Баннер

Альтернативные
измерительные
площадки для военных

Главная / Издания / Литература / Книжная полка / В.В. Дугинец. Фрунзаки. Флотская исповедь в двух томах. Том I / Глава 7. "Океан" в океане

Глава 7. "Океан" в океане

02.03.11
Текст: Владимир Викторович Дугинец
Художественное оформление и дизайн: Владимир Викторович Дугинец

На экзаменационной сессии, которую мы сдавали в конце февраля и марте уже 1970 года, нам предстояло сдать 5 экзаменов. Сразу после этой сессии мы должны были ехать в Севастополь на самую продолжительную практику, которая должна была длиться целых 4 месяца и проходить на кораблях Черноморского флота.

У всей кафедры марксизма-ленинизма был праздник – мы сдавали экзамен по Политической экономии. Дабы не омрачать политработникам их торжественное настроение перед 100-летием со дня рождения Ленина, к которому уже усиленно готовились не только они, но и вся страна, на нашем классном совете было принято решение сдавать этот сложный экзамен по системе 'Гюйс'.

Вообще 'гюйс' это крепостной флаг красного цвета со звездой по середине, который носили на носовом флагштоке корабли, начиная со 2 ранга и выше.

А в курсантской жизни мы так называли синий форменный воротник с тремя белыми полосками, означающими три великие победы русского флота на морях. Гюйс был такого размера, что под него в точности вписывался стандартный лист бумаги формата А4.

Для уверенной сдачи экзамена, мы всем классом старательно трудились и написали на отдельных форматных листах ответы на каждый экзаменационный билет, и теперь вся задача сводилась к передаче этих листов в класс, где проходила эта экзекуция.

Передача шпор происходила в момент захода следующего курсанта для сдачи экзамена в классное помещение. У него под воротником лежали эти самые листы, и, когда он садился за стол для подготовки к ответу по своему билету, незаметным движение руки соседа они изымались из этого потаённого места и передавались по назначению.

Мне тоже была передана такая шпора, но я, даже не глядя на неё, отправил её в стол под крышку конторки, как совсем ненужный мне мусор.

Она мне была и вовсе не нужна, так как я к этому времени уже изложил на бумаге все свои мысли и был готов к ответу. Когда подошла моя очередь отвечать, я лихо оттарабанил свои ответы, на поставленные в билете вопросы, получил пару-тройку дополнительных вопросов от преподавателя и тоже ответил на них правильно. Последовала команда:

- Следующий!

Тут я с чистым сердцем и приподнятым настроением от свалившегося с меня груза очередного экзамена выскочил из аудитории. Настроение было прекрасным – спихнул очередной предмет кафедры марксизма-ленинизма, я сгонял в буфет и на радостях попил молочка после тяжких экзаменационных трудов. Когда я с умиротворённой физиономией после своего променада подошёл к нашему классу, где шёл экзамен, а наши шустрые марксисты - ленинцы поражали чёрных полковников своими глубокими знаниями, то нервно вышагивающий по коридору Серёга Попов обрушил на меня свои восточные эмоции:

- Сима! Мы с тобой в глубокой жопе! Когда половина класса сдала экзамен, полковник обшмонал все столы. Наши шпоры нашли в столах! Твои, мои, Лёхины и Лепаева! Щас начнётся такое светопреставление! Щас нам матку вывернут на изнанку по полной программе. Вызвали начальника политотдела училища, всех командиров и начальников с нашего факультета. Для них же это ЧП базового масштаба.

- Серёга, да ты не мельтеши! - прижался я к стене спиной, осознавая весь ужас нашего положения. - Что мы сейчас можем сделать? Поезд уже ушёл. Обидно только, что я этой шпорой вообще и не пользовался, а вот следы уничтожить не догадался.

- Да! Тут прокол всей нашей системы 'Гюйс'.

В наш класс набилось человек 10 начальников всех рангов, начиная от нашего Куликова и начальника факультета, до начальника политотдела училища. Вместе с тремя преподавателями они вершили нашу судьбу. Там стоял шум и гам, и настоящий тарарам. А тарарам был бы, если б в канун годовщины 100-летия Ленина класс получил 4 двойки по политэкономии. Такого быть не должно.

Конечно, политработники раскусили, что по этой системе экзамен сдавал весь наш 342 класс, и нужно было наказать и искоренить проявленную нечестность и политический позор из наших рядов. Нас поодиночке стали вызывать в класс и целой толпой пытали теперь уже по полной программе курса Политической экономии и материалам всех последних партийных пленумов и съездов КПСС. Причем было уже чётко ясно, что задача стояла завалить парочку курсантов для острастки и в назидание остальным. Этими крайними и оказались мы с Гого, а Лёхе и Славке поставили жалкие тройки.

Седой полковник, наш преподаватель с красными просветами на погонах, скрепя сердцем вывел мне двойку в экзаменационную ведомость.

Уж он-то знал, что отвечал я на вопросы билета и его дополнительные вопросы прекрасно. Ему откровенно было жаль портить такому, почти отличнику по всем остальным предметам курсанту, учебную карьеру. Но он сдался под натиском огромной комиссии, присутствующей на этом избиении бывшего секретаря комсомольской организации, позволившего себе встать на путь обмана такой серьёзной кафедры, как кафедра марксизма-ленинизма.

Тяжесть проступка усугублялась тем, что близился 100-летний юбилей нашего вождя мирового пролетариата, который планировалось встретить с особым размахом.

Командир роты даже представил список на награждение наших курсантов медалью 'За воинскую доблесть в честь 100-летия со дня рождения В.И.Ленина'. В этот список попали только круглые отличники учёбы с безукоризненным поведением и кристальным моральным обликом.

Таких образцовых претендентов на медаль у нас в роте набралось всего 6 человека, остальные хоть и были умницами, но чем-нибудь да не дотягивали до этого стандарта.

Когда я с позором и своей обидой вышел из этого чистилища, как я только себя не обзывал за допущенную халатность и вольность в обращении с таким компроматом, как шпоры. И дятлом и долбо…, а что толку-то. Всё равно пересдачу назначили на конец лета, когда мы уже вернёмся с практики.

