Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Современные средства противодействия беспилотникам

Единый день
экспертизы
по противодействию
беспилотникам

Поиск на сайте

Глава 6. Дальний поход

02.03.11
Текст: Владимир Викторович Дугинец
Художественное оформление и дизайн: Владимир Викторович Дугинец
Уже вечером поезд 'Ленинград – Мурманск' уносил нашу шумную и бесшабашную толпу курсантов в далёкие северные края Кольского полуострова. Поезд стучал своими колёсами единственную фразу 'на север', 'на север', а может это только казалось мне на третьей полке плацкартного вагона, по самый верх набитого неприхотливым курсантским людом.

В расписании движения поезда я увидел станцию Кемь, которую мы должны были проезжать ночью. Вот уж никак не думал, что смогу увидеть дорогие с детства места своей малой родины.

Сразу нахлынули воспоминания о нашем гарнизоне, самолётах, посёлке Сокол, детстве, проведённом здесь совсем недавно.

- Лёха! Хорош дрыхнуть! Карелию на полном ходу проезжаем. Я ведь тут всё своё детство провёл. Всего-то в 14 километрах от этой станции. Пошли, посмотрим на станцию Кемь, - будил я своего друга, когда поезд стал подъезжать к станции.

Солнце здесь вставало непривычно рано, и мы выскочили на прохладу жалкого подобия перрона на станции.

Деревянный обшарпанный вокзал особого впечатления не произвёл, как и серые невзрачные домишки, сложенные из брёвен. Досочные мостки вместо асфальта, кучи дров у каждого дома и серость драночных крыш. После дворцов и исторических зданий Ленинграда всё это дорогое с детства бытовое устройство северного городка казалось далёким анахронизмом и первобытным убожеством.

Когда проезжали мост через реку Кемь, то она была запружена брёвнами сплава, а все берега были завалены штабелями леса, которые грузили на сухогрузы, и куда-то увозили за кордон. А вдали мелькнул кусочек Белого моря, на котором я никогда и не бывал.

Вот так молниеносно мимо пронеслось моё детство и могучие карельские леса, но я хоть краешком глаза всё же увидел свою любимую и незабываемую мной Карелию.

Из Мурманска мы добрались на морском буксире до скалистого и мрачного берега Ура губы. Впечатление от пейзажей местных красот было специфически угнетающее.

Свинцовое мрачное море, возвышающиеся скалы и почти лысые сопки. Серо-зелёный гранит этого каменного нагромождения, среди которого носились миллионы вечно голодных чаек с дикими получеловеческими криками, создавал впечатление пустоты и холодного простора. Гудок буксира превращался в рев гигантской иерихонской трубы, уносящийся вдаль далёким эхом каменного переполоха этого безмолвного пространства.

Плавбаза обеспечения подводных лодок 'Фёдор Видяев'

У причала, к которому ткнулся наш буксир, стояли две какие-то чёрные подводные лодки и большая посудина, выкрашенная в шаровый цвет. Это и была плавбаза обеспечения подводных лодок с ничего пока не говорящим мне названием - 'Фёдор Видяев'. А посёлок, состоящий из нескольких жилых домов и каких-то барачных построек, находившихся рядом с причалами, тоже носил созвучное название - Видяево.

Своими высоченными бортами и надстройками, огромной дымовой трубой и торчащими грузовыми стрелами корабль скорее напоминал какой-то гражданский пароход, и только стволы трёх 100-мм артустановок говорили о его военном назначении.

Плавбаза предназначалась для обеспечения жизнедеятельности подводных лодок, находящихся в морях и океанах и выполняющих задачи боевой службы. Вот они неприметные пахари морей и океанов, в которых они проводят 6-8 месяцев и в любую погоду занимаются всеми видами тылового обеспечения.

Кому продукты доставить или смену экипажа, кому торпеды заменить или выполнить ремонтные работы силовых установок, кому и топлива подбросить или заменить аккумуляторные батареи. Да и просто помыть наших подводников и поменять им элементарное постельное бельё и оказать неотложную медицинскую помощь.

Мало ли каких непредвиденных обстоятельств может возникнуть в суровых условиях боевого патрулирования на наших субмаринах. Вот тут и приходило время работы этой самой плавбазы.

Наша курсантская толпа, прибывшая на корабль, быстро рассосалась по кубрикам и устроилась на временное жильё без особых проблем. Места хватило всем, да ещё и осталось. Нас разместили в огромном кубрике с трехъярусными койками, где поместилась вся наша рота. Я теперь, как кум королю, забил себе место на верхней койке. Рядом с моим ложе по подволоку проходила труба паротрассы, которая с вводом в действие котлов становилась горячей, как утюг. Плюнешь на неё, и плевок моментально с шипением испарялся. С таким подогревом для меня холод был нипочём. На плавбазе был оборудован огромный учебный класс, в котором находились все самые необходимые приборы для ведения штурманской прокладки на 50 рабочих мест.

Вот тут нам и предстояло почти месяц претворять свои глубокие знания кораблевождения в практические навыки.

Такой корабль практически застрахован от непредвиденных штурманских ошибок и просчётов, потому как сразу 50 штурманов ведут прокладку курса корабля, и 50 человек ежечасно определяют место нахождения корабля в море.

Если осреднить все эти значения, то всегда получишь место практически близкое к истинному месту нахождения в морском просторе, а проще укол циркуля на навигационной карте с соответствующей широтой и долготой.

Дальний поход вещь серьёзная и личный состав плавбазы готовился к нему, не покладая рук, да и ног тоже. Матросы, как негры, таскали на себе мешки, а грузовые стрелы со скрипом поднимали тяжести на борт. Загрузка корабля происходила и днём и ночью. Топливо, вода и продукты, торпеды, аккумуляторные батареи, ящики с запчастями и просто металл заготовок грузились и заполняли отведённые для них цистерны и помещения. Продуктами заваливали, кроме штатных кладовок и холодильников, все свободные помещения и тамбуры.

Авральные работы касаются всего экипажа, а мы тоже были не пассажирами на этом корабле. В самых крайних случаях и нас привлекали к этим работам - плоское катать, а круглое таскать.

Матросы с удивлением смотрели, как лихо словно заправские грузчики, курсанты таскали мешки с мукой и сухарями по крутому трапу.

Под утро я проснулся по непонятной мне причине: мне казалось, что меня кто-то давит своим изучающим взглядом. Бывает же такое.

На моей пока ещё холодной трубе, проходящей над койкой, сидела огромная серая крыса и сверлила меня своими блестящими чёрными пуговками глаз. Длинный облезлый хвост противной чешуйчатой сосулькой свешивался над самым одеялом, и от зрелища этого гипнотизёра даже мурашки по низу спины забегали.

- Знакомиться пришла? – вырвалась у меня спросонья самая нелепая фраза, и я двинул ногой по трубе.

Крыса кубарем скатилась с третьего яруса и, шмякнувшись об пол, забарабанила по железу палубы в свою невидимую нору.

- Началось! Опять эти голодные твари будут шастать по всему кораблю в любое время суток, - представил я себе стаю этих незваных гостей и опять провалился в здоровый сон без сновидений.

- Юр, ты представляешь, под утро на трубе сидела огромная крыса и так смотрела на меня, что я даже проснулся от этого давящего взгляда, - делился я своим впечатлением утром с Федей.

- Сим, тебе бы где-нибудь в разведке служить. Раз ты от одного только крысиного взгляда можешь проснуться. Ты ведь сам загружал продукты на корабль, и знаешь, сколько на нём теперь жратвы находится. А чем больше продовольствия, тем и крыс бывает больше. Вот они со всего Видяева и собрались с нами в море сходить, чтобы попировать за наш счёт. Да ты особо не переживай, они, когда сытые, то на людей не бросаются, - успокаивал меня мой бывалый дружище.

В последний день перед отходом в поход Куликов отпустил нас побродить по местным сопкам и выпустить пар на дикой природе. Долго ведь теперь не придётся ходить по твёрдой земле. Погода в конце августа стояла по местным меркам на удивление тёплая, но, однако же, купаться в такой холодрыге ни у кого особого желания не возникало.

Мы забрались на местные сопки и ползали по глыбам камней, поросших какими-то гнутыми деревцами и мхом, изображая из себя настоящих альпинистов. Из верёвки, прихваченной с корабля, делали страховки и от избытка сил и прыти спускались в огромные впадины скал, а потом счастливые выбирались оттуда наверх с видом покорителей восьмитысячных вершин.

Одурманенные свободой и простором, мы дурачились по полной программе школы идиотов, орали и носились, словно в свой последний день жизни. Скалы акватории губы Ура дрожали от наших диких рёвов и выкриков, переходящих в далёкое эхо.


Губа Ура 25 сентября 1969 года

Где ещё увидишь такие счастливые и страшные рожи, как не на этих фотографиях, чудом сохранивших наше играющее в одном месте детство и прущее из нас фонтаном энергии перед выходом в море.

А грибов! Грибов было столько, что хоть косой их коси. Сначала по привычке кинулись их собирать, а потом сообразили, что девать то их некуда и прекратили это бессмысленное занятие. Я же, однако, сохранил полный берет самых отборных грибов.

Когда вернулись на корабль, я их, нанизав на ниточку, подвесил над своей койкой, где проходила труба с перегретым паром. На этой импровизированной сушилке у меня получился маленький мешочек северного деликатеса.

Утром 26 августа под фанфары не совсем стройной мелодии марша 'Прощание славянки', исполняемой сборным оркестром Видяевского гарнизона, и на виду у немногочисленных провожающих нас в дальний поход жён офицеров мы отвалили от стенки.

Два буксира, пыхтя своими дымовыми трубами, оттащили нас от причала и, развернув носом на выход, потащили в сторону острова Медведь.

Командир роты Куликов построил нас по этому торжественному случаю на палубе и заставил визуально изучать район плавания губы Ура. Чтобы мы на всю оставшуюся жизнь запомнили эти скалистые горы и острова Медведь, Зелёный и Шалим, а вдруг, не дай бог, придётся служить и плавать в этих широтах.

Пройдя мимо острова Зелёный, буксиры отдали чалки, и мы вырвались на простор серого и скучного безмолвия сплошной воды и небес. Теперь наша жизнь корабельная потекла по законам судового времени, расписанного распорядком дня и графиками вахт и корабельных работ.

Корабль словно соскучившись по свободе, рванул на повышенных скоростях по Баренцеву морю навстречу северу и Норвежскому морю. Нужно было проверить работу главных двигателей на всех оборотах и поэтому мы 'носились' на скоростях аж до 18 узлов.

А может быть, мы торопились обогнуть мыс Нордкап, чтобы как можно быстрее произвести запись в вахтенном журнале об этом событии. После прохода этого мыса начинают действовать совершенно другие нормы финансового и продовольственного обеспечения личного состава. Начинает действовать загранпаёк в виде добавок к нормам обычного морского пайка даже соков и фруктов. Сверх этого удовольствия всему личному составу, кроме нас курсантов, начинала капать мизерными капельками валюта в виде чеков 'Внешторгбанка'. Скорее всего, просто, но очень по жизни, повышенные обороты двигателей в первый день похода этим и объясняются.

Мы ещё не успели дойти до мыса Нордкап и до Норвежского моря тоже, как сразу познакомились с базовой патрульной авиацией ВМС НАТО. На нас, как на посадку на собственный аэродром, заходил огромный, словно неуклюжая гигантская летающая корова, самолёт Р-3С типа 'Орион'.


Самолёт базовой патрульной авиации ВМС НАТО 'Орион'

Он проходил так низко над нашей палубой, что можно было чётко разглядеть лица пилотов в кабине. При этом гул работающих моторов был на удивление тихим, и море вовсе не тряслось от 4-х работающих двигателей, нам только казалось, что ещё чуть-чуть, и он заломает нашу мачту или вообще снесёт надстройку.

- Ну, гады-агрессоры, всполошились! Залетали! Теперь будут нас сопровождать на всём пути, и разглядывать чем мы тут занимаемся, - как старый знаток военной разведки сообщил нам Федя.

Мы побросали свои рабочие места штурманской вахты в нашем классе и вывалили всей толпой на бак посмотреть на настоящего представителя агрессивного блока НАТО.

В это время артиллерийским расчётам корабля объявили тревогу и они начали тренировки по настоящей воздушной цели. Орудийные стволы артустановок плавно отслеживали вражеский самолёт и готовы были в любой момент открыть огонь.

Но наша толпа перекрывала обзор прицелов носовой башне орудия, когда самолёт уходил на низкой высоте на горизонт.

- Мужики! Мать вашу… - орали нам комендоры из своей башни. Вы же мешаете нам работать по врагу. Отойдите в сторону, не закрывайте обзор!

Куда там! Мы стояли, как стадо первобытных дикарей, и совсем не обращали внимания на выкрики бедных пушкарей, пытавшихся вручную сопровождать низколетящую цель. Нам всем хотелось впервые в жизни рассмотреть нашего потенциального противника в третьей мировой войне. Ещё бы, ведь это и был тот самый самолёт, который предназначался для поиска и обнаружения наших подводных лодок.

-Чё встали, как бараны? На корабле объявлена тревога! А ну, марш с палубы! – возмущался прибежавший к носовому орудию командир БЧ-2.

Все подводные лодки, выходящие из баз Кольского полуострова на боевую службу, ну никак не могли следовать в районы боевого патрулирования другим путём. Нужно было обязательно проходить мимо Исландии и Фарерских островов.

Здесь и было как раз самое удобное место для контроля водного пространства с помощью патрульной авиации, стационарных гидроакустических буёв системы 'Sosus', установленных на дне, и средств радиоэлектронной разведки.

То есть, проще говоря, здесь был оборудован целый Фареро-Исландский противолодочный рубеж, с центром управления в Исландии. Именно в этом месте американцы формировали шумовые 'портреты' каждой подводной лодки, проходящей через их рубеж. А уже потом дело было проще, при наличии базы данных на наши лодки они знали, что это идёт К-19, а это 'Комсомолец' и даже фамилии командиров знали. Что тут скажешь? Молодцы, да и только.

Патрульный самолёт 'Орион' был создан на базе серийного пассажирского самолёта 'Электра' фирмой 'Локхид', поэтому, при диаметре фюзеляжа самолёта всего лишь три метра, объём гермокабины оказался огромным, и это позволило не только создать комфортные условия для экипажа, но и разместить в ней солидную начинку для выполнения своих задач.

Противолодочное оборудование самолёта для обнаружения подводных лодок состояло из радиоакустических систем, использующих в качестве источника акустической энергии взрывные источники звука с последующим приёмом отражённых от цели сигналов, а также пассивные низкочастотные радиобуи.

Установлены авиационный магнитометр и индикатор обнаружения выхлопных газов в атмосфере от работающих дизелей подводной лодки, датчики обнаружения радиационного и теплового следа, а также две РЛС.

Аэромагнитометр позволял обнаруживать, классифицировать и следить за лодками в подводном положении, фиксируя изменения магнитного поля Земли, вызванные влиянием магнитного поля субмарины. Причём подводная лодка могла и не подозревать о слежении за ней.

Самолёт мог подвесить до 8 противолодочных самонаводящихся торпед, глубинные бомбы и другие средства уничтожения. Экипаж самолёта состоял аж из 10 человек.

'Орион', несмотря на свои внушительные размеры, обладал хорошими манёвренными характеристиками, скорость его полёта в поиске составляла 300-320 км/ч, максимальная 760 км/ч, дальность полёта до 9 000 км, продолжительность полёта до 17 ч, которая могла быть увеличена при выключении в полёте одного или, в зависимости от полётного веса, двух двигателей.

Самолёт летал и летал на высоте метров 100, и было видно, как он квадрат за квадратом прощупывает морскую глубину своим магнетометром. Очевидно, 'агрессор' решил, что раз вышла плавбаза обеспечения в море, то значит, мы сопровождаем подводную лодку, идущую на боевую службу, и она обязательно должна быть где-то рядом.

Вскоре нам надоела эта однообразная мышиная возня, и мы уже совсем не обращали внимания на барражирующий вдали самолёт.

Хоть мы и знали, что ничего страшного нам этот самолёт не сделает, но моральное воздействие от этих запугивающих заходов над палубой всего-то на высоте 50 метров, естественно, было. Видя как на тебя заходит такой огромный самолётище, становилось не по себе и возникало естественное чувство панического возбуждения – спасайся, кто может.

На время похода все курсанты были разбиты на трехсменку несения штурманских вахт, и мы несли свой штурманский крест по 4 часа через 8. У нас у каждого теперь было своё рабочее место на троих и мы, меняясь по очереди, вели прокладку корабля.

Можно, конечно, сказать, что от нас ничего не зависело, и корабль и без нас бы не остановился и не запутался в просторах океана. Но на то она и учёба.

У нас у каждого были свои навигационные карты, на которых мы проделывали серьёзный труд, и у каждого были свои трудности при этом.

Единственно, что нам помогало, так это сверка координат корабля со своими соседями, поэтому уж тут точно серьёзные ошибки были исключены, и по 'берегу никто из нас не плавал'.

Уже 29 августа мы, обогнув северную часть Скандинавского полуострова, были совсем далеко от берегов в Норвежском море, и все определения места корабля приходилось делать по звездам или Солнцу, а также по радионавигационной системе 'Лоран'.

Наш Волопас, не был бы Волопасом, если бы он и в эту практику не пас своё стадо курсантов, и не поощрял наши работы с секстаном. За эту практику нам нужно было решить 150 задач. Астрономических задач определения места своего корабля по звездам, Солнцу и Луне.

3 сентября мы миновали Гринвичский меридиан, и вышли в западное полушарие. Гринвичский меридиан является точкой отсчёта часовых поясов, и разница с московским временем уже составила два часа. Мы же стрелки часов не переводили и плавали по судовому времени, совпадающему с московским. Это вносило определённую сумятицу в бытовые условия. Солнце заходит позже, и сумерки с ночью тоже запаздывают, а утром просыпаешься в сплошной темноте.

На унылой утренней физзарядке, проходившей в сплошной темноте на верхней палубе, обдуваемой холодным ветерком и оглашаемой бравурной музыкой корабельной трансляции, совсем не возникало желания делать упражнения.

Мы, зашхерившись от проверяющих утренний распорядок офицеров, у тёплой дымовой трубы, курили и вспоминали свой Питер и свою 'систему'.

Для меня до сих пор Атлантика ассоциировалась с той Платоновской Атлантидой, в которой жили древние предки человечества. С той древней цивилизацией, в которой кипел расцвет культуры и технического прогресса и так внезапно поглощённой морской стихией, потопившей целый райский густонаселённый остров в свою пучину.

И вот она Атлантика! Вот оно настоящее суровое море, а точнее океан! Только вода, волны и ветер, серое небо над головой и никого и ничего, кроме чаек. Ни островков, ни кораблей, ни судёнышка не видно. Простор неописуемый, но и тоска тоже от этой картины была не за горами.

Нет берега, не на чем остановить свой взгляд, а под ногами корабельная палуба, но она ведь тоже, хоть и железная, но всё равно качается. Штурманские прокладки порой по несколько дней приходилось вести на чистых картах, на которые была нанесена только координатная сетка и глубины.


Перекур в укромном месте

Здесь приходилось учитывать дрейф и течение. Высоченные борта плавбазы имели огромную парусность. Поэтому наши некоторые штурманцы, по началу не учитывающие эти природные факторы влияния на корабль, получали большие, в несколько миль невязки (разница между счислимым местом корабля и обсервованным местом). Страшное слово 'обсервация' оказалось простым определением места корабля по береговым, небесным или каким-то другим ориентирам.

В помещении штурманского класса, где в тесноте тёрлись друг о друга задницами сразу более 40 человек, всегда стояла духота. Поэтому отцы-командиры разрешали нам находиться на вахтах в полуобнажённом виде. Многие из нас, как истинные мореманы, стали отращивать молодую поросль у себя под носом, именуемую не иначе, как усы.

Вот, примерно, так мы и выглядели на своих рабочих местах, как запечатлённые ниже Моня и Сидоров Юрка. Очевидно, что они обсуждают меж собой одну из величайших проблем кораблевождения - среднюю квадратичную ошибку определения места корабля с помощью радионавигационной системы 'Лоран-С'.


Моня с Сидором стояли на вахте...

Радионавигационная система 'Лоран-С' была импульсно-фазовой и позволяла по разности фаз двух радиосигналов и по промежуткам времени между приёмом импульсов от ведущей и ведомой станций береговых постов, определить место корабля.

Корабельный приёмоиндикатор системы показаний этих величин на корабле был единственным, и находился он только в штурманской рубке, на ходовом мостике. Поэтому мы по очереди бегали туда и там снимали отчёты. По этим отсчётам на специальной навигационной карте с сеткой гипербол проводились две линии положения, и на их пересечении было обсервованное место корабля, которое переносилось на рабочую карту.

Несомненно, система была большим прогрессом в навигации, но сложность снятия отсчётов и небольшая точность определения местонахождения корабля были её минусами. Если ещё учесть, что в военное время эти станции, скорее всего, работать не будут.

Там с высоты ходового мостика можно было визуально рассмотреть панораму обстановки по курсу корабля и узнать последние новости нашего перехода.

Когда очередной запыхавшийся Рарик прибежал с ходового мостика, то обязательно сообщал на весь класс очередную новость.

- Мужики! Миша! – обращаясь к Израйловичу, дурным голосом оповещал Аристархов. - Там твой родственник по фамилии Айсберг показался на горизонте!

Вся толпа бросала свою нудную работу с картами и неслась на палубу поглазеть на огромную ледяную глыбу, дрейфующую по течению.

Куча белого, словно сахар, снега и льда, как небольшой островок, окруженный стаей горланящих чаек, величаво возвышалась над водой.

- Это ведь только 1/9 часть айсберга на поверхности, а остальное всё под водой, - объяснял нам Куликов из своего опыта мореплавания. - Представляете, какой огромный запас пресной воды. В то время, когда во многих странах ощущается её огромный дефицит, эта громадина постепенно растает и от неё и следа не останется.

Здесь в северных широтах в холодной воде, очень богатой кислородом, водится бесчисленное количество планктона. А планктон является самым питательным кормом для китов, вот почему они и заплывают в эти районы океана.

Кит дышит не жабрами, а лёгкими. И хотя он может долго находиться под водой, всё же ему периодически необходимо подниматься на поверхность, чтобы вдохнуть воздух.

Тёплый воздух, который кит выдыхает, на холоде мгновенно превращается в пар. Вырываясь из ноздрей, пары охлаждаются и превращаются в столб мельчайших капелек воды. Поэтому часто получается, что самого кита еще не видно, а над морем уже появился его фонтан.

Вот такой фонтан и узрел кто-то из наших курсантов, и мы долго ждали, стоя на палубе, в надежде увидеть самого кита. Но увидели его только на мгновение уже совсем рядом с кораблём, когда он вынырнул и медленно погрузился в воду, хлопнув по воде нам на прощание своей огромной лопатой хвоста.

Пасть усатых китов ужасающе огромна. Кажется, кого угодно может проглотить. А на самом деле они питаются крохотными рачками планктона и пищевод у них очень узкий. А уж человек с его габаритами туда никак не пройдёт.

С верхней челюсти у них свисает 2 ряда роговых пластин - усов. Кит набирает в рот воду и процеживает её через эти усы, задерживая рачков. За сутки кит съедает до 2-4 т пищи.

Следом за китом появилась стая чёрных касаток. Грациозно вываливая свои лоснящиеся спины на поверхность, и разрезая поверхность воды остриём спинного плавника, они вызывали чувство холодного ужаса смерти, мелькая то белым брюхом, то чёрной блестящей спиной.

Это было похоже на запоздалую погоню за жертвой, но что гонятся они за таким огромным китом, у меня и подозрений даже не возникало.

Касатки – это уже зубастые хищники и, несмотря на сравнительно невеликие размеры до 8 м, они запросто осмеливаются атаковать своих беззубых гигантских родственников, норовят вырвать у беззащитных животных мягкий жирный язык. Они нападают на тюленей и котиков, и острыми зубами разрывают добычу на части.


Киты северных широт

Великаны, спасаясь от касаток, в панике заплывают иногда в устья рек или выбрасываются на отмели.

Глядя на этих чёрных бесшумных убийц, и наслушавшись всяких комментариев наших знатоков зоологии, инстинкт самосохранения здорового человека заставлял меня представлять леденящий ужас страха, который останавливает моё сердце, окажись я в воде рядом с этими существами.

Может быть, они меня даже и не тронули, но только один вид этой неистовой силы и зубов, приближающихся к тебе, по-моему, может парализовать кого угодно, остановив сердце только от одного ужаса.

Рыбы здесь тоже было навалом. Наш заядлый рыбак Витька Есикин прихватил с собой всякие снасти для этих целей. Оказалось, что здесь можно рыбу ловить просто на 'дурака'. Тройник с блестящим веретеном привязывался к леске, и его только стоит подергать вверх-вниз, как рыба сама насаживалась на крючок и тяни улов.

Как только плавбаза ложилась в дрейф, наступало время Есикинских решительных действий. Он прямо из иллюминатора забрасывал своего 'дурика', и через каждую минуту тащил то треску, то пикшу, то камбалу. Причем камбалу таких размеров, что я и в жизни такой величины не видел. Огромные, как совковые лопаты рыбины, попадались без всякой наживки.

Витька просто визжал от восторга, затягивая в кубрик очередную жертву на своей леске. Мы чем могли, старались ему помочь, но в основном только на словах, так как остальное он всё успевал делать сам.

Есть жареную рыбу мы, конечно, помогали все. Такую вкуснотищу ещё не доводилось пробовать. Прямо с крючка, да на противень местного камбуза. Коки никогда нам не отказывали в своих кулинарных услугах. 7 сентября мы под конвоем датского эсминца и постоянно барражирующих над нами самолётов патрульной авиации НАТО прошли Фареро-Исландский рубеж.

Нам всем казалось в то время странным это пристальное слежение и такой интерес, проявляемый к нашей плавбазе.

Чего привязались? Ну что тут такого интересного в этой старой калоше, ползущей черепашьим ходом в сторону юга Атлантики, набитой людьми и грузами.

Датчанин, следуя параллельным курсом на обгон, подходил к нам на расстояние 0,2 кабельтова, что попросту означает около 40 метров. Но уважение к нашему советскому флагу оказывал, приспуская свой флаг на мачте, он салютовал нашему кораблю. Существовал такой морской этикет, на который мы отвечали тем же.

Мы с интересом разглядывали бородатых мужиков, одетых в изящные белые то ли бескозырки, то ли панамы, которые в свою очередь довольно дружелюбно махали нам руками со своего борта и даже с улыбками. Иногда что-то кричали нам на своём языке, не скрываясь фотографировали нас и корабль сразу несколькими фотоаппаратами.

Так и хотелось ответить им тем же, но нам было строжайше запрещено вступать даже в такие мимолётные контакты с иностранцами. В то время были модными провокации со стороны кораблей НАТО, которые заключались в навалах бортами при сближении с нашими кораблями.

Когда два корабля идут параллельно друг другу и сближаются, скорость протекания воды между корпусами увеличивается и по всем законам гидродинамики давление в этом потоке уменьшается. Возникает эффект присасывания кораблей друг к другу и происходит навал кораблей, попросту удары бортами.

Вроде бы ничего страшного, а давление оказано, как на металл, так и на людей. Поэтому командиры наши держали ухо востро в этих ситуациях и старались не допускать таких сближений с вероломными провокаторами.

Чем южнее мы спускались на юг, тем становилось всё теплее и теплее. Уже 9 сентября мы подошли к знаменитому Бискайскому заливу. Знаменит он тем, что там постоянно штормит. Сам залив имеет форму невероятных размеров полукруглого резонатора, в котором существует толчея стоячих волн. Они отражаются от берегов залива и, накладываясь на встречные волны в центре залива, вызывают определённый резонанс, который увеличивает высоту волны. Эти волны выходят за пределы залива, и уже в открытом море тоже происходит значительное увеличение волн. Это были так называемые стоячие волны (сейши), которые качали всех без разбора.

Длина океанская волна в 300 метров была гораздо больше длины нашей плавбазы и поэтому качка здесь значительно отличается от балтийской своей равномерной амплитудой. Когда нашу плавбазу начало раскачивать на этой волне, то нам от этого лучше и комфортнее никак не становилось. Её раскачивало, словно огромное бревно, несмотря на то, что ветер был совсем небольшой.

В нашем штурманском классе стало душно и жарко, как в парилке, от нагретой солнцем верхней палубы и бортов. А в душном помещении запросто может укачаться любой бывалый мореман.

В перерыве между делом Валера Заводенко высунул свою моську в открытый иллюминатор и пытался надышаться свежим океанским воздухом. И как назло, в сей самый момент, укачало Есикина, и тот принял единственно правильное решение - отправить за борт свой недавно съеденный обед.

Дабы не бегать в далёкий гальюн и не покидать своего рабочего места, он сунулся в ближайший свободный иллюминатор, уже на бегу еле сдерживая свой необузданный порыв.

Буйный ветер, дувший вдоль борта, подхватил обеденную струю, выпущенную Витькой за борт, и с ускорением влепил её прямо в торчащую голову из соседнего отверстия.

Валера отчаянно дёрнулся, но было слишком поздно прятать голову. Опозоренный и загаженный нелепым совпадением двух случайных обстоятельств, он с перекошенным от ароматов и бессилия лицом рванул сквозь двери, словно лось на водопой, в умывальник.

Все присутствующие при этом позорно-комическом явлении курсанты, как по команде, попадали вповалку на пол в диком хохоте и восторженных повизгиваниях. Где ещё такое увидишь!?

Такое ведь нарочно не придумаешь, а тут довелось увидеть собственными глазами самый комичный инцидент из морских рассказов. Вот оно подтверждение сурового морского закона – 'не плюй за борт', а тем более - 'не ссы против ветра'.

Командир принял решение обойти стороной район Бискайского залива, мы изменили курс, и пошли на удаление от этого бушующего района. Волна, качающая наш корабль, стала не такая крутая, и жить стало сразу веселее.

12 сентября мы подошли к Гибралтарскому проливу и почему-то долго дрейфовали в 2-х милях от берега. Тут мы успели рассмотреть торчащие в небо, как гигантские чёрные пальцы, из воды знаменитые Геркулесовы столбы. Они словно часовые, воткнутые ещё самим Гераклом, охраняли вход в пролив, а волны и ветер обдавали их своей стихией, но им всё нипочём - стоят и стоят себе вот уже тысячи лет.

Создавалось впечатление, что мы кого-то ждём. Очевидно, так оно и было. Мы ведь не знали коварных замыслов командования, а только могли догадываться.

Мы ждали нашу подводную лодку, для того, чтобы она, пристроившись под нашей плавбазой, вместе с нами незамеченной прошла этот пролив в Средиземное море. Пролив показался мне широченным, хотя его самая узкая часть составляла всего 14 км.

Когда вошли в тёплые воды Средиземного моря, меня поразила разительная разница цвета воды. Ну, прямо чистой лазури цвет воды. Тёплое солнце, голубая вода и голубое безоблачное небо кругом – просто какое-то райское место.

Сразу по проходу Гибралтара к нам пришвартовалось небольшое гидрографическое судёнышко под названием 'Алидада'. Когда мы разглядели на нём загорелых, не хуже чем негры, моряков, одетых в голубую тропическую форму, состоящую из рубашек, шорт и пилоток с матерчатым козырьком, то на погонах этих людей почти у всех были офицерские звания.

Две невысокие мачты судна были утыканы различными антеннами и какими-то устройствами непонятного назначения. Это и был самый настоящий разведывательный корабль, который по полгода мытарился по Средиземке и по крохам собирал разведанные о составе сил и кораблей ВМФ НАТО в этом районе.

Пока матросы сгружали на 'Алидаду' продукты и какие-то грузы, мы успели немного пообщаться с молодыми офицерами с этого РЗК. Они рассказывали, что проводят здесь слежение за авианосной ударной группировкой 6 флота США и болтаются в море уже 5 месяцев. По их загару можно было подумать, что они и вовсе местные аборигены. РЗК заправился водой и продуктами, и он отвалил от нас продолжать выполнение своих задач, а мы пошли дальше бороздить просторы райского моря.

На верхней палубе стояла нещадная жара, палуба и металл корпуса прогревались настолько, что во внутренних помещениях стояла невыносимая духота. Вентиляция хоть и работала, но толку от неё было мало, а кондиционеры на корабле ещё не устанавливались. В кубриках были большие иллюминаторы, но и их что открывай, что не открывай, атмосфера в помещении оставалась без изменений.

Иллюминаторы были действительно огромные и имелись во всех жилых помещениях, расположенных под верхней палубой. В такое отверстие запросто можно было эвакуировать не только свою головушку, но и свою задницу в случае угрозы жизни или пожара.

У нас не было красивой тропической формы, и мы ходили на верхней палубе в обычных плавках. Загорали в свободное время и часто валяли дурака, совсем как маленькие дети. Несмотря на усталость, накопившуюся от этих нескончаемых штурманских вахт, молодым и здоровым мужикам требовалась разрядка.

Мы брали на прокат каски комендоров орудийных расчетов и изображали из себя кровожадных американских агрессоров, поймавших несчастного вьетнамца. Маленького, но толстого, патриота подвергали бесчеловечными пытками. За маленького вьетнамца всегда сходил наш Моня, и он мужественно переносил все 'издевательства' со стороны наших вошедших в роль 'янки'.

Самый здоровенный из этих всех агрессоров был наш Юрка Сидоров, который всегда умел строить ужасные и жестокие рожи, по его мнению, в точности, совпадающие с американскими.

Бедный Моня! Ему выкручивали руки, почти вешали на тросах на леерных ограждениях надстройки, но он, как истинный патриот своей маленькой, но гордой страны, никогда не сообщал мучителям сведения о расположении обороны вьетконговцев и молчал, как настоящий герой.


Янки - звери пытают нашего патриота


100-мм орудийный снаряд - не игрушка

Потом доставали боевой снаряд из носовой башни и выдумывали всевозможные пирамиды, вершиной которой был 100-мм орудийный снаряд в его натуральную величину.

Моня в догу не оставался, он тоже был великим шутником и, как только мог, отыгрывался на своих мучителях. Он частенько вставлял в открытый рот спящему главному янки бумажную торпеду и покатывался со смеху, когда тот, ничего не подозревая, почивал на своей койке.

Как ни покажется странным, но матросы приворовывали наши шмотки из кубрика, и поэтому для охраны и обороны нашей собственности на сутки в кубрике назначались дневальные.

Воровать-то у нас было нечего, но матросы зарились на нашу форму одежды. Она у нас выглядела достаточно новой, а какой же годок не мечтает убыть с корабля на дембель в красивой новой форме. Совершенно бесполезный наряд, но приходилось заниматься и вахтами, и охраной.


Монина месть главному 'янки'

Теперь вокруг плавбазы вместо чёрных касаток и прочих китов носились, как маленькие торпеды, настоящие средиземноморские дельфины. Они словно пытались обратить на себя наше внимание и как маленькие лоцманы вели наш корабль в свой мир. Завидная скорость, которая в несколько раз превышала нашу черепашью, и грациозность этих животных заставляли, не отрываясь смотреть и смотреть на эти прыжки в воде и их заигрывания с нашим гигантским кораблём. Они то появлялись у нас по носу и эскортировали корабль за собой, то, вдруг сбавив свой бег, выпрыгивали из воды рядом с бортом, зазывая нас к себе в морскую благодать голубой солёной воды.


Наши красавцы - лоцманы

Вот вид этих животных уже не вызывал чувство страха оказаться рядом с ними в воде, их миролюбивое поведение разительно отличалось от грозных чёрных касаток.

6 дней и ночей, проведённых нами в Средиземном море, мне показались просто какой-то невероятной сказкой. Неимоверная голубизна моря и неба, тёплое южное солнце и мириады огромных и необыкновенно ярких звёзд над головой по ночам создавали впечатление иного, не балтийского мира.

Чёрный ночной купол звёздного неба был настолько красив и ярок, что невольно хотелось смотреть в эту поразительную глубину космоса, а тишина и покой звёзд просто манили тебя своим далёким светом. Звёзды здесь, казалось, висят настолько низко, что создавалось впечатление огромного планетария.

Даже порой становилось завидно тем людям, которые проживают на берегах этого лазурного моря и могут каждый божий день смотреть и ощущать эти красоты южных широт.

По ночам наступал час Волопаса, и он снова, и снова с восхищением и энтузиазмом создателя этого звёздного планетария на все лады демонстрировал нам созвездия и все планеты на небе, которые были видны на этой широте. Я просто преклонялся перед этим человеком-фанатом своего предмета под названием 'Мореходная астрономия'. Волопас стойко напоминал нам о сроках сдачи задач по астрономии, которые мы должны были ему представить перед прибытием в Севастополь. Их же надо ещё и проверить.

Мы, конечно, понимали его трудности, но пусть и он нас поймёт. Какой же нормальный курсант будет решать такую уйму задач. Поэтому мы начинали хитрить и решали Волопасовские задачи обратным ходом, то есть, не выходя на палубу, и, соответственно, не производя никаких замеров секстаном высот звёзд и других светил.

С карты брали координаты и обратным ходом задачи пересчитывали высоты светил на тот момент. Такое решение занимало всего-то каких-нибудь пять минут расчётов, но главным было отчитаться перед настойчивым педагогом, а для этого оказались все методы хороши.

18 сентября мы подошли совсем близко к греческому острову Китира. У этого острова была штатная точка рандеву наших кораблей. Здесь наши корабли встречались с танкерами и водолеями и заправлялись водой, топливом и продуктами.

Хоть издали, краешком глаза я посмотрел на греческую землю, о которой мечтал ещё в далёком детстве. Правда, ни в дальномеры, ни в бинокли ничего значительного на берегу острова отмечено не было. Обычная земля. И у нас дома такой земли везде достаточно.

Плавбаза должна была продолжать свою боевую службу в Средиземном море ещё целых 5 месяцев, а нам, курсантам нужно было возвращаться в Ленинград. Поэтому нас решили пересадить на эсминец, возвращавшийся домой с боевой службы, он и должен был доставить нас в Севастополь. К нам подошёл прилично поржавевший по бортам, но стройный и стремительный в своих очертаниях, эсминец проекта 56А под названием 'Несокрушимый'.


Боевой эсминец 'Несокрушимый' на переходе

Корабль несколько месяцев провёл на боевой службе и поэтому имел, безусловно, несколько потрёпанный штормами и ветрами внешний вид. По сравнению с нашей неуклюжей, похожей на старинный утюг, плавбазой он выглядел, как настоящий фрегат. На кормовой надстройке возвышалась установка зенитного ракетного комплекса 'Волна', это был писк новейшего противовоздушного вооружения современных кораблей ВМФ.

На такое столпотворение кораблей и танкеров не могли не обратить внимания вездесущие самолёты патрульной авиации, и над нами долго летал 'Орион', высматривая, по какому такому поводу мы здесь сегодня собрались.

Мы всей оравой в полторы сотни со своими преподавателями и командирами, морскими чемоданами и рюкзаками перебрались на борт боевого корабля. Настроение у нас, да и у экипажа, было приподнятое – домой после дальних странствий всем всегда хочется и побыстрее.

Экипаж 'Несокрушимого' был укомплектован личным составом на все 100%, и свободных мест в кубриках для такой большой группы курсантов предусмотрено не было. Поэтому мы кое-как разместили свой багаж в кубрике, но спать в такой тесноте и жаре было невозможно, каждый искал себе место, где только мог.

А жара действительно стояла приличная, 33оС в тени. Железная палуба раскалялась на солнце, и от неё стоял жар, как на огромной сковородке. Для полного счастья, связанного с возвращением к родному берегу, на юте, за кормовой надстройкой был оборудован душ с забортной водой. Забортной воды хоть залейся – экономить не надо.

Чем мы и занялись на этой жаре. Корабль из боевой единицы стал похож на плавучий санаторий, в который его превратила наша толпа загорающих курсантов.

Здесь на этом корабле мы оказались в роли никому не нужных пассажиров. У нас не было никаких обязанностей, и толпа бездомных, не знавших куда приткнуться, курсантов проводила всё своё время на свежем воздухе верхней палубы.

Эта масса бездельников в плавках, загорающих на юте и поливающихся под душем, вызывала неподдельный интерес у лётчиков, и они кружили над кораблём, разглядывая этот Ноев ковчег, заваленный голыми загорелыми телами.

На ночь мы с Генкой, Лёхой и Юркой вытащили пробковые матрацы на площадку у пусковой установки ракетного комплекса и завалились спать под звёздным куполом неба.

Мы долго делились своими впечатлениями последних дней и разглядывали крупные созвездия, рассыпанные над нами. Разница была огромной.

Ковш Большой медведицы, привычный для нас почти над головой, в этих широтах был совсем над горизонтом, а Полярная звезда занимала место на высоте всего 30о над морем.

Под мерную вибрацию силовых установок и обдуваемые дымом из мощного жерла трубы, несущего на нас специфический запах сгоревшего мазута, мы и забылись крепким сном.


Маршрут первого дальнего похода на плавбазе 'Ф.Видяев'

Когда утром проснулись, то долго хохотали над своими потемневшими за ночь от копоти лицами, как у настоящих котельных кочегаров.

- Ну, теперь вы уже точно копчёные караси! – уважительно произнёс Федя, рассматривая наши чумазые личности.

- Бедные наши маслопупы! Там в машинном отделении температура доходит до 50о, а мы тут прохлаждаемся и то потемнели от копоти, - сочувственно вздыхал Шкирин.

- Слава богу, что мы не маслопупы, а то сейчас бы торчали там, внизу у этих вонючих котлов и обливались потом, - добавил Лёха. - А скорость приличную корабль держит, так мы скоро и в Севастополь завалимся.

В Эгейском море огромное количество всяких островов и островков, только и смотри, чтобы ненароком не въехать в один из них. Несмотря на обилие этих препятствий, корабль держал скорость выше 20 узлов, и Эгейское море мы пролетели за сутки. А дальше начались Дарданеллы и Мраморное море, но здесь в узкости пролива корабль был вынужден сбавить ход, и поэтому мы до Босфора плелись ещё целые сутки.

Рано утром 21 августа бы подошли к последнему препятствию на пути в наше Чёрное море - проливу Босфор.

Молодцы турки! Они тут чётко организовали свою власть над этой узкостью и имели с этого всё. Даже турецкий флаг каждый проходящий корабль должен был поднимать на своём борту независимо от того, кому государству он принадлежал.

Заявку на проход пролива нужно было подавать за неделю до даты прохода, а в ней указывать название корабля, водоизмещение, цель прохода и ещё какую-то информацию. А они уже потом решали дать добро на проход или отказать.

Корабль проходил Босфор по 'Боевой тревоге'. Курсантов построили в строгое каре на ракетной площадке, чтобы мы не портили вид боевой единицы своими перемещениями по палубе, и мы должны были наблюдать всю эту церемонию прохода пролива.

Все двери, люки и иллюминаторы на корабле были задраены, а личному составу на верхнюю палубу выходить запрещалось. В тамбурах и переходниках расположились вооруженные пистолетами офицеры, так называемой вахты бдительности. Эта вахта выставлялась на тот случай, если кто-либо из матросов решится на побег за кордон и прыгнет за борт, в надежде доплыть до турецкого берега.

- Ну, прыгнет какой-нибудь идиот за борт и что… В него будут стрелять офицеры вахты бдительности? – задавали мы свой наивный по тем временам вопрос своему командиру роты Куликову.

- Существует инструкция по проходу иностранного пролива, в которой ставится задача создать условия, не позволяющие побег за границу при проходе таких узкостей. Будут стрелять! А этот идиот считается изменником Родины. Это же и есть незаконный переход границы государства, - объяснял нам Куликов.

Уж очень странным нам казались такие жестокие меры, которые, оказывается, уже применялись в подобных ситуациях ранее, но на других кораблях. Оказалось, что идиоты такие уже тоже находились, и они уже пытались совершать такие, казалось бы, безумные попытки к бегству за кордон Ширина пролива, которая составляла всего 700 метров, а в самой узкой части около 400 метров, позволяла разглядывать город Стамбул с его достопримечательностями, как на картинке.

По набережной ездили машины, и гулял чужой народ, разглядывая наш корабль. И было странно, что мы видим чужую, но такую дорогую для нас землю, по которой соскучились почти за месяц пребывания в морях. Конечно, красиво было на Босфоре. Маленькие суденышки, снующие по проливу, и красивые набережные, минареты, и дворцы незнакомой нам исламской культуры. У многих из нас были фотоаппараты и нам разрешили фотографировать эти пейзажи. Скорость хода местами была ограничена до 8 узлов, и мы почти два часа преодолевали эту 30-ти километровую узкость. Заметно поменялся даже цвет воды на какой-то зеленоватый оттенок, пропала та небесная лазурь средиземноморского цвета.

Когда мы миновали турецкую крепость с расположенной в ней береговой артиллерией и вышли на морской простор, турецкий флаг слетел с мачты и эсминец врубил ход 28 узлов.

Не нужен нам берег турецкий, мы домой скорее хотим. На фотографии как раз запечатлён момент выхода из пролива Босфор и бешеная скорость корабля, держащего курс на Севастополь. Кильватерная струя корабля была настолько мощной, что казалось, она так и останется после нас, белой стрелой прочертившей дорогу от Босфора до Севастополя.


Домой в Севастополь на скорости 28 узлов

Ворвавшись, как ураган, в своё родное Чёрное море мы сразу почувствовали разницу климатических условий. Здесь уже ни у кого не возникало желания снимать робу и загорать на верхней палубе. Встречный ветерок, да и приличный ход корабля обдавал нас свежестью воздушных масс с температурой около 22о.

22 числа 'Несокрушимый' лихо отшвартовались кормой к Минной стенке в Южной бухте Севастополя, а мы в срочном порядке стали собираться для отъезда в родной Питер.

На вокзале среди груды наших шмоток со своими противогазами, загорелые и довольные скорым окончанием наших бесконечных мытарств по морям и океанам, предстоящим возвращением в родные стены училища мы сфотографировались на платформе в ожидании прибытия нашего поезда.

Поезд от вокзала, постепенно набирая скорость, вышел на возвышенность восточной стороны Южной бухты. Отсюда, как на ладони, просматривалась панорама противоположной стороны бухты, где у причалов, словно, в парадном строю застыли противолодочные корабли. Вот где нужно было фотографировать этих красавцев, но как назло ни у кого не оказалось под рукой фотоаппарата. Потом поезд нырнул в тоннель, и все исчезло в темноте.

В поезде наши начальники были спокойны за нас. Они знали, что ни на какие подвиги мы уже не способны, так как денег ни у кого нет, а без них и желаний на крамольные действия поубавилось.

В училище нас уже ждали катера и интересная катерная практика. 4 белых, как лебеди, польских катера проекта 722-У, стоящих у причала на Неве напротив нашего училища, давно привлекали наше внимание. Посыльные катера или ПОКи были закуплены в Польше специально для обучения курсантов и имели водоизмещение около 100 тонн. Вот теперь на этих лебедях предстояло нам в течение 7 дней практиковаться по управлению катером в одиночном и совместном плавании по Финскому заливу.


На платформе Севастопольского вокзала

Утром с рассветом мы отваливали от причала Невы и по длинному фарватеру Ленинградского канала выходили в залив. Для начала командовали катерами преподаватели, а все остальные должности экипажа, за исключением мотористов, исполняли мы сами. И штурманили сами, и за рулём стояли, и на связи, и сигнальщиками - везде были наши одноклассники. Даже камбузный наряд, который готовил еду на все 30 человек, состоял из своих же доморощенных коков.

Все хорошо, но погода стала прохладной и болтанка в водах ветреного Финского залива особого удовольствия не доставляла. Тут нам не Средиземное море, а седая Балтика.

Для удержания своего точного места в строю нашей 'эскадры' катеров, рулевому приходилось постоянно вращать большое штурвальное колесо, которое видно на этой фотографии. А с флагмана постоянно сыпались семафоры и радио: 'Занять своё место в строю!'


Рулевой Лепаев держит курс в Финский залив

Обязанности рулевого выполнял Славка Лепаев, а я вёл навигационную прокладку и работал в поте лица штурманом. На короткой и крутой волне небольшой катер водило из стороны в сторону, Славка замучался крутить эту баранку, то вправо, то влево. От таких усердий наш кильватерный след за кормой походил на синусоиду, говоря морским термином 'что бык поссал'.

Манёвры занятия места в строю и постоянные перестроения, то в строй фронта, то в строй пеленга или уступа штурман рассчитывал на маневренном планшете.

Поэтому больше всего работы было именно у меня. Все сигналы по маневрированию передавались по радио или чаще по Боевому эволюционному своду сигналов с помощью флагов. Вот тут-то и пригодилось знание всех значений этих флажков. Конечно, самым трудным и неинтересным был наряд на камбуз. Мы с Лёхой угодили в эту принудиловку вместе. Хорошо, что он ещё что-то смыслил и умел в этом чисто женском деле, а я сам ничего стоящего толком бы не смог приготовить.

В жаре маленького камбузного помещения, да ещё и на этой непрерывной качели, мы с Лёхой, как мокрые от пота маслопупы, весь день упирались с огромными лагунами, бачками и продуктами. И картошку чистили сами, и худочочного хека скребли тупыми ножами, то ворочали большие котлы с тремя блюдами, включая компот из сухофруктов, на электрической камбузной плите.

Если с завтраком было проще, то на обед мы под чутким Лёхиным руководством приготовили какой-то рассольник под название суп 'Фантазия', а на второе макароны по-флотски.

- Эй, рабы! Эй, там, на камбузе! – унюхав ароматные запахи, исходящие из нашей богадельни, заглянул в люк Федька, изображающий на сегодня роль вахтенного офицера. – Чё мы жрать сегодня будем!? Что-то пахнет от вас вкусно. Чтоб всё вовремя было подано. У меня уже волна до кишок достала, - подначивал наш рабский труд неугомонный старче.

- Не дрейф, диду! Действуй по распорядку. У меня тут шеф-повар толковый попался. Всё будет своевременно, а может быть и раньше. Через 15 минут приходи снимать пробу. Ты б только ножички нам наточил, - ответил я, размахивая литровой чумичкой.

На ужин забацали пшённую кашу с жареной рыбой и так потихоньку справились с этими хлопотами домашних работниц.

После того, как наш любимый экипаж поел, приходилось дочиста мыть эти огромные лагуны, посуду и прочие камбузные принадлежности. Ведь, кроме того, что мы отстояли в этой жаре целый день, нужно было ещё и передать следующим камбузникам всё чистое и в исправном состоянии, а то не пришлось бы повторить ещё один такой наряд.

Отходы вываливали за борт для подкормки балтийской кильки и голодных чаек, круживших над нами за кормой. Они моментально выхватывали из воды всё, что плавало и поэтому никакого мусора на воде не оставалось.

После такого рабского труда невольно начинаешь уважать корабельных коков, которые годами суетятся в такой обстановке. Чтобы не бить наших прекрасных белых лебедей о твердь причальных стенок, швартовку к причалу мы отрабатывали и сдавали на катерных тральщиках в Кронштадте.

Там стоял дивизион этих игрушечных тральщиков ещё доисторической довоенной постройки.

Это были совсем небольшие кораблики, некое подобие корабельных командирских катеров, маленькие, но довольно стройные на внешний вид. Ими командовали мичмана.

Здесь мы до автоматизма отработали отходы от причала, а затем швартовку к причалу. Мичман стоял рядом на мостике и мгновенно реагировал на наши оплошности в маневрировании и тут же реверсами машин и рулём выправлял нештатную ситуацию, которая могла привести к столкновению. Катера были настолько лёгкими, что предотвратить удар или навал на причал можно было с помощью отпорного крюка и простого отталкивания выставленными ногами наших курсантов, стоящих на страховке на палубе. Уже потом, когда мичман изучил наши способности и повадки и мог дать каждому из нас характеристику по этому вопросу, он принял у нас зачётный отход и подход.


Нагрудный знак 'За дальний поход'

1 октября остались позади все наши океанские, морские и катерные приключения и страсти, начались обычные занятия, но уже на 4 курсе нашего Краснознамённого училища. Но и здесь нас ждали огромные изменения в нашей жизни.

Во-первых, нам всем присвоили воинские звания 'главных старшин'. Нас всех, как участников дальнего похода, наградили значками 'За дальний поход'.

Пожалуй, это была первая и заслуженная награда, которую я воспринимал вполне серьёзно, несмотря на то, что это даже не медаль, а простой значок.

Правда, на значках было изображение подводной лодки, хотя мы и плавали на надводном корабле, поскольку плавбаза 'Фёдор Видяев' относилась к соединению подводных лодок.

Но, когда штурмана с 1 факультета узнали об этой страшнейшей несправедливости, они тут же прибежали к нам в роту, и предложили свои услуги по обмену значками. Им же, наоборот вручили значки 'За дальний поход' с изображением крейсера, хотя они были на практике на подводных лодках.

Всем нам выдали удостоверения 'На право самостоятельного управления базовым плавучим средством ВМФ' и теперь мы могли командовать даже нашими ПОКами самостоятельно, а это уже корабль в миниатюре.

Ну, и, во-вторых, напоследок, меня ошарашили назначением на должность заместителя командира взвода курсантов 33 роты, такой же роты, как и наша, только на год младше.

Ошарашили потому, что эта настоящая работа с подчинёнными тебе людьми. Это 25 человек и каждый со своим характером и странностями. Для того чтобы набираться опыта в работе с подчинёнными одних теоретических знаний уставов недостаточно. Нужна непосредственная работа с личным составом. Вот нас и приобщили к этой работе.

Мне достался 331 класс, класс настоящих разгильдяев и весельчаков. Старшина класса был старшина 2 статьи Юрка Борисов, а в этот взвод входили такие неординарные личности как Сашка Хлиманов, Серёженков, Остяков, Гена Данилов. Сплошные хохмачи и отъявленные самовольщики.

Командир роты был пожилой с горбатым носом и грозный, ну прямо суровой с виду капитан 3 ранга Гончаров по прозвищу 'Рашпиль', реже его называли за глаза на испанский манер 'Гончарохос'.

Его всклоченная голова, с обозначающейся на макушке проплешиной, была постоянно наклонена чуть вниз и вперёд на неподвижной шее. Эта угрюмость его фигуры в совокупности с насупленными мохнатыми бровями на лице придавали ему вид дремучего деспота. Казалось, что стоит ему только открыть рот, и оттуда сразу понесутся начальственные разносы и отборный мат. Но это только казалось с виду, а на самом деле он мог и улыбаться иногда.

Старшина роты, мой непосредственный начальник, мичман Юра Аганесян учился на 5 курсе, до защиты диплома осталось совсем немного и он всё свободное время уделял не роте, а художественной самодеятельности.

Он бесподобно исполнял зажигательную 'Лезгинку' на наших факультетских вечерах в составе трио наших лиц кавказской национальности. По вечерам он постоянно пропадал на репетициях в Зале Революции, где оттачивал своё мастерство в хореографии в кружке бальных танцев.

Теперь я всё свободное от учёбы время проводил со своим любимым личным составом. Спал с ними в одном кубрике и, начиная с самого утра, подгонял их в выполнении распорядка дня. Контролировал приборки и все обычные для курсантской жизни мероприятия. Приходилось руководить утренней физзарядкой и вечерними прогулками, подготовкой заступающего суточного наряда, ходить вместе с ними в караулы и следить за их успехами в учёбе.

Если на 1 и 2 курсе молодого курсанта было чему учить и воспитывать, то уже на 3 курсе эти же курсанты сами могли обучить тебя житейским курсантским премудростям.

Могли научить водку пить, не выходя за пределы училища, могли научить, как правильно и незаметно сгонять в самоволку в город, да и на этом их багаж всяких хитростей и премудростей не заканчивался. Даже тихий и неприметный в повседневной жизни курсант Серёженков мог проявить в нужный момент чудеса изобретательности и сверхрасторопности. Он был ленинградец, его мать Сапожникова преподавала у нас в училище физику.

Аганесяну однажды срочно потребовалась бутылка водки. Он вызвал в 'старшинскую' моего бойца и обратился к нему с этой не совсем старшинской просьбой:

- Серёженков, мне срочно нужна бутылка 'Столичной'!

Ровно через 20 минут раздался стук в двери 'старшинской' и на пороге стоял, скромно улыбаясь, этот исполнительный курсант.

- Товарищ мичман, ваше приказание выполнено! – доложил он.

- Серёженков, ну-ка, продай секрет такой скорости. Не бойся, наказывать не стану. Просто поделись своей смекалкой, - попросил я его вдали от старшинских глаз и ушей.

Оказывается всё настолько просто, удивительно просто. Он надел шинель и шапку, брал взаймы у дежурного по роте повязку и палаш и под видом дежурного по роте приходил на КПП.

Здесь он делал наглую рожу, чего можно было и не стараться делать и, представившись дежурному мичману по КПП 'дежурным по 31 роте', утверждал, что ему нужно проверить качество приборки на набережной у парадного подъезда училища.

Поощрительное рвение к чистоте объектов приборки подчинённого личного состава всегда приветствуется всеми лицами дежурной службы. И его, естественно, выпустили через проходную. А магазин был в расстоянии одного квартала от училища.

Только, когда подчинённые уходили на занятия в свой класс, я тоже отправлялся на занятия к своим коллегам и друзьям. Эта работа с младшим курсом, конечно, требовала уйму времени и нервов. Генка Шкирин исполнял должность старшины роты на 1 курсе, а Лёха был у него заместителем командира взвода.

Конечно, эта мышиная возня с хитрожопыми курсантами надоедала. Постоянная борьба в том, кто кого обведёт вокруг пальца, ожидание какого-либо подвоха и прикола с их стороны не позволяли расслабляться, и приходилось всегда держать себя в напряжении.

Что мне казалось странным, так это то, что почти все ленинградцы нашего взвода оставались в нашем классе рядовыми, то есть отвечали только за себя и не занимались этой трудной работой по воспитанию подчинённых младших курсов. Так ведь было гораздо легче учиться, когда на тебе не висит этот бесценный груз дополнительных обязанностей.

Наш Куликов объявил нам, что теперь, при выпуске курсантов из училища при распределении для дальнейшей службы на флотах, будет учитываться система оценок нашего непосильного труда в стенах училища в баллах.

То есть вся предыдущая учёба и дисциплина за каждый учебный год будет оценена в виде баллов и по сумме этих баллов будет составлен список очерёдности при нашем распределении.

Учился ты со средним баллом 4,0 тебе 40 очков, учился со средним баллом 5,0 – тебе 50 очков. Имел нарушения воинской дисциплины - с тебя за каждый проступок снимают по 3 балла.

Имел двойки за сессию, то тоже за каждую двойку минус 5 баллов, а за каждое поощрение добавлялись баллы. Работа младшими командирами на младших курсах тоже давала прибавку баллов в общую копилку твоих достижений.

По этой системе к выпуску у каждого будущего офицера был свой балл, и первые из этой выстроенной градации имеют право выбирать себе флот, на котором бы хотели служить.

Все мы в основном рвались служить на Северном флоте, но этот флот не резиновый и всем мест там никак не хватит. Следующие по очереди выбирают себе уже место службы из трех флотов и так далее. Последним из этого хитрого списка достаётся то, что осталось не востребованным. Я учился очень хорошо, память была великолепной, и мне не составляло труда получать хорошие оценки за экзамены и курсовые работы. Но у меня не было цели - закончить училище с медалью, хотя зря, конечно. Для этого требовался только самый минимум устремлённости к такой цели, но в то время до меня это совсем не доходило, и я учился, как учился, не прилагая особых усилий и усердия в этом деле.

Страницы 1 - 5 из 5
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец | По стр. 



Оглавление

Читать далее

Предисловие
Глава 1. Страна голубых озёр, лесов и аэродромов
Глава 2. Кубань - жемчужина России
Глава 3. Вот она какая - первая любовь
Глава 4. Я вижу море
Глава 5. Море любит ребят солёных
Глава 6. Дальний поход
Глава 7. 'Океан' в океане
Глава 8. Ах! 5-ый курс!


Главное за неделю