Вот, наконец, настал самый радостный день в этом учебном году.
Занятия в школе прошлый этап и мы 12 июня вечером тронулись в путь,
который начался на поезде под простым народным названием '500
весёлых'.
Почему его так окрестили, точно сказать никто не мог, но то, что он
полз, а не ехал, в этом мы убедились на своём опыте.
Эти несчастные 200 км до Туапсе он шёл почти 9 часов. Поезд
останавливался не только на каждой станции, но и на полустанках и даже
просто у каких то обычных столбов. Он всё чего-то ждал и пропускал все
встречные и поперечные поезда. Но и цены на билеты были прямо-таки
революционные, за такую мизерную цену можно было вообще никого
на море не возить, а постоять у первого столба и ночью, пока все спят,
вернуться назад. Места в вагоне были общими, весёлый народ занимал
всё свободное место старого и вонючего вагона.
Сердобольные родители напихали в наши походные сумки и рюкзаки
запасов с таким расчетом, что можно было неделю ехать на этом самом
медленном в мире поезде и есть, есть и есть, хватило бы, пожалуй, не только
до канадской границы. Чем и занялась основная масса потенциальных
отдыхающих.
Мы же с Алкой довольные сравнительной безнадзорностью в моменты
основной жрачки уходили в тамбур и там, с перерывами на осмотр
красот, мелькающих за окном, строили какие-то планы отдыха на море и
целовались, и целовались.
Суровая пожилая проводница, выполнявшая план по сбору пустых
бутылок, которые она мешками собирала в угольный бункер тамбура, пару
раз прогоняла нас, утверждая, что мы ей мешаем работать. Но нас, как
магнитом, тянуло в тамбур в это единственное место, где ночью можно
без опаски быть на свободе.
Утром, наконец, поезд дотащился до Туапсе, где мы на морском
причале пересели на катерок и последовали вверх, вдоль побережья до
места назначения нашей экспедиции.
В порту море несколько удивило меня своим загаженным видом,
плавающим мусором и мазутом. Но по мере удаления катера от мест
скопления судов и всевозможных плавсредств, оно становилось всё
больше похожим на те картинки, на которых я только и видел настоящее
море.
Тёплое летнее солнце, соль брызг на губах, морская свежесть и палуба
этого катера, напоминающая скорее шанхайский базар, чем знаменитый
флотский порядок, сопровождали нас до конца плавания.
Везде тела и телеса, кучи сумок и рюкзаков, малые дети пищат и
постоянно перемещаются во всех шести возможных направлениях.
Как только не переворачивается этот небольшой белый пароход под
воздействием этой неорганизованной толпы дикарей, жаждущих попасть
на свой необитаемый остров.
Когда катер миновал пристань Ольгинка, мои ночные предположения
о возможном использовании родительских харчей не по назначению
полностью оправдались.
По морю забегали небольшие барашки, но и на этих небольших волнах
катер начал раскачиваться в равномерном и нудном танце на воде. То там,
то здесь начали раздаваться устрашающие рычания, и в воду периодически
стал поступать корм для рыб в виде недавних запасов 'на дорожку'.
Лариске и Подшиваленко стало плоховато, и девчонки занялись
их вываживанием по палубе, стараясь отвлечь от грустных мыслей, и
успокаивали, что еще минут 20 от силы, и мы будем на месте.
Да что там Лариска! Какие мы 'мореманы', если я сам впервые
почувствовал, что я уже не на земле, а в голове и внутренностях начинается
приличный дискомфорт, и вот-вот начнутся нехорошие позывы.
Наконец наш катер ткнулся носом в гальку Новомихайловского берега.
Мы по трапу, как полупьяный бандитский десант, прямо с носа катера
высадились на так называемое необорудованное побережье местного
пляжа.
Не зря я говорил о необитаемом острове, так как нам и предстояло жить
на острове, образованным между двумя рукавами речушки со странным
названием Нечепсуга, берега которой соединялись между собой висячим
на стальных тросах и устрашающе качающимся мостиком.
Мы с помощью советов и при непосредственном участии опытного
туриста Тихона – мужа нашей Марии Егоровны натянули три палатки
под большими акациями на берегу правого рукава речки.
В маленькой двухместной палатке разместились Славка Лебедев
и Сашка Слепенчук. Во второй шестиместке - мы с Колькой, Серёга
Степенко, Максимов, Малыш. Ну, а в третьей типа персидского шатра
вместились все наши девчонки: Лариска, Подшивалка, Бучинская,
Березлева, Алка и Демьяненко.
Наша Мария со своей семьей почему-то выбрали место для своего
бивака на противоположном берегу. Может быть, это было и не 'почему-
то'. Так как с противоположного берега, где стояла их палатка, наш лагерь
просматривался идеально. Можно было сидя у себя в палатке чётко
контролировать все перемещения в нашем таборе.
В то время нам всё это было до лампочки, и мы не анализировали
всякие шпионские тонкости наших воспитателей. Нам было хорошо и
больше ничего не надо.
Побросав свои шмотки в палатки, мы первым делом побежали купаться
на пляж. У нас и в мыслях ни у кого не было про готовку обеда, тем
более что после морской болезни некоторые на пищу смотреть не могли, поскольку это вызывало ассоциации с недавней качкой на катере
Такой огромный простор с мерным шумом волн небольшого морского
прибоя, с мелкой галькой и чистой-чистой горьковато-солёной водой у
меня вызвал, ну просто, телячий восторг. А вода-то, а вода! Да в нашем
бассейне и то, по-моему, грязнее, чем эта изумительная голубизна.
Вот оно какое море с бескрайним простором воды, уходящим за горизонт.
Это ж сколько нужно проплыть, чтобы достичь противоположного берега,
которого даже не видно - мучали меня глупые ассоциации бывалого
пловца. А тут ещё вдалеке проплывал какой-то большущий танкер с бело-
красной трубой, словно подчёркивая, что возможности человека велики,
но не безграничны.
Мы с Колькой плюхнулись с разбега в эту красоту голубой воды. Я,
как дельфин выпущенный зоологами на свободу в свою родную стихию,
задельфинил 'дельфином' (стиль плавания такой) до запретного красного
буйка.
Фантастика! Да и только! До буйка-то всего ничего метров сто, а
проскочил я их в солёной воде как-то уж очень быстро и легко. Солёная
вода как бы сама держала тебя наплаву и нужно только врубать на полную
катушку свои движители в работу для перемещения.
У Кольки, кроме фотоаппарата, были с собой ласты. Хоть у него был
и не мой размерчик ноги, но я выпросил их напрокат и уже в них поплыл
тем же 'дельфином'. Тут нечего скрывать, мои одноклассники просто
рты пооткрывали.
Потом они с восхищением мне наперебой говорили, что я прямо, как
Ихтиандр, бороздил водное пространство, и вся толпа на пляже с интересом
рассматривала меня. Наконец-то и от Алки я дождался комплиментов в
свой адрес.
- Ты знаешь, я даже не думала, что так можно красиво и быстро плавать.
Я смотрю, ты не зря время на тренировках проводишь, тебе уже пора
Мастера спорта присваивать, - так она мне выражала свой восторг.
- Алл, да это же в ластах. Тут любой может так носиться, только ногами
нужно уметь правильно работать, - пытался я хоть как-то скрыть своё
смущение этими похвалами.
- Вовочка, хватит прибедняться, тут пол пляжа любовались, как ты
прекрасно плаваешь, - вмешалась Томка, которая стояла рядом.
- Ну ладно, уговорили, - подвел я свои итоги, чтобы закончить этот
смущающий меня разговор. - Вы лучше скажите, когда и что мы жрать-то сегодня будем. Кто-нибудь будет что-то готовить или мы в ресторан
вечером пойдём. А то все купаться и загорать кинулись, а я, извиняюсь за
наглость, но что-то после плавания по морям очень кушать захотелось.
Ох, и вкусной показалась примитивная пшённая каша с запахом дыма
от костра, которую приготовила Томка. После этого были назначены
дежурные пары для приготовления пищи. Он как мужик заведует костром,
дровами и водой, она готовит, а потом вместе моют посуду.
Южная ночь приходит почти мгновенно, сумерки здесь очень короткие
и темнота опускается как-то сразу. Уже через какие-то минуты на небе
зажигается небывалое количество звёзд.
Сидя на выброшенном морем вековом стволе дерева в полной ночной темноте пляжа, мы с Алкой просто были поражены картиной ночного
моря.
Ну и благодать! Из студенческого лагеря доносится песни и какие-то
несоветские мелодии оркестра. Рядом счастливые Алкины глаза и губы.
Что ещё нужно для полного счастья.
Луны почему-то на небе не было и всё сплошь чёрное, освещения на
пляже нет вообще никакого, звёзды отражаются в воде, и становится
непонятно, где кончается море и начинается звездное небо. Вот где изучать
карту звёздного неба, но нам это пока было не нужно. Мы и так достаточно
знали, где Полярная звезда, а где Малая и Большая Медведица.
Часов в 11 ночи на нас вдруг кто-то направил луч мощного фонарика,
и мы оказались окружёнными бойцами невидимого фронта, которые
так внезапно и незаметно выросли из-под земли. Это оказался наряд
пограничников, вооружённых автоматами и с собакой на поводке, который
делал обход побережья.
Вона как! Оказывается и здесь существует граница, которая охраняется
нашими зелёными фуражками. Нам, правда, они ни слова не сказали.
Но оказалось, что хождение по пляжу в то время после 23 часов было
запрещено.
Только мы с Алкой полюбовались на наших ребят в пограничной
форме, как за нами прибежала Наташка. Она очень 'обрадовала' нас
тем, что Мария Егоровна пришла проверять наш табор и недосчиталась
нас. Поэтому требовалось срочно предстать перед её очами и, наверное,
заполучить скандал за нарушение режима.
Так оно и случилось. Представ перед очами классной, мы выслушали
несколько неприятных тирад. Мы сидели вокруг костра у наших палаток
и все выслушивали наставления Марии, которые касались не только нас
с Алкой.
- Я за вас отвечаю перед вашими родителями, и будьте добры, в 22 часа
быть в лагере и никуда не отлучаться без разрешения. Вы хоть и взрослые
стали, но всё равно для меня ещё дети малые. Это только первый день
нашего пребывания здесь, а что дальше будет. Давайте жить так, чтобы
я была за вас спокойна, что с вами ничего не случится, - строго так по-матерински наставляла нас всех Мария Егоровна.
Откровенно говоря, я думал, что шуму будет гораздо больше, и нас
будут воспитывать в плане наших отношений. Но все обошлось...
С акации, под которой размещалась наша шестиместная палатка,
свешивались две длинные пятиметровые верёвки, на которых, очевидно,
прежними дикарями были устроены качели. Верёвки тянулись к огромному
горизонтальному суку, который и служил перекладиной для качелей.
Славка Лебедев залез на эту веревку и, закрепившись на ней, как Тарзан
с улюлюканьем, стал раскачиваться из стороны в сторону. Выглядело это
действо со стороны очень эффектно, почти как Бэтман, кружащийся над
землёй. Но на Марию эти Лебединые полёты произвели отрицательное
воздействие, она умоляющим голосом заставила Славку прекратить
трепать её и без того плохие нервы и прекратить свои ночные полёты.
Тогда я запрыгнул на эту верёвку и, при всём честном народе нашего
табора, на одних руках залез на самый верх, и там, зацепившись за сук одной рукой, покачался, как настоящий гиббон.
- Ну, вот…. Теперь Дугинец! Да разве так с вами доживёшь до пенсии.
А ну слезай оттуда! - волновалась внизу Мария.
-Очень хороший снаряд для развития мышц рук, - дал я свою оценку
бесполезно простаивающему устройству.
Случилось так, что вечером следующего дня у меня вдруг поднялась
высокая температура и я, как мокрая курица, лежал и метался в жару в
своей палатке.
Хорошо у Марии был с собой и градусник, и какие-то жаропонижающие
лекарства, и она, как настоящая 'Скорая помощь', вовремя прибыла и
оказала содействие. Температура зашкаливала за 39° и меня трясло, как
в лихорадке.
Наверно дорвался до моря, да и перемена климата сказалась, вот я и
оказался самым слабым звеном в нашем таборе, свалился первым.
Я лежал и страшно потел после порции лекарств, и словно проваливался
в забытье, укрытый заботливыми руками наших девчонок и закутанный
тёплыми одеялами.
Когда сознание возвращалось, то я слышал тихий разговор около нашей
палатки, это у костра сидели и переживали за меня наши ребята вместе
с Марией. Я слышал, как она говорила, что я очень здоровый и сильный
парень, вон как лазает по канату на одних руках, и, что организм сейчас
переборет простуду, всё будет хорошо.
Бесшумной тенью в палатку заходила Алла, но я сквозь забытьё
ощущал её присутствие рядом и возвращался из своего провала, видел
её встревоженное лицо и, пытаясь улыбнуться, говорил ей, что всё скоро
пройдёт, и опять пойдём с ней купаться, но слабосилка брала своё, и я
опять проваливался в какую-то пустоту.
Только на следующий вечер я очнулся и, как воскрес - не было ни
температуры, ни пота, только небольшая слабость и страшно болела
нижняя губа, её сильно раздула опухоль.
У человека индикатором его здоровья всегда было лицо. На лице, как
на самом нежном и слабом месте, всегда находят свой выход болезни
и недуги. Так и у меня сильная простуда нашла слабое место и вышла
наружу не где-нибудь, а именно на губе.
Я вышел из палатки и, как ни в чём не бывало, попросил у девчонок
что-нибудь поесть. Сколько радости они выразили по поводу моего
воскрешения и кормили, и поили меня у костра сразу за два дня и на
будущее.
- Алл, смотри, что творится, - сказал я и вывернул вперёд распухшую
нижнюю губу. - Что делать теперь? Ведь совсем некстати такие болячки,
даже не поцелуешься по-человечески.
Она внимательно посмотрела на мою оттопыренность и выдала прямо
медицинским термином:
- Да, абсцесс большой, но не смертельный. До свадьбы заживет.
- А когда она будет? - прикинувшись дуриком, спросил я.
- Ну, минимум, как только через два года, а максимум пока не
просматривается, - смеясь, ответила Алка.
На следующий день мы уже купались в море, и я плавал до буйков и обратно, словно ничего со мной и не произошло.
Пляж пос. Новомихайловский лето 1965 года
Когда мы сидели с ней на пляже и мирно, ничего не подозревая,
вели свои обычные беседы, к нам подкрался Колька со своим ФЕДом и,
окликнув нас, щёлкнул затвором. Мы не готовились к этой внезапной
съёмке, и вышли без прикрас, в натуре.
Важное
