Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Уникальные сплавы для промышленности

ЦНИИчермет создал
особо прочные сплавы
для роторов и подшипников

Поиск на сайте

Глава 4. Я вижу море

02.03.11
Текст: Владимир Викторович Дугинец
Художественное оформление и дизайн: Владимир Викторович Дугинец
- А это что за джапа? - уловил я какое-то новое выражение из разнообразного Юркиного словаря.

- Жопа с ручкой! Чтобы не ругаться в открытую, я так замаскировал это выражение и теперь даже бабам так говорю, если они джапа ч рачкачтач, - объяснил конспиратор. - Всё равно ничего не понимают.

- Юр, ты, где это такой тарабарщины нахватался? - спросил я нашего лингвиста.

- Эх, манджя! Я и по-цыгански могу. Хочешь?

- Ну-ка выдай! - решил на всякий случай проверить я нашего полиглота.

- Манджя кара не боячет, как засунет так двоячет, - весело смеялся Юрка над своей цыганщиной. - Переводить не буду, а то ещё обидишься.

А 'карась' - это синоним салаги, и говорил его Юрка беззлобно, так что мы на него никогда не обижались. Карась он и есть карась.

Тем более что Юрке присвоили звание старшина 2 статьи, и он уже был выше нас по званию. Командир роты, учитывая возраст и боцманскую должность нашего друга, расщедрился и кинул ему сразу две лычки на курсантский погон. Юркина кладовка стала нашим местом на троих. Здесь мы с Лёхой и Юркой по условному перестуку в дверь производили опознание 'свой - чужой' и могли втроём посидеть и поговорить без посторонних ушей и глаз. Ну, а если вдруг ещё и посылка из дома приходила, то лучше места для её вскрытия и не найдёшь.

Посылка из дома – это уголок твоего детства, твоей родины. Мама всегда присылала стандартный набор домашних гостинцев. Половина посылки была уложена красными пачками армавирской 'Примы', остальной объём был заполнен домашним печением и шоколадными конфетами. Ведь для матери я всё равно оставался хоть и уже большой и даже курящий, но по-прежнему ребёнок.

В Юркиной каморке мы вскрывали простую фанерную посылку с такой аккуратностью, словно это был хрустальный ларец с драгоценностями детства. И даже газеты, проложенные в посылке, не оставались без нашего внимания. Там, в местных кинотеатрах шли фильмы, люди поздравляли друг друга с торжествами и свадьбами, а вдруг в этой толпе мелькнёт знакомое лицо.

Печенье было самодельным, его для меня пекли мать и сестра. Песочное тесто, пропущенное через мясорубку, было запечено склеившимися волнистыми палочками и отдавало ванилью и домом.

Припасы молниеносно уничтожались набежавшей оравой, желающей прикоснуться к далёкому дому однокашника и вскоре от него оставался только запах. Всё это пахло домом, и запахи казались родными-родными, но такими недосягаемо далёкими-далёкими. Теперь я был, по крайней мере, на месяц, богатый на понравившиеся всем курилкам сигареты, и у меня их стреляли не только ворошиловские, но и даже альпийские стрелки.

Напротив парадного подъезда нашего училища, прямо над водой Невы стоит прекрасный памятник русскому адмиралу Ивану Федоровичу Крузенштерну, созданный скульптором И.Шредером ещё в 1873 году. Красивая гордая фигура адмирала величаво возвышается над набережной и является лейблом нашего училища.

Мало кто знает, что Крузенштерн, кроме того, что совершил с 1803 по 1806 год кругосветное плавание на шлюпах 'Нева' и 'Надежда', он ещё и в течение 16 лет с 1826 года по 1842 был директором Морского кадетского корпуса. Вот почему этот гордый адмирал и занимает свою вечную стоянку напротив парадного подъезда училища.

На флоте, и в том числе и в училищах, существует много различных традиций хороших и разных. В частности, существует же традиция у курсантов училища имени Дзержинского: когда в ночь накануне выпуска лейтенантов ушлые механики начищают пастой ГОИ до блеска вздыбленному коню Медного всадника его конское достоинство. В этот день все туристы, толпами разгуливающие около памятника, щурятся от сияния непривычного места скульптуры великого Фальконе. Сам я не бегал, не смотрел на это сияние, поскольку у нас были свои на сей счёт традиции.

У наших выпускников была более прозаичная цель – сшить огромную тельняшку и напялить её на Крузенштерна. Приодеть, так сказать, нашего далёкого Директора и основоположника в морскую тельняшку двадцатого века, пахнущую банным мылом, а не французским Шанелем.


Памятник И.Ф. Крузенштерну - человеку и адмиралу

Начальники с ног сбивались, выставляя вокруг памятника оцепление и охрану, дабы не коим образом не допустить крамолу с переодеванием памятника. Но под утро в самое сонное время тельняшка всё равно оказывалась на бронзовых плечах адмирала и далеко виднелась вместо адмиральских эполет. Дежурный по училищу чаще всего снимался с дежурства за упущения по службе и один страдал за всех обалдуев, которые гоготали с довольными рожами у окон напротив памятника.

Прямо под памятником Крузенштерну у гранитной стенки стояли наши училищные шлюпки, которые на летний сезон привозили для тренировок курсантов в плавании по Неве на веслах и под парусами.

Поскольку шлюпки Ял-6 представляли собой весьма солидные и дорогие плавсредства, то их, естественно, приходилось охранять. Охранять как от посягательств любителей флотского антиквариата, так и от невской волны, устраивающей иногда подобие шторма и пытающейся нанести повреждения, безжалостно колотя шлюпки друг о друга на своей волне. Шлюпки крепились концами к жалкому подобию плавпричала, на котором стояла будка, напоминающая скорее деревенский сортир, нежели сторожевую.

В середине ноября стояла ещё ясная прохладная погода, но заморозков пока не было. Вот в такой осенний день, точнее вечер, мы с Лёхой и Моней заступили в наряд на плавучку по охране и обороне наших шлюпок с помощью штыка от автомата АКМ, который висел у нас на поясе.

В будке стоял телефон – связь с дежурным по училищу и одна табуретка. Шлюпок было штук 15, и они постоянно ёрзали на своих концах и тёрлись на волне друг о друга через кранцы, свешивавшиеся с бортов (вязанные из веревок небольшие мешочки для смягчения ударов между бортами плавсредств).

Я уговорил Лёху с Моней, что моё время ночной вахты с 00 часов до 04 утра. Особо уговаривать и не пришлось – кому охота дежурить в самый разгар сна. Уж очень мне хотелось посмотреть на ночную разводку моста Лейтенанта Шмидта, до которого от нашей плавучки было рукой подать. На улице было прохладно и в бескозырке и бушлатике поверх робы было не особенно уютно, хоть и со штыком на ремне, подпоясывающем бушлат.

Где-то около 02 часов заскрипели, как в аду, огромные шестерни приводного механизма мостовой утробы, и половинки среднего пролёта начали медленно подниматься и расходиться вверх, унося с собой красный запрещающий проход огонь. Зрелище прямо скажем потустороннее... для того, кто никогда этого не видел.

Там, где совсем недавно сновали машины, образовался гигантский пролёт, и две стороны бывшей дороги взмыли вверх и торчали почти вертикально, как бы обозначая место для прохода судов.

Уже сразу через пару минут из открытого пролёта моста поползли огромные освещённые огнями сухогрузы, лесовозы и ещё какие-то суда. Они пролетали мимо меня, показывая свои зелёные бортовые огни, и постепенно скрывались за поворотом Невы у Горного института.

Я стоял на плавпричале и, открывши рот от любопытства, наблюдал это движение огромных пароходов и совсем забыл зачем я тут торчу на этом холоде. Шлюпки сами напомнили мне о своём существовании ударами друг о друга и скрипом своих концов от волны, создаваемой проходящими мимо судами.


Проход открыт

Вот чёртовы капитуси, прошли последнее препятствие на Неве и сразу, почуяв свободу, увеличивали ход, очевидно, до среднего, хотя все передвижения здесь должны осуществляться только на малом ходу. И пошла волна в сторону берега.

Тут пришлось посуетиться и удерживать танцующие на волне шлюпки, чтобы они сильно не бились, наваливаясь друг на друга на повеселевшей волне. Борьба со шлюпками продолжалась, пока не прошёл последний пароход, и только тут я облегчённо мог вздохнуть и посмотреть, как уже сводится мост.

По правилам рейдовой службы суда сначала идут на выход из Невы, а уж потом только на вход, для чего существует вторая разводка мостов, но это уже не на моей вахте.

Стало заметно холодать, и лужи покрылись льдом, морозец был приличный, градусов 5-7. Продрогнув до костей, я сидел в будке и дожидался своей смены в этом убежище, укрываясь от мороза. Не в дугу оказался мороз южному человеку, да ещё и вода рядом, совсем не тёплая.

До конца дежурства я додержался, а уж когда нас сменили, и мы пришли в свой кубрик, здесь я совсем расклеился, и почувствовал, что здорово простыл. А ночью у меня поднялась высокая температура, и к утру я был вовсе никакой: меня трясло, как в лихорадке, а щёки и лоб горели сухим жаром.

Моргунов, увидев моё состояние, разрешил не бегать на физзарядку и не ходить на улицу на уборку набережной. Сразу после завтрака приказано было топать в санчасть к врачу.

Врач послушала мои хрипящие рудники и после рентгена сделала свой приговор:

- Левосторонняя очаговая пневмония. Вам, молодой человек, придётся лечь в стационар на длительное лечение.

Меня тут же препроводили в палату и приказали ложиться и лежать, никуда не ходить и лечиться прилежно, в противном случае можно стать хроником и непригодным к службе в ВМФ.

Короче напугали меня, как только могли, и уже через десять минут всадили длиннющей иглой первый удар пенициллином по пневмонии.

Весёленькая жизнь началась: через каждые 4 часа меня будила сестричка со шприцем в руках и делала своё дело, только подставляй свой голый зад. В бреду и полусне я вспомнил, что было уже такое состояние и эти уколы, и это полузабытьё, но только давно, там ещё в Карелии, после моего апрельского купания в речке Кемь.

- Сима, как же ты - северный житель, смог так простудиться? - забалагурил Федька, когда они с Лёхой пришли после занятий навестить своего квёлого кореша.

- Какой северный житель, Юр, ты, что сам заболел? – спросонья не понял я, при чём тут северный житель.

- Ну, дак ты же с Северного Кавказа или нет? – всё пытался сострить Юрка.

Вот так печально закончилась первая встреча с разведёнными мостами на реке Неве: исколотой до синяков и шишек пенициллином моей бедной задницей, фиолетовыми синяками на спине и груди от усердной баночной терапии, пропуском 15 дней занятий, да ещё и запретом на месяц тренировок в бассейне.

Когда после лечения в санчасти я прибыл в роту, дежурный по роте показал мне разорванный кожаный чемодан, который нашли случайно в какой-то факультетской шхере.

- Дугинец! Твой чемодан? Тут ребята с третьего курса где-то нашли, - спросил меня дежурный.

- Точно, мой! – обрадовался я внезапной находке своей пропажи. - Только порвали крышку, гады. Видимо открыть не могли замки, они были закрыты на ключик.

Я стал рассматривать свои вещи и обнаружил, что из чемодана пропал чёрный плащ-дождевик, мои сшитые на заказ сапожником-армянином корочки и коричневый свитерок, а всё остальное на первый взгляд было на месте.

Даже позолоченные, но сломанные часы не взяли. Понятно, что курсанту, который произвёл экспроприацию, нужны были гражданские шмотки для походов в самоволки, а всякие там безделушки ему не к чему.

Моня, стоящий рядом и видевший мой раскуроченный чемодан, предложил свои услуги:

- Пойдём в следующее увольнение, и давай отнесём твой чемодан до лучших времён ко мне домой.

- Годится. Потом я его всё равно выброшу, а шмотки отошлю домой или увезу в отпуск, - решили мы со Славкой насущный вопрос с вещами.

В первое же ближайшее увольнение мы все четверо поехали к Моне домой. Он жил в конце Московского проспекта в здании, в котором находился Московский универмаг. Славка жил с матерью, младшей сестрёнкой и бабушкой аж на 10 этаже. Отца у него не было, вроде бы он ушёл от них, но мы особо не докучали с такими расспросами.

Здесь, в подъезде высотного дома нам провинциальным дикарям впервые Моней было продемонстрировано бытовое устройство под названием лифт. Моня сам командовал:

- Раз, два, три!

На счёт три мы подпрыгивали все вместе в движущейся кабине лифта, и он на время нашего полёта останавливался. Потом мы с грохотом приземлялись на пол кабины, и лифт продолжал своё движение вверх. Пока доехали до 10 этажа, мы трижды успели испытать его на прочность и, что удивительно, он с достоинством выдержал наши издевательства.

Мы начистили картошки, так как стали в этом деле большими спецами, и мать накормила нас домашним обедом. Бабушка, как настоящий божий одуванчик, произвела на нас очаровывающее впечатление домашнего уюта со своими вкусными пирожками и варением. Как будто побывали дома, всё в их семье было так по-домашнему уютно и запросто.

Страницы 8 - 8 из 16
Начало | Пред. | 6 7 8 9 10 | След. | Конец | Все 



Оглавление

Читать далее

Предисловие
Глава 1. Страна голубых озёр, лесов и аэродромов
Глава 2. Кубань - жемчужина России
Глава 3. Вот она какая - первая любовь
Глава 4. Я вижу море
Глава 5. Море любит ребят солёных
Глава 6. Дальний поход
Глава 7. 'Океан' в океане
Глава 8. Ах! 5-ый курс!


Главное за неделю