и окрестностях! И взрывы не только карбида кальция!

Я очень зауважал химичку, она вела у нас, кроме химии ещё и ботанику, зоологию, биологию, анатомию. Мы с ней очень подружились и расстались в 10 классе друзьями. Она обладала не только энциклопедическими знаниями своих предметов, но и была хорошим воспитателем.

Когда она входила в химический кабинет и заставала обычный шум и гам, сопровождающий наш весёлый и шубутной класс, то первое что мы слышали с порога, было:

- Сплошной Содом и Гоморра! Расселись и приготовились слушать, смотреть и запоминать.

Что за Содом с Гоморрой? В то время для меня это ровным счётом ничего не значило. А вот сейчас можно было с ней и поспорить на эту тему.

Не было у нас ни того, ни другого, а был просто рабочий шум. Наша энергия и молодой задор выходили из нас ведь не только на переменах, но иногда и на уроках химии. Если бы был хоть Содом, если был хоть Гоморра, то уж точно нас бы испепелили силы небесные, на которые я никогда не возлагал особых надежд.

Её сын Вовка Халин или, как его звали Халёк, учился в параллельном классе. Он в точности повторял конституцию своей матери, был тонким в кости и маленьким, чернявым этаким аккуратненьким школяром. Этот полувундеркинд с помощью своей матери здорово разбирался в науках, но был весьма скромным в своём обычном поведении. Лина Савельевна одна без мужа воспитывала своё чадо. И у меня частенько возникал вопрос: почему таким хорошим людям не всегда везёт в простых житейских ситуациях.

Характер у неё был не сахар, а это обстоятельство многим мужикам не нравится. Может быть, поэтому она чутко понимала особенности переходного возраста своих учеников и могла вовремя заметить и предотвратить конфликты, как между учениками, так и между учениками и преподавателями.

Правда, когда я начинал вступать на уроке с ней в никому ненужную полемику - действительно пришло время переходного возраста, а уверенность в себе придавала смелости, то она чётким командным голосом произносила, указывая на дверь:

- Вон из класса, ты мне мешаешь! Что творится на белом свете? Дугинец, я тебя совсем не узнаю.

И все дела! Коротко и ясно. Я вставал и без всяких обид и пререканий выходил из класса, а, немного постояв в коридоре и осознав, что я действительно свалял дурака, стучался в дверь и заходил в класс.

- Лина Савельевна! Можно я лучше здесь постою, около двери. Я больше мешать вам не буду, - с жалистным видом напрашивался я на прощение.

- Ну, коли так... Иди к доске и собственной кровью зарабатывай прощение. Записывай уравнение! - шла мне навстречу химичка.

И приходилось искупать свою вину малой кровью, решая какое-нибудь уравнение химической реакции повышенной сложности с демонстрацией хода решения всему классу.

С этим я всегда справлялся блестяще, да и она знала, что я в химии способен на многое.

Ведь в химии, оказывается, всё до удивления очень просто – главное дело разобраться с понятием 'валентность' и будешь всегда понимать, какие там электроны на орбите атома могут замещаться или наоборот отдавать свои свободные. Я как раз так хорошо усёк этот момент с этими электронами, что для меня была понятна вся неорганическая химия. Периодическую таблицу Менделеева, которая вся и построена на этом, я всегда использовал, как подсказку, если вдруг растерялся, а она – таблица эта всегда висела на стене в химическом кабинете.

Решив уравнение и объяснив по ходу решения непонятное классу, я получал 'пятёрку' и прощение учителя за нетактичное поведение на уроке.

Замечательный человек! Если бы хоть половина учителей были похожи на неё, я представляю, какие звёздные кадры ковала бы наша школа для наших вузов и для Отечества.

Иван Иванович Сидоров, а по-простецки в нашем классном миру 'Иван в квадрате', преподавал у нас физику. С большой головой и флотским ремнём, подпоясывающим его чёрные клёши, он был какой-то бывший флотский, то ли старшина, то ли младший офицер в отставке, поэтому иногда у него прорывались воспоминания о море и флоте.

Сидоров прямо, словно какой-нибудь перпендикуляр рубил правду матку науки в наши детские головы, которым было недостаточно одной голой правды и сплошных прямых углов. Для нас в то время нужно было сдабривать эти прямые углы законов и постулатов физики чем-нибудь более приземлённым, более понятным, на простых жизненных примерах, а Иван этого пока ещё не усвоил. Флот и школа - это большая разница.


Сидоров Иван Иванович

Поэтому законы механики мало кому сразу удавалось понять, и многие из нас часто плавали на уроках, как когда-то сам Иван по морям, и, особенно, на элементарных задачах по физике. А многие посредственные ученики его просто боялись и всеми доступными способами пытались просто не встречаться с ним.

В отличии от женского коллектива наших педагогинь, Иван иногда не стеснялся в выражениях при общении со своими учениками.

Когда, не выдерживая тупоголовости обучаемых, он срывался на не совсем педагогичные примеры из собственных жизненных наблюдений, и из его уст неслось:

- Курочкин! Дубина ты стоеросовая! Ну что тут не понятно? Это же так всё просто... Если я двину тебя по башке оглоблей, то твоя башка с такой же силой ответит моему дрыну.

После такого примитивного, но понятного примера из флотской практики даже Курочкин соображал и начинал понимать третий закон Ньютона.

- А что такое стоеросовая? - нисколько не обижаясь на физика, интересовался он.

- Значит, что дубина росла стоя, - уточнял Иван и урок шёл по плану. Только когда к доске решать Ивановы задачки выходил Мишка Ястребов, на лице Ивана проступало умиление. Он потирал от удовольствия свои корявые флотские ладошки и наблюдал за нашим уникумом.

Мишка обладал каким-то непонятным мне абстрактно-аналитическим мышлением и видел весь процесс решения по-своему. Он просто подставлял в формулу известные данные в буквенных выражениях и решал уравнение в алгебраической форме, а потом в упрощённое выражение, которое с его помощью становилось совсем простеньким, подставлял численные значения и практически в уме получал нужный ответ. Быстро и правильно.


Ястребов Михаил и Ястребов Пётр

Вот тут Иван млел, считая Мишкины способности результатом своей плодотворной преподавательской работы, хотя его заслуг в этом не бывало.

Мишка многих удивлял своими незаурядными математическими способностями, и преподаватели пророчили ему недалёкое светлое будущее. Лично я тоже поражался его светлой головой, но это заставляло относиться к нему с каким-то непонятным стеснением и хорошей завистью.

У братьев Ястребовых была ещё и старшая сестра, которая училась в 9 классе, её звали Полина. У неё были огненно рыжие косы и она прекрасно играла на пианино на наших школьных концертах. Семья талантов - одним словом, и только Петька своим ехидством и каким-то неуважительным отношением к одноклассникам портил этот интеллигентный состав семьи.

Может быть, только по этим причинам я никогда не набивался на дружбу с Ястребовыми, и мы были с ними простыми одноклассниками и не более.

За всю учёбу в школе я, как настоящий ботаник, не пропустил ни одного занятия в школе. Выучил урок или нет, я всё равно сидел на уроке. Бывало, конечно, и терпел фиаско. Особенно на русском и литературе, когда учительница точно попадала ручкой в классном журнале в мою фамилию, а я ни сном, ни духом не знал ответа на вопрос. Ну и что, получал двойку, но уроки никогда не пропускал. Может быть, из-за своей трусости перед родителями, скорее всего оно так и было.

А вот Инка Котова – наша классная стюардесса с её бесподобной чёлкой на глазах и маленькими торчащими косичками, ну прямо молодец. Я даже ей завидовал. Она частенько говорила, примерно так:

- Я с физики сейчас хиляю, а то Иван опять пару поставит за закон Ньютона.

И просто со спокойной совестью, нисколько не тушуясь неблаговидности поступка, забирала свой портфель и преспокойно шла в кино. А ещё проще могла вообще не прийти в школу на уроки и где-то прогулять всё это время.

Ну, Инка была бесценный кадр, я так не мог. Ведь потом надо что-то выдумывать и врать, глядя честными глазами на классную или того же 'Ивана в квадрате'.

Внизу, на первом этаже здания школы, а точнее в полуподвале находились школьные мастерские, там у нас проходили уроки труда. Станки, особенно деревообрабатывающие, были, ну прямо скажем, старинные. На токарном станке по дереву я сам видел год изготовления 1896, но они все работали безотказно. Конечно, за точность биений шпинделей станков поручиться никто не мог, так как она никогда в жизни не проверялась, но всех устраивало и такое качество обработки, какое получалось.

Грешным делом при виде этих станков мне представлялся сам царь Петр, который на таком станке вытачивает какую-то балясину для корабельной оснастки, и почему-то невольно хотелось прикоснуться собственными руками к такой вечной старине.

Особой достопримечательностью наших мастерских был точильный камень. Ну, тут уж точно каменный век какой-то. Он приводился во вращение рукояткой и был на треть опущен в ванночку с водой, которая размещалась в подставке.

И вот ты одной рукой крутишь точило, а другой удерживаешь нож для рубанка на этом влажном камне и таким образом пытаешься его заточить. Анахронизм, да и только. Попытки ни к чему хорошему не приводили, и приходилось кого-то просить покрутить точило, чтобы нормально двумя руками произвести заточку инструмента.

Уроки труда вёл Францман Владимир Андреевич, это был грамотный и очень вежливый преподаватель и к тому же, по его словам, он был какой- то далёкий родственник мне по его жене.

Когда я спросил отца, не знает ли он такого Францмана и кем из родственников он нам приходится, отец удивленно повторил фамилию и задумался.

- Я точно знаю, что евреев в нашем роду никогда не было, а кто он я не знаю. Опять примазываются к нашей фамилии, теперь уже Францманы, - в точности копируя дедовские заскоки относительно неприкасаемости своей фамилии, ответил отец.

- Откуда мне знать еврей он или русский, да и какая мне разница, главное чтобы человек был хороший. А он вроде бы нормальный мужик и уроки ведёт понятно и сам всё показывает, что и как правильно делать, - соображал я про себя.

В общем-то, мне этот учитель нравился, и я записался в очередной столярный кружок к Францману. Очередной потому, что я уже посещал ботанический под руководством Лины Савельевны и авиамодельный в Доме пионеров. Когда только успевал.

На занятиях в столярном кружке Францман учил нас всему понемногу, и в процессе обучения мы делали детскую игрушечную мебель для какого- то детского сада.

Мне в частности досталось творить детское трюмо, с настоящей рамкой-зеркалом и столиком с точёными ножками. Поэтому срочно пришлось осваивать токарный станок по дереву.

Освоил, долго, что ли. Только один-единственный раз нарушил инструкцию преподавателя и посильнее нажал на проходной резец при первичной обработке заготовки для ножки своего трюмо.

Говорят же тебе 'Делай вот так!', надо и делать так, а тут хотелось побыстрее обточить заготовку и начать ваять фигурные вырезы и округлости. Короче заготовка лопнула и её вырвало из зажима станка, я чудом не получил удар в лоб. Болванка улетела вниз, и страха особого я не испытал.

Только после эмоционального объяснения Францмана в красках, что могло произойти несколько в другой ситуации, я сообразил, что так делать нельзя. Нарушать инструкции чревато нехорошими последствиями для собственного здоровья. Зато за одного битого двух небитых дают.

Францман позже меня первого допустил к работам и на токарном станке по металлу.

На уроках труда мальчики занимались отдельно от девочек, поскольку у них была другая программа по домоводству. На уроках мы, приступая к новой теме, сначала изучали теорию, а потом уже осваивали теорию на практике.

Так было и, когда мы начали изучать обработку металлов на станках. Францман рассказывал нам на уроке устройство токарного станка и на полном серьёзе объяснял про шпиндель, суппорт, и другие детали и их взаимодействие.

А на улице весна, акации и каштаны зацветают, и даже крапива цветёт, а тут такие нудные и сложные вещи, как токарный станок. Настроение у всех пацанов в классе было явно не располагающее к усвоению тяжелого металла, а когда Владимир Андреевич произнёс:

- Берём конус и вставляем его цилиндрической частью в отверстие задней бабки, - то все, как один, грохнули от громкого хохота.

Не знаю, кто, о чём подумал, но бедный Францман, не понял, что вдруг случилось с его учениками и что могло вызвать такую бурную реакцию. Он долго стоял и соображал, что делать и как себя вести.

Потом вдруг разозлился и повыгонял с урока особо весёлых, сразу человек 6 за дверь, в их число попал и я. Громкий хохот стоял в коридоре ещё целых пять минут, пока не прошла наша глупая ассоциация металлических предметов с живыми организмами. Вот тут то мы и стали соображать, как выкручиваться из создавшегося положения.

- Сима, давай, ты первый иди. Он же твой, какой-никакой, но родственник. Наверно простит, - посоветовал мне Зуб и другие.

Мужик, то ведь был хороший, и у него тоже могут быть из-за нас неприятности, и я решился. Постучав и приоткрыв дверь, я за всех попросил:

- Владимир Андреевич, мы больше не будем дурака валять! Можно мы будем присутствовать на уроке?

Он, конечно, пожурил нас придурков за глупую выходку, и урок продолжился своим чередом. Потом, уже в перерыве в коридоре он мне сказал, что от кого – кого, но от меня он никогда подобного не ожидал. -Спасибо за доверие, дорогой Владимир Андреевич, но чем же я лучше остальных,- думал я про себя, но внезапный конфликт был решён мирно.

Наш класс находился рядом с актовым залом, в котором всегда стояло много рядов обычных стульев скреплённых рейками по 5 штук. Когда выходишь на перемену из класса в зал, вольно или невольно взгляд всегда упирался в огромную картину, висящую на противоположной стене актового зала. Картина была внушительных размеров, метра 2 на 1,5. Автора я не помню, но на неё нельзя было не обратить внимание. Называлась она 'Приём в комсомол'.

Рядом с ней размещалась ещё одна, которая была, пожалуй, известна всем школьникам Советского Союза. Это была знаменитая картина народного художника СССР Ф. Решетникова 'Опять двойка'. Своей злободневной темой она напоминала детям о двоечниках и прогульщиках школьных уроков и почти все в своё время писали сочинение по этой картине. На левой стене, напротив окон, был ещё один шедевр, изображающий А.С.Пушкина с вьющимися на ветру кудрями волос и бакенбард и с развевающимися полами плаща - 'Здравствуй племя младое, незнакомое!'

Часто и я обращался к полотну, на котором была нарисована симпатичная отличница в нарядном белом школьном фартуке с белыми бантами в косичках. Она стояла не ковровой дорожке перед большим столом, покрытым зелёным сукном, за которым величаво восседала горкомовская комиссия по приёму в комсомол. Комиссия, по всей видимости, задавала вопросы, вступающей в Коммунистический Союз Молодёжи и очень волнующейся будущей комсомолке.

- Вот оказывается, как принимают в комсомол, - думал я, потому что привлекательная девушка эта почему-то напоминала мне не нашу Верку Мерзликину, а скорее Зою Космодемьянскую.

Ту, обмороженную и стоящую в ночной рубашке со связанными руками перед развалившимися за столом фашистами, которые мучили её, добиваясь от неё признаний о месте расположения партизанского отряда и других объектах.

Настало время и нам вступать в комсомол. Где-то в апреле классная сказала, чтобы желающие написали заявления о приёме в комсомол и собрали рекомендации как можно скорее.

Заявления написали почти все, кому исполнилось 14 лет. Мы объединились с Сашкой Мараловым и пытались вместе с ним разобраться в сложных для нас терминах Устава ВЛКСМ про демократический централизм и в громоздкой структуре комсомольской организации.

Сашка жил рядом с моим домом, на улице Комсомольской в старом одноэтажном кирпичном доме, похожем на старинный особняк. Но в этом особняке у них были только две комнаты с высокими потолками. Я приходил к нему домой, и мы вместе зубрили наизусть положения устава и каких-то инструкций.


Маралов Александр

Зубрили потому, что нам многое было непонятно в вопросах политической организации и взаимосвязи с КПСС и другими общественными организациями. В 14 лет, по-моему, до конца эти вопросы никто из нас не понимал, но раз надо, значит надо.

Здесь, в домашних условиях я понял, что Сашка не только спортом занимается, но и хорошо играет на пианино и интересуется не только Уставом ВЛКСМ. Отец у него был водителем-дальнобойщиком и особых заслуг в науках не имел, но уделял много внимания образованию своего сына. Когда я увидел Сашкиного батю, то моментально понял, что Сашка его точная копия, но только тот поуже в размерах и чертах лица. В нём было что-то от азербайджанских или армянских кровей.

Рекомендации для вступления в комсомол мне дали два коммуниста: это были учитель труда Францман и племянница деда Марфа Никитична. Этого было вполне достаточно.

После короткого, но объёмного по содержанию, инструктажа секретарём комсомольской организации школы нас предупредили, чтобы мы не позорили лицо нашей образцовой школы и чётко отвечали на вопросы приёмной комиссии в горкоме комсомола. Чтобы готовились серьёзно и основательно, а уже завтра в 14 часов всем прибыть в горком в парадной форме.

С уже начинающимся чувством лёгкого мандража мы в последний раз с Маралом собрались у него дома и судорожно пытались сообразить, что такое 'выборность всех руководящих органов снизу доверху' и что такое подотчётность их наоборот, 'сверху донизу'.

Но в последний день в голову ничего уже не лезло, а перед моими глазами периодически начинал всплывать устрашающий образ комсомолки Зои с картины, висевшей в актовом зале нашей школы, и от этого на душе становилось совсем тревожно. Короче переживали мы это дело страшно.

На следующий день в 14.00. были в горкоме комсомола и стояли очумевшие от предчувствия предстоящей встряски у дубовых дверей кабинета секретаря ВЛКСМ города.

Все что-то повторяли про себя, заучивая наизусть, у каждого в руках были уставы, газеты с материалами Пленумов ЦК КПСС и ЦК ВЛКСМ. Томка Демьяненко, по-моему, даже похудела и побледнела, от чего веснушки на лице стали ещё чётче просматриваться.

Когда же кончится это ещё не начавшееся моральное истязание, думал я про себя, видя, как за тяжёлую массивную дверь на экзекуцию заходит очередная жертва.

Сесть было негде, уж больно велика была толпа желающих вступить в комсомол. На нескольких стульях в коридоре уже сидели и тряслись будущие комсомолки. Поэтому приходилось стоять у стенки и, подпирая её, сдерживать собственную дрожь в коленках.

Да ладно бы ещё знать, кто и за кем в этой очереди. Они там за дверью вызывали как-то хитро, по своему списку. Наконец очередь дошла и до меня. Ни живой, ни мёртвый от изнурительного ожидания и непонятного страха я зашел в кабине и сообщил свою фамилию.

Вы представить себе не можете, но всё ведь было в точности, как на той уже мерещившейся мне картине из нашего актового зала про 'девушку Зою'. И те же ковры и сукно, и молодые лица комсомольских вожаков за столом и один затесавшийся среди них ветеран-коммунист для полного комплекта.

Стоя на ковровой дорожке, лицом к лицу с комиссией, я вдруг совершенно успокоился. Отвечая на обычные вопросы, я успел осмотреться по сторонам. Лучше бы я этого не делал, и всё бы оставалось чинно и благородно.

А тут я заметил, как молодой симпатичный комсомольский вожачок своими ногами под столом жмёт красивые ножки в капроне своей соседке напротив. Сукно, что та кольчужка, оказалось коротковато и не прикрывало видимый пейзаж под столом.

А вожачок с деловым видом свободными при этом ручками даже писал что-то. У комсомолки и красавицы на лице ни один мускул не дрогнул, должно быть уже привыкла к таким встречам под столом.

- Ну! Мастаки! Где б такую работу найти,- подумалось мне. - Хоть бы сукно своё на столе пониже опустили. Да им совершенно до лампочки, что я им тут отвечаю.

- Как у вас обстоят дела с учёбой? – спросил обжимальщик.

- Хорошо. Учусь на 4 и 5, - совсем уже успокоился я и подумал о том, что бы я делал в подобной ситуации с такой красивой соседкой, да ещё и будучи руководящим работником горкома комсомола.

Наверно полез бы немного повыше, если бы, конечно, точно знал, что за моими действия не наблюдает молодой и любопытный кандидат в комсомол, стоящий перед столом. Она ведь не против.

- Ну, а, сколько вы деревьев посадили?- не унимался деловой руководитель.

- Я, собственно не считал, но много. Мы у себя во дворе все деревья с родителями сами сажали, - отрапортовал я.

Последний вопрос был о моих родителях, кто, да кем работают. Здесь я с гордостью ответил про своих фронтовиков, здесь мне стесняться было нечего. Такими родителями любой может только гордиться.

- Комиссия считает Вас принятым в члены ВЛКСМ, с чем вас и поздравляет. Будьте достойным продолжателем традиций ваших родителей, - мне пожали руку, и я, словно свалив огромадный камень с плеч, вышел с ангельской сияющей счастьем рожицей за дверь.

А тут всё ещё тряслись от страха мои одноклассники. Сразу бросились ко мне с расспросами. Какие вопросы задавали, что ещё могут спросить? -Чего трясутся. Не так страшен чёрт, как его малюют, - вспомнилась мне дедовская присказка. - По-моему, это все для галочки. Все эти вопросы, а о принципе демократического централизма, как основы строения первичной комсомольской организации так и не спросили, а я то, дурак, зубрил с Маралом, старался, - думал я, глядя на то, как Марал, Томка и другие потенциальные комсомольцы переживают и исходят на нет в ожидании своей очереди.

Теперь после этой процедуры приёма в комсомол мне казалось, что я знаю ответы на любые вопросы по уставу и всем существующим комсомольским инструкциям и наставлениям.

- Хорош трястись! Там такие же люди в комиссии сидят, им тоже всё человеческое не чуждо, - успокаивал я своих одноклассников, как опытный комсомольский вожачок.

В комсомол мы все вступили, кто подавал свои заявления. Но почему-то никто не бросился, засучив рукава, ни на целину, ни на строительство Братской ГЭС. Всё оставалось так же как и в прежней жизни.

Вскоре во дворе нашего дома рядом с каштанами для нас поставили теннисный стол. Хоть он был и не настоящий деревянный, а представлял собой большую бетонную плиту установленную на четырех ножках сложенных из кирпичей, но размеры почти совпадали с настоящим, и играть на нём было удобно.

Началось повальное всеобщее увлечение игрой в настольный теннис. Все другие азартные игры и даже 'трынка' были напрочь позабыты. Теперь каждый выпендривался со своей ракеткой, как только мог. Появились ракетки сэмбич, мягкие, полумягкие и какие-то маленькие величиной всего с ладошку. Лично я всегда играл простой советской ракеткой, и получалось не хуже, чем каким-то зарубежным сэмбичем.

Теперь толпы желающих поиграть в теннис с галдежом занимали и делили очередь следующего до самой темноты. Мы быстро научились подавать разные кручёные подачи, закручивать шарик при ударах, тушировать, почти как настоящие теннисисты. Научились играть в парном составе 'навылет', чтобы очередь шла быстрее.

Когда к нам присоединялись взрослые мужики, у них же тоже иногда детство играло в одном месте, то мы обычно всех их без зазрения совести обносили с разгромным счётом. У многих сразу отпадало желание позориться перед детьми, и они больше не высовывались.

Только мой сосед дядя Саша Хаскель мог противостоять нам, и только он один иногда выходил сразиться с нами на равных. На вид ему было лет сорок, но он умел финтить шариком не хуже любого из нас.

Конечно, теннисная очередь выдерживалась только для нас, ну а, если приходили старшие пацаны, типа моего брата, который уже учился в 10 классе, то они играли по своей, установленной ими очереди. Получалось нечестно, но куда попрёшь против старших.

Теннисные баталии продолжались весь световой день, и дворовый женсовет наконец-то хоть раз облегчённо вздохнул - наконец-то здоровые балбесы нашли себе занятие.

Кончился учебный год, и мы с братом и сестрой, при всём моём нежелании, были командированы на лето в станицу к бабушке. Работы по хозяйству у бабушки было полно, и дед пользовался бесплатной рабочей силой на полную катушку.

С утра до вечера мне приходилось помогать деду в его бесконечных работах на поприще сельского хозяйства.

Дед все делал по науке. У него было полно всяких справочников, статей в журналах и газетах, где излагалось, что, как и когда нужно делать, чтобы получить хороший урожай и, как и какими средствами бороться с ненавистными вредителями.

Даже поймав в саду какого-нибудь вредителя из отряда насекомых или ещё какую-нибудь козявку, он брал справочник по вредителям и долго искал по внешнему виду, что это за чудо природы и как с ним бороться. Поэтому приходилось суетиться весь день. То нужно было срочно опрыскивать виноград какой-то бордосской смесью или картофельную ботву дихлофосом. То поливать в огороде, то собирать вишню с деревьев или подвязывать виноградные лозы к беседке, то обрезать виноградные ветки, то собирать колорадских жуков, то просто сгонять в магазин или выливать водой крота, который бороздил подземное пространство под корнями виноградных кустов и этим наносил вред корням.

Кротовьих ходов под виноградом было множество, но дед каким-то особым чутьём определял и указывал мне в какую дырку поливать воду. Сам он, замерев в ожидании, стоял на стрёме с острой, как у хорошего десантника, штыковой лопатой. При появлении водяной волны из другого подземного хода, свидетельствующей о приближении к выходу хозяина подземного лабиринта, дед молниеносно наносил свой разящий удар по безобидному, да к тому же совсем слепому, землерою.

Кроме кротов были ещё и медведки. Эти коричневатые похожие на ископаемых драконов чудища безжалостно уничтожали наш второй или третий хлеб – картошку. Их тоже приходилось доставать из-под земли, поливая в норы смесью воды и керосина. Когда она, одуревшая от такой подкормки и задыхающаяся от недостатка воздуха, выползала наружу, её тут же казнили лопатой.

Все эти работы сопровождались попутными лекциями деда о ненавистном империализме, который душит мировой пролетариат, о прибавочной стоимости, которая создаётся путём безжалостной эксплуатацией рабочего класса и даже о вреде взглядов Коллонтай по вопросам свободной любви в социалистическом обществе и о заблуждениях Сукарно в путях совершения мировой революции.

Ну, а о прописных истинах типа 'Без труда не вытащишь рыбку из пруда', 'Не плюй в колодец, пригодиться воды напиться' я уже хоть и знал давно, но всё равно повторенье - мать ученья и дед напоминал периодически об этом тоже. А частое употребление дедом крылатого афоризма 'Сучка не схочет - кобель не вскочит' при обсуждении жизненных проблем станичного быта я воспринимал пока как относящееся только к животным.

Потом нужно было осматривать пчелиные ульи, всё ведь надо делать своевременно. А то вдруг начнётся роение и улей покинет новая семья с новой маткой.

Тут в пчеловодстве много всяких хитростей и болезней, тут некогда рассматривать справочники и брать на анализ личинки, чтобы узнать личинка матки это или трутня. Тут нужно сразу принимать решение и удалять новую ячейку в пчелиной соте с маточником. Не дай бог упустить момент, тогда пчёлы выкормят себе новую хозяйку, считай, что большая половина улья помашут деду на прощание своими крылышками.

Тут дед пасовал, да и укусов пчёл он здорово побаивался, поэтому этими работами всегда руководила и занималась бабушка.

Она спокойно и деловито всё мне показывала и рассказывала, что к чему и главное без комментариев относительно расстановки сил мирового пролетариата в будущей мировой революции.

Я никогда не боялся пчёл. От бабушки я знал, что пчела кусает либо человека с резким запахом, который её раздражает, либо если ты прижал и сделал пчеле больно. А самое первое правило и самое главное: не раздражать пчёл своими резкими движениями вблизи улья.

Пчёлы истинные патриоты и за безопасность своего дома они, не задумываясь, отдают жизнь, нанося противнику укус жалом. Причём жизнь отдаёт любая пчела, независимо от её рабочих функций в строгой иерархии пчелиной семьи, кроме матки и трутней.

У жала на самом кончике имеется малюсенький крючочек, как у багорчика. Поэтому оно зацепляется этим крючком в теле ненавистного врага и пчела погибает, оставляя на месте укуса все свои внутренности вместе с жалом.

А если представить себе такое государство, в котором каждый знает свои функции и беспрекословно выполняет свои обязанности, но только на сознательном уровне. Такое государство непобедимо и будет жить вечно. Но у пчёл это всё на уровне инстинктов, а вот человеку подавай демократию.

Однажды и брат Валерка решил посмотреть на наши пчелиные беседы с бабушкой и подошёл к нам, когда была открыта крышка улья. Пчёлы были несколько раздражены тем, что их потревожили и беспокойно летали вокруг своего дома. Я стоял неподвижно рядом, как обычно, даже без защитной маски с сеткой, которая закрывала бабушкино лицо.

Как на грех Валерка помазал свой очередной прыщик на лице одеколоном, а пчелы чутко реагируют на резкие запахи и они закружились вокруг него. Ну, а кто же выдержит такое и не махнёт даже случайно руками. Он и замахал вокруг лица руками, за что был сразу моментально наказан и получил несколько укусов.

Один укус пришёлся в верхнее веко под бровь, а второй - прямо чуть ниже кончика носа. Валерка дико заорал и убежал в дом.

Бабушка поставила меня в пример и пояснила брату, что Володя стоял рядом и его никто не тронул потому, что он слушал и делал, как она говорила о правилах поведения у открытого улья.

Она вытащила оба жала у Валерки на лице и обработала укусы тройным одеколоном.

Мамочки родные! Вы бы посмотрели на эту физиономию через полчаса после бегства. Глаз заплыл и стал фиолетово-красным, а нос превратился в безобразную розовую картофелину средних размеров.

Я представляю, как ему было больно и обидно. Ну, а не дай бог увидит местная станичная пассия Зойка Игнатченко; в раз разлюбит. Ну не мог я сдержать свой хохот, хотя знал, что могу по-братски получить по шее за ехидство. И я втихаря во дворе от души смеялся над внешним видом перекошенного личика несчастного Ромэо.

Короче брат на три дня был выведен из строя и не посещал не то, что пассию, а и вообще на улицу не показывался. С тех пор он ужасно стал бояться пчёл и всегда обходил их стороной.

Я же, напротив, убедившись на его опыте, мог спокойно взять пчелу в кулак и держать её там сколько угодно. Мог перенести на другое место и выпустить. Главное не прижать её в кулаке, а чтобы она сидела там как в коробочке.

В станице меня всё также угнетала тишина, ну как в гробу, аж в ушах звенит от тишины. Днём-то было особо некогда слушать её, а вечером этот вакуум хоть немного разбавляли цикады или стрекочущие сверчки. По вечерам мы с уличными пацанами собирались около дома Труфановых на нашей улице, где жил студент Серёга. Он учился толи в Краснодаре, толи в Ростове в художественном училище и на каникулах обычно приезжал к своим родителям.

Серёга классно играл на гитаре и пел, как нам казалось в то время очень неплохо, изумительно рисовал, сочинял стихи и писал свои песни. Свои или не свои, но мы ведь не могли знать всех самостийных композиторов, песни которых он мог исполнять.

Сидя на лавочке, он выдавал нам под собственный аккомпанемент гитары шедевры из студенческих песен, исполнял другие песни советских композиторов, рассказывал анекдоты.

Мы, как зачарованные, слушали студента, а особо понравившиеся песни разучивали под его руководством, и уже затем исполняли вместе с ним.

Почему именно с нами проводил по вечерам Серёга своё свободное время, мы не интересовались. Ведь мы были ещё школьниками, а он всё-таки уже был студент и мог найти компанию своих ровесников.

В общем, Серёга так кстати оказался востребованным в нашем кругу пацанов и Зойки Игнатченко – та самая Валеркина временная пассия, которая жила напротив Труфановых.

Зойка была подругой нашей сестры Иринки. Она была по-своему интересной девчонкой с белокурыми волосами в две косички и загорелым лицом, но всё портил неимоверно задранный вверх маленький курносый нос, покрытый редкими веснушками. Одни дырки от носа торчат, как в электророзетке, и всё впечатление сразу смазывалось. Это у них было родовым клеймом, потому что у младшего братца Борьки нос был такой же формы.

От Зойки всегда пахло крепким женским потом здорового тела, а вовсе не парфюмом, что тоже привлекало внимание мужской половины нашего уличного коллектива. Зойка нежно и ласково называла меня не по имени, а прямо просто на итальянский манер - Джяни. Это она так интерпретировала моё прозвище 'Чан', которым наградил меня мой же брат.

Зойка, заслышав у себя дома песни местного маэстро и наш хор, обычно выходила и присоединялась к нашему обществу на лавочке. Но как только появлялся брат Валерка, они с Зойкой скрывались в саду Зойкиного дома и занимались своими амурными делами, а мы продолжали песенные вечера в сугубо мужском обществе с Серёгой.

Темнотища кругом кромешная. На всей улице Карла Маркса был один-единственный фонарь около дома Кадоры. Остальная часть улицы вообще не освещалась, да ещё вдобавок в 23 часа свет в станице вырубался. Лампочки мигали трижды, это был сигнал отключения электричества, и станица впадала в полнейшую власть чудной южной ночи. Только светлячки пролетали, мигая в своём полёте, да звёзды с Луной скрашивали ночной беспредел. Тепло, темно, тишина кругом! Страна влюблённых, да и только, тут под каждым те кустом был готов и стол и дом.

На следующий день собрались сходить покупаться на Лабёнок, небольшой приток реки Лаба. Сбор был как обычно у Серёгиного дома. Когда мы с Важиной, Толиком Ващенко и Кадорой подошли к месту встречи, Серёга уже сидел на своей лавочке и что–то рисовал. Важинский Вовка, видя, как он быстро и уверенно рисует какие-то наброски на альбомных листах простым карандашом, как бы в шутку, бросил:

- Ну, а бабу голую ты смогёшь? - чего он ещё мог спросить.

- Нас в училище в основном этому только и учат, - очевидно, так пошутил Серёга.

Он быстро поменял лист на своей фанерной подкладке и принялся выполнять заказ жаждущего поклонника женской красоты.

Все были в сборе, и мы двинулись в сторону Лабёнка. Сразу за станичными домами за Дворцом культуры начинался лес, через который лежал наш путь. Меня всегда поражал этот южный лес своим убожеством по сравнению с тем поистине чудным, прекрасным карельским лесом, в котором прошло моё детство. Ну что это за лес, в котором нет ни сосен, ни елей и даже берёз, а одни акации, клены да ясени, тополя, орешники, дереза, то есть облепиха и другие незнакомые обитатели.

Река шириною в 10-15 метров протекала через этот лесок, течение на ней было тихое, почти незаметное, что и привлекало 'курортников'. 'Курортниками' здесь то ли называли, то ли обзывали приезжих отдыхающих. Тишина – одни птички поют и чирикают. По берегам растут раскидистые ивы, ветви которых опускаются прямо в воду, образуя тенистые закоулки, скрытые от глаз загорающих.

Мы были первые из желающих купаться и своими голосами нарушили девственную тишину реки, и потревожили местных обитателей фауны. Из зарослей ивняка напротив, почему–то именно в нашу сторону, выплыли две змеи, держащих свои крохотные головки над водой. Я уже заходил в воду и, увидев это жуткое для меня зрелище, попятился из воды. По коже побежал лёгкий морозец и в нижней части спины около кобчика я почувствовал неприятную вибрацию и холодок. Должно быть, здесь у человека находится какой-то центр страха.

- Вовка, ты чего забздел? Они в воде не кусаются,- с долей ехидства в голосе крикнул, заметив мой страх, Толик.

Он с разбегу нырнул в воду и кубанскими сажёнками поплыл прямо на этих извивающихся и уже пытавшихся скрыться от людей гадов. Успел таки схватить одну змею и для продолжения издевательства над моим испугом вытащил её на берег и преподнёс мне.

Это была медянка средних размеров, где–то сантиметров 50 длиною, которую я так близко видел впервые. Я, разумеется, шарахнулся в сторону от такого подарка и заорал на Толика благим матом:

- Убери эту гадость от меня подальше, я их боюсь с детства. У нас в Карелии их на болотах полно, но я к ним так и не привык, - умолял я. Ну, раз умоляю, то обязательно надо поиздеваться. Он стал демонстративно общаться с этой шипящей на него тварью, обвившейся вокруг его руки. Держал Толик её около головы, словно настоящий змеелов.

Потом он вдруг перехватил змею по середине и с размаху хлестнул ею о большой голыш, лежащий на берегу, затем выбросил убитую змею в кусты.

- Ну, казачки хреновы. Мало того, что сам не боится змей, так обязательно нужно попугать других. Вот за что, живодёр - нехороший человек, убил змею, - подумал я про себя, но холодок в моём центре страха отпустил меня.

Теперь и я полез в речку и стал купаться вместе со всеми. Пацаны своими криками и шумом в воде уже всех змей распугали, бояться было нечего.

Серёга тем временем всё сидел на берегу и сосредоточенно ваял своё полотно. Мы уже продрогли в воде и вылезли погреться на солнышке, когда он сказал:

- Готово! – и протянул заказчику альбомный лист.

Мы все собрались вокруг Важины и с интересом разглядывали шедевр в его руках. Да, я никогда и подумать не мог, что вот так между делом, по полушутливой просьбе станичного пацана Важинского Вовки человек будет стараться и растрачивать свой талант.

На рисунке, выполненном по всем классическим канонам художественной школы, была изображена прекрасная богиня с такими пропорциями и прелестями, которые я не видел даже на картинах в музеях и альбомах репродукций великих мастеров. Ну, куда там Рембрандту со своей 'Данной'.

Это был Серёгины личные представления о красоте женского тела, но…, они совпадали с моими. Не худоба нынешних красавиц-вешалок с подиума Юдашкина или Кардена, но и не фигура Земли с картины Рубенса 'Союз Земли, Воды и Огня'. Вот именно что-то среднее уловил Серёга в образе этой богини.

Да пропорции по Рубенсу это была классика того далёкого времени, и он правильно отражал тему Земли, дающую жизнь и продление рода человеческого, но у этой Земли ведь тоже была юность и молодая красота тела, вот её то образ и нашёл Серёга.

Женщина стояла во вполне естественной позе, запрокинув правую руку за голову. Именно эта поза очень выгодно подчёркивала красоту её совсем не силиконовой, а естественной и вовсе не маленькой груди, и обнажала завитки волос под мышкой.

Водопад вьющихся волос, обрамляя красивые, просто классические греческие черты лица, похожего на Элизабет Тейлор, рассыпался на левое плечо куда был закинут правой рукой. Этим была подчеркнута красота и нежность подбородка и мягкий пух волос на затылке, полуповёрнутой головы.

Живот обрисовывался малюсенькой полукруглой складочкой снизу, а тёмные волосы ещё ниже оттеняли его округлые и живые формы, словно подтверждая, что только в этом и таком месте может зародиться новая жизнь, поскольку это лоно новой жизни. И бедра у этой красоты были как настоящие женские бёдра почти без просвета между ног, а не как чуть утолщённая рука современных моделей с подиумов.

В общем, всё у неё было на месте. Всё было, на мой взгляд, прекрасно и вся она была естественной, а не выбритой в тех местах, где сама природа распорядилась разместить волосы.

Я с восхищением, совсем как молодой Пигмалион, смотрел на эту прекрасную неживую Галатею, и возникло непреодолимое желание иметь у себя такую красивую, пусть и карандашную, но точно богиню. Но, к великому сожалению, рисунок перекочевал в цепкие руки казачка Важины и уж он точно никому не собирался его отдавать, даже спасибо не сказал Серёге.

Вот тебе и получилась юность Венеры или молодость Земли. Вся фигура была исполнена со всеми тенями во всех положенных местах, поэтому мне и казалось, что Серёгу действительно только и учили на занятиях в училище рисовать голых баб с натуры.

Может быть, Серёга Труфанов потом и стал настоящим художником, но я больше его никогда не видел и не слышал о нём ничего.

Накупались и позагорали мы в этот день хорошо, а когда пришёл домой заработал скандал от деда. Где я так долго пропадал на речке? А ему одному пришлось опрыскивать виноград медным купоросом.

Вот великое дело. Подождал бы немного, и я помог, но нет, ему надо тогда, когда ему надо. Понеслась старая песня про то, что чтобы сытно поесть, нужно сначала заработать и так далее в дедовском стиле политического воспитания морального облика будущего строителя коммунизма.

А кушали мы действительно сытно, сидели на улице в тенистой виноградной беседке и с преотменным аппетитом уписывали мёд в сотах, который бабушка достала в моё отсутствие. Нарезанные ровными дольками соты, да с белым кубанским хлебом. А запах! Ах, вкуснятина! Жаль только, много не съешь, уж очень быстро наедаешься.

Здесь в станице, в перерывах между тяжким трудом станичного крестьянина, мы стали приобщаться к великой силе искусства и помимо Серегиных творений.

Местный колхоз под броским названием 'Маяк революции' имел баснословные миллионные прибыли от рекордных урожаев хлеба и других культур. На эти деньги был выстроен настоящий дворец, который и назывался Дворец культуры колхоза 'Маяк революции'.

Это было одно из самых шикарных культурных заведений не только в окрестностях, но и, наверное, во всём крае. Трехэтажное здание с колонами и классическим театральным фасадом размещалось в самом центре станицы напротив парка на улице Ленина. Сюда со своими гастролями приезжали далеко не провинциальные коллективы театров.

Вот и мы с Иринкой и Валеркой именно здесь, а не дома в Армавире, впервые увидели настоящий балет 'Лебединое озеро' в постановке кого бы вы думали. Да, в постановке Ленинградского Театра оперы и балета имени Кирова, то есть того самого Мариинского театра, о котором мне часто рассказывала мама.

Конечно, я согласен, что, может быть, это был не основной состав балетной труппы, но ведь приехали. Приехали в мало кому знакомую, какую-то станицу Родниковскую со всеми своими поразительными декорациями, оркестром и прочими театральными причиндалами.

Я сидел на представлении, как вкопанный по пояс и, не мигая, смотрел это просто очаровавшее меня действо музыки и танцев. И ни каких-то там балерин, а ленинградских балерин, бывших в моем понятии образцом советского классического балета и просто красивых издали девушек, со стройными точёными фигурками и ножками.

Почему красивых издали? Да потому, что ближе их рассмотреть при всём желании не смог, а мама говорила, что на каждой из них выложено по килограмму косметики и поэтому они смотрятся очень эффектно.

Ну, а музыка! Это же чудо! Честно признаться, я впервые вживую слушал такой большой оркестр, да ещё таких профессионалов. Раньше ведь приходилось слушать только военный духовой оркестр под управлением майора Менделевича в лектории парка в Армавире.

Вышел после спектакля я очень довольный, но и взволнован был тоже. По-моему такая красота и музыка может взволновать любого толстокожего, Чайковский есть Чайковский. Я без ума от его музыки в балете 'Щелкунчик'. Это, вообще, по-моему, верх музыкального совершенства и вряд ли кто-либо способен ещё сотворить что-то подобное.

Во Дворец культуры приезжала делегация молодёжи с Острова Свободы, так называли Кубу. Туда тоже сбежалось пол станицы народу, чтобы увидеть живых и настоящих героев. Это действительно были герои, которые прямо под носом у Америки 1 января 1959 года вырвали себе свободу и независимость во главе с легендарным команданто бородатым барбудасом Фиделем Кастро, да ещё и Рус.

Когда кубинская делегация приехала к зданию Дворца и выходила из автобуса, вдруг, откуда ни возьмись, возник мой дед, в замызганной кепке и с палочкой в руках. Обрадованный тем, что успел вовремя, он немного отдышался и что есть мочи закричал:

- Да здравствует революция! Вива Кастро! Вива Фидель! Вива Куба!

Кубинцы горячий и добрый народ кинулись целовать и жать руки старому деду, которого так волновала судьба их молодой республики. Вот старый коммунист, и тут он успел провести партийно-политическую работу. Даже ни слова не соображая по-испански, он всё-таки нашел общий язык с молодыми кубинцами, основываясь только на чувстве патриотизма.

Кубинцев в то время любили все. Потому что совершить то, что им удалось, это был великий подвиг в новой истории, а знаменитый 'Марш 26 июля', посвященный кубинской революции, пели даже малыши.

Приезжал в этот Дворец культуры с концертом даже наш кумир - Муслим Магомаев. Правда меня тогда не был в станице, а сестра моя Иринка ходила на встречу с ним. После концерта были танцы, на которых звёздный мальчик танцевал с местными казачками. Иринке удалось удостоиться великой чести и потанцевать с ним. Разговоров потом было на несколько лет.

Конечно, любой пацан моего возраста поймет меня сразу. Как мне хотелось сбежать с дедовской каторги домой. К своим армавирским друзьям, я даже по школе заскучал, вкалывая на солнцепёке с опостылевшей тяпкой в руках и окучивая или копая картошку в дедовские закрома. Поэтому, найдя какой-то предлог, я трусливо бежал из дедовского плена, оставив на дальнейшее растерзание деду сестру Иринку. Всего то езды, полтора часа на автобусе и я дома.

Пока я ударно вкалывал у деда на огороде в станице, наши дворовые ребята всем коллективом устроились в секцию спортивного плавания в бассейне на городском стадионе. Во дворе стало пусто, даже друг мой Герш и тот ничего мне вначале не сказал о своём новом спортивном увлечении. Вот предатель. На плавание стали ходить Герш, Тит, Женька Пудовкин и даже Протас.

Пришлось во дворе от безделья вместе со Славкой Грибковым гонять голубей по чердакам нашего дома. Славка держал несколько голубей на чердаке и постепенно стал увлекаться голубиными приманками чужих редких пород, а потом отдавал их хозяевам, но уже за деньги. Всякие турманы, поясуны, царьки и другие, крутящиеся через голову в полёте породы, но меня это особо не увлекало. Это была целая голубиная мафия.

Мне всегда было завидно, когда во время игры в теннис Тит или кто-то другой вдруг прекращал игру и кричал:

- Пацаны, пора на тренировку идти.

Они бросали игру, собирали свои спортивные сумки, и топали на стадион, а я оставался один, и продолжал игру уже с мелюзгой, с которыми и играть-то было неинтересно.

У каждого нашего дворового пловца была обязательно спортивная сумка, куда укладывалась спортивная форма, плавки, полотенце и другие причиндалы, что долго являлось пределом моих мечтаний.

Во дворе палящее солнце и тишина, опять все при деле. Пловцы ушли на тренировку, другие разъехались по любимым бабушкам и дедушкам или на море, а я опять не попал в струю, и пришлось скучать с книжкой в руках.

Что делать? Я же теперь привык работать пусть и под чутким недремлющим оком деда, но занят был постоянно, а тут вынужденное безделье. Да и мелкая зависть нашим пацанам тоже давала о себе знать. Вечером встретил Тита и упросил его оказать содействие в том, чтобы он провёл меня к тренеру по плаванию и будь, что будет: возьмёт к себе в группу или нет.

На следующий день с утра я с Титом, Женькой и Гершом, испытывая некоторое волнение, пошёл на стадион в бассейн.

Тренер по фамилии Чугунов посмотрел на меня, что это мол за географические новости:

- А ты плавать-то умеешь?

- Умею, могу показать.

-Ну-ка, изобрази, я посмотрю, что ты за подарок.

Я, засуетившись и торопясь от волнения, быстро разделся на лавочке для зрителей и в своих неподдающихся никакой критике плавках с двойными тесёмочками-завязочками на боку продефилировал к стартовой тумбочке.

- Сначала дуй в душ и смой грязь со всех своих чёрных мест, а потом сюда. У нас такие порядки, - охладил мой резвый пыл Чугунов.

В душе мне пацаны дали мыло и объяснили, чтобы снимал плавки и мылся, как обычно дома полностью, промывая и сзади и спереди свои причиндалы. Я, как маленький школяр, беспрекословно выполнил все эти странные указания и предстал для дальнейших команд перед тренером.

- Ну, давай, давай,- видя моё некоторое стеснение, подбодрил он.

А что давать–то? Хоть бы объяснил что-то по-человечески.

Я смело плюхнулся в воду, оттолкнувшись от тумбочки, и поплыл, конечно, сажёнками, а не стилем 'кроль'. До кроля здесь было ещё далеко.

Я старался изо всех сил, но ноги у меня работали несинхронно с руками, а только периодами. Тело при гребках руками извивалось, как у того плывущего по воде ужа. В общем, мой стиль плавания не поддавался никакой критике.

А бассейн то о-го-го, это тебе уже не Лабёнок. Но я лихо держал марку и проплыл все 100 метров, хотя… к концу дистанции, разумеется, еле–еле вытаскивал руки из воды от усталости. А тренер видимо ещё и секундомер включил, и засёк время моих стараний.

Чуть живой я выбрался по лесенке из бассейна и на ватных подгибающихся и предательски дрожащих ногах подошёл к Чугунову.

- Ну, что же, молодец! Только стиль у тебя, ну чисто самостийный кубанский. Сто метров проплыть это не в длину прыгнуть. Старайся побольше подключать ноги во время движения. Странно, но и этим стилем ты выполнил норматив 1 юношеского разряда.

- Всё, давай вставай в общий строй. С этого дня будешь ходить на тренировки вместе с этой группой. Тут я смотрю, все твои друзья собрались, - сказал мой будущий наставник, показывая на окруживших нас пацанов, которые с интересом слушали, чем завершатся мои испытания и как решится моя судьба.

Ужасно довольный таким оборотом событий в мою пользу я, как негр, выполнял все указания и задания, отведённые нам на тренировке и, можно сказать, зауважал себя.

А что? Я ведь нисколько не хуже других моих друзей. Вот только плавки меня, безусловно, смущали. У всех пацанов были какие-то нейлоновые и шерстяные, с разными полосками и какими-то эмблемами.

В конце августа, почти перед самыми занятиями в школе у нас в группе состоялась квалификационная прикидка, на которой я играючи выполнил норматив 3-го мужского разряда по плаванию, проплыв 100 метровку за 1 минуту и 23 секунды. Был несказанно рад, что всего-то и месяца не прошло тренировок, а уже сдвиг в моих 'сажёнках' отмечен значительный, аж на 4 секунды перекрыл норматив взрослого разряда.

Бассейн был по моим понятиям огромным, на 8 дорожек и длинной 50 метров. Слева от него располагались десять рядов ступенчатых лавочек для зрителей. Только крыши над бассейном не существовало, но эти минусы стали осознаваться потом, когда настала прохладная погода.

Сразу за нашим бассейном находился второй бассейн для прыжков в воду, который был глубиной 6 метров и оборудован двумя метровыми и трехметровыми трамплинами и 5-ти и 10-ти метровыми вышками, но это были уже не наши владения, там занимались свои группы прыгунов в воду.

На их территории стоял настоящий батут, на котором прыгуны отрабатывали свои комбинации при прыжках. Мы иногда тоже занимались отработкой своей координации движений и попыткой управлять своим телом в свободном полёте на их чудо-технике.

По утрам, когда мы приходили на тренировку в бассейн к 08.00., стояла тишина и на спокойной глади воды плавали занесённые ветром одинокие листья. Первым с кем мы встречались, был маленький неприметный пожилой мужичок, который с деловым видом расхаживал по бортику бассейна с сачком на длинной-предлинной ручке, и этим примитивным устройством вылавливал листья и мусор с поверхности воды.

Он чем-то напоминал мне Дуремара из сказки 'Золотой ключик'. Только Дуремар был лысый и вылавливал пиявок для гирудотерапии в бидончик, а у этого кроме сачка в ржавом ведре была хлорка или голубые кристаллы медного купороса. Он высыпал содержимое своего ведра в сачок и волтузил им по воде по всему периметру бассейна. Содержимое сачка растворялось в воде, и она голубела от купороса, но не для красоты, а для борьбы со всякой заразой и бациллами.

Да, это тот самый и уже знакомый мне медный купорос, которым мы с дедом травили вредителей на винограде. Только теперь действие этого яда приходилось испытывать на собственной шкуре. Купорос предотвращал гниение и кроме очистки воды ещё и придавал своеобразную голубизну воде, ну почти как в море.

Но от этих химикатов и постоянно мокрых волос и солнца наши головы настолько выгорали, что создавалось впечатление, что вся группа наших пловцов сплошь состоит из хорошо загоревших блондинов.

В то время у нас не было очков для плавания, отчего наши бедные глаза тоже страдали от этой химии. Для постоянной ориентации в воде мы всегда плавали с открытыми глазами, и после тренировок выходили их воды с красными воспалёнными глазами. Краснота эта проходила только через несколько часов, а так можно подумать, что мы действительно были далёкие родственники кроликов.

Стадион на меня вообще произвёл сильное впечатление. Это уже не то наше гарнизонное футбольное поле, окружённое лесом в военном городке. Там даже лавочек-то не было. А это было настоящее грандиозное сооружение, почти как 'Колизей' в древнем Риме, окружённое трехметровым кирпичным забором с футбольным полем, вокруг которого были беговые дорожки и ряды постепенно возвышающихся голубых лавочек для зрителей.

Зрителей стадион вмещал по современным размахам не так уж и много, но тысяч 7 болельщиков вмещал точно. В комплекс входили два наших бассейна, волейбольная и баскетбольная площадки, прыжковые ямы, сектора для метания диска и молота, ещё какие-то небольшие тренировочные площадки, раздевалки и прочие сооружения.

Стадион это своеобразное место для досуга. Здесь находишь новых друзей, здесь становишься настоящим мужчиной и закаляешь свой характер.

Правда свой досуг каждый тоже проводит на стадионе по-своему. Если мы качались и тренировались на его площадках, то многие приходили на стадион наоборот отдыхать. Поорать на футбольном матче и всласть поболеть за нашу команду 'Торпедо', которая выступала в группе Б. Многие работяги и несознательная молодёжь приходили на футбольные матчи с простой мечтой оттянуться пивком с водочкой пополам. Водку на стадионе никогда не продавали - только пиво, сухое вино и квас. Но находчивый люд приносил её с собой и уж тут в тени огромных тополей лопал её с пивом и воблой, и пирожками, а потом разбегался по своим местам на трибунах.

И трибуны орали. Да орали так громко и слаженно, что у себя дома на балконе я мог слышать этот олимпийский рев, хотя до стадиона от нашего дома было километра 3 по прямой. А чего не поорать то, когда нос красный и в глазах по полю бегают в два раза больше игроков и два судьи, и каждый их них обязательно неправильно судит. У паразиты, на мыло их немедленно.

Самым приятным моментом для нас была теперь возможность попасть на эти самые футбольные матчи бесплатно. Теперь не надо было искать лазейку, где можно было форсировать высокий забор, чтобы на халяву посмотреть футбольный матч.

Мы теперь на стадионе были своими людьми и просто выходили из ворот бассейна после тренировки и, найдя свободные места, сидели, как обычные болельщики, но без билетов. Вместе со всеми озверевшими от пива болельщиками орали дикие лозунги типа 'Судью на мыло!' или 'Бей их чуреков!' и ещё что-нибудь в этом роде.

Теперь мы не только знали в лицо всех игроков команды 'Торпедо', но и могли часами смотреть, как проходят их тренировки на стадионе и на игровом поле.

Фамилии Зейналов, Лежава, Кондрахин, Гогишвили и многие другие для нас звучали, как музыка. Это были наши мальчишеские кумиры, которым мы во всём старались подражать и копировать их футбольные финты.

Если на трибунах нам вдруг не хватало мест, то мы размещались на траве игрового поля прямо за воротами своей команды. Уж тут то можно уловить все нюансы игры знаменитого вратаря Недара Лежавы, когда он в прыжке достает мяч, метивший в девятку его ворот. Или как, сгруппировавшись и напружинившись в ожидании удара, он словно мазандаранский тигр бросался на мяч, пулей летящий с одиннадцатиметровой отметки при пенальти.

Что ещё нужно для счастья пацанам нашего возраста? Конечно, мы были на седьмом небе, наблюдая, как мимо, всего в двух-трёх метрах от тебя с мячом проносится полузащитник под номером 7 Виктор Кондрахин и на ходу сморкается с таким смаком, что сопли почти долетают до нас. А потом с разворота своей мощной, как у заправского штангиста, ногой со всех сил врезал по звенящему мячу.

Удар у Кондрахина был действительно сокрушающий, мы называли его смертельным. Почему-то мы считали, что у человека, точнее у футболиста со смертельным ударом, обязательно на правой ноге должна быть красная повязка означающая, что удар этой ноги у него смертельный. Чтобы игроки знали и остерегались попадать ему под эту ногу.

Когда Кондрахин однажды бил по воротам, то под этот мяч попал игрок противника. Удар пришёлся ему точно в солнечное сплетение, и тот упал, как нам показалось, замертво. Его потом медики долго приводили в чувство, но он уже не смог выйти на поле, и эту игру вынужден был пропустить. Вот это был удар!

Для нас не было больше счастья, чем хоть на минуту побыть заворотным бэком, сбегать за мячом, вылетевшим за линию ворот, и бросить его лично в руки Лежаве или защитнику, пробивающему свободный удар от ворот.

Мы с затаённым дыханием смотрели, как местный рыжий грузин Гогишвили, который был центральным нападающим, ну прямо лезгинку вытанцовывал с мячом. В этом танцующем стиле он с лёгкостью обводил всех встречных игроков и обязательно доводил дело до конца, забивая свои бесчисленные голы.

Где ещё так поорёшь и потренируешь свои голосовые связки от всей души и чистого сердца, как не на стадионе, наблюдая, как какой-нибудь чеченец из команды 'Терек' города Грозного, достаёт из сетки ворот очередной мяч, пропущенный в свои ворота. Тут уж ор стоял, как в преисподней.

Мы, тоже подражая своим любимцам-торпедовцам, устраивали футбольные баталии у себя во дворе на волейбольной площадке. Рубились, стремясь забить победные голы, что называется не на жизнь, а на смерть.

Был у нас во дворе Валерка Жидков, которого мы в обиходе, но в его отсутствии, всегда называли между собой для краткости 'Жид'. Конечно, на жида он ну никак не тянул с такой творческой фамилией и славянским внешним видом. Многие его боялись потому, что он был старше нас на два или три года и всегда кантовался с Колюней, о котором было сказано выше. Блатной есть блатной и организованную преступность приходилось уважать.

Жид очень классно играл в футбол. Знал все правила, но всегда их нарушал. И именно в такие спорные моменты игры, что называется 'брал горлом' и ростом. И всё это всегда сходило ему с рук.

Когда Жид прорывался к нашим воротам и до гола оставалось всего какое-нибудь мгновение, я лихо и без страха нападал на него. В попытке отобрать мяч я осуществлял накладку на мяч прямой ногой, что в футболе является грубейшим нарушением. Откуда в то время я мог знать такие тонкости. Жид с размаху производил удар по мячу, но получалось, как в каменную стену, и, поплясав от боли на одной ноге, кидался на меня с кулаками.

- Это не по правилам! Он делает накладку! - визжал, как недорезанный поросёнок, мой старый обидчик и мы схватывались с ним в смертельном мордобое.

Такие мордобои в наших играх были не редкостью. Я вспоминал недавние проигрыши в таких же драках и озверело тянул в ударе по ненавистно жидовской роже свои короткие ручонки. Руки у Жида были и длинные и сильнее и, как обычно, я получал порцию очередных тумаков и не только по физиономии.

Падал, но тут же вскакивал и, словно заводной, снова кидался в драку, но, конечно, не достигал своей цели. Так продолжалось чуть больше боксёрского раунда, а когда уже не было сил и пар окончательно выходил, я сквозь слезы обиды и злобы начинал омерзительно обзывать его:

- Жид порхатый! Жид! Жид! По верёвочке бежит, а верёвка лопнула и Жида прихлопнула.

Этим тирадами сквозь слёзы я наносил Валерке самое последнее оскорбление, какое только мог, потому что ему в лицо, кроме меня, этого никто произнести не смел.

Он ведь тоже понимал, что ещё чуть–чуть и я бы достал его, пусть не ударами так своей настырностью. Лишь только поэтому он меня не трогал до следующего столкновения.

Но вот этого самого 'чуть-чуть' у меня и не хватало. Я садился на бетонный бордюр на краю площадки и постепенно приходил в себя, а игра продолжалась, как ни в чём не бывало, но без меня.

- Ну, гад, Жидяра! Подожди, вот поднакачаюсь на тренировках, я тебе покажу Кузькину мать, - только и оставалось мне мечтать и строить дальнейшие коварные замыслы против соперника.

Мечта, конечно, сбылась, но потом... А пока я снова успокаивался и продолжал играть в футбол со своей командой.

Под вечер у ворот наших домов по улице Комсомольской собирались заядлые игроки в жоску.

Жоска – это всего лишь кусочек шерсти барана или ещё какого животного, но с длинной шерстью. К коже этого шматка пришивалась свинцовая пластинка в виде пуговицы, и получалось жалкое подобие бадминтонного волана.

Далее происходило набивание пар внутренней стороной стопы согнутой в колене ноги. Кто меньше всего набивал этих самых пар ударов ногой, тот маялся или проще водил. Маета заключалась в бросании каждому из игроков жоски на ногу, а игрок со всей силы лупил эту жоску и забивал её как можно подальше. Задача водилы заключалась в быстрейшем поднимании улетевшей жоски и броске следующему игроку на ногу, а тот снова лупцевал по ней и забивал её ещё дальше от водящего. А если игроки начинали играть между собой в пас, то тут предмет обожания водилы летал, как реактивный, между игроками и попробуй, поймай её.

Как будто безобидная игра, но маяться с этой проклятой жоской приходилось подолгу. До тех пор, пока ты не сможешь поймать удар от игрока. Мало того, если игрок успевал после броска ему жёстки на ногу набить ещё несколько пар ударов, то у него возникал запас очков, позволяющий ему не маяться, после того, как его удар пойман водилой. У меня ноги вообще-то были коротковатые, и набивка пар не особенно хорошо получалась, поэтому маяться приходилось среди дворовых пацанов по полной программе.

Особенно классными игроками в эту игру были мой брат, Сашка Стаканов и Жид. Я словно зачарованный смотрел, как у них на ноге волосатой бабочкой вверх-вниз порхает эта непокорная для меня пушинка. Эти наши местные асы игры запросто набивали по 200 пар и больше. А как мастерски они делали аллюр, который засчитывался сразу за 10 пар. Ну, где же тут их когда переиграешь! Да ни в жизни.

Бывало, что маета моя доходила до слёз – так загоняют и намают тебя, так набегаешься за этой летающей и неуловимой в их опытных ногах жоской, что слёзы сами подкатывали от этого унижения и бессилия. Но играть со старшими я всё-таки играл и, стиснув зубы, маялся до последнего. Не могу же я показать, что я боюсь с ними играть, так никогда не заработаешь авторитет у своих старших товарищей.

Вот такой безобидной игрой воспитывался настоящий мужской характер и настоящие бойцовские качества.

Мать, на чём свет стоит, ругала нас с братом за эту игру:

- От этой дурной игры у вас будет паховая грыжа. Нельзя играть в эту игру детям. Ещё раз увижу, что вы играете в свою жоску, я вам... не знаю что сделаю. Прибью! Хоть и жалко.

Никаких грыж, несмотря на такие суровые угрозы, ни у кого не выросло, а мы продолжали играть в эту малоинтеллектуальную дворовую игру, при этом напротив становились крепче и сильнее не только физически, но и характером.

Славка настолько заигрался, что, отбивая жоску, со всего маху невзначай врезал ногой по кирпичной стойке ворот. От боли, вызванной неожиданным кирпичным препятствием, он взвыл и заплясал тарантеллу, но только на одной ножке.

Попрыгав и повизжав, он успокоился и сел разглядывать свою ушибленную конечность. На месте удара стал наливаться фиолетовый синяк.

Стакан, как самый натуральный спортивный врач, достал из своего кармана большую стеклянную ампулу. Потом, обломив маленькую трубочку около узкого носика колбы, стал поливать тонкую струйку жидкости на Славкин ушиб.

- Славка, не бзди. Сейчас боль пройдёт. Это хлористый этил для заморозки, - поведал новоиспечённый лекарь. – Все спортсмены так снимают боль при ушибах и вывихах.

Когда боль у Славки немного утихомирилась, он повеселел. Стакан чиркнул спичкой и поджёг струйку, вылетающую из ампулы на несколько метров. Струя вспыхнула голубоватым пламенем, и огонь бегал по асфальту и даже по стене дома.

Эффект был потрясающим – совершенно бездымный огонь носился по земле и стенам дома, куда направишь струйку там он и появлялся. Быстро испаряя хлористый этил огонь исчезал и перебегал на другое место, в которое была направлена волшебная струйка. Даже по одежде и ботинкам он бегал, но что странно ни чуточку не обжигал.

-Саш, а где можно достать такую ампулу? - загорелись мы с Аникейчиком.

Уж очень поразил нас этот бегающий холодный огонь. Такого чуда нам видеть ещё не доводилось.

- Да в любой аптеке. Вон около базара. Я там покупал, всего то 50 копеек ампула, - сообщил нам очень нужные сведения Сашка.

Мы с Аникейчиком тут же побросали свои важные дела и понеслись в аптеку, расположенную около базара. По 50 копеек мы нашли, но на большее у нас шансов не хватало.

В совершенно безлюдной аптеке молодая провизорша с интересом рассматривала нас с Аникейчиком, пересчитывавших свои медяки и изъявивших желание на две ампулы хлористого этила. С несколько удивлённым лицом, но, не сказав ни слова, она подала нам волшебные ампулы.

Мы, счастливые обладатели холодного огня, зажав, как великую драгоценность, в руках прозрачное стекло понеслись к себе во двор. Спрятавшись за сараи, мы стали пробовать свои ампулы на стенах сараев, заборе и собственных руках.

Удивительный голубой огонь носился вслед за нашей струйкой и по земле и по кирпичам, а мы визжали от восторга до тех пор, пока не кончился эфир в наших ампулах. Да, эта игра стоит свеч, но денег больше не было и поэтому приходилось переходить на более прозаичные игры.

Игры с огнём привлекали нас, как настоящих папуасов. Как они для нас не заканчивались поджогами сараев или прочих строений остаётся только удивляться. Огонь завораживал нас как первобытных людей, а мы поклонялись ему как могли.

Горючая фотоплёнка и плёнка для детских диафильмов представляла для нас с Вовчиком пристальный объект изучения. О том, что она здорово горит, я убедился на собственном опыте тушения пожара в Алкиной кладовке.

Мы заворачивали рулончик фотоплёнки в бумагу в виде конфетки и прямо во дворе, не думая о последствиях для окружающих, приводили свои дымовухи в действие. Поджигали кончик бумаги и, как только огонь доходил до плёнки, она воспламенялась, топнув ногой по 'конфетке', мы сбивали открытый огонь. Пленка начинала тлеть с всёвозрастающей интенсивностью, и от нашего сувенира валил густой и пахучий дым.

Страшенный вонючий чад и клубы дыма, расстилающегося по двору вызывали незамедлительную реакцию самых активных блюстителей порядка нашего двора из того же женсовета. Они выскакивали из своих квартир и начинали своими фальцетами поносить наши опыты.

- Караул! Фулюганы! – кричала первой Мария Исааковна, так как она жила на первом этаже. - Здоровые придурки! Лоботрясы! И так дышать нечем, вы нас тут задушите своими дымами. Я сейчас милицию вызову!

Тут же на балконе второго этажа соседнего дома появлялась кубическая Зинаида Вульфовна Кандинер, как только балкон выдерживал такой вес. Она тоже начинала дирижировать своими короткими ручонками в такт завываниям своей подруги.

Следом, как обычно, выбегала взбалмошная и всегда недовольная Япошкина мать. Потом являлись народу и другие знаменитые личности, и начиналась традиционная перебранка актива по очередному поводу нарушения общественного порядка во дворе.

Мы понимали, что сейчас начнётся самосуд, собравшегося в полном составе женсовета и рвали когти от ожидаемого возмездия в армянский сквер. Там, спрятавшись за подстриженными кустами, мы терпеливо пережидали поднявшийся во дворе хай, доносящийся даже до нашего укрытия.

Конечно, все эти дворовые разборки заканчивалось не в нашу пользу, и мы, подло мстя, устраивали свои акции возмездия активу. Вечером запихнули дымовуху в дверную щель почтового ящика Япошкиной матери. Тут получился настоящий казус – дымовуха упала на коврик за дверь и воспламенилась (бывает же такое).

Коврик был сделан из подошвенной резины, и он загорелся. Дым и чад горелой резины в данном случае помог вовремя обнаружить опасность, и только случайность спасла Япошкину квартиру от пожара.

Постоянные пендали от жильцов нашего двора заставляли гасить свою активность в огневых работах и переходить на более мирные изыскания. Вместо дымовух мы стали делать из того же горючего материала летающие ракеты.

Маленький рулончик плёнки плотно укутывался фольгой от шоколада, но оставлялось маленькое отверстие для сопла. Это был наш единственный доступный космический материал. Блестящую ракетку привязывали к лёгкой соломинке или лучинке и давали отсчёт, как на космодроме. Задняя часть ракеты прогревалась горящей спичкой и, как только начинал из сопла струиться дым, она срывалась и улетала в малый космос.

Постепенно мы научились сооружать конструкции, которые улетали и за 10 метров и дальше. Правда, приходилось проводить свои опыты подальше от всевидящего ока местных скандальных жильцов. У нас началось повальное увлечение этим ракетостроением. Устраивались целые соревнования - чья конструкция улетит дальше и выше. Главными по космосу и главными конструкторами наших ракет выступали мы с Вовчиком.

Я придумал конструкцию ракеты увеличенной дальности. Соединил два рулона плёнки в длину, и получилась внушительных размеров ракета. На испытаниях моей конструкции в конце двора собрался весь мальчишечий дворовый бомонд. Всем хотелось посмотреть на космический полёт новой конструкции ракеты увеличенной дальности.

Я прогрел своё детище на стартовой площадке, которую заменяли детские качели. Ракета задымила знакомым вонючим целлулоидом, дёрнулась со старта, но под тяжестью веса упала и заметалась по асфальту, выписывая невероятные циркуляции и загогулины. Жалко было, что все результаты труда идут на смарку, я от отчаяния схватил её рукой и подбросил вверх.

Почувствовав свободу, ракета рванула крутить немыслимые траектории на высоте человеческого роста.

Все разом шарахнулись в разные стороны от космодрома и прятались от этой летающей с шипением зануды. А она, изрядно попугав зрителей, с оглушительным грохотом взорвалась у меня над головой, обдав своего неудачливого изобретателями мелкими обрывками серебристой фольги и сажей.

Вывод напрашивался сам собой – неправильно выбран размер отверстия сопла. Изыскания оптимального размера сопла ракеты продолжались… В 4-ом подъезде на одной площадке с Вовчиком Аникеевым проживал небольшого роста аккуратный скромный мужичок, которого мы называли дядя Коля. С всегда чем-то озабоченным лицом по внешнему виду он ничем не отличался от других жильцов нашего дома. Он частенько возвращался под вечер с работы усталый, качаясь в разные стороны и обтирая стены дома своим тёмным пиджаком, но что примечательно, никогда не впадал в отключку и не валялся на улице. Одним словом умел человек соблюдать свою критическую норму приёма спиртного.

- Опять дядя Коля нарезался. Гля, пацаны, как его бедолагу мотает! - проходил слух по рядам пацанов, играющих в волейбол на площадке. Но дядя Коля шедший с работы на автопилоте добирался до своего подъезда и исчезал в его темноте.

Когда он бывал трезвым, то подходил к нам на площадку посмотреть, как мы играем в волейбол, а иногда даже пытался включаться с нами в игру. Но быстро заканчивал свою попытку, так как у него по части волейбола было слабовато.

Он стоял и рассматривал нас своим изучающим взглядом, в тоскливом выражении которого обычно проглядывался какой-то немой вопрос. А что он хотел у нас узнать, мы не понимали, да и не обращали на него особого внимания. Чего он всё высматривает?

Брат Валерка говорил мне, что он сексот. По нашим понятиям сексот - это просто ябеда и доносчик. А тому, что само слово сексот – это сокращение должности 'секретный сотрудник', мы не придавали никакого значения. А зря.

Когда родителей не было дома, я полез в шкаф в поисках чистых носков и за стопкой белья на полке обнаружил какую-то черную кожаную небольшую дамскую сумочку. Когда я обследовал её содержимое, то обнаружил там много интересного.

В сумке лежали пачки скрученных в трубочки облигаций денежных займов, бумажные упаковки с изделием №2 армавирского завода резинотехнических изделий.

Но заинтересовало меня больше другое – на дне сумочки лежал блестящий никелем настоящий револьвер. Вначале я подумал, что это какая-то игрушка, уж больно он был красивый и изящный.

Резные накладки на ручке были сделаны так красиво, и он так грациозно вписывался в ладонь, что мне понравилось даже просто держать его в руке. Барабан для патронов был пуст. Я попытался нажать спусковой крючок, но он западал назад и оставался в этом положении, пока его рукой не вернёшь в исходное состояние. Пистолет был явно неисправен и из него невозможно было пальнуть в белый свет, а так хотелось.

Позвал брата и показал ему неожиданную находку. Валерка выхватил у меня револьвер и начал его изучать. Проведя собственный анализ внешнего вида, он пришёл к заключению:

- Это старинный револьвер системы 'Монтекристо' 1867 года выпуска, кажется американского производства. Не вздумай никому говорить про эту находку.

- А что это за изделия №2 лежат в сумке, - не забыл я у него поинтересоваться про бумажные упаковки.

- Да это резиновые гондоны, чтобы дети не рождались. Вырастешь, узнаешь, зачем они нужны, а пока тебе ещё рано знать про это, - запросто пояснил старший по возрасту. – Давай всё положи на место и молчок. Батя узнает, что ты тут шарил по шкафу, он тебе навешает за твою любознательность.


Револьвер системы Монтекристо 1867 года

Уже на следующий день у брата появился какой-то большой и толстый изорванный том книги, где было описание всех систем стрелкового оружия. В книге были показаны все стрелковые системы оружия, начиная от каких-то старинных кремневых пистолетов и пищалей и до современного пистолета марки 'ТТ'.

По этому справочнику было точно установлено, что это шпилечный револьвер системы 'Монтекристо', которые выпускались во Франции в городе Сент-Этьенне во второй половине 19 века.

Ствол снаружи имел шестигранную форму с махонькой мушкой, а в порядком покрытой ржавчиной внутренности его канала ствола были видны полустёртые нарезы. Справа задней части барабана размещалась откидная вниз дверка для зарядки патронов в барабан. Шпилечные патроны, входя в отверстие барабана, размещались торчащим в вырезе капсюлем, по которому бил курок. Для экстрактирования патрона из барабана использовался специальный шомпол-экстрактор, крепящийся в приливе ствола. Длина револьвера была всего 15 сантиметров. Но изящество и, прямо скажем, ювелирная работа нашего образца поражала детское воображение.

Вскоре Валерка разобрал его на части и вставил в рукоятку самодельную пружину из полоски стали, револьвер заработал, как настоящий. Теперь при нажатии на спусковой крючок откидывался курок и со щелчком бил по барабану в то место, где должен был располагаться капсюль патрона. Нашему восторгу не было предела, и мы по очереди с братом щелкали револьвером, изображая из себя ковбоев дикого Запада.

По своей детской глупости и из желания утереть нос своим сверстникам во дворе, тайком от Валерки я вынес пистолет на улицу, чтобы похвастаться перед друзьям этим драгоценным сокровищем.

Полными зависти глазами пацаны смотрели то на меня, то на мой револьвер. Откуда мне было знать, что у кого-то из них может возникнуть подленькая мыслишка: 'Сам не гам и другому не дам'.

Через неделю к нам домой, к отцу припёрся дядя Коля и с порога задал вопрос:

- Сам сдашь или вызывать тебя куда следует?

- А что сдавать-то? – спросил, не понимавший о чём идёт речь, отец.

- А что у тебя нечего сдать? – вопросом на вопрос ответил дядя Коля.

- Я даже не знаю, о чём ты говоришь, - думая, что сосед пьяный и не в себе, отец пытался понять, что нужно этому товарищу.

- Тогда я тебе официально заявляю. У тебя хранится незарегистрированное боевое оружие. Прошу сдать, иначе будем разговаривать в другом месте через повестку, - уже перешёл на официальный язык этот самый сексот.

Только теперь до отца наконец-то дошло, что пытается ему внушить сосед.

- Да ты что, смеёшься! Это же сущая безделушка, вроде сувенира, которую я привёз с фронта из Германии. Он и не работает, а патроны к нему никакие не подходят. Такие уже 100 лет не выпускает ни одна промышленность, - пытался отец отшутиться от назойливого блюстителя порядка в штатской одежде.

Но не тут то было. Сосед поставил свой последний ультиматум, и отцу пришлось вынести ему сверкающий блеском револьвер и отдать его.

Понятно, что никаких неприятностей он от этого чекиста иметь не хотел. Отдал просто так - из рук в руки. Никаких актов или протоколов, без всяких санкций и росписей об изъятии.

И сейчас я нисколько не сомневаюсь, что лежит этот пистолетик в личной коллекции простого бывшего сексота дяди Коли, если он конечно ещё живой и здоровый, в чём я здорово сомневаюсь. Ну, не у него, так у его родственников, а я вспоминаю о нём и от всей души проклинаю свою детскую глупость и наивность.

Отец, конечно, сделал нам суровое предупреждение о наших глупых выходках, но дальше этого наказания дело не пошло. Мы ведь были уже не маленькие, и наказания ремнём уже не применялось в воспитательной практике родителя.

Таким образом, из трофейных сувениров на память о фронте у отца остался только немецкий морской бинокль. Это была хорошая и добротная оптика немецкой фирмы 'Цейс' с 15-ти кратным увеличением.

Эту вещь он от нас никогда не прятал, и мы пользовались биноклем, разглядывая из окна или с балкона местный ландшафт или какие либо интересные объекты и людей во дворе и его окрестностях.

Во всех наших футбольных и волейбольных баталиях почти всегда принимал участие наш дворовый пацан Витька Гришкин, он учился тоже в 7 классе, но только в школе №4.

Ну, Витька и Витька. Пока однажды не произошёл этот случай с его родной матерью.

Я стоял около шахматного стола во дворе и с интересом наблюдал, как наши мужики играли в шахматы и домино, и слышал, как сзади меня несколько раз раздавался зовущий голос:

- Витя! Иди домой!

Через некоторое время опять:

- Витя! Ты, что не слышишь, что ли?

Я-то ведь не Витя и поэтому оглянулся так, на всякий случай. Пожилая женщина метрах в трех стоит и зовёт какого-то Витю. Я отвернулся и стал продолжать смотреть игру дальше. Вдруг подходит эта женщина, берёт меня за руку и произносит:

- Ты, что не слышишь? Я тебя уже сколько зову.

Я грешным делом подумал, что я уже схожу с ума, и посмотрел женщине прямо в глаза, и только тогда она с изумлением обнаружила, что перед ней не её Витя, а совсем другой мальчик - Вова.

- Ой! Я, кажется, ошиблась,- немного смутилась Витькина мать и пошла домой.

Раньше многие мне говорили, что мы с ним очень похожи или спрашивали, не братья ли мы. Ну, а теперь-то я сам убедился, что мы с Гришкиным очень сильно похожи, если уж родная мать перепутала своё дитя.

В нашем классе с 7 класса училась одна новенькая ученица, этакая шустрая белокурая бестия Тонька Кузьмина. Короче спортсменка, комсомолка и так далее. Она меня тоже, видимо не зря же, однажды спросила, а не знаю ли я Гришкина.

- Конечно, знаю! Это мой молочный брат, живёт в нашем дворе, - ответил я, не подозревая, что означает молочный брат.

- Ой! Ой! Этот Гришкин?! Гад!- вдруг с пол-оборота завелась Тонька.


Кузьмина Антонина

- Ты, чего это моего брата костеришь? Что он тебе такого сделал? Откуда ты его вообще знаешь-то? - стал я защищать своего 'родственника'.

- Я, когда пришла к ним учиться в класс в 4-ой школе, он мне проходу не давал. Везде его гнусная рожа, всё кричал на меня 'Новенькая', да 'Новенькая'. Короче, он меня достал со своей 'Новенькой', и я запустила в него чернильницей, а он увернулся. Стекляшка попала в стену и половина белой стены была испачкана чернилами. Ужас! Классная заставила нас с ним оттирать и белить стену, - поведала с каким-то отвращением свою печальную историю Кузьмина.

Ах, вон оно что. Так и хотелось сказать Тоньке:

- Ну, ты и дура! Парень за тобой приударить решил и таким образом оказывал тебе внимание, а ты, тупая, его не поняла.

И я, сдерживая в себе весёлого чертёнка, отчетливо представил себе, как они вместе с Гришкиным, её злейшим врагом, мокрые от пота и злости, пыхтят и оттирают чернила, а потом белят стену, размахивая из стороны в сторону малярными щётками с длинными ручками.

Порой мне казалось, что я вот-вот тоже безнадёжно последую за своим двойником, и буду оказывать уже свои знаки внимания Тоньке.

А что.... У неё была очень привлекательная внешность с довольно милым задорным личиком, обрамленным белокурыми волосами модной прически. Серо-голубые глаза и белая дворянская кожа.

Стройная фигурка всегда вышагивала в короткой юбке, показывающей белые места ног выше коленок. Но вот то, что было уже ниже коленок моим вкусам и понятиям стройных ног не соответствовало. И только это, очевидно, удерживало меня от полной потери ориентации в пространстве и головы.

Тонькины голени ног напоминали перевёрнутые бутылки и икры были смещены в верхнюю часть, а когда она вставала на каблуки модных туфель, это ещё больше подчеркивалось.

Это был человек, которому всегда и во всём нужно было лидерство, и эти преувеличенные самодовольные амбиции в её характере никак не укладывались в мои провинциальные понятия образа идеала моей мечты.

Позже в сети чар Кузьминой попал Петька Ястребов, они как нельзя подходили друг другу: оба белокурые и характеры у них были похожи. Короче до сих пор живут в мире и согласии в Ленинграде и, наверное, часто вспоминают свою юность, проведённую в педагогических застенках школы №1.

Мой брат Валерка уже учился в 10 классе и был отличным волейболистом, играл за сборную команду школы и за сборную Электротехнического завода. Постоянно ходил на тренировки в спортивный зал от этого завода. Обычно вечером он говорил матери, что пошёл на тренировку, брал с собой кеды и спортивные штаны и майку и исчезал.

Однажды я возвращался вечером домой и обратил внимание, что в почтовом ящике белеет почта. Открываю дверцу, а там действительно лежит какой-то сверток, завёрнутый в газету. Что ещё за посылка? Разворачиваю, а там - Валеркина спортивная форма в полном комплекте. Куда же это он пошел негодяй вместо тренировки?

Пришёл он довольно - таки поздно, вроде бы как уставший и начал плести матери, что задержался из-за переигровки матча с какой-то командой, ещё что-то там выдумывал. А я ему показываю его свёрток и говорю:

- Какая переигровка? Ты где шарахаешься по вечерам?

- Тсс... Молчи. Я-то думал, что мою форму кто-то тиснул из нашего почтового ящика, - облегчённо вздохнул Валерка.

Вы бы видели эту физиономию! Он начал меня уговаривать, не вздумать сказать об этом матери и за молчание это наобещал мне златые горы, а в противном случае просто откундить (избить). Вот она любовь, какая, даже свои тренировки побоку и брата родного можно побить - не жалко.

В 10 классе Валерка проходил производственную практику на Электротехническом заводе, эта же участь предстояла и нам, так как коллектив завода был шефом нашей школы.

И вот Валерка, сидя на сборке микродвигателей на заводском конвейере, как молодой доктор в белом халате и колпаке, то ли он, то ли она, сидевшая напротив девушка Люба, своими взглядами разожгла большой пожар настоящей любви.

И пошла – поехала жизнь влюблённого школьника, в женщину Любовь Архипову, которая была на 5 или 6 лет старше брата.

Валерка здорово изменился и под любым предлогом исчезал по вечерам к своей новой подруге. То он на тренировку, то на игру с какой-то командой, а сам проводил всё это время со своей напарницей по конвейеру.

Он вдруг научился шить на швейной машинке, и сам сооружал себе некое подобие джинсов в обтяжку и облегающих на западный манер его фигуру с ровными стройными ногами. То вдруг нашёл у отца в старых шмотках какой-то зачуханный, типа непромокаемого рыбацкого, плащ и, немного ушив его и переделав на свой вкус, стал носить осенью его. Носил, не смотря на причитания матери, чтобы он не позорил её седые волосы и снял эту страшную хламиду. Да где там, ходил в нём, как канадский рыбак, и был доволен своим внешним видом.

Люба жила на улице Матвеева, недалеко от завода в частном доме с матерью и старшим братом, а там в этом районе были свои порядки среди молодежи. Не твоё – так не трогай. Это понятие, по всей видимости, распространялось и на проживающих там девушек.

На Валерку долго косились и предупреждали местные хозяева жизни, чтобы он не лез в чужой палисадник. Пока однажды не привели свои угрозы в исполнение и здорово не поколотили его.

В этот вечер он пришел домой очень поздно, я в это время уже спал и только слышал, как сокрушалась мать, увидев его разбитое лицо, и уговаривала Валерку не общаться с этой женщиной, которая намного старше его и очевидно прошла огонь, воду и медные трубы и так далее в этом духе.

Валерка, будучи почти в истерике, ревел, то ли от обиды за причинённое унижение, то ли от боли и делал матери свои официальные заявления:

- Мамочка, я не могу без неё жить! Помоги мне, давай сходим к её матери и поговорим с ней. Я не могу потерять её!

- О чём говорить-то? Хорошо, что тебя ещё эти изверги не покалечили.

Ты ещё школу не окончил, тебе ещё в 11 классе учится, а потом в армию идти служить. Ещё всё сто раз переменится за это время, найдёшь себе нормальную девчонку, их тут сколько угодно, хоть во дворе нашем, хоть в школе, - пыталась безуспешно вразумить мать несчастного влюблённого.

- Не нужен мне никто! Я её люблю и мне кроме неё никто не нужен, - продолжал причитать брат в соседней комнате.

Я впервые услышал от брата, что он произнёс слово 'Мамочка', а это уже дорогого стоило, у нас как-то не принято было в семье произносить ласкательные и уменьшительные обороты речи.

Чем кончился этот разговор, я недослышал, так как усталость и сон взяли своё. Но я понял одно, что мой брат окончательно потерял голову из-за большой любви к женщине старшей его по возрасту, и мне тоже было его жалко. Ведь для меня, в то время, человек старше брата на 5-6 лет казался уже безнадёжно старым.

Жили мы в семье довольно скромно, материальное положение не позволяло жить в другом измерении. Военная пенсия отца составляла 95 рублей и 00 копеек, плюс его заработок около 120 рублей на заводе, да мизерный материнский вклад охранника в обществе слепых около 80 рублей. Складываем, делим на 5-х членов семьи и получаем по 59 рублей на один человеческий нос в месяц.

Это были ужасные крохи в семейном бюджете, в то время такую зарплату получала последняя уборщица в каком-нибудь магазине или больнице. Точно такого размера была пенсия у моего деда.

Получалось так, что я в основном донашивал всю одежду брата, из которой он постепенно вырастал, и она переходила в моё полное распоряжение. Лично меня это нисколько не смущало, считал, что так и должно быть, другой жизни пока не видел.

Только в начале 8 класса мать купила мне настоящий польский костюм. Мы с ней вместе пошли в магазин и выбрали модный, но не дорогой костюмчик в серо-зеленоватую крапинку, да ещё из какой-то шерсти, с добавлением искусственного волокна. С красивой картинкой-лейблом на внутреннем кармане пиджака, где было написано 'Made in Poland'.

Я вообще был на седьмом небе от счастья этой покупкой, всё ладно сидело и, главное, я сам себе в нём нравился. Жаль вот только недолго я смог гордиться своим новым костюмом. Буквально через неделю мои новые брюки зацепились за гвоздь на заборе и, после длительных нотаций и упрёков, чуть выше колена матерью был наложен шов длинною сантиметров в 15.

Как я переживал! Но посмотреть телевизор, сидя верхом на заборе, тоже ну очень хотелось. Чего эти гвозди на заборах имеют тенденцию торчать в разные стороны в самых неподходящих местах?

В соседнем частном доме за нашим дворовым забором в жаркое время по вечерам жители выносили телевизор во двор и смотрели своей семьёй передачи прямо на воздухе под беседкой. Из-за забора с расстояния трёх метров нам тоже было прекрасно видно изображение передач.

Тяга к телевидению у все ребят была велика, вот мы и забирались человек 5 – 6 на забор и сидя на нём, как галчата, смотрели фильмы и другие интересные передачи. Мелюзга поменьше довольствовалась щелями в заборе.

Мы никому не мешали, а удовольствие получали, можно сказать, на халяву. Вот так сидя на заборе, я и положил свои новые польские штаны на алтарь телевизионного искусства. От великого горя я даже запомнил, что в этот вечер мы смотрели художественный фильм 'Насреддин в Ходженте', про таджикского плута и проказника Хаджу Насреддина по повести Леонида Соловьёва.

В начале учебного года в нашем классе произошла настоящая перетряска наших кадров. Из нашего 'г' класса ушло много учеников и нас просто- напросто объединили с 8-в.

По какому принципу производилось перемещение наших одноклассников мне было непонятно, но в 8-а ушли Рубен, Зубков, Тонька Кузьмина, наша отличница Мерзликина со своей подругой Васюшкиной и даже Остроушко и тот перебежал в другой класс.


Ермакова Мария Егоровна

В итоге получился новый класс с новым для нас классным руководителем Марией Егоровной Ермаковой. А новая метла всегда метёт по-новому. Наш 'г' класс был не подарок и она тоже знала о наших способностях и подвигах на уроках. На бардак на уроках в нашем классе постоянно жаловались учителя русского и литературы, немка Любовь Игнатьевна и некоторые другие. Поэтому Мария решила сразу брать быка за рога и наконец-то навести порядок на уроках. В таких благородных побуждениях она решила действовать решительно и твёрдо, а одновременно повысить авторитет девчонок в наших отношениях. Проще говоря, рассадить нас по своему усмотрению, а не так, как мы расселись в первый день занятий. Мальчиков пересаживала к девочкам, и все безропотно занимали свои новые места, пока дело не дошло до Курочкина.

Когда по указанию Марии наш баламут Курочкин должен был сесть за парту к Томке Демьяненко, то она вдруг самым настоящим образом зарыдала и заявила сквозь текущие рекой настоящие слёзы:

- Мария Егоровна! Я не хочу, я не буду сидеть с Курочкиным за одной партой, - это была почти что истерика.

Классная недоумённо смотрела на этот демарш. Это ж как нужно ненавидеть человека, что бы вот так, с потоком слёз всему классу признаться в этом.

Сашка, конечно, был не подарок, он частенько пытался потискать наших девчонок, а иногда, и открыто предлагал им переспать с ним или заняться любовью. По-моему, так сейчас принято говорить об этом. А в наше время это, может быть, и происходило, но в открытую об этом так просто никто не высказывался. В общем, был оригинальный кадр.


Курочкин Александр и Демьяненко Тамара

Его самым безобидным предложением встречным девчонкам в классе, да и за его пределами был вопрос на непонятном тарабарском языке:

- Вы стесневались через симстраунде в отношении штундера? Через демо чурапес? Антраше де сис?

Ну, что могла ответить на такой вопрос, например, Валька Прозорова. Она смотрела на этого идиота своими воловьими глазами и, сообразив, что это какой-то подвох, как обычно, крутила пальцем у виска и молча отходила от косившего под испанца.

Может быть, эта фраза что-то и означала, но никто из нас не знал каким словарём пользоваться при её переводе. Да и заранее уже все знали, что он просто валяет дурака. Поэтому девчонки его терпеть не могли.

- Дугинец, собирай портфель и садись с Демьяненко,- услышал я в свой адрес от классной.

- Прощай Марал! Не поминай меня лихом, - попрощался я с соседом по парте, нашим гигантом Маралом.

Я перебрался на первый ряд к окну на предпоследнюю парту рядом с Томкой. Плачь и рыдания мгновенно прекратились, и я поймал на себе довольный взгляд мокрых от слёз глаз. Вот так и просидел целый учебный год с Томкой за одной партой.

Она была очень доброй, несколько простодушной девчонкой. Я, всю жизнь не любивший конопатых, быстро подружился с ней. Мы стали, пожалуй, самыми близкими друзьями в нашем классе.

Родители у Томки были простые труженики, как говорится обычные работяги, поэтому и воспитание было тоже простым без всяких придурковатостей и излишней интеллигентности.

Томка слабовато писала диктанты и всегда в трудных местах подсматривала у меня. Мне что жалко, что ли. Поэтому вдруг стала получать по диктантам твёрдые 'четвёрки', а я обычно ошибался на каких-нибудь других мелочах и выше 4-х баллов оценок тоже не получал.

На контрольных работах по математике я тоже всегда ей помогал сделать решение, когда у неё что-то не получалось. Она была уверена, что помощь ей всегда придёт вовремя и, видимо поэтому, уважала меня, знала, что я ни в чём никогда не откажу ей. Ни разу мы не поссорились и никогда даже не обижались друг на друга, не за что было.

Литература так и оставалась одним из моих необожаемых предметов, даже когда у нас сменилась учительница по этой дисциплине. Вместо Елены Ивановны Ядовой литературу и русский у нас стала вести маленькая похожая на большого коричневого муравья, но очень серьёзная с виду Любовь Тиграновна Авакянц. Она была женой Баграта Артёмовича - математика и руководителя нашего школьного оркестра.


Авакянц Любовь Тиграновна

Началось изучение со 'Слова о полку Игореве', этого шедевра и великого памятника человеческого гения, написанного аж в XII столетии. Но, когда я прочитал, то, что было написано в начале текста, да ещё на вовсе непонятном старославянском языке, мне тут же показалось, что я даже и нерусский, так как ничего не понял в этой буквице.

А когда увидел это произведение в переложениях В.Жуковского и Н.Заболоцкого, то тут я совсем сдался, но понял, как велик и могуч русский язык.

Любовь Тиграновна с упоением и практически наизусть читала Плач Ярославны, её огромные карие глаза почему-то с укором смотрели на меня, а я... Я под этот плач и вовсе начинал понимать, что я настолько тупой, что говорить об этом произведении могу только то, что написано в учебнике. Сам я был не в состоянии оценить этот поэтический шедевр русской классики. Рановато, видимо, мне было изучать и оценивать такие вещи, над которыми до сих пор ломают копья и спорят славянисты и словесники, пишут диссертации и научные труды.

Эти первые впечатления от уроков Любовь Тиграновны заложили мне непонятный страх своей тупости, и поэтому пришлось осваивать литературу только из-под палки.

А Тиграновна, сверкая своими чёрными шарами глаз навыкате, на полном серьёзе внушала нам полнейшее отвращение к отрицательным героям произведений классики.

'Почему вино не подогрето?'

Этот вопрос повторялся Тиграновной с этаким дворянским акцентом и возмущением, ну в точности как Э.Радзинский из телевизора, по нескольку раз за один урок, дабы показать деспотичность помещицы Простаковой. Поэтому такой странный вопрос не мог пройти незамеченным даже для меня.

Этот вопрос Простаковой из 'Недоросля' Фонвизина, но с карими глазами нашей учительницы, преследовал меня даже в каникулы, так как нужно было читать указанный ею обязательный перечень литературных произведений. Но я не читал.

Салтыков-Щедрин даже в своих сказках, написанных эзоповым языком, тоже был трудноват для нашего возраста. Даже многие взрослые порой не понимают этих иносказаний, а что взять с нас пацанов в 14 лет. Сказка есть сказка, и в ней всё случается. И медведи воеводствуют, и Ослы дают рекомендации, а Львы пишут резолюции.

Но программа была написана для нас, и нам приходилось изучать произведения, смысл которых начинаешь улавливать несколько позднее. Так со мной и произошло, когда мне пришлось отвечать на уроке содержание сказки 'Медведь на воеводстве'. Я ведь ни в коем случае и не думал даже, что здесь заложен такой глубочайший смысл.

Вот ведь и сейчас эта сказка, как нельзя кстати, для нашей жизни, чинуш и администраторов, что нарочно не придумаешь.

Это же было написано Михаилом Евграфовичем в далёком 1886 году, получается 120 лет назад. Начинаешь соображать, что классика вечна на все времена.

Желая получить у Тиграновны положительную оценку, я с артистическим пафосом у доски рассказывал о трёх майорах-Топтыгиных.

Первый из них уж очень хотел попасть в Историю и решил свершить кровопролитие, настоящее кровопролитие в своём дальнем лесу, куда был назначен царём-Львом, чтобы усмирить внутренних супостатов. Уж больно великая вольница царила в лесу, никто в ногу маршировать не желал.

Но по несчастию Топтыгин прибыл на воеводство в Михайлов день. А по сему в ожидании кровопролития сначала решил отметить этот праздник, именины - святое дело.

Медведь выжрал ведро водки и спьяну завалился спать прямо на поляне. Берлогу себе ещё не успел соорудить. На утро летел мимо Топтыгина умный чижик. Сам Лев мечтал хотя бы одним ухом послушать, как этот чижик будет петь в его мощных когтях. Сплоховал малость чижик и принял медведя за чурбан, сел на него и запел свою утреннюю песенку.

С похмелья Топтыгин, не осознавая себя в новой должности, подивился наглости птахи и слопал его. Когда воевода пришёл в себя, то вспомнил напутствие Льва: что надо делать значимые дела, а от бездельных поостеречься. Но Медведь успокаивал себя лишь тем, что в такую рань никто его дурачества не приметил.

Но не тут-то было! Первым скворец заявил ему своё ФЭ:

- Вот дурак! Его прислали нас усмирять, а он чижика съел!

И понеслось. Ворона кричит, что народ ждёт от него кровопролития, а он чижика слопал. И так каждая тварь лесная начала поносить Топтыгина за этот инцидент.

Задумался Топтыгин крепко: 'Вот оно общественное мнение что значит. Так, пожалуй, и на скрижали Истории попадёшь с этой глупостью! Это сколько же потребуется учинить кровопролитиев, чтоб эту пакость с чижиком потом загладить!'

Дошёл слух и до секретаря-Осла и до самого Льва. Осёл и намекнул Топтыгину, что требуется особливое кровопролитие учинить, дабы оно затмило прошлую нелепость.

Приободрённый поддержкой сверху, майор перерезал стадо баранов, повыворачивал пол-леса деревьев, отобрал у бабы лукошко с малиной, а ночью забрался в типографию и всё в ней разрушил, все произведения свалил на помойку.

Покрушив всё в своей вотчине медведь стал ждать оценки свыше. И хотя кореш Осёл расписал в лучшем виде Льву подвиги Топтыгина, Лев выдал свою резолюцию: 'Не верю штоп сей офицер храбр был; ибо это тот самый Топтыгин, который маво любимого Чижика сиел!'

История не прощает мелкие ошибки прошлого и Топтыгина отчислили от инфантерии.

В тот момент мне было не до аллегорий и исторических выводов. Ещё не созрел до этого. Свой рассказ я закончил на горестной ноте, а на вопрос Тиграновны какой же можно сделать вывод, жалистно произнёс:

- Чижика... жалко!

Класс, затаив дыхание, слушал мой монолог и по случаю его окончания пришёл в небывалый восторг. Всем тоже стало жалко птичку, а не злыдня Топтыгина. Тиграновна не стала слушать продолжение о других двух Топтыгиных и поставила мне пять баллов.

Всё. Теперь за трагедию произошедшую с чижиком отдувался перед своими одноклассниками я.

- Сима, ты пошто же маво любимого чижика сиел? - придуриваясь, вопрошал Петька Ястребов.

- Сима, нам тоже чижика жалко. Не переживай так! - вторил ему братец Мишка со своей парты.

Ещё долго отголоски чижиковой трагедии преследовали меня в лице братьев-острословов. Чего это им так понравилось моё выступление на уроке литературы? Но в самые неожиданные моменты появления меня у доски и даже на других уроках с Петькиной парты иногда доносился вопрос:

- Сима, неужто тебе чижика не жалко?

У меня всё шло своим чередом. Учёба и тренировки, а в перерывах чтение книг запоем. Я по-прежнему пользовался библиотекой соседей Протасовых и перечитал всего Финемора Купера, Джека Лондона, Майн Рида, Ж.Верна, А.Беляева, Рея Бредбери, Алексея Толстого и многих других авторов, которых иногда ненавязчиво советовали мне почитать родители Игоря.

Я был без ума от чтения книг А.Беляева. Меня просто поразила в самое сердце его вещь под названием 'Ариэль'.

Не знаю, как это бывает у других, но я часто самым натуральным образом летал и парил над землей во время ночного сна. Когда просыпался, то с сожалением соображал, что это было только чудное видение и не больше.

А как хотелось вот так же, как этот мальчик Ариэль, которому стоило только подумать, и он уже летел над землёй, летел туда, куда хотел. Мечтать никому не вредно и в любом возрасте. Только детские мечты заметно отличаются. В них всегда больше романтизма и несбыточности, в то время как мечты взрослого человека обычно связаны уже обывательскими меркантильными оттенками и более приземлённые. Один мечтает о машине, другой о долларах, которые торчат из всех его карманов или мертвым грузом лежат под его подушкой. Мечтают о красивых женщинах и красивой жизни на Мальорке или в шикарном номере пятизвёздной гостиницы. Да мало ли о чём мечтают, но только не о том, о чём ему грезилось в детстве.

А Ихтиандр! Он тоже парил, но только в подводном царстве чудесных зелёных водорослей и диковинных морских обитателей. Это тебе не наш обшарпанный бассейн с его убогим серым цементным цветом дна и стен, да с подкрашенной медным купоросом водой.


Гуттиэре и Ихтиандр

На экраны нашего города как раз вышел широкоэкранный фильм 'Человек – амфибия' по роману Беляева и мы всей дворовой толпой побежали посмотреть новый фильм.

Целый час мы натуральным образом бились в очереди за билетами в кинотеатре 'Октябрь', народ валил посмотреть эту картину целыми коллективами предприятий и организаций, настоящими культпоходами. Поэтому билеты таяли на глазах.

Боже, какое чудо это было для меня! Уже в первые минуты, когда на экране ещё шли только титры фильма, я уже был сражён наповал таинственной и так соответствующей голубизне морских глубин моря и этим подводным съёмкам музыкой, которую написал ленинградский композитор Андрей Петров.

Я смотрел этот фильм, остановив своё дыхание, а когда увидел эти красивые лица Гуттиэре и Ихтиандра, с первого взгляда влюбился в Анастасию Вертинскую.

Я просто-напросто балдел от всех этих мексиканских ритмов и мелодий песен, от красоты зелёно-голубого подводного мира, от вальса любви этой прекрасной пары в бесконечной глубине моря, о котором так мечтал Ихтиандр.

А как прекрасно владел техникой плавания Ихтиандр, это был классический стиль подводного дельфина.

Я посмотрел этот фильм не менее 10 раз, и каждый раз находил в нём что-то новое и незамеченное раньше. Я знал все песни и мелодии этого фильма. Я ещё крепче убедился, что Вертинская - это идеал женщины, девушка моей мечты.

Я стал петь эти песни дома, и, как говорила мне сестра Иринка, у меня совсем неплохо получалась грустная песня рыбака:

Уходит рыбак в свой опасный путь.
Прощай! - говорит жене.
Может, придётся ему отдохнуть,
Уснуть на песчаном дне.

Пусть дети сироты, его простят,
Путь и у них же такой.
Если рыбак не вернулся назад –
Он в море нашёл покой.

Заслышав только музыку этого чудного подводного мира, я словно впадал в какой-то сладостный транс, и уже ничто меня не волновало, кроме видения этой красоты и голубизны океана.

Зачем только я посмотрел эту телевизионную передачу, где людей типа меня жестоко опускали на землю из невесомого состояния океанской глубины. В передаче подробно рассказывали и показывали фрагменты о том, как снимался на самом деле этот чудесный фильм.

Оказывается, все подводные съёмки Коренева дублировал мастер спорта по подводному плаванию, а Вертинскую – какая-то мастерица. И дельфинил под водой вовсе не Ихтиандр, а этот самый мастер. Что у них под водой на дне стояли баллоны с воздухом, и они там же под водой периодически дышали из этих устройств и потом продолжали съёмки. Да и съёмки проходили не где-то в Атлантике или Карибском море, а у нас в Крыму.

Но даже после этой передачи, которая мне испортила настроение, я все равно остался горячим поклонником этого фильма и Вертинской. Да и до сих пор считаю её внешний облик идеалом юности и красоты.

Вот так с мечтами о голубых просторах моря и воздушного океана я плавал и тренировался в своём летнем бассейне, который в действительности был серым от цвета цемента. Вдобавок, если вдруг нечаянно соприкоснёшься телом, а ещё чего доброго лицом с шершавой стенкой или дном сооружения, то на теле или лице оставались следы, именуемые в простонародии как 'асфальтовая болезнь'.

Да, действительно, наш бассейн был только летним, а на улице наступала глубокая осень и вода постепенно становилась всё холоднее и холоднее.

Подогрева воды не было, и температура её уже достигала 14С. Прямо скажем, в такой воде тренироваться стало не совсем комфортно. Во-первых, не хотелось прыгать в такую воду и плавать в ней долго. А, во-вторых, быстро возникало желание прекратить это издевательство над собой и втихаря спрятаться от всевидящего тренерского ока в тёплом душе и побалдеть под струёй горячей воды.

Из нас готовили же не моржей, а обычных пловцов и ватерполистов, мы и замерзали, как обыкновенные южные люди. И стуча зубами от холода, мы лелеяли свою крохотную мечту о тёплом душе и скорейшем окончании этой водной процедуры.

Что мы, разумеется, и делали. Поэтому к середине тренировки в душе постепенно собиралась вся наша группа, и там мы продолжали активно 'тренироваться' уже под горячей струёй душа.

Мы умудрялись по пять человек под одним распылителем душа, обнявшись для экономии места под 'солнцем', согревать свои продрогшие тела.

Чугунов, постоянно занятый своими делами, как директор бассейна, особенно нас не третировал. Ему это как будто и не нужно было, он от нас и не старался добиваться рекордных результатов.

Но нам то, как раз нужен был нормальный тренер, а не тренер–администратор.

Группа наша состояла из пловцов от 13 лет и до 18. Поэтому с нами тренировались и уже более именитые спортсмены. Правда, ни одного Мастера спорта среди нас не было. Были перворазрядники Алик Станкевич, Вовка Гусев и почти перворазрядники Арбитман, Вовка Ратнер и Толик Строганов, а остальные были спортсмены–любители, официально пока не имеющие спортивных разрядов.

На тренировки с нами ходили и девчонки, и я впервые увидел здесь живого Мастера спорта Роводину Людмилу. Мне было странно видеть девчонку моего возраста, но уже обладающей такими результатами, что нам и не снилось, хотя и женские нормативы были значительно ниже, чем мужские.

Я всегда с завистью смотрел на работу её ног, когда она плывёт. Создавалось полнейшее впечатление, что у неё не ноги, а какой-то моторчик постоянно работает сзади и он её прямо-таки толкает и несёт вперёд, как торпеду.

Наконец вода становилась всё холоднее, и мы переходили к сухим тренировкам на стадионе или в спортивном зале. Своего спортзала у бассейна не было и нам приходилось заниматься, где придётся. Сначала сухие тренировки проходили на территории стадиона. Дали нам нового, но по внешнему виду пожилого, тренера Николая Николаевича Плотникова.

Длинный и худой, как высохшая прошлогодняя щепка, с лысой головой в форме туркменской дыни и свистком на шее. Он гонял нас общефизической подготовкой, как сидоровых коз, до полного изнеможения. То, что он в своей спортивной карьере был явно не пловцом, доказывала его метода тренировок.

Основу каждой тренировки составлял бег, который я терпеть не мог со времён 'попыток установить рекорды в барьерном беге' в ДСШ, ещё вместе с Гершом. Тренер нашёл старое футбольное поле за стадионом, по периметру которого были насыпаны целые холмы земли. Очевидно, хотели делать насыпь для установки зрительских лавочек, а сделали пыточную трассу для нас. Холмы эти уже заросли травой и бурьяном и представляли собой прекрасную трассу для бега с препятствиями.


Плотников Николай Николаевич

Бежишь себе и бежишь по узенькой протоптанной нами тропинке, то вверх, то вниз и снова, то вниз, то вверх. Сердце стучит и молотит, пот течёт в три ручья, а Плотников знай себе покрикивает тенорком:

- Давай, давай! Ребятки, веселей!

Изматывает такая беготня, ну просто неимоверно. Тренеру очень понравилась эта узкокалейка для наших тренировок, и он приступил к методичному и систематическому выматыванию наших сил именно этим садистским способом.

Сначала два круга, потом четыре и к концу зимы мы уже бегали по десять и более таких круговых трасс. Это примерно получалось около 8- 10 километров.

Из меня бегун-то был не особо, но к концу зимы я ни в чём не уступал своим товарищам по группе и наравне с тем же Толиком Строгановым нашим знатным брассистом, рост которого составлял 190 см и 45 размер обуви, как говорится, рвал когти впереди собственного визга.

После таких нагрузок и выполнения различных силовых упражнений в заключение тренировки наступало время активных игр. Тренер делил нашу группу на две команды по 7 -10 человек и уж тут мы отрывались на полную катушку игрой в футбол на небольшом поле, покрытом опилками. Откуда брались ещё силы, но и здесь мы выкладывались до полного изнеможения.

Игра в футбол это ведь тоже довольно-таки интеллектуальная игра, а тут на тебя несётся Витёк Арбитман, вес которого составлял 106 кг при росте 180 см. Куда деваться от такой стены? Да он по тебе пройдет, как бегемот, и от тебя мокрое место останется.

Или Лопан по кличке 'Слон'. Лопан это тоже кличка, а на самом деле - Москалёв Вовка. Тот шёл в атаку, как горилла средних размеров, да у него и фигура в точности такая была. Сильные опущенные плечи и длинные мощные ручищи и под конец косолапые ноги, которыми он мог сломать тебе запросто не только ногу, но и что повыше, потому как задирал их вверх выше головы, лишь бы достать мяч, рукой то ведь нельзя.

Слоняра был, конечно, страшной пробивной силой своей команды, правил для него почти не существовало и, можно сказать, он просто изуверствовал при игре. К нам не подходи, а то… получишь. И вот такой красавец носился по полю, да к нему страшно было приблизиться, а не то, что мяч вырвать из его мёртвой хватки.

Посмотреть, как мы отчаянно играли в футбол, приходили лёгкоатлеты и другие спортсмены, тренирующиеся на стадионе.

Какие тут выдавались финты и кульбиты. Нам, почему-то, совсем было не страшно падать в бросках на мяч и ударах через себя, не берегли мы себя. Поэтому футбол в исполнении группы пловцов выглядел всегда эффектно. Даже тренер всегда восхищался нашей бесшабашно удалой игре.

Когда тренировки проходили в спортивном зале Дома культуры завода 'Армалит' или в школе №8, то мы обычно заканчивали тренировки игрой в баскетбол. Здесь я был пока не дока, приходилось учиться ведению мяча и броскам по корзине, так как ранее в эту игру играть не приходилось. Нагрузки на тренировках были сумасшедшие, мы уставали, но молодость брала своё и мы как-то очень быстро восстанавливались, ночь поспал и снова в бой.

Как-то после тренировки вечером мы пошли с Гершом погулять по местному Бродвею. Так в шутку называли улицу Ленина, точнее участок её в центре города. Сюда по вечерам стекалась передовая молодёжь города и шлифовала эту улицу туда и сюда, и обратно.

Пацаны и девчонки бесцельно дефилировали по улице и проводили рекогносцировку: кто с кем, высматривали себе девчонок и наоборот. Короче убивали свободное время.

Мы с Гершом тоже чинно походили туда–сюда, но быстро надоело слонятся, и уже собирались домой, как вдруг Гершу захотелось попить. На площади Ленина подошли к автомату с газированной водой и бросили мелочь в автомат, но он по какой-то причине не желал делиться с нами своей водой, а деньги назад тоже не возвращал.

Я врезал ему оперкот в то место, где была щелочка для монеты, и он таки выдал нам и воду, и наши монетки. Выпили по стаканчику прохладной воды с сиропом и газом. Стало хорошо.

Гершу на халяву ещё захотелось, задаром ведь в тебя всегда больше влезает. Ну, что для друга не сделаешь, я двинул автомат ещё раз в его больное место и снова добыл стакан воды из этого жадного устройства. В этот момент меня кто-то сзади крепко схватил за воротник рубашки, аж ворот затрещал. Я, еще не видя напавшего, понял, что рука железная и против такой силы не попрёшь, бесполезно.

Герш рванул, как прокажённый от своей болезни, только я его и видел, а меня оставил один на один с серьёзным дяденькой-наладчиком автоматов, который крепко ругался и всю дорогу, пока тащил меня за шиворот в милицию, причитал:

- Ну, сволочь! Попался наконец-то! Я ведь тебя уже целую неделю выслеживаю. Попался-таки, голубчик! Сейчас тебе в милиции объяснят твои права и обязанности.

Я сделал попытку сказать что-то в своё оправдание, но воротничок на рубашке ещё сильнее затрещал от мертвой хватки цепких рук слесаря. Так прямо за шкирку, как нашкодившего щенка, он привел меня в штаб ДНД на площади Ленина, совсем рядом от места захвата.

Там сидели два старших лейтенанта милиции. Они начали свой беспристрастный допрос и делали запись в протокол:

- Ф.И.О.? Домашний адрес? Комсомолец?

- Да, - с содроганием в сердце ответил я.

Именно в этот момент я увидел между шторами окна на улице Герша, который смотрел на меня в эту щель и что-то показывал руками.

Милиционеры сидели спиной к окну и не могли видеть в окне моего напарника. Но, очевидно, мой пристальный взгляд в одну точку насторожил их и один из офицеров встал и вышел на улицу. Как раз в этот момент Герш опять во время сделал ноги.

Милиционер возвратился в помещение и спросил:

- Это твой друг там так рванул, что на мотоцикле не догонишь. Что он у тебя такой трусливый? Хулиганили вместе, а отвечать будешь только ты.

- Где у тебя отец работает? Наверно коммунист? – началось давление на болевые места.

- На ЗИМе, коммунист и фронтовик, - отвечал я сущую правду, так как понял, что врать и изворачиваться тут не стоит.

Милиционеры видели мою искренность и то выражение глаз, в которых стояли слёзы, когда стали давить на болевые точки.

- Вот представь, что мы напишем письмо о твоём поведении отцу на работу. Как ты на это смотришь?- уже окончательно добивали меня блюстители порядка, понявшие, чем меня можно достать.

- Не надо никакого письма! Я больше никогда не буду таких вещей делать.

Я и без письма понял, что совершил большую глупость. Не надо писать...

- Простите меня! - уговаривал я и, как оказалось, небезрезультатно.

- Ладно, иди домой. Уже поздно. Тебя там друг на улице где-то ждёт, - поверили мне милиционеры и даже проводили до выхода.

На улице подбежал Герш, который прятался всё это время здесь в кустах поблизости у тоннеля, и мы пошагали домой.

Только здесь на улице я облегчённо вздохнул и словно с плеч сбросил давящий меня всё это время позор моего поступка.

Собственно, если подумать, то таких потрошителей автоматов, как я, в городе было полным полно. Эти автоматы стоят почти везде и зачастую простая домохозяйка, решившая утолить свою жажду где-нибудь на базаре, тоже колотила по нему, в надежде выбить из него хотя бы свои 3 копейки, раз уж он не наливает своей газировки.

Только теперь я сообразил, что ведь это был настоящий привод в милицию, теперь моя фамилия будет значиться в их картотеке. И, конечно, промелькнула мысль, что хитрожопый Герш мог и сам прекрасно стукнуть по автомату, но ведь он почему-то этого не сделал, хотя попить на халяву хотелось ему.

Целую неделю я прожил в ожидании предстоящего крупного разговора с родителями, но мои опасения оказались напрасными, и никакое письмо из милиции никому не пришло.

Весной, в марте, когда меня вызвали в поликлинику, как допризывника, на медицинскую комиссию, то врач-терапевт написал мне диагноз 'юношеская гипертония', я с удивлением спросил, что это такое и как мне дальше жить с такой болезнью.

Она коротко пояснила, что чуть-чуть подскочило давление до 130. Очевидно, это произошло от чрезмерных физических нагрузок и нужно попить лекарства и в течение месяца прекратить тренировки и спать побольше, не менее 10 часов в сутки.

- А как же мои тренировки? – ещё никак не мог дойти до меня строгий приговор врача.

- Ничего не случится с твоими тренировками. Немного отдохнёшь, у тебя сейчас возраст такой, что нужно немного поберечься, - выдала на прощание мне суровая пожилая докторша.

Целый месяц я исправно пил, какие-то бромсодержащие лекарства и ложился спать, как примерный школьник, в 21 час. Только бы давление пришло в норму. Я так переживал, скучал по своим спортивным друзьям, что мечтал быстрее встать в их строй.

А тут как раз новая весна набирает обороты, скоро будет совсем тепло и заполнят водой наш бассейн. Дождался! Давление встало на норму - 110, и мне дали добро продолжать занятия спортом. Но где-то в глубине души я понял и другое. Тренер может не только сделать тебя чемпионом, но и загубить своими нагрузками молодой организм.

Придя в бассейн, я обнаружил большие перемены. К нам пришёл новый тренер Михаил Юсупович с несколько странной на первый взгляд, очевидно, осетинской фамилией - Тхуго.

Тхуго так Тхуго, главное, что он был относительно молодой и сам в недалёком прошлом успешный пловец. Он приехал на работу со своей женой, которая была тренером по прыжкам в воду и одновременно спортивным врачом.

У этого человека была кипучая натура, он старался давать нам всё передовое, что появлялось в мировом спорте. Сразу начал строить грандиозные планы по утеплению нашего бассейна и перестройке методик тренировок на современный лад.


Тхуго Михаил Юсупович и Осипова Земфира Дмитриевна

- Вы у меня все поплывёте, только дайте время, - амбициозно заявлял он нам на первых и ещё пока сухих тренировках. 'Поплывёте' на его спортивной лексике означало, что поплывём под нормативы Мастера спорта.

- Летом, после окончания занятий в школе будем тренироваться два раза в день. Утром с 08.00. и вечером с 16.00. Даже те, кто не захочет, у меня всё равно поплывут, - настраивал нас на дальнейшую усиленную работу Михаил Юсупович.

Он, однако, и про школу не забывал и интересовался нашей учёбой и предупреждал, что ему двоечники не нужны, так как это потенциально ленивые по своему характеру люди, да и неприятностей в общении с родителями он тоже иметь не хотел.

В нашем классе, ещё с 5-г, учился Малышев Виталий, скромный и способный ученик. Учился он очень хорошо и имел внешность, соответствующую отличнику народного просвещения. Но вот какая-то непонятная черта его характера, то ли мягкотелость и не особая внимательность к своим одноклассникам, то ли нежелание особо сближаться с нами, не позволяла мне записывать его в свои друзья.

Он и спортом у нас на стадионе занимался в группе легкоатлетов и там прилежно проливал пот на тренировках. Но всё равно его несколько добротная и полнеющая фигура почему-то позволила нам присвоить ему оскорбительную кличку 'Тюлень'. Девчонки тоже одобрили это его погоняло, и с удовольствием называли его так меж собой.


Малышев Виталий

В один погожий апрельский день наша классная сообщила, что сегодня после уроков всем классом мы идём на экскурсию на городскую телестудию. Лично у меня возникло огромное желание посмотреть на это чудо в нашем городе.

Телевизионная вышка находилась совсем недалеко и всегда маячила своей стрелой за окном моей комнаты на расстоянии двух кварталов от нашего дома. На фоне гористого правого берега Кубани это самое высокое сооружение в городе смотрелось не так уж и впечатляюще. Очевидно потому, что берег за вышкой был несколько выше передающей антены нашего телецентра.

Телестудия размещалась на улице Розы Люксембург и представляла из себя небольшой домик. Пройдёшь мимо и ни за что не подумаешь, что здесь творится то самое вещание, которое стало входить в наши дома и завоёвывать авторитет местного населения.

Здесь на телестудии нас встретил представительный мужик в роговых очках. Я вспомнил, что несколько раз видел его по телевизору. Он и руководил нашими любознательными экскурсантами по стране телевидения.

- Вовочка, это отец нашего Витальки, - тихо шепнула мне Лариска. Ах, вот оно что. Вот чего он такой гордый ходит. Я бы на его месте тоже таким родителем гордился. В небольшом зале, но свободно вместившем всю нашу толпу, основное место занимал большой стол ведущего программы и две телевизионные камеры. Было установлено несколько софитов, а на полу лежали ковры, отчего в помещении не было слышно людских шагов и звуки как-то странно растворялись в этом помещении.

Малышев - старший поведал нам, что студия начала работать в 1958 году и кратко объяснил, что представляет собой система телевизионного вещания.

Затем оператор за камерой, скорее смахивающий на наводчика какой- то фантастической пушки, включил своё устройство и медленно повел своим объективом по нашим притихшим рядам.

На экране контрольного телевизора появилось изображение и я с изумлением увидел в нём наших девчонок; Подшиваленко, Наташку и Лариску, которые стояли рядом со мной. Изображение медленно уходило в сторону, и вдруг во весь экран появилась моя серьёзная и сосредоточенная физиономия. От неожиданности увидеть себя в настоящем экране телевизора, я сначала даже не узнал себя в этой личности. Крупный план моего лица на несколько секунд замер и только Ларискин голос вывел меня из этого растерянного состояния.

- Ой, девочки, наш Вовочка! Какой симпатичный... - воскликнула Ларка и теперь я понял, что это действительно моя рожица заняла всё пространство экрана.

Удивление моё было настолько велико, что я ещё долго не мог осознать, как же это всё так просто получается. Навели на тебя эту трубу и изображение переноситься в экран телевизора, потом это изображение передаётся в любую квартиру, где имеется телевизор.

Это я так удивился, я ведь не был серым и убогим. Я был знаком с радиотехникой, но и с этими познаниями моему удивлению не было предела. Это сейчас многие даже не задумываются над этой гениальной идеей телевизионного вещания. Работает телевизор, ну и работает.

В мае погода стояла, словно жарким летом. И директор школы Василий Степанович Яровой решил устроить турпоход в лес для всей школы. По нормативам спортивного комплекса БГТО (будь готов к труду и обороне) нужно было выполнить туристический поход на дальность не менее 6 км. Вот директор и решил одним махом зачесть всей школе этот норматив. Утром в субботу на улице Комсомольской перед школой выстроился весь состав школы во главе с самим Яровым, его завучами и многочисленным педагогическим коллективом. Набралось народу, что в войсковом полку.

- Школа равняйсь! Смирно! - лихо командовал полком учитель физкультуры Владимир Васильевич Рыбин.

Вся эта малоорганизованная толпа пошлёпала в сторону Кубанского моста. Строй растянулся на целый квартал и управлять такой шарагой было непросто. Пришлось перекрывать движение транспорта по улицам, пересекающим улицу Кирова, по которой перетекала эта колонна в сторону Кубани.

Мост через Кубань был ещё старый деревянный, он поскрипывал и покачивался при движении по нему машин, но выдержал такую массу народа рассредоточенную по его длине. Рядом уже заканчивалось строительство нового железобетонного моста.

До жалкого подобия леса добрались без эксцессов, и уже здесь озверевшие от свободы школьники выпускали пар в играх и игрищах. Непонятно кого здесь было больше деревьев или школьников. У каждого школяра был припас еды, который был приготовлен заботливыми руками родителей и, устроившись кто где, прямо на траве, все принялись уничтожать запасы провианта.

Мы набегались играя в футбол, волейбол и другие игры, а потом девчонки вместе с Марией накрыли общий стол под большущим дубом и кормили нас всем тем, что было вскладчину на импровизированной скатерти-самобранке.

Под развесистым вековым дубом после сытного обеда на траве мы позировали неизвестному фотографу с довольными и весёлыми физиономиями. Марал, прижавшись головой к дереву, с гоготом тащил меня за руку в объектив нацеленного на нас фотоаппарата, но не успел втащить в центр композиции.

На Марале, как на матрасе, уже лежали Сашка Морозов и Славка Лебедев. Бутылка из под молока в руках Морозова превратилась в импровизированную подзорную трубу, а не в стакан, как могут подумать многие. Слева от Морозова застыл наш мачо и сердцеед Курочкин.


Под сенью кубанского дуба

Жаль, что не видно личности торчащей из-за дуба. Это стоит Слава Главчев. Тихий и скромный Славик был большим любителем прозы пролетарского писателя Максима Горького. У него, как это не покажется странным, не было друзей в нашем классе, он как-то не мог найти общих тем общения с одноклассниками. Его словно зациклило на Климе Самгине, он бесконечно мог говорить о нём. Что он интересного нашёл в этой личности, которую я терпеть не мог, как и самого создателя этого образа. Со своими странностями Слава был не вхож в наш круг обыкновенных пацанов.

Отдохнули мы на природе славно, надышались свежим воздухом, но главное было то, что мы просто пообщались в неформальной обстановке со своими же одноклассниками. Ведь за учёбой и другими обычными делами нам совсем некогда было просто поговорить со своими школьными товарищами, а многих из них мы уже на следующий учебный год, возможно, не увидим в своей классе. Ведь пролетел уже 8-ой класс, и некоторые будут поступать в другие учебные заведения.

Казалось пустяк - директор подарил нам выходной от учёбы день, но именно в таких общениях и зарождаются элементы дружбы, а иногда и настоящей школьной любви.

На память о такой возможности мы и сфотографировались со своей соседкой по парте Томкой, целый учебный год все-таки просидели вместе за одной партой. Фото получилось совсем неказистое, но раз другого нет, то сойдёт и такое.


Святая простота

В школе у меня дела шли хорошо, и восьмой класс я закончил даже без троек. Матери наговорил, что летом у меня будет куча тренировок по два раза в день, что мы будем готовиться к городским соревнованиям по плаванию и первенству СССР по водному поло.

Под этим предлогом я убедил её не посылать меня летом к бабушке в станицу, тем более, что я не имел особого желания пахать на жаре на дедовом подворье, да ещё под его чутким руководством. Отношения у неё с дедом так и оставались, чуть ли не враждебными, поэтому она на меня и не давила по этому вопросу.

После окончания 8 класса мы получили свидетельства о неполном среднем образовании и кое-кто начал сдавать экзамены в средние специальные учебные заведения.

Сашка Маралов сдавал экзамены в какое-то юридическое училище, но больше всего меня поразил Герш. До этого он никогда ни словом не обмолвился со мной о его дальнейших планах учёбы. А тут вдруг неожиданно сообщил, что он поступил в медицинское училище на отделение акушерства и гинекологии.

Мы во дворе с пацанами зубоскалили по поводу будущей профессии Герша и как могли, издевались над его затеей:

- Ну, Герш, ты даёшь! Закончишь училище и через 4 года все городские вагины будут твои. Выбирай, какую хочешь.

На что Герш сначала обижался, а потом привык к плоским шуточкам, а уже впоследствии, когда начал учиться в медучилище, то просто прекратил общение с нами. У него теперь появились свои друзья по профессии и интересам. Я особо к нему не домогался в своих дружеских признаниях, и постепенно наши отношения вообще прекратились, он даже перестал ходить на тренировки в бассейн.

Ну, дружбан! А может быть я тоже изъявил бы желание поступать вместе с ним, ведь мы были друзья. Может я ещё с детства, как только увидел те картинки, в которые были завернуты куриные яйца, там, в Карелии, мечтал оказывать всю жизнь родовспоможение. Это ведь так благородно.

Я очень уважаю евреев, но вот только Гершу могла прийти в голову, естественно с подачи родителей, такая мысль. Ну, куда мне полурусскому хохлу было до такого додуматься. Лично я такого себе не мог представить даже в кошмарном сне.

Мужик, по-моему, должен заниматься мужским делом, ну может быть, не всем действительно быть космонавтами. Ну, на крайний случай можно свою Родину защищать, а не копаться в органах, да ещё и женских. Неужели для этой профессии у него было призвание?

Вспоминая о прошлом, я всегда восхищаюсь тем, какой громадный запас энергии был заложен в мальчишках нашего возраста. Наши походы на тренировки уже сами представляли собой 6-ти километровый бросок, а два раза в день уже 12 километров пешком, да ещё по армавирской то жаре.

Чтобы попасть на стадион мы шли по улице Комсомольской до сквера, пересекали его и по улице Мира добирались до вокзала. У вокзала через мост над железнодорожными путями, потом мимо табачной фабрики и дальше уже к стадиону. Обычно в этих походах из нашего двора нас было всегда трое: я, Тит и Женька Пудовкин, а остальные, проявившие прыть вначале, теперь перестали посещать стадион.

Рядом с площадью Ленина между улицей Ленина и Комсомольской, а точнее между кинотеатрами 'Октябрь' и 'Пионер' находился красивый сквер. В центре пересекающихся по диагоналям асфальтированных дорожек на могучем постаменте стояла величественная скульптура И.Сталина, окруженная большой круглой клумбой цветов. Сам Сталин высотой метра 4 стоял в шинели и величественно держал руку, словно указывая ей путь народу к будущему.

Цветы на клумбах в сквере всегда были прекрасно ухожены и представляли собой очень впечатляющее зрелище. Тут были и розы, и канны, анютины глазки, коврики и астры.

Вообще сквер был прекрасным местом времяпрепровождения молодежи, его многие любили. В нём по вечерам даже был 'зелёный ресторан', так в шутку называли. Вечером зайди за кусты сирени и потихоньку свисни, тут же, как из-под земли появлялся волшебный дед в бейсболке с кошёлкой в руках и бархатным голосом спрашивал:

- Вам что, ребятки? Есть солёненькие огурчики, есть малосольные. Сколько стаканчиков?

Когда Валерка Герасимов, или просто Гера, впервые мне это продемонстрировал, я просто поразился расторопности мужичка, промышляющего сбором бутылок. Надо же, прямо сервис местным пьяницам и желающим выпить организовал, только отдыхай, а взамен отдай пустые бутылки.

Мы как всегда своей троицей в 07.30. утра со своими спортивными сумками наперевес и хорошим настроением двигались в сторону стадиона на тренировку, и вдруг обратили внимание при входе в сквер, что нет привычной тени от памятника. Когда приблизились к большой клумбе, то увидели, что клумба была раскурочена, и на ней не только нет памятника, но и постамента.

Огромная статуя вождя, опутанная стальными тросами, беспомощно лежала несколько впереди клумбы, а два тракториста стояли у трактора и, очевидно, дожидались подъёмного крана и платформы для дальнейшей транспортировки этого увесистого изваяния.

В то время много говорили о культ личности Сталина и прочих перегибах, но для меня это был человек, под руководством которого мои отец и мать выиграли страшную войну с Германией.

И вот так просто увидеть Генералиссимуса, Верховного Главнокомандующего СССР, беспомощно лежащим на боку с неестественно поднятой рукой и опутанным грязными и ржавыми тросами... Генералиссимуса поверженного простыми работягами–трактористами...

Ну, прямо, что сегодня диктатора Саддама Хусейна в Ираке завалили. Казалось, что это опять какая–то несправедливость и зачем стоило спешить, и рано утром воровски сдёргивать памятник со своего привычного места.

Не по себе как-то стало от таких преобразований в городском сквере, да и глубокая борозда вывороченной земли на клумбе с разорёнными цветами не добавляли былого уюта скверу.

В бассейне мы быстренько разделись, сходили в душ и на лавочке ребятам из группы рассказали увиденную картину в городском сквере. Никто не проронил ни слова, типа так ему и надо или туда ему и дорога. Мы были простые пацаны, но и нам было жалко и непонятно почему именно так всё это происходит.

Теперь я щеголял в красивых супермодных в то время плавках из крученого нейлона, которые мне по дешёвке продал Валерка Звягинцев, всего–то за 5 рублей. На рынке такие плавки стоили 15-20 рублей. Но главное их достоинство было в том, что они были телесного цвета, и на загоревшем теле их было незаметно, выделялся только белый поясок, в который я вставил белый шнурок и завязывал его на бантик, чтобы не потерять плавки при прыжке в воду на старте. Многие об этом не знают, особенно девушки.

Бывали случаи, что неопытные представительницы из школ с выдающимися выпуклостями и в модных открытых купальниках на соревнованиях теряли не только лифчики, но и плавки при старте и прыжке в воду с тумбочки. А нам приходилось нырять и искать эти причиндалы для смущенной своей наготой мадам, ну, в крайнем случае, выбрасывать в воду ей своё полотенце.

Как всегда со свистком и секундомером вместо медальона на шее вышел Михаил Юсупович, и весело сообщил, что сегодня день большой нагрузки, и мы будем выполнять все задания в утяжелённом варианте. Что это за утяжелённый вариант, до нас сразу не дошло.

Тренер представлял собой довольно интересного персонажа из спортивного мира. Крупная голова с непослушной шевелюрой волос, с большим горбатым и закруглённым на конце носом, ниже огромная в объёме грудь, и тоже кучерявая, в меху которой на шнурке всегда болтался свисток и секундомер. Далее шла талия и черные плавки, потом короткие немного косолапые ноги и завершалось всё простыми голубыми вьетнамками на небольших стопах. Короче, это и была классическая фигура немного отяжелевшего от возраста пловца. При ходьбе он всегда немного шаркал своими вьетнамками по асфальту.

Шнурок из изолированного провода от свистка он использовал как крайнее средство выражения своего недовольства и иногда применял его в качестве погоняла или нагайки для особо непослушных.

Когда кто-нибудь из нас, чувствовал свою вину за какой либо огрех в работе или поведении, то сам подходил к тренеру и склонял перед ним свою повинную голову, а Михаил Юсупович рассуждал:

- Это, пожалуй, тянет на три удара моей плёткой, - и весело наносил легкие шлепки своим шнурком по воспитательному месту нарушителя.

Такая традиция воспитания сложилась у него с первых дней, и мы свято ей придерживались. Опоздал на тренировку, подходи и сначала получи минимум, как три удара этой 'страшной плетью'. Заговорил громко в строю, и мешаешь, подойди тоже и получи одну розгу и так далее по негласному прейскуранту. Раз тренер недоволен твоим поведением, значит, ты не прав и будь добр, подставить задницу для шутливого наказания. И так вот, казалось бы, шутя, он ведь действительно воспитывал в нас сознательное подчинение и порядочность.

В этот день мне на спину привесили пятикилограммовый блин от штанги с завязками по типу 'рюкзачок'. Я пошел выполнять своё задание на тренировку и, как обычно, стартовал с тумбочки, обычное дело.

Но ужас! Вместо ожидаемого всплытия на поверхность меня под водой на глубине 2-х с половиной метров прижало к шершавому дну бассейна, и я носом уперся в знакомый бетон. Руками и ногами оттолкнулся от дна и срочно заработал ими что есть мочи, чтобы вынырнуть на поверхность. Вот она, какая хитрость нового упражнения: как только прекращаешь двигать конечностями, тебя моментально укладывает на дно бассейна. Тут волей-неволей, только чтобы сделать вдох и удерживаться на поверхности, нужно молотить руками и ногами со всей отдачей.

- Это с моим весом в 56 кг меня сразу ложит на дно, а что же Витёк Арбитман делает сейчас, когда у него на спине 10-ти килограммовая тяжесть. Правда, он и весит 106 кг, но, всё равно, интересно посмотреть на это чудо, - размышлял я, уродуясь в борьбе с водой.

Когда доплыл до противоположной стенки, где глубина бассейна составляла 1 метр 20 сантиметров и коснулся ногами дна, то посмотрел на Витька, шпарившего по соседней дорожке.

От толстого и огромного по размерам тела бедного Витька торчала только макушка его чернявой головы, и, при её повороте под правую руку, из воды выставлялись большие красные губы, делающие со звериным рыком вдох. Ну, словно у моржа какого-то, да руки, как пароходное колесо, молотили воду.

- Вот это видок! А я ведь наверно ещё бледнее выгляжу со стороны,- так впечатлила меня увиденная картина по всему бассейну, где наша группа молотила воду только для того, чтобы удержаться на воде.

В ход пошли все тяжести, которые смогли найти на территории бассейна, так как блинов от штанги на всех не хватало.

Толик Строганов наш местный гигант повесил себе на пояс на ремне 12-ти килограммовую гирю и боролся с ней в одиночку. Как Геракл с какой-нибудь мифической тварью, которая со страшной силой тянула его на дно, желая утопить и сделать своей жертвой.

Вот это нагрузка. Проплыв по заданию 400 метров этим напоминающим скорее борьбу за выживание способом, я выполз на бортик и на дрожащих от усталости ногах побежал к тренеру, чтобы он снял с меня этот тяжкий груз.

- Ну, как? Почувствовал разницу? Теперь без груза тебе сто метров покажутся песней. Ну-ка, попробуй, теперь сделай соточку без груза, - довольный достигнутым эффектом и, снимая груз, посмеивался Михаил Юсупович.

И действительно эту соточку я плыл с такой необыкновенной лёгкостью, что казалось душа радуется и можно играючи установить рекорд города и его окрестностей.

Вот тут мне и стало понятно, что может испытывать морской пехотинец при десантировании с корабля, если прыгнул в воду на глубине больше своего роста. Мокрая одежда и сапоги, автомат весом в 4,7 кг, да плюс боезапас в подсумках, это как минимум амуниции. Да уж, в такой нагрузке и 15 метров не проплывёшь, не то что соточку вырвать.

В конце тренировки тренер давал волю разрядке и с пафосом объявлял:

- А теперь салочки до упада и умопомрачения. Желающих прошу!

Он первым нырял в только что успокоившуюся от наших трудов воду и как дюгонь начинал носиться по воде, совершая кульбиты с использованием пенопластовой дорожки, как бы приглашая желающих принять участие в водном бесновании под простым и совсем детским названием 'салочки'. Кто не видел этих салочек, тот, как говорится, многое потерял в жизни. Это действо походило на битву мамонтов или динозавров, среди которой мельтешила мелочь вроде меня, Геры, Пудовкина и Валерки Звягинцева. Строганов, Арбитман, Ратнер, сам тренер, Тит, Вовка Гусев были довольно крупными по объёму и длине объектами засаливания, но попробуй, догони.

Акватория этой забавы заранее ограничивалась территорией трех дорожек и длиной в 10 метров от стартовых тумбочек, то есть на самом глубоком месте. Но и это не было для них помехой, они, как дельфины, выпрыгивали из воды, зацепившись за дорожку или скобу у стартовой тумбочки и этими невероятными приёмами уворачивались настолько удачно, что порой приходилось затратить много сил и времени, чтобы хоть как-то их обхитрить и передать надоевшую салочку.

Мы сами между собой уважительно называли тренера 'чемпионом по салочкам'. Если бы и был такой вид водных игр, то он непременно был в них чемпионом.

За тренировку в общей сложности мы проплывали километра по 4, да вечером столько же, да плюс игры в салочки, то в общем итоге приходилось в день километров по 10 и более.

На следующий день мы уже пробовали новые методы тренировки нашего тренера–новатора. Метод заключался опять же в бессовестном насилии над личностью.

Под стартовой тумбочкой находится металлическая скоба, за которую держатся при старте пловцы–спинисты, проще те, кто плавает стилем 'на спине'. Так вот спинисты, находясь лицом к тумбочке и держась руками за скобу, упираются согнутыми ногами в стенку бассейна и при выстреле пистолета стартёра, оттолкнувшись от этого упора, прыгают спиной вперёд, стараясь как можно дальше пролететь над водой, а уже потом включают свой основной движитель руки и ноги.

Сейчас вот через эту стартовую скобу пропускался бинт спортивной резины, а свободные её концы крепились к обыкновенному поясному ремню, который застёгивался у тебя на талии, и пошло - поехало резиновое упражнение на время.

Шеф сидел, как колонизатор, с пластмассовым козырьком от солнца и панамой на голове на стульчике метрах в 10 от стартовой тумбочки и только подавал команды голосом и свистком.

- Пошёл! - по этой команде отталкиваешься от стенки бассейна и включаешь самую большую свою скорость рук и ног.

Плывешь вперёд, растягивая за собой резину. Когда ты вместе с этой тянучкой достигаешь отметки, на которой сидит тренер, он подаёт свисток. Это он включил время секундомера. И пошло время, твоё время, за которое ты должен выложиться в усмерть, но удержать упрямую резину, тянущую тебя назад. Если ты поддался резине, и она утянула тебя хоть на метр назад от шефской отметки – это финита. Раздаётся серия свистков, и шеф задорно кричит:

- Мочало! Начинай сначала!

И пошёл по новой на борьбу с водой и резиной, объединившихся против тебя вместе с 'колонизатором', развалившемся на стульчике. Вот так, как полоумный, вращаешь на месте всеми своими конечностями и головой, да одним глазом посматриваешь на шефа в ожидании спасительно свистка.

Свисток!!! Прекращаешь сумасшедшую гонку на месте, и резина несёт твое усталое тело к тумбочке, давая тебе расслабиться.

Вовка Гусев симпатичный и накачанный, не хуже любого культуриста, парень всегда вызывал у меня восхищение его стройной атлетической фигурой. Он был кролист и плавал по нормативам кандидата в Мастера спорта, но никак чуть-чуть не дотягивал до этого 'кандидата'. Он был старше меня на 4 года, и осенью его должны были забрать на службу в армию.

Гусь часто приносил красивые зарубежные журналы по культуризму, и мы их всей группой во главе с тренером просматривали, а он комментировал знакомые ему лица. Мы с превеликим интересом рассматривали хорошие цветные фотографии зарубежных качков. Там были такие красивые тела, намазанные для подчеркивания рельефности мышц тела оливковым или ещё каким-то маслом. Фигуры и бицепсы - ну просто загляденье!

- Запомните на будущее. Вы занимаетесь самым чистым, самым развивающим тело человека видом спорта. Да, рельеф мышц пловца, конечно, отличается от этих культуристов, но сила и эластичность мышц у вас будет значительно больше. Вы думаете, что вы не потеете, и поэтому ваша сила не растёт. Потеете. Потеете ведрами, но этого не видно, - прочитал нам целую лекцию Михаил Юсупович.

Как–то Гусев принёс на тренировку большую виниловую пластинку английской фирмы с записью группы 'Битлз'. Для нас в то время Битлы были всем знакомы, но записи этой четверки было достать весьма трудно. Я особого в их песнях ничего не видел, так как мало был знаком с их творчеством, но вся Европа и Англия с ней вместе визжали от восторга. Мы рассматривали пластинку как заморскую диковинку. А когда её увидел шеф, то он сказал, что мы сейчас её послушаем, и будем проводить тренировку под эти записи.

В бассейне была оборудованная радиорубка с громкоговорящей трансляцией на всей территории бассейна. Михаил Юсупович поставил пластинку на проигрыватель, врубил на полную громкость все четыре динамика, стоящих по углам территории. Вот это музыка была, вот это был гром.

Мы выполняли свои задания на тренировку и плавали в воде под мелодии Битлов. Говорят, что даже коровы лучше доятся под музыку. Да у нас и так работоспособность была хорошей, но хорошие ритмы повышали настроение и давали определённый эффект.

Было время, наш тренер проводил разминку с нами под музыку твиста и прочих танцев, встряхивающих не только мышцы, но и душу.

Тхуго оформил проектную документацию и расчёты на прокладку по дну бассейна обогревающих труб. Он лелеял большую надежду, что при их установке, можно будет продлить возможность тренировок в воде, по крайней мере, до декабря, а если повезёт с расчётами, то и вовсе до самых морозов. Нам он сказал, что уже этой осенью будут проведены монтажные работы, и можно надеяться на положительный исход этой великой задумки и почти что революции в подготовке наших пловцов.

В общем, с тренером нам несказанно повезло. Он ведь был теперь для нас второй матерью и отцом вместе. Следил за нами как за малыми детьми. Его первая заповедь, казалось, была совсем простой: 'Вылез из воды, хорошенько вытри уши полотенцем'. Казалось что тут стоящего внимания. Но это тот поймёт, кто страдал отитом или другими ушными заболеваниями.

Когда в воде судорогой сводило ноги, и особенно икры ног, на помощь сразу приходил тренер. Он не считал зазорным для себя нырнуть к тебе на дорожку в воду, и оказать нужную помощь. Показать, как действовать в таких случаях, и мы уже потом сами справлялись с этой неприятной ситуацией во время тренировок.

На каждом построении перед тренировкой он внимательно осматривал не только внешний вид своих воспитанников, но и ногти на руках и ногах и другие мелочи которые не совсем понятны простому обывателю. Ну, например, требовал от нас не ходить в мокрых плавках после окончания тренировки…

Михаил Юсупович никогда не курил и, не дай бог, он кого из нас заметит с сигаретой, тут крупного разговора об отчислении из группы не миновать, как не миновать клятв и обещаний больше никогда не курить со стороны провинившегося.

Нам здорово везло и в том, что у нас был теперь свой спортивный врач, и все нагрузки контролировались женой Тхуго, только у неё почему-то фамилия была другая – Осипова. Раз или два в неделю она обязательно замеряла давление, пульс и периодически проверяла способность восстановления организма после нагрузок.

Бывало, вызовет в свой кабинетик, взвесит на весах и даёт задание:

- Сейчас работаешь сотку с полной отдачей и сразу бегом ко мне.

Выскакиваешь из кабинета, сам стартуешь на 100 метров и рвешь, что есть мочи. Проплыл, то вроде бы всего ничего, а при взвешивании оказывается разница в весе 400 граммов, вся грудь ходуном ходит, а давление за 160 зашкаливает. Потом дает посидеть минуты 3 и снова измеряет артериальное давление и частоту пульса, а оно уже 130/80, ещё один замер и, если всё в норме, идёшь продолжать тренировку вместе со всеми. Причём всё это чётко фиксировалось в наших индивидуальных карточках и каких-то журналах.

Благодаря Осиповой удалось избежать и несколько трагедий разыгравшихся у нас на территории бассейна.

Вода ведь всегда привлекает простого обывателя, да ещё в жару. Когда на стадион, на футбольный матч собираются разогретые пивком или водочкой болельщики, то некоторых из них тянет на подвиги связанных именно с водой.

Бассейн хоть и огорожен металлическим забором с сеткой от территории самого стадиона и ворота его обычно в такие моменты закрыты, но что такое забор для героя.

Двое парней лет по 20 лихо перепрыгнули это препятствие и на ходу разделись. Быстро, да так, что мало кто успел среагировать, залезли на 10 метровую вышку и показали класс. Коряво, но настолько смело, вниз головой один за другим, как груши с дерева, попадали с вышки в воду прыжкового бассейна. Я с замиранием сердца смотрел на эти доморощенные прыжки, но к счастью на этот раз обошлось без жертв, за исключением потери трусов одним из молодцев.

Потом они, как ошпаренные, выскочили из воды, быстро оделись и тем же оттренированным прыжком за забор оказались среди болельщиков на стадионе. Ну, прямо как десантники, какие-то. Настолько всё быстро и лихо у них получилось, аж завидно стало.

Ну, ладно, эти хоть молодые и сильные ребята, а вот как оказался на этой же вышке пузатый и грузный, как боров, пьяный мужик никто не заметил. Шум прошёл, когда кто-то увидел этого мужика уже стоящего на краю той же вышки в развевающихся на ветру семейных трусах.

Мужик немного покачался из стороны в сторону и рухнул вниз точно бесформенный куль с дерьмом. Приводнение этого тела было подобно цунами, фонтан брызг долетел даже до нашего бассейна, и создалось впечатление, что вода вышла из берегов.

Мы всей группой кинулись в соседний бассейн, когда бедный герой уже бесшумно погружался на 6-ти метровую глубину, оставляя в воде кровавый след. Кое-как достали потерпевшего со дна, и буквально выволокли тяжеленное его тело на бортик бассейна.

Видимо, удар об воду пришелся на спину, и кожа на спине от удара лопнула, из этого разрыва на спине и из носа текла кровь, а сам мужик был без сознания.

Вот где началась работа у нашего врача. Можно сказать только благодаря её немедленно принятым мерам мужик остался жив. 'Скорая' приехала быстро и, завывая своей сиреной, собрала у забора нашего бассейна целую толпу любопытных болельщиков. Мужика загрузили в машину и увезли в больницу.

Второй случай произошёл с мальчиком лет 10 из группы прыгунов в воду. Он на занятиях самостоятельно выполнял тренировочные прыжки с метрового трамплина и при неудачном прыжке получил сильный удар о доску трамплина или об воду, потерял сознание.

Короче, получилось так, что этого никто не заметил, даже тренер Печалин проморгал этот момент. Когда же его хватились, он уже минут пять, как лежал на дне бассейна. Кто-то из старших в группе нашёл его, поднял на бортик. Мальчонка был уже с синими губами и не подавал никаких признаков жизни.

Осипова снова оказалась на месте. Она не растерялась, а, быстро перегнув тело через колено, вылила воду из лёгких, сделала искусственное дыхание, закрытый массаж сердца, какой–то укол и мальчишка вдруг громко заплакал и пришёл в себя. Он видимо ничего не мог сообразить, почему вокруг него стояло столько народу и все, замерев в ожидании, смотрели только на него и врача.

Когда приехала 'Скорая', он уже немного разговаривал, но врач всё равно забрала его в больницу на несколько дней из-за подозрений на возможное сотрясение мозга.

Большую и нужную работу проводила наша группа по обучению плаванию маленьких детей. Когда в группе занимаются сразу 20 детей 5-6-ти летнего возраста, то тренер практически не в состоянии уследить сразу за всеми, а здесь любой недосмотр чреват потерей жизни ребёнка.

Поэтому тренер принял решение, что каждый из нас за лето обязан научить плавать по 5-6 человек малолетней детворы.

Молодые мамочки приводили своих чад в бассейн, где тренер подводил их к нам, знакомил их с одним из нас, и ребенка из рук в руки передавали на обучение. Первое время обучение проходило прямо в присутствии родителей, чтобы они успокоились за своё дитятко, что с ним ничего не случится. Начинали с предварительных упражнений, приучали не бояться воды, а уж потом учили держаться на воде.

У меня за это лето было 3 мальчугана. Первое время они просто воды боялись, не то что пытаться плавать.

Сначала научил прыгать в воду с бортика и не бояться воды. Потом научил правильно дышать в воду и открывать при этом в воде глаза, чтобы видеть воду и свои пузыри выдыхаемого воздуха. Они как за родного батьку цеплялись мне за шею и постепенно рядом со мной уже ничего не боялись.

Мамашки с завистью смотрели на меня, как ловко я с ними управляюсь, и что больше всего их поражало, что со мной они ведут себя куда послушнее, чем в домашней обстановке. Постепенно научил их правильно работать ногами при плавании с доской, а уж потом и ногами и руками вместе. Через месяц наших занятий по 30 минут за тренировку и по три раза в неделю эти пацанчики плавали немного похуже, чем сам их доморощенный тренер. Родители, конечно, были в восторге и не знали, как благодарить за такое быстрое обучение. К тому же это всё было абсолютно бесплатно, а у них теперь была полная уверенность в том, что их ребёнок никогда не утонет, так как его обучали в детской спортивной школе. Как говорится, фирма веников не вяжет.

На 16 июля было намечено соревнование на первенство города по плаванию. Конечно, основные претенденты на первые места были мы – пловцы спортивной школы по водным видам спорта. Но всё равно это было соревнование, и в нём участвовали представители разных организаций и предприятий города.

Вот где впервые я почувствовал, что такое настоящий спортивный предстартовый мандраж. Это странное чувство какого-то страха и жажды победы, на которое накладывается непонятная нервная дрожь всего твоего организма.

По совету Звягинцева и Геры я перед стартом выпил целую ампулу глюкозы, так как знатоки утверждали, что это здорово помогает справляться с физическими нагрузками.

Уже выходить на старт, а тут то в туалет от волнения вдруг захотелось, то другие какие-то непонятные желания возникают, то во рту вдруг от этой глюкозы пересохло и нужно промочить его. Ну, а уж когда по трансляции объявляют:

- На старт 5-го заплыва приглашаются участники заплыва юношей 1948 -1949 годов. Дорожка №1 - Титов – Детская спортивная школа по водным видам спорта. Дорожка №2 – Сидоров – общество 'Трудовые резервы'. … Дорожка №6 – Дугинец – Детская спортивная школа…. Дорожка №8

– Козлов – Школа №4, - тут уж совсем, как говорится, очко становится на ноль и появляется предательская дрожь в коленях.

Да вообще-то это и хорошо. Значит, тебе не хочется никому уступать пальму первенства и твой организм настраивается на огромные перегрузки, но организм тоже не беспределен и ты можешь дать только то, что можешь выдать.

Раньше я тоже думал, что многие пловцы перед стартом просто-напросто выпендриваются. То он голову водой помочит, то рот прополощет, другой прыгнет и искупается перед стартом, третий фальстарт сделает, а ещё какой другой трясёт своими конечностями, как паралитик в предсмертной кондрашке.

И только уже стоя в позе, готовый к прыжку с тумбочки в томительном ожидании выстрела стартового пистолета, осознаёшь:

- Всё! Всё! Всё! Рви когти, как можешь. Только ноги не забывай включать. Жаль только Тита не увижу. По кому же равняться?

Выстрел стартёра и закипела работа. При вдохе под правую руку одним глазом смотришь вправо, под левую - другим влево, а вот Тита-то точно не видно, обойдет ведь втихаря.

- А! Была - не была. Рву что есть мочи, - пронеслось в голове, когда я не увидел соседей по дорожке ни с права, ни слева.

Во время поворота, специально повыше вынырнул и успел увидеть, что Тит уже сделал поворот, а соседи остались позади на приличном расстоянии. Я, собрав все оставшиеся силы, отчаянно замахал руками, как упавшая в воду птица намокшими крыльями в последней надежде оторваться от воды и взлететь. Во рту от этой самой глюкозы слюна встала колом, и дышать-то толком не даёт. Чтоб я ещё раз слушал своих советчиков!

Финиш, и я сразу смотрю налево на первую дорожку, где Тит только что коснулся рукой стенки.

- Сделал! Сделал Тита! – распирала душу радостная весть. - Ещё бы! Да мне б такие мослы, как у него, я бы и Гуся и всех в группе сделал, - не унимался весёлый и радостный чёртик, веселящийся где-то внутри меня.

Сделал я Тита всего то на три десятых секунды, но всё-таки ведь обогнал. Герш плыл в другом заплыве и тоже оказался позади.

На первом месте пьедестала почёта при награждении стоял именно я, а не Тит или Герш. Это меня поздравляли тренеры и ребята из группы и это мне на закрытии соревнований тожественно вручили диплом 1 степени 'За первое место в городских соревнованиях по плаванию среди юношей 1948-1949 года', где и было указано время моей победы - 1минута 15,4 секунды.

Безусловно, я ликовал, ликовал в душе. Ещё бы, хоть и мировой рекорд в то время, поставленный каким-то австралийцем, составлял 53,6 секунды, и мне до него было, как до Шанхая пешком, но всё равно я гордился собой, только гордился молча, как воспитали в семье. Ведь это прошёл только год тренировок, а результат уже, как говорится, налицо; всего 2,4 секунды не хватило до выполнения норматива 2 мужского разряда.

В августе в нашем бассейне должен был состояться Чемпионат СССР по водному поло. Мы не принимали в нем участия, у нас ещё даже команды не было создано. Но раз мероприятия будут проходить на безе нашего бассейна, то мы, как хозяева, должны были обеспечить готовность этих мероприятий и достойное проведение чемпионата.

Бассейн стали срочно готовить к предстоящему чемпионату: красить, белить, кое-что ремонтировать. Срочно сделали ватерпольные ворота, которых у нас отродясь и не бывало. Уж ворота то точно останутся нам в подарок, не повезут же их чемпионы СССР с собой.

Это мероприятие было важным не только для нашего бассейна, но и для всего города. Представить можно, сколько понаедут сборных команд городов и республик, болельщиков и прочих партийных и советских бонз в наш особо ничем неприметный город. Одни приедут пахать воды нашего не совсем соответствующего моменту бассейна, другие отдыхать и болеть за команды-претенденты на титул чемпиона.

Нам пловцам из спортивной школы были уготованы места боковых судей на матчах и всякие прочие мелкие поручения типа унести – поднести во время игр и судейства этого чемпионата.

В тот день, когда распределяли эти обязанности между нашей группой, меня на тренировке не было, и я один из группы оказался не удел на период чемпионата. Было немного обидно, что все оказались втянутыми в этот настоящий водоворот необыкновенных для нас событий союзного значения, а мне отводилась роль простого зрителя всех этих мероприятий.

Пудовкин, Валерка Звягинцев, Тит, Сатеро и другие пацаны с важными физиономиями – 'к нам не подходи - мы судьи' изображали боковых судей и сидели на линии ворот с красными флагами.

За эту сухую работу на солцепёке они получали талоны на питание на 3,5 рубля в день, как участники чемпионата СССР, и могли питаться в столовой или просто покупать на эти талоны продукты питания. По тем временам это было очень даже неслабо.

Я же был предоставлен самому себе и благодаря этому мог внимательно следить за всеми играми, рассматривать всех мастеров водного поло и вникать в тонкости правил игры и хитрости борьбы за мяч.

Погода стояла как на заказ для этого случая, облаков разгонять не приходилось просто потому, что их и не было. Зрители и просто зеваки толпами валили на стадион в бассейн посмотреть на невиданное зрелище с помпой обставленное и всеми национальными флагами и музыкой. Про водное поло в то время мало кто вообще знал что-нибудь внятное, да и мы, в том числе до него ещё не совсем доросли. Конечно, больше всех выделялись на общем фоне ватерполисты ЦСКА и команда ВМФ, они в основном и разносили все команды в пух и прах.

Только здесь, глядя на профессиональную игру ватерполистов, я понял какой это адский труд. Постоянные спурты с мячом для отрыва от соперника, борьба за мяч с применением грубой физической силы и постоянные утопления сбивают дыхание ватерполиста.

Утопления это вообще-то нарушение правил, но ни одна игра без этого не обходится. Противник ногами обхватывает игрока, владеющего мячом, и, увлекая его ко дну, отбирает мяч.

Попробуй тут противостоять этакому хамлюге, если у него ноги длиннее твоих. Тут уж равномерно дышать в воду ну никак не получается и поэтому дыхание работает, примерно, как и у футболиста. Мяч вести нужно тоже только приподняв голову над водой, чтобы следить за обстановкой. А уж принимать или отдавать пас партнёру, нужно выпрыгивая из воды.

В условиях такой гонки ватерполист выдерживает недолго и, примерно как в хоккее, игроков постоянно нужно подменять на кратковременный отдых.

Мне ужасно нравился игрок сборной СК ВМФ по фамилии Вилкин. Из под ватерпольной шапочки под №7 торчал длинный вилкиновский нос, и он, то ли этим носом, то ли лбом, успевал подправлять мяч при его ведении. Его прорывы с мячом к воротам противника всегда выглядели очень эффектно.

Мы быстро изучили каждого игрока, знали всех по фамилиям и именам и при разборе игр между собой комментировали действия каждого, а особенно провалы и недостатки в их игре. Недочёты и провалы они всегда заметнее, когда это не твои ошибки и признавать тебе их не надо, а вот чужие….

Когда закончился чемпионат, и всё вновь установилось на свои привычные места и в обычный распорядок, у нас началось повальное увлечение водным поло. Насмотрелись, как играют профи, и заболели этой игрой окончательно.

Вся сложность игры сводится к владению мячом одной рукой, а это не так просто, как иногда кажется на первый взгляд. Отдать пас одной рукой и пробить по воротам это полдела, а вот принять пас на вытянутую руку, да ещё в случае необходимости выйти из воды на достаточную высоту приема паса, вот тут сложнее – вода ведь это не твердь земная, а жидкость, и об неё особенно не оттолкнёшься.

Но добрых полдела у нас уже было. Мы самое главное, умели хорошо плавать и дышать в воде. Дышать правильно в воду - это залог всего плавания. Да будь ты хоть каким гигантом и Гераклом вместе взятым, но при выдохе в воздух, как это делают при плавании все обыватели, даже с огромной силой ты сдохнешь на втором полтиннике дистанции.

Мы поприносили мячи из дома, у кого какой был, и все незначительные перерывы в тренировках использовали для отработок приёма паса на суше и в воде. Михаил Юсупович это всячески поощрял, и сам постоянно участвовал в этих распасовках. Теперь коронные салочки до упада сместились на второй план активного отдыха, и лидировала игра в водное поло. Даже во дворе дома мы с Титом и Женькой Пудовкиным периодически становились в круг на площадке и занимались, этой никому не понятной ерундой, раздражающей непонятливых своей монотонностью и скукотой.

В одну из таких наших игр на волейбольной площадке вмешался Жид и начал с нами тоже играть в пас руками. Он ведь тоже считал себя бывалым ватерполистом.

Ну чего, играешь и играй, мы же ему не отказывали в участии. Сначала играли нормально, а потом он, как всегда, начал учить нас; что ты вот очень сильно бросаешь, а вот ты не добрасываешь и так далее... в его стиле. Между нами произошла стычка, которая окончилась надо догадываться чем – конечно, потасовкой с применением грубой физической силы. Здесь я припомнил все оскорбления и прошлые обиды на эту неординарную личность и впервые сбылась мечта идиота – я набил наконец-то эту ненавистную рожу. Причем всё получилось так запросто, что я даже сам не ожидал.

Я сбил его с ног ударом кулака в грудь, жаль, что в морду не попал, от этого эффект был бы куда привлекательнее. Вскочив на поверженного на землю Жида сверху я вмазал ему несколько тычек по физиономии и, надавив коленом на горло, заставил просить пощады, а не то…. Куда было деваться бедному Жиду и он просил пощады.

- Отпусти... - хрипел подо мной Жидяра. - Задушишь ведь! Твоя взяла, сдаюсь.

О жалистной просьбе жидовской пощады слышали все пацаны, стоящие рядом и ликовал в душе не только я один:

- Ух, Жидяра! Наконец и на тебя управа нашлась. Сразу перебздел, как почуял силу.

Вскоре об этом случае все уже и забыли. Вечером Тит, как обычно страдающий нехваткой самого ходового в его рационе продукта, а точнее хлеба, предложил сходить с ним в булочную за белым караваем. Это надо было топать в центр города в дежурную булочную.

Мы вышли с ним со двора и пошли по улице Урицкого к перекрёстку. На улице начало темнеть, а фонари почему-то в этом месте не горели. Как только мы отошли от ворот своего двора метров на 20, нас окружила целая толпа, ну не толпа, но человек 12 парней, у которых явно не было мирных намерений. Они как будто действительно кого-то поджидали, спрятавшись в кустах.

Тит, что было прыти, как горьковский лось, ломанулся через кусты на дорогу и понёсся по дороге обратно во двор, а я остался окружённым этими тёмными личностями.

С криками 'Это точно он!', они несколько раз ударили меня, кто куда попал, и, тут же не сговариваясь, побежали куда-то в сторону перекрёстка. Удары пришлись в голову и затылок, но на ногах я удержался. Где-то там, в глубине сознания мелькнуло:

- Слава богу, что хоть не ножичком. А так ещё легко отделался от такой шоблы.

Вот только никого толком даже рассмотреть не успел, темно, да и это произошло всё так молниеносно, что я потирая места кулачных ушибов, побрёл домой.

- Вот сволочь, этот Тит! Сбежал, чёртов трус, а меня бросил одного. Да с такими габаритами и кулачищами, как у него, можно горы свернуть, не то, что эту шушеру разогнать, тем более мы были вдвоём, - горестно осуждал я про себя неблаговидный поступок своего друга.

Титу по этому поводу я ничего не сказал ни тогда, ни после. А что говорить, всё ясно, если же он Жида боялся всегда больше, чем огня, а тут была целая кодла.

Да уж, с другом Титом мне явно не везло. Подобный случай произошел в ноябре, когда мы с ним возвращались с тренировки.

Мы проходили мимо городского парка, его стена уже заканчивалась, когда из-за поворота вывалилась нам навстречу целая свора каких-то урок. Один прилизанный подошёл прямо ко мне и, дыша мне в лицо, сделал странное предложение:

- Слышь, чувак, ну-ка дай померить твою перчатку!

Я уже понял, что будет дальше, но окружённый толпой этих молодцев, снял перчатку и протянул нахалу. Что оставалось делать, раз человек просит.

Тит, воспользовавшись этой заминкой, как конь, рванул вдоль по улице и, отбежав на приличное расстояние, остановился и наблюдал дальнейшие события из-за дерева. Ну, коль струсил и убежал, так и шёл бы себе домой. Но нет, надо обязательно посмотреть, чем это дело кончится.

- Ты смотри, прямо мой размерчик! – довольно оглядывал свою руку в моей перчатке этот тип. – Ну-ка, давай сюда вторую.

- А ещё, что тебе дать? - нагло спросил я и спрятал левую руку в перчатке за спину.

Опять я поступил недальновидно, он и врезал мне как раз с правой, которая и была одета в мою перчатку. В глазах засверкали звёзды, и сознание на секунду куда-то меня покинуло, но не упал.

Проходящая по другой стороне улицы бабулька закричала, да таким громким голосом, как будто кричала через мегафон:

- Хули-га-а-ны-ы! А ну отпустите мальчишку... Чего привязались? Я сейчас вызову милицию! Мии-лии-ция-я!!!

При слове 'милиция' этот гад снял перчатку и бросил её на асфальт, а вся эта организованная братия скрылась в калитку городского парка. Я подобрал свою перчатку и помахал рукой своей случайной спасительнице в знак благодарности за своевременно поданный голос в мою пользу.

Ну, вот за что, спрашивается, гады выделывались? Соберутся такой шоблой и издеваются. Куда попрёшь против целой толпы, убьют ведь.

Я успевал заниматься и спортом и своим радиохобби. Наконец–то собрал полный комплект деталей для схемы карманного радиоприемника и спаял его на самодельной плате изготовленной из простой авиационной фанеры. Всё пришлось делать самому, начиная от лепестков контактных площадок монтажной платы и намотки трансформаторов на ферритовых кольцах, катушек на магнитной антенне и всего прочего.

В то время только-только появились малогабаритные громкоговорители, маленькие такие, с диффузором диаметром всего 5 см. Это была моя мечта и я, выпросив у мамы деньги в сумме 5 рублей, купил такой себе. После некоторой возни и небольшой регулировки выходных параметров транзисторов мой приемник вдруг захрипел и заработал.

Сколько было радости! Это ведь я сам своими руками все-таки сделал это чудо техники. И ни какой-то там допотопный детекторный уродец, а настоящий на 6-ти транзисторах, с двумя диапазонами волн: средними и длинными, с магнитной антенной. Главное что это чудо помещалось в моей ладони и кармане.

В молодёжной среде считалось высшим шиком прошвырнуться по Бродвею с переносным приёмником типа 'Спидола' или 'Селга' в руках, из которого разливалась на всю округу какая-нибудь модная мелодия типа 'Королевы красоты' или популярной 'Марины'.

А у меня теперь был свой, которого и не видно, но зато хорошо слышно. Пусть и не так громко, как звучат эти ящики, но для меня хватало. И пусть корпус моего детища был сделан из картонной коробочки, а не из пластмассы, как у промышленных, для меня это нисколько не умаляло достоинств моего, вот именно, карманного приёмника.

Страницы 1 - 23 из 23
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец | По стр. 



Оглавление

Читать далее

Предисловие
Глава 1. Страна голубых озёр, лесов и аэродромов
Глава 2. Кубань - жемчужина России
Глава 3. Вот она какая первая любовь
Глава 4. Я вижу море
Глава 5. Море любит ребят солёных
Глава 6. Дальний поход
Глава 7. 'Океан' в океане
Глава 8. Ах! 5-ый курс!


Главное за неделю