Обидно было, что и по моей вине тоже произошло вскрытие нашей тайной системы 'Гюйс', по которой сдавал экзамены не только наш класс. Слава богу, что мы должны сейчас ехать в Севастополь, а не в отпуск. А то сидел бы я здесь с Гого в 'академии' и пару недель готовился к пересдаче, а не гулял на воле, как все нормальные.

Это была моя первая и последняя официальная двойка за учёбу в училище – такого позора и унижения я до сих пор не удосуживался испытать.

Успокаивало только то, что до пересдачи было больше четырёх месяцев, а за это время можно освоить китайский язык, а не только политэкономию. Остальные экзамены были сданы очень успешно, и я был полон решимости за 4 месяца практики на кораблях вызубрить этот учебник Политэкономии не хуже любого преподавателя.

Мы с Гого были выставлены на всеобщий позор комсомольского собрания роты и нас склоняли те, кому было это положено делать по штату, как последних негодяев и мошенников.

А уже 18 марта мы неслись на поезде Ленинград-Севастополь в сторону Чёрного моря. В моём походном вещмешке вместе с нехитрым курсантским скарбом почётное место занимал учебник 'Политэкономия', который стал моей настольной, но нелюбимой книгой на этот период жизни.

В поезде мы частенько вспоминали с ребятами этот неожиданный позор всего нашего класса, который прогремел по всему училищу. Для политработников это был бальзам на душу, им удалось раскрыть заговор против одной из наиважнейших кафедр в училище и они долго не могли оставить в покое эту тему.

Уже в поезде наш руководитель практики капитан 2 ранга Родионов объяснил нам, что мы будем проходить практику на новейшем корабле Черноморского флота противолодочном крейсере 'Ленинград' и вдобавок в составе большой группы кораблей будем участвовать в могучих манёврах под названием 'Океан-100'.

Наш командир роты Куликов убыл на практику с нашим 341 классом, они должны были на учебном корабле 'Смольный' из Кронштадта следовать на Кубу с дружеским визитом. А это уже загранпоход и соответствующая ему валюта.

В Севастополе нас на ПКР 'Ленинград' не пустили по причине того, что крейсер имел гриф 'сов. секретного' корабля, а наши допуска по форме №1 из училища на корабль ещё не прибыли. Поэтому Родионов договорился о нашем временном размещении в военно-морском училище имени Нахимова.

Утром мы, как цыгане, со своим движимым имуществом с вокзала прибыли в это училище. Какой простор и сколько света было в этом училище по сравнению с нашими тёмными длинными коридорами квартальной клетки. Но больше всего нас поразило другое.

Если у нас в Ленинграде только-только началась весна, то тут уже во всю цвели сады, и южный город был, как цветущая невеста, одет в бело- розовую фату цветов фруктовых деревьев.

А в Севастополе уже цветут сады

Это чудо пробуждающейся весны я и дома всегда очень обожал – цветущие сады. Ну, как можно пройти мимо такого рая. Мы с Моней, Толей Рыковым и Васей тоже не смогли пройти мимо цветущих деревьев и сфотографировались на территории училища, недалеко от столовой.

Когда нас привели в курсантскую столовую, то мы, уставшие и голодные после дорожных мытарств, уселись за столы попить чайку. Время было для завтрака уже позднее, и залы столовой были пусты от местного курсантского люда.

Куда только подевалась наша усталость при виде молоденьких девчонок-официанток, обслуживающих курсантскую столовую. Все как на подбор с южным загаром и молодые девы, ну просто кровь с молоком, суетились вокруг столов.

Мы долго сидели раскрыв рты, поворачивая только головы вслед целым косякам девах, перемещающихся по залу, и любовались этим цветником, из под коротких юбок которого выглядывали стройные загорелые ноги. У нас же в училище по этому поводу глянуть было не на кого – кругом одни старухи и пожилые тетки с усталыми и озабоченными беготнёй лицами. А тут…! У нашего Гого даже слюнки потекли от такого пейзажа, ошеломлявшего здорового курсанта.

- Вы чего сюда пришли? Рты-то хоть позакрывайте и бошками своими не крутите, а то не ровён час пооткручиваются, - первым пришёл в себя Славка Красновицкий, наш теперешний старшина роты. – Чай пейте – остынет!

Куда там! Все с набитыми ртами продолжали медленно жевать белый хлеб с маслом и озираться по сторонам, отслеживая все движения привлекательных объектов по залу столовой.

Когда с чаепитием было покончено, наши самые бойкие кавалеры кинулись представляться и знакомиться с девушками. Где ещё такая возможность представится. Прямо как на танцах в нашем Зале Революции.

В этом училище нас поразило и не только это. Курсанты, передвигаясь по огромной территории училища только строем, обязательно отдавали честь не только офицерам, но и старшекурсникам. Ну, ни какой демократии и свободы в этой системе не было и близко!

При следовании на обед из учебных корпусов в столовую все шли строем, обязательно в бескозырках, парадным строевым шагом и обязательно под музыку оркестра, исполняющие бравурные марши.

Около оркестра стоял дежурный по училищу и принимал парад голодных курсантов. Если ему не нравился порядок в строю, то он заставлял старшину, ведущего строй в столовую, повторить это торжественное прохождение. Может быть, это и действительно повышало аппетит и без того всегда прожорливых курсантов, но то, что дисциплина была аракчеевская, то это уж точно.

Зайдя в столовую, и разместившись у своих столов, по команде старшины все снимали бескозырки, а уже по команде 'Сесть!' - садились и вешали головные уборы на специальные крючки под крышкой стола. Все эти действа нас очень впечатляли, и мы понимали насколько у нас в училище всё проще и как-то повольготнее, пусть оно и не такое светлое и просторное, как это.

Только вот в такие незначительные моменты из курсантской жизни начинаешь понимать, что такое питерская свобода.

Удивительно быстро, в этот же день, появились наши допуска на корабль. Уже после прощального обеда в так понравившейся нам столовой севастопольского училища мы на буксире были переброшены на борт крейсера.

'Ленинград' стоял на рейде Севастопольской бухты, и вся связь с ним осуществлялась посредством катеров и портовых буксиров. Когда мы стали подходить к этой громадине, показавшейся нам издали неуклюжим утюгом, то были просто поражены высотой борта над водой. Верхняя палуба этого гиганта возвышалась над водой на высоте 15-ти метров, и буксир пришвартовался прямо к борту, словно к стене, в которой зияло большое отверстие со спущенным к воде трапом.

Взбежав по трапу, мы оказались на торпедной палубе, где вдоль бортов, побортно размещались два пятитрубных торпедных аппарата. Помещение торпедной палубы было огромным и впечатляло своим просторами и идеальной чистотой внутреннего корабельного помещения. Аппараты со стороны бортов были закрыты огромными горизонтальными крышками, которые открывались при стрельбе гидравлическими приводами. По этой причине их не было видно со стороны моря, а торпедная палуба не заливалась волной, в отличие от крейсера 'Москва'.

Противолодочный крейсер 'Ленинград' на рейде Севастополя

Корабль, как мне показалось, был абсолютно новейшим. Всё блестело и пахло свежей краской, медь надраена до уровня зеркала, всё выглядело очень эффектно в наших глазах.

ПКР был введён в строй 2 июня 1969 года и 9 июля включён в состав Краснознамённого Черноморского флота (первоначально предполагалось включить его в состав КСФ), на нём ещё до конца не были проведены некоторые сдаточные работы завода-изготовителя. Экипаж составлял 850 человек.

Целая самостоятельная и автономная республика на ходу. Кроме личного состава на борту находилась заводская сдаточная бригада в количестве около 200 человек. А дополнительно ожидалась посадка на борт 15 вертолётов из Качи и 90 человек лётного и технического состава вертолётчиков.

Короче говоря, корабль был забит людьми под завязку и на наше присутствие, конечно, никто мест не рассчитывал. Так что нам пришлось расселяться не в 'люксах' и даже без обычных удобств, прямо на боевых постах и там, где скажут, там куда отведут матросы.

Вдвоём с Генкой Анциферовым нас разместили в агрегатной поста наводки реактивной бомбовой установки №2. Это почти в самой носовой части корабля.

Высота подволока этого помещения была такой, что я со своим невысоким ростом головой доставал свою крышу, а жилая площадь составляла 2 на 2 метра. Прямо на железо пола агрегатной были брошены два пробковых матраса с подушками, вещмешки были свалены в угол - это и была наша будущая опочивальня. И никаких удобств, даже об обычном иллюминаторе приходилось только мечтать.

Нам было не привыкать жить в спартанских корабельных условиях. Мы знали, что корабль это далеко не санаторий и никакие права уже не качали, хотя мы и были главными старшинами и, считай, закончили 4 курса училища, и по идее могли рассчитывать на более комфортные условия своего существования.

У остальных наших курсантов условия оказались не лучше наших. Моня, Аристархов, Лякин, Красновицкий, Рыков, Светлов поселились в помещении 'шаропилотной', других расселили по боевым постам 'Шаропилотная' - это было помещения для запуска метеозондов, то есть небольших воздушных шаров с самопишущим прибором, запускаемый в высокие слои атмосферы для получения метеорологических данных. Оно находилось сразу под верхней палубой в самом начале полётной палубы, и там меньше ощущалась качка корабля, чем у нас в носовой оконечности крейсера. Подволок этого помещения представлял собой люк верхней палубы, открывающийся с помощью гидропривода, через который и производился запуск шаров.

В шаропилотной была большая электропечь для подогрева воздуха при набивки его в шар-пилот. Эта печь вполне подходила для использования в кулинарии, так как создавала температуру более 300°С, чем мы и воспользовались в дальнейшем, поджаривая в ней рыбу, выловленную Есикиным в море.

До сих пор я не перестаю восхищаться этим кораблём – творением человеческих рук инженеров и рабочих Николаевского судостроительного завода №444.

Корабль имел высокобортный корпус, высота от ватерлинии до самой высокой точки – антенны автоответчика системы опознавания 'свой - чужой' составляла 51 метр.

Взлётно-посадочная палуба с 4-мя стартовыми вертолётными площадками размещалась в кормовой части, наиболее защищённой от заливания волнами, имела длину 90 метров и ширину 34 метра. Почти настоящее футбольное поле стадиона.

При полном водоизмещении 15300 тонн корабль имел наибольшую длину по верхней палубе 190 метров, а ширина составляла 34 метра, максимальную скорость хода 32 узла и дальность плавания при экономическом ходе в 14 узлов – 15000 миль.

Все комплексы вооружения размещались в носовой части. В центре располагалась многоярусная надстройка, совмещённая с дымовой трубой и башнеподобной мачтой, оканчивающаяся антенной РЛС 'Восход'.

В целях снижения акустического поля корабля в фундаментах главных и вспомогательных механизмов впервые на таком крупном корабле широко применялись амортизаторы.

Главным оружием корабля и средством поиска подводных лодок были, разумеется, вертолёты. На борту корабля размещалось 15 вертолётов Ка- 25 со всем своим боекомплектом противолодочного оружия. Из них - 13 в большом ангаре под полётной палубой и 2 дежурных вертолёта в малом ангаре за надстройкой на верхней палубе.

На полётную палубу из нижнего ангара вертолёты поднимались при помощи 2-х гидравлических подъёмников. Пустой ангар для вертолётов представлял собой ещё одно футбольное поле под верхней палубой. Правда, играть в футбол там было невозможно, так как на палубе были установлены продольные и поперечные направляющие дорожки для транспортировки вертолётов. По этим дорожкам вертолёты, спущенные на лифте-подъёмнике, передвигали внутри ангара и размещали равномерно по всей площади помещения.

Для поиска подводных лодок на вооружении вертолёта была установлена опускаемая гидроакустическая станция ВГС-2 'Ока' с дальностью обнаружения около 7 км и сбрасываемыми гидроакустическими буями типа РГБ-Н 'Ива' и РГБ-НМ 'Чинара'.

В ангаре для вертолётов размещались хранилища для авиационных торпед АТ-1, противолодочных глубинных бомб и радиогидроакустических буёв. Один вертолет мог брать на борт либо одну торпеду АТ-1, либо 4-8 глубинных бомбы и 36 буёв.

Для поиска подводных лодок и слежения за ними в состав радиотехнического оборудования входили: подкильная опускаемая гидроакустическая станция дальнего обнаружения 'Орион' и буксируемая ГАС 'Вега'. Гидроакустическая звукоподводная станция 'Хоста' использовалась для связи со своими лодками, находящимися в подводном положении.

Станция 'Орион' была довольно-таки могучей по тем временам. Опускаемый обтекатель, в котором размещался излучатель станции, представлял собой практически небольшой корабль водоизмещением около 500 тонн. При опускании обтекатель заполнялся водой, отчего осадка самого корабля увеличивалась на 1,5 метра, а скорость хода падала на 3 узла. Но зато... мощность акустической посылки была баснословной. Формулярная дальность поддержания контакта с подводной лодкой была прямо фантастической и составляла 25 км или по-нашему 13, 5 миль.

20 марта началась срочная окончательная подготовка к выходу в море. Корабль стоял на рейде и проверял работу гидроакустического комплекса. Мощные посылки импульсов гидролокатора с визгом уходили в сторону бухты. Стоя на верхней палубе, было прекрасно слышно, как акустическая посылка, попискивая под водой, удаляется на горизонт, а при получении отражения от цели это самое эхо тоже было слышно человеческим ухом. Вскоре с поста наблюдения и связи местной бригады ОВРа на крейсер пришел семафор: 'Просим прекратить работу своим комплексом. В отсеки подводных лодок у причалов фильтруется вода'.

По этой причине пришлось закончить проверку станции, но только теперь стало очевидно, насколько подводные гидроакустические удары в импульсе посылки мощны и ощутимы на объекте, по которому они бьют, словно огромной подводной кувалдой.

Ракетное вооружение корабля состояло из 2-х спаренных пусковых установок зенитного ракетного комплекса 'Шторм' с боекомплектом, состоящим из 48 ракет В-600; одной установки противолодочного ракетного комплекса 'Вихрь' с запасом 8 ракет-бомб 82-Р с ядерной боеголовкой. Дальность стрельбы ракеты 82-Р составляла порядка 50 км, а радиус поражения подводной лодки за счёт небольшого ядерного заряда боевой части составлял около 1,5 км.

Кроме этого в районе кормового среза надстройки побортно стояли две двуствольные полностью автоматические калибра 57 мм артиллерийские установки АК-725 (ЗИФ-72) с системой приборов управления стрельбой 'Барс' (МР-103) и боекомплектом по 1100 снарядов на артустановку.

В носовой части корабля размещались 2 реактивные бомбовые установки РБУ-6000 с дальностью стрельбы по подводной лодке до 6 км (144 глубинные бомбы РГБ-60).

А на торпедной палубе побортно размещались 2 пятитрубных 533- мм торпедных аппарата ПТА-53-1123. В боекомплект торпед входили: 4 торпеды для стрельбы по надводной цели и 6 противолодочных торпед. В систему обнаружения воздушных и надводных целей входили: трёхкоординатная (определяет кроме пеленга и дистанции ещё и высоту полёта цели) радиолокационная станция дальнего действия 'Восход' МР-600 с дальностью обнаружения воздушной цели на высоте 10 км порядка 600 км, а также резервная РЛС 'Ангара-А' МР-310 с дальностью обнаружения воздушной цели порядка 300 км.

Для управления полётами вертолётов существовала телевизионная система 'Кузнечик', которая размещалась на посту управления авиацией и находилась в задней части надстройки над ангаром дежурных вертолётов. Эта система позволяла контролировать все взлёты и посадки вертолётов на полётной палубе, а уже в воздухе передвижения вертолётов контролировались с помощью РЛС.

На ходовом мостике на двух оптических перископах были установлены визиры ночного видения 'Агат', позволяющие вести визуальное наблюдение за целями в тёмное время суток из ходовой рубки корабля. Вся информация от радиолокационных, гидроакустических и оптических средств поступала в боевую информационно-управляющую систему 'Корень-1123' или проще МВУ-1000. Это была новинка вычислительной техники на наших кораблях.

Крейсер рассматривался командованием как потенциальный корабль управления силами на морском театре боевых действий, и поэтому было оборудовано просторное помещение под ФКП (флагманский командный пункт).

Флагманский командный пункт крейсера был оборудован индикаторами МВУ, где на 6 дисплеях отражалась одновременно вся обстановка района плавания с её многочисленными целями своими и чужими, что значительно упрощало ориентацию в сложной боевой обстановке для командующего. На корабле были установлены даже успокоители качки, которые можно было включать в работу при большом волнении моря. Это давало возможность уменьшить амплитуду качки корабля и относительно спокойно обедать в настоящей столовой для личного состава. Просторная столовая - это тоже была для нас корабельная новинка.

На 22 марта был намечен выход целой армады кораблей в море и дальнейшее следование в Средиземное, где должны были начаться манёвры 'Океан'.

Корабль с танкеров и водолеев принимал воду, продукты, нехитрые товары ширпотреба для корабельной лавки и прочие запчасти и имущество. Под чутким руководством помощника командира корабля по снабжению старшего лейтенанта Мотылёнок продуктами и всяким консервированным кормом забивались, кроме штатных кладовых и морозильных камер, все свободные помещения, и даже некоторые тамбуры и переходники. Носовая баня, которая размещалась рядом с нашей агрегатной, тоже стала выполнять чуждые ей функции кладовой сухой провизии.

Во время загрузки продуктов питания мы тоже участвовали в этом аврале, и Генка, таская мешки в носовую баню, стибрил двухлитровую жестяную консервную банку. Что в ней, он, разумеется, понятия не имел, но рассчитывал, что в ней находится флотский деликатес - сушёная тарань.

- Сима, я тут воблу надыбал, потом втихаря пожуём. Её тут в нашей бане вагон и маленькая тележка, - с радостью и горящими глазами добытчика сообщил мне Гена.

А когда мы с ним вечером решили отведать солёненькой рыбки, и вскрыли эту банку, то там в какой-то жидкости плавали обычные очищеные картофелины. Сдуру мы с Цубером слопали по картофелине, а потом с отвращение долго плевались и выбросили эту банку за борт. Оказалось, что это простой консервированный картофель, да к тому же в сыром виде.

- Ну, Мотылёнок! Погоди! Мы тебе припомним, как обманывать голодных курсантов, - вслух угрожал помощнику разозлившийся Гена. - Это он этой гадостью собирается нас весь поход кормить?

Лично я и не предполагал, что картошку можно сохранять в таком непривычном для обывателя виде. В кладовых была ещё одна новинка – консервированный хлеб и батоны, запаянные в полиэтилен. Такого чуда я тоже пока не встречал и здесь впервые столкнулся с чудесами тылового обеспечения.

Этот хлеб нужно было разогревать в духовке, и он приобретал и вид, и вкус настоящего. Но когда мы попробовали эти консервированные батоны, то они пахли спиртом и на наш вкус тоже представляли не ахти какой деликатес. Разве, что с голодухи, то и такой проскочит в матросский желудок.

Крейсер перед выходом на учения отходил мерную милю, прошёл девиацию и радиодевиацию, замеры магнитного поля, всё делалось в спешке и в последний день, как всегда на флоте.

Поскольку сдаточные работы некоторых механизмов и агрегатов представителями промышленности так и не были завершены, то на борту с нами оставались более 100 человек с завода, которые были вынуждены идти в море, и здесь, прямо на ходу сдавать свою технику в эксплуатацию личному составу.

К вечеру, 21 марта на взлётную палубу начали, как манна небесная, сыпаться с неба и приземляться вертолёты с аэродрома Кача. Крейсер моментально наполнился гулом и шумом рабочей обстановки. Вертолёты по очереди опускались в ангар со сложенными вдоль лопастями винтов, где их крепили по-походному. Толпа технарей в синих комбинезонах заняла свои рабочие места и началась у летунов непривычно скучная корабельная жизнь.

'Скучная' это не мои слова, а одного из лётчиков, с которым мы позже познакомились. Он всё спрашивал, как мы тут не сходим с ума от такого однообразия моря и неба, качки и каких-то постоянных тревог и учений с постоянной беготнёй и корабельной суетой, ему совершенно непонятной.

22 марта мы группой из трёх кораблей вышли из Севастополя и взяли курс на Босфор. Вслед за крейсером шли два больших противолодочных корабля проекта 61 'Комсомолец Украины' и знаменитый 'Отважный'. Остальные 8 кораблей либо уже прошли в Средиземное море ранее, либо планировали свой выход на следующий день.

Вообще на учении в Средиземном море планировалось задействовать 12 кораблей только от Черноморского флота. 4 крейсера: 'Кутузов', 'Дзержинский', 'Москва', 'Ленинград'; 4 больших противолодочных корабля проекта 61: 'Комсомолец Украины', 'Отважный', 'Решительный' и 'Красный Кавказ', а также 4 эсминца проекта 56: 'Прозорливый', 'Бедовый', 'Неуловимый' и 'Находчивый'.

Уже на ходу нас курсантов расписали на вахты: помощниками корабельного штурмана, вахта на БИПе, вахта на ходовом мостике в качестве ведущих 'Журнал боевых действий' и маневренные планшеты. На планшетах мы должны были отражать маневрирование иностранных самолётов и места нахождения иностранных кораблей слежения за нашими силами.

Когда я первый раз поднялся по бесконечным трапам на ходовой мостик, то был просто поражён размерами, чистотой и блеском Главного командного пункта.

Помещение метров 12 с борта на борт в длину и метров 5 в ширину было просторным и очень светлым. Вся носовая переборка была застеклена, и обзор водного пространства в носовых секторах был полнейшим. Для осмотра пространства на кормовых курсовых углах побортно были два крыла, на которые нужно было выходить из помещения через двери. На этих крыльях мостика несли вахту сигнальщики.

Посредине ходовой рубки стояла колонка рулевого устройства, и за ней стоял рулевой-старшина 2 статьи. Справа и слева от рулевого были установлены два кожаных приподнятых над палубой кресла, что позволяло обозревать пространство через стекла, сидя прямо на этих стульях. Это были постоянные места командира крейсера Звездовского и командира 30 дивизии.

Телеграфы управления машинами, переговорные устройства системы связи по радио и между постами 'Каштан', оконечные устройства навигационных приборов заполняло пространство на носовой переборке под окнами.

Справа и слева у дверей с подволока свешивались оптические перископы. Точно как у подводников, только это были не выдвижные, а стационарные устройства.

Можно стоя прямо в тепле помещения рассмотреть любую морскую и воздушную цель, снять курсовой угол и пеленг при максимальном увеличении аж в 32 крата. При включённой аппаратуре ночного видения 'Агат' всё просматриваемое пространство было представлено в зеленоватом цвете, и мне казалось, что всё это происходит на какой-то далёкой другой зелёной планете. Это было наше любимое занятие на ходовом мостике – рассматривать в максимальном увеличении иностранные корабли, самолёты и иностранный берег.

Слева от трапа была комнатушка крейсерского штурмана. Это, конечно, была мечта любого корабельного штурмана. Завешенная зелёной шторой-дверью, комната была оборудована огромным столом с автопрокладчиком, всеми штурманскими приборами начиная от лага и кончая радиопеленгатором АРП-6 и приёмной аппаратурой системы 'Лоран-С'. В углу стоял кожаный топчан, позволявший штурману расслабиться в кратковременном отдыхе прямо на боевом посту.

Пожилой штурман капитан 3 ранга работал в своей штурманской келье, как у себя в домашнем кабинете. В домашних тапочках и клетчатой рубашонке он выглядел совсем по-домашнему, только с той разницей, что он почти весь поход безвылазно находился на своём рабочем месте, как цепной пёс. Только стоянки на якоре или у стенки давали ему возможность жить обычной корабельной жизнью и в собственной каюте.

Родионов особо не вникал в нашу корабельную жизнь, он практически даже не знал, где находится наша шхера, в каких диких условиях мы прозябаем, но тут особо предупредил нас:

- Ребята, вы уже взрослые мужики, без пяти минут лейтенанты флота. Поэтому отнеситесь к порученным вам обязанностям с полной серьёзностью и ответственностью. Такие большие учения флота бывают не часто и все ваши документы, которые вы будете исполнять, будут использованы в отчётах о проведённых манёврах.

- Особый интерес будут представлять материалы по противолодочным действиям кораблей по выявлению районов боевого патрулирования американских ракетных подводных лодок в Средиземном море и Атлантике. Вы же сами противолодочники! Таким образом, можете попасть в историю нашего флота.

Старпом крейсера, отвечающий за боевую подготовку, старался использовать все свободное время на переходе Чёрного моря для окончательной отработки всех корабельных расписаний.

И как только отошли от наших берегов понеслись сплошные тревоги и учения по сколачиванию экипажа в единый рабочий корабельный механизм. Старпом он и есть старпом и его не столько уважали, сколько боялись. Как только он появлялся на палубе или в отсеке за несколько метров впереди него уже неслась матросская молва:

- Атас! Старпом движется по правому борту!

Все моментально делали ноги на противоположный борт и шхерились по многочисленным щелям и укрытиям, лишь бы не попадаться на его глаза, а то обязательно к чему-нибудь придерётся и заставит пахать в какой-нибудь штрафной бригаде по наведению порядка.

Тревоги, особенно ночные, нам с Геной доставляли особые неудобства. Только уляжешься после вахты поспать на полу своей конуры, а тут сигнал 'Боевая тревога!' Моментально грохоча прогарами по трапу сваливался и в пост пулей влетал молодой матросик. Этот маленький, с большой головой, неказистый и конопатенький совсем ещё салажонок, который только прибыл на корабль после учебки, но уже запуганный годками, исполнял свои обязанности по тревоге, как автомат. Синий берет со звёздочкой на крупной голове этого пацана делал его мелкую, но крепкую фигуру похожей на маленького грибка неизвестной породы.

Он осторожно, извиняясь, перешагивал через наши тела на полу и, зайдя в пост наводки РБУ, врубал питание проводов вертикального и горизонтального наведения своей установки.

Включались электромашинные усилители приводов, и помещение наполнялось шумом работающих двигателей и взвизгиваниями ЭМУ при вращении РБУ. Начинался грохот гидравлики подъёмника и досылающего устройства при зарядке установки бомбами, а по внутренней связи на бедного молодого минёра сыпались бесконечные команды и вводные командира отделения минёров или командира БЧ-3.

Какой уж тут сон! Когда стоит такой переполох. Мы с Геной иногда помогали этому добросовестному пацанчику выполнять его обязанности. Он настолько был благодарен нам за это, что стал совсем другими глазами смотреть на нас.

Ведь по его меркам мы были 'кадеты' - почти офицеры, а мы вдруг ему спокойно всё показывали, объясняли и помогали без всякого годковского высокомерия.

Видимо этим мы подкупили этого простого парнишку, и он часто рассказывал нам о своей семье, проживающей в какой-то украинской деревне, где он работал в колхозе прицепщиком или трактористом. Короче парень отдыхал душой от корабельной жизни, когда запросто общался с нами в простых разговорах.

- Сегодня перед обедом годки в кубрике заставили меня выпить целую кружку забортной воды, а потом отрубили банки, - немного грустновато сказал молодой про своё первое крещение в моряки.

- Как отрубили банки? – удивлённо делали вид мы, что не понимаем, о чём идёт речь. – Ну-ка, поподробнее расскажи про этот момент!

- Крещение такое, в моряки! – наивно сообщало нам взрослое дитя. - Выпиваешь кружку солёной воды, потом подставляешь заголённую жопу, а годки тебе лупят по ней столовой ложкой, раз пять, - уже веселее и, дивясь, что мы не знаем про эту традицию, стал рассказывать минёрчик.

- Ты пойми одно - есть дурные традиции, через которые проходят все, а есть унижения или издевательства. Подумаешь, ложкой по заднице постукали, ничего же не случилось. А вот если тебя будут унижать и поколачивать, ты нам скажи обязательно. Мы разберёмся с такими годками по-своему, - успокаивали мы взрослого ребёнка.

- Да так-то ничего, жить можно. Иногда только гавкает старшина, но бить не бьют. Только в ту ложку залит свинец, и банки эти гарно прилипают к жопе, - поведал нам крещёный боец.

23 числа, под вечер наша тройка кораблей подошла к Босфору. Курсантам разрешили присутствовать на ходовом мостике и мы, расположившись на правом и левом крыльях мостика, могли с высоты 30 метров наблюдать эту уже вторую в нашей жизни церемонию прохода через турецкий пролив. Снова взлетел наверху надстройки красный с белым полумесяцем и звездой турецкий флаг, и, как только мы вошли в узкость пролива, нас словно почётных и долгожданных гостей окружили несколько белых катеров.

На палубе и надстройках этих катеров устроились с огромными объективами фотокамер чёрные загорелые мужички, которые без устали щелкали затворами своих устройств.

Катера смело маневрировали метрах в 20 у самого борта, и фотографы с этих расстояний поэтапно снимали весь корабль снизу до верху. Они перемещались вокруг корабля и особо много внимания уделяли торпедной палубе, где, очевидно, разыскивали торпедные аппараты, которые были закрыты крышками.

Через полчаса своей усердной работы катера наконец-то отстали от нас, видимо посчитав, что дело сделано, и теперь сов.секретный корабль ВМФ СССР заснят полностью. А уже в Пентагоне разберут по косточкам отличия нового корабля от уже существующего крейсера.

Впереди по курсу корабля сновали какие-то судёнышки и джонки, перевозящие стеклотару и какие-то ящики и мешки, с них нам махали руками и что-то кричали вслед настоящие турки с турецкими носами. Они нисколько не стеснялись пересекать курс под самым носом нашего огромного корабля, хотя это смотрелось с высоты довольно впечатляюще, когда громадина крейсера надвигалась на выскакивающие прямо перед носом турецкие посудины.

Над минаретами турецкая луна

Потом мы шли по проливу в самом центре города Стамбула и на набережных с обеих сторон собрались целые толпы горожан посмотреть на русский корабль внушительных размеров. Мы в свою очередь тоже разглядывали улицы города, иномарки, снующие по набережным, рекламные щиты и афиши, расклеенные на стенах каменных заборов. Лучше всего, конечно, было рассматривать проплывающим мимо чужеземный берег в перископ, но их на ходовом мостике было всего два, а желающих посмотреть диковенный город слишком много.

В те времена пролив не был соединён мостами, и единственным препятствием служил воздушный кабель, переброшенный через пролив в самом узком его месте. Больше всего командир был озабочен проходом как раз этого самого места. По всем лоциям высота этого кабеля над проливом была 56 метров, а высота крейсера составляла 51 метр.

Когда корабль приблизился к кабелю, всем снизу казалось, что мы сейчас зацепим его антенной радиолокационной станции 'Восход'. Командир на всякий случай даже ход сбросил до 3 узлов. Но все опасения оказались напрасными, и, миновав воздушную преграду, все на мостике с облегчением вздохнули и перешли на 10-ти узловой ход.

В Стамбуле больше всего впечатляли своей необычностью и сказочной красотой возвышающиеся исторические мечети и минареты, сохранившиеся с древних времен.

Солнце собиралось садиться, и в его красноватых лучах эти остроконечные сооружения смотрелись сказочными дворцами полными сокровищ и гаремами чернооких восточных красавиц турецких шахов и пашей, о которых мне доводилось читать только в сказках.

Да и солнце было каким-то турецким, таким большим и красным, а появившийся иностранный месяц над небосклоном словно сошёл с турецкого флага и подчёркивал своим ранним присутствием, что мы уже далеко от дома. Что всё здесь хоть и интересное, но всё чужое-чужое, совсем мусульманское.

От таких мыслей где-то в подсознании появлялось нелепое сравнение этих остроконечных минаретов с исполинскими баллистическими ракетами, направленными в сторону нашей территории.

25 марта во второй половине дня мы прошли проливную зону, и вышли, наконец, на простор Средиземного моря, где и начался первый этап манёвров.

По замыслу учения корабли для поиска и слежения за подводными лодками были разбиты на две корабельно-поисковые ударные группы. КПУГ-1 в составе ПКР 'Москва' и БПК 'Решительный'. Третий корабль БПК 'Красный Кавказ' по какой-то причине не вышел в море, и первая группа получилась в несколько усечённом составе.

Эта группа работала в западной части Средиземного моря под прикрытием корабельной ударной группы КУГ-1 в составе: крейсера 'Дзержинский' и двух больших ракетных кораблей 'Неуловимый' и 'Прозорливый' проекта 56М.

КПУГ-2 в составе ПКР 'Ленинград' и двух БПК 'Комсомольца Украины' и 'Отважного' начинала поиск с восточной части Средиземного моря под прикрытием КУГ-2 в составе крейсера 'Кутузов', БРК 'Бедовый' и эсминца 'Находчивый'.

Эти данные разбивки кораблей по группам являются вполне достоверными и проверенными мной на собственном опыте человека, который своими руками заполнял 'Журнал боевых действий сил на учениях' и этим своим небольшим вкладом внёс свою лепту в успех и особенно отчётность по этим учениям.

Поиск начался от острова Крит курсом в сторону Сицилии на поисковой скорости 14 узлов. Началась настоящая боевая работа всего экипажа корабля, а особенно большая нагрузка ложилась на экипажи вертолётов. Погода была лучше и не придумать, солнце и море 2 балла.

На полётной палубе закипела работа. Одни вертолёты взлетали и брали курс на запад, чтобы там сменить отработавших своё полётное время коллег. Другие прилетали и садились для заправки и ожидания следующих вылетов. В общем, настоящая вертолётная карусель. Одни садятся, другие - взлетают и так всё светлое время суток.

По ночам и ветре свыше 12 м/сек нашим асам летать было запрещено, очень уж наших пилотов жалели и берегли. На фотографии видно, что для безопасности наших летчиков даже леерные стойки ограждения полётной палубы на время полётов заваливались, чтобы не мешать полётам. А для того чтобы шасси вертолёта не скользили по палубе, они приземлялись на сетки из тросов, натянутые на стартовых площадках.

Вертолёт Ка-25 уходит на поиск ПЛ

Примерный поисковый ордер КПУГ-2 на учениях 'Океан' с 25 по 30 марта 1970 года

Антенны локаторов вращались и без устали обеспечивали воздушную и надводную обстановку. Акустики шарили подводный горизонт своими мощными посылками, которые со звоном и писком улетали в толщу воды с надеждой получить отражение от подводного объекта.

На ходовом мостике началась сплошная кутерьма докладов от операторов ГАС и РЛС, сигнальщиков, вертолётов. По началу трудно было ориентироваться, что и как записывать в 'Журнал боевых действий'. Столько информации, что не успеваешь её отслеживать, отсеивать нужное и фиксировать.

Постепенно, с помощью командира корабля капитана 1 ранга Звездовского, старпома и командира 30-ой Дивизии противолодочных кораблей, который и являлся старшим на нашем переходе от руководства Черноморского флота, мы научились отсеивать ненужную шелуху, а фиксировать только полезную и нужную информацию об обстановке и действиях кораблей и вертолётов. На маневренных планшетах мы также вели характер маневрирования иностранных кораблей и полётов авиации ВМС НАТО при их слежении за нашими действиями. Работы хватало всем, только успевай.

А уж когда вертолёт взял контакт с американской подводной лодкой, тут засуетились не только мы. Американские самолёты залетали над нами, как ужаленные, они ведь тоже не дураки и поняли, что мы обнаружили их подводную лодку, выполняющую задачу боевой службы. В хвост нашему ордеру немедленно пристроился американский эсминец или по их классификации фрегат УРО типа 'Нокс' и тоже не отставал от нас ни на шаг.

По данным вертолёта 'Ленинград' сделал подскок на максимальной скорости к месту нахождения подводной лодки и принял контакт своей станцией 'Орион'. Дальность поддержания контакта с лодкой была ошеломляющая и составляла до 25 километров.

И что только подводная цель не делала. Пыталась оторваться на максимальном ходу, ставила приборы помех и имитаторы, выделывалась, как только могла.

По-моему, это был, вообще, первый случай слежения за подводной лодкой ВМС НАТО поисково-ударной группой кораблей в нейтральных водах Средиземного моря. Я не беру во внимание, те редкие случаи, когда наши подводники имели подводные контакты с американскими лодками, осуществляющими слежение за нашими силами. А здесь, именно, надводные корабли бессовестно гоняли субмарину 6-го американского флота.

Конечно, когда цель раздваивалась или пропадала за прибором помех типа имитационных патронов, то контакт временно терялся. Опыт акустиков набирался вот именно сейчас, когда перед тобой юлила и отрывалась от преследования настоящая лодка вероятного противника. Но контакт, потерянный на некоторое время из-за неопытности акустиков, быстро восстанавливали с помощью радиогидроакустических буёв наших вертолётов. Мы подходили к цели и снова принимали контакт.

Все три корабля поисковой группы держали подводную лодку, словно за хвост. А наши вертолётчики тоже быстро вошли во вкус этой занятной игры в кошки-мышки, и набирались опыта по поддержанию контакта с настоящей американской атомной ракетной лодкой.

Понятно было, что лодка не имела право покидать район, заданный ей для несения боевой службы. Это и облегчало нам задачу слежения за ней.

За то время, которое мы гоняли её в данном районе, уже примерно был ясен квадрат её боевого патрулирования. Время непрерывного слежения за первой иностранной лодкой, попавшейся в нашу расставленную сеть, доходило до 20 часов и более.

Это было большой сенсацией того времени.

Натовские соглядатаи в лице самолётов 'Орион', 'Нептун' и других типов не могли оставить без своего внимания армаду наших кораблей, бороздящих просторы Средиземного моря, да ещё и с полётами вертолётов.

Они уже привыкли, что это их владения, а тут вдруг советские корабли начали хозяйничать и гонять их доблестные подводные силы. Да мало того, ещё и обнаружили ПЛАРБ - лодку с баллистическими ракетами в её стартовой позиции. Разве такое допустимо в их сознании мировых господ.

Как только сигнальщики докладывали на ГКП свои обычные доклады о воздушных целях:

- Пеленг 350, дистанция 30 кабельтовых. Цель воздушная, курсовой параметр 0, курсом на нас! Самолёт ВМС США типа 'Орион'!

Это означало, что на нас заходит самолёт базовой патрульной авиации в попытке рассмотреть наши действия по работе с подводной лодкой. Заслышав такой доклад, командир дивизии брал в руки сигнальную ракету и резво выбегал на крыло ходового мостика с криком:

- Поднять сигнал по Международному своду сигналов: 'Вы нарушаете правила полётов! Создаёте угрозу мореплавания!'

Здесь он ждал, когда самолёт поравняется с нашим кораблём и от всей души дергал за верёвочку сигнальной ракеты, которая с шипением улетала в сторону вражеского соглядатая.

Целый капитан 1 ранга, высоченного роста комдив пулял сигнальные ракеты в небо, словно это были безобидные новогодние детские хлопушки.

Высота самолёта составляла всего то метров 50-70, но, правда, попаданий точно в цель отмечено не было.

Ну, а вдруг бы попал?!

Светящийся состав сигнальной ракеты запросто прожёг бы корпус или лопасть крыла самолёта. Международный скандал был бы налицо. Представляете такую сенсацию в газете: 'Новейший русский вертолётоносец в нейтральных водах Средиземного моря сигнальной ракетой сбил американский самолёт базовой патрульной авиации ВМС США' или ещё что-нибудь в этом роде.

У журналистов не заржавеет, такого сразу понапридумывают, что вместо сигнальной ракеты сразу появится новейшая ракета класса 'корабль-воздух' или ещё какая-нибудь, но обязательно новейшая. Потому, что в то, что простой сигнальной ракетой можно сбить их самолёт из них никто и никогда бы не поверил.

Голова от этой круговерти докладов и быстрой смены обстановки на ГКП за время вахты шла кругом. Я приходил с ГКП с этой суматошной вахты в свою келью, и перед сном с тоской и некоторым страхом смотрел на учебник 'Политэкономия', лежащий рядом с моей подушкой.

Для очистки совести прочитав ровно три страницы, на меня нападал такой глубокий сон, что я прятал эту мою настольную книгу под подушку и изучал её методом индукции. Успею ещё выучить эти прописные истины, изложенные сухим экономическим языком, успокаивал я себя и погружался в забытьё, усиливаемое равномерной качкой на волне.

И снился мне сон, что я успешно сдаю экзамен по этой нудной науке, красные просветы полковничьих погон, а над ними седая голова в роговых очках с изумлением отмечает мои блестящие знания предмета и спрашивает:

- И когда это ты успел так хорошо усвоить эти постулаты экономики социализма и капитализма. Потрясающие знания!

-Я все четыре месяца пока мы были в море, не вынимал учебника из-под подушки. Видимо метод индукции заслуживает внимания при изучении общественных наук, - чистосердечно признавался я в своём ноу-хау метода изучения сложных наук.

- Сима! Сима! Сима, ты на вахту проспишь? – будил меня Генкин голос, и приходилось вставать на вахту в самую собаку, то есть в 00.00. часов. До умывальника бежать лень, нужно в коридор, а это далеко. И так сойдёт, кто на меня ночью там смотреть будет. Так, не умываясь, и, пошатываясь спросонья, побежал по бесконечным вереницам трапов на вахту на БИП.

На плацдарме боевых действий жизнь начинается с рассветом, а вот на корабле она не останавливается ни на минуту. И даже, когда океан казалось бы дремлет, а может быть даже и спит, в огромном стальном чреве корабля, вмещающем в себе 1200 человек, всё равно продолжается замедленный размеренный пульс жизни.

Гудят силовые установки, и линии валов вращаются в своих непрерывных оборотах. В каждом кубрике не спят, но чутко дремлют дневальные, а на вахтах стоят бойцы и офицеры, обеспечивающие движение корабля по безбрежному океану.

Вращаются антенны РЛС и работают вспомогательные механизмы, необходимые для продолжения жизни корабля. С камбуза доносятся запахи жизни, где коки варганят какую-то очередную пищу для ночной смены, пекут хлеб и чистят картошку для будущего обеда.

По пустынным коридорам и корабельным закоулкам носятся стаи всегда голодных крыс со своей вечной заботой, где найти и стырить у человека что-нибудь съестное.

Ночь есть ночь и на БИПе в полумраке за пультами индикаторов станций сидели голые по пояс операторы-старшины. Тёплая ночь Средиземного моря и разогретая аппаратура, которая в основном была на лампах, создавали невыносимую духоту на посту, хоть и вентиляция работала, но от неё мало было проку.

Монотонные доклады о воздушных и надводных целях, появляющихся и исчезающих с индикаторов кругового обзора локаторов, вызывали чувство умиротворенности и желания поспать. Планшетист по данным наблюдения наносил обