Здесь чётко по-военному оцеплялся приблизительный район
происшествия и, сужаясь к центру, шустрые курсантики крестили всех
пацанов в возрасте от 15 до 20 лет бляхами ремней без разбора, суда и
следствия.
Именно в такой вот неподходящий момент студент 1 курса медицинского
училища и будущий гинеколог Герш сидел на лавочке в нашем Армянском
скверике и добросовестно изучал свой интересный учебник.
Вдруг откуда ни возьмись, среди бела дня, подлетели два курсача, и, не
произнеся ни слова вслух, все выражения, очевидно, произносились про
себя, начали молотить по спине и заднице латунными бляхами солдатских
ремней.
В тишине града ударов Герш от обиды и своего бессилия перед внезапной
стихией даже не успел вспомнить, что это ведь были воспитанники его
родного бати, который их так прилежно обучал и готовил к предстоящей
службе.
Потом курсантики повалили бедного студента на землю и, самую
малость попинав на всякий случай тяжёлыми сапогами, побежали дальше
в поисках очередного возможного обидчика защитника завоеваний
социализма.
Герш схватил свой учебник по любимому предмету - Гинекология,
который здесь в тиши сквера и в одиночестве изучал от корки до корки, и рванул в сторону дома. Он вовремя сообразил, что за первой волной
разбушевавшихся курсантов может сиюминутно последовать вторая. А
ему это надо - собственной тощей задницей отвечать за ошибки других
придурков, которые посмели обидеть папашиных воспитанников.
Проведённая таким варварским способом профилактика местного
населения бойцовского возраста напрочь и надолго отбивала охоту, даже
думать плохо о курсантах, а не то, что сделать попытку избить кого-нибудь из них.
Мы с Вовкой давно не виделись, а тут надо же, он вдруг поделился со
мной своими обидами на курсантов. Когда Герш в красках рассказывал мне
про это побоище, я просто катался от хохота по траве того же Армянского
сквера, где недавно произошла эта устрашающая акция.
Я представлял всю эту трагикомедию и его безвыходное положение, но
сдержаться не мог.
- Герш, ну ты хотя бы фамилию свою погромче крикнул. Да пригрозил
им, что папаше пожалуешься, а так ведь не за что наставили тебе синяков
на заднице и спине, - давясь от смеха, посоветовал ему я на будущее.
- Это ты будешь в следующий раз фамилию кричать. Что толку! У них
глаза, как у зомби настоящих, они свою задачу мести исполняли и для них
фамилии в такой момент значения не имели, - немного обиделся Герш на
мои дурацкие советы.
Герш сделал на всякий случай выводы и больше с учебниками на
лавочках сквера не появлялся. Так, на всякий случай.
Сидя на уроках, я, как очарованный странник Лескова, смотрел на
профиль с Бабеттой и хвостиками, четко вырисовывавшийся на фоне
окна. Томка Демьяненко частенько успевала перехватить мои блаженные
взоры, направленные на её соседку по парте, и сочувственно улыбалась.
А может быть, и жалела, что эти воздыхания предназначались не ей.
Она в шутку иногда незаметно толкала Алку локтем и та, пытаясь понять
в чём дело, смотрела в нашу с Атласом сторону, но я уже сосредоточенно
сопел над тетрадкой и вообще делал вид, что я был не я.
Ну, а если наши взгляды с Алкой встречались, тут уж я, пожалуй,
выглядел на уровне нашего Тита. Краснел и смущался по страшному.
Странное чувство притяжения к этому человеку заставляло меня
ежеминутно смотреть на неё и думать только о ней. Какое-то новое
ощущение радости что-ли испытывал я, видя перед собой её профиль,
устремлённый на учителя у доски. Хотелось каким-то образом завладеть
её вниманием и чувствовать на себе взгляд этих раскосых серых глаз.
Оказалось, что постепенно, эти детские смотрелки переросли во мне
в настоящее и постоянно тлеющее чувство любви. Сила этого чувства
была настолько велика, что я из простого школяра на уроках внезапно
стал превращаться в неуправляемого выскочку.
Я стал тянуть руку на любой вопрос учителей, лишь бы меня вызвали
к доске, и я оказался в зоне её внимания. Знал я вопрос или нет - меня это
мало волновало. Или вдруг начинал вступать с педагогами в какую-либо пустопорожнюю полемику или пререкания прямо посреди урока. Хоть
таким методом, но я должен был обратить на себя её внимание.
Мы ведь действительно были придурками и всегда считали, что мы
самые - самые и в том числе и хитрые, и никто кроме нас ничего не видит
и не понимает.
Оказалось всё совсем не так, о чём я получил первую оплеуху, которая
меня немного отрезвила и поставила на место.
Однажды, я набрался наглости и совсем засверлил Алку своим
очаровывающим взглядом. Она сама оглянулась, без Томкиного толчка,
но я не отвёл в сторону свой взгляд, и мы некоторое мгновение смотрели
друг на друга. Глаза ведь зеркало души и я, заглянув в них, не увидел
того, что мне могло бы отбить желание смотреть в них ещё и ещё. Я и
смотрел, ещё и ещё.
Под действием Алкиного взгляда голова наполнилась розовым
туманом, глаза стало застилать то самое седьмое небо, а губы сами собой
вытягивались в трубочку и в итоге образовывали розовое сердечко. Ну,
кто ж не заметит такую своеобразную метаморфозу лица?
Как всегда проницательная Лина Савельевна именно в такой момент
на уроке химии выдала:
- Дугинец, давайте я вас посажу вместе, и не надо будет отвлекаться на
уроке, да и химия на ум пойдёт без помех.
Слово не воробей и прозвучало на слуху у всего класса. Многие
напряглись и замерли в ожидании; с кем это она меня сейчас вместе
посадит.
Но Алка, предупреждая события, сама встала и вышла без разрешения
из кабинета химии.
- Зачем вы так? Лина Савельевна, мы ведь никому не мешали, а вы
человека обидели, - разозлившись самую малость, начал я пререкание с
учителем.
- Дорогие мои детки! Мне нужно, чтобы вы не витали в облаках на
моём уроке, а усвоили новый материал урока. Поэтому я предложила
самый оптимальный выход из вашего положения. Обижать я никого
и не собиралась. Вы ведь все такие хорошие и за что вас обижать-то, -
продолжала химичка с вполне серьёзным лицом и намерениями.
- Лина Савельевна, мы ведь уже не маленькие и у каждого из нас свой
характер и свои тайны, а вы…., - откуда только пёрло из меня такое
красноречие.
- Дугинец, не срывай мне урок! Уж, коль у вас там какие–то тайны, то
сходи сам и приведи Коротееву в класс. Обижать я никого не думала и не
намерена, - подвела итог наших дебатов Лина Савельевна.
Я лихо рванул в коридор и стал искать Коротееву. Она оказалась на
спортивном дворе за школой.
- Алл, не валяй дурака, пошли на урок. Она ведь и не думала тебя
унижать, - начал я уговаривать Алку, вернуться в класс.
- Что она совсем дура, что ли? А вдруг это всё серьёзно, а она вот так
брякнула при всех, - упиралась Алка.
- Ну, раз серьёзно, то и хорошо! А сейчас, пошли. Да нормальная она
тётка, только видит всегда больше, чем другие. Привыкнешь, - я взял её за руку.
Боже мой! Я ведь совсем обнаглел; какая тёплая и мягкая ручка. Так
за ручку и повёл её в школьное здание. Мы вместе, но только уже не за
ручку, зашли в класс и сели каждый на своё место.
Химичка молчала, понимая, что может сейчас творится в наших
детских душах, потревоженных случайным невниманием педагога.
Ну, коль я уж совсем так осмелел и смог её руку взять, то сам бог велел
идти вперёд. Поэтому, когда после уроков я следом за ней проскочил наши
школьные ворота, и, набравши побольше воздуха, как перед погружением
всё на те же 72 метра, а с ним и смелости, кое-как несоразмерно запасу
воздуха выдавил из себя:
- Нам по пути... Можно я провожу тебя?
Опять этот дурацкий комплекс неполноценности, заложенный в
меня в период энуреза заставил краснеть и сомневаться, что я получу
положительный ответ. Но ведь теперь я был нормальным пацаном, без
всяких отклонений в своём здоровье, а этот пережиток всё никак не
отпускал и сидел, где-то в глубине и оттуда капал на мозги независимо
от моей воли.
Она в знак согласия кивнула головой и спросила:
- А ты сам где живёшь?
- Да вот наш двор чуть впереди, сейчас будем проходить мимо дома и
покажу. Совсем рядышком со школой, - уже смелее начал я развлекать
своими разговорами в принципе пока ещё незнакомую девчонку.
Алка оказывается жила совсем недалеко от моего дома на улице Ленина.
Так пока шли до её дома понемногу разговорились.
Оказалось, что отец у неё бывший офицер - военный медик служил
в Западной группе войск в Германии, а сейчас вышел на пенсию, и они
снимают здесь часть дома, так как пока неизвестно когда дадут квартиру.
Как много общего оказалось у нас. И мой отец тоже сразу после войны
служил в ГДР и тоже военный пенсионер, мы оба хлебнули детства военных
городков и гарнизонов. Она довольно интересно и с необыкновенной
теплотой рассказывала о городке Нойруппин в Германии, где они до этого
жили.
Тихий, уютный городок на севере восточной Германии. Уютные домики,
мостовая, вымощенная булыжником и много-много зелени. Городок
разделен на две части (старую и новую) озером Руппинер, которое и
дало название Нойруппину. Всё в городке соответствует традиционному
представлению о Германии, немецкой чистоте и любви к порядку.
На берегу озера стоит величественная кирха - лютеранская церковь.
Своими высокими готическими башенками она уходит далеко ввысь. Глядя
на кирху, невольно переносишься в средневековье, видятся ристалища
рыцарских турниров за руку прекрасной дамы. В самой кирхе каждый
вторник и пятницу играет орган, который усиливает это впечатление.
У набережной всегда плавают величественные лебеди, которыми очень
гордятся и так любят кормить горожане. Нойруппин утопает в цветах,
на каждом участке посажены разные сорта цветов, таким образом, что
они начинают цвести ранней весной, и заканчивают цветение поздней
осенью. Поэтому воздух напоен чудесными ароматами. Дом, в котором Алкины родители снимали квартиру, был частный и
находился недалеко от хорошо знакомых мне мест по недавним побоищам
с улицами имени народных бунтарей С.Разина и Е.Пугачёва. Когда
подошли к её дому, я про себя с радостью подумал:
- Ну, здесь то меня за Алку местная братва поколотить не должна. Во-первых, она в этих краях ещё новенькая, и её мало кто знает, а во-вторых,
у нас с ними заключён пакт о ненападении и меня в этих местах ещё
помнят. Так, что можно не бояться осложнений с соседскими пацанами.
Вот так и состоялось знакомство с моей новой одноклассницей.
- Ах, какая хорошая девчонка, а какие красивые глаза! - только и
вертелись сплошные прилагательные в одурманенном первыми зачатками
настоящей любви мозгу.
Всё. Я окончательно и бесповоротно втрескался в Алку. Я потерял
покой и сон и своё прежнее слоновье спокойствие. И жизнь для меня
потекла совершенно по другим малознакомым мне законам природы. И
жизнь понеслась - только держись.
Осенью, в октябре брата забирали служить в армию. Меня даже
отпустили с уроков на проводы новобранца, и я побежал в военкомат на
сборный пункт, который находился на улице Кирова.
На проводы пришли все наши, даже приехал дед из станицы. Правда,
тут он никаких пламенных и патриотических речей не произносил, а
стоял и смотрел на картину прощания с нашим призывником.
Пришла провожать Валерку и его подруга Люба, здесь я её впервые
увидел и познакомились с ней. Отец сказал ему своё суровое напутствие,
чтобы служил хорошо и не позорил его, как бывшего офицера, защищал
Родину настоящим образом, так как не всё в мире спокойно и враг не
дремлет.
Мы тоже поцеловали брата и пожелали ему хорошей службы, только
мать плакала и не скрывала свои слёзы. Ещё бы, ведь это было первое
такое длительное расставание с сыном.
Будущих бойцов Советской Армии посадили в автобусы, закинули их
рюкзаки и чемоданы и через открытые ворота военкоматовкого двора
повезли в дальнюю дорогу.
Дед ничего лучшего не нашелся сказать отцу, как поделиться своими
впечатлениями от проводов:
- Ты видел, как она его схватила своими губами, прямо взасос. Ну
прямо, как настоящая бл…
Ну, что тут скажешь?! От таких его наблюдений на душе стало ещё
тоскливее. Что он всё не туда, куда надо смотрит, да ещё и выводы сразу
делает, хотя человека увидел впервые и вот так сразу наотмашь даёт
оценку.
Важное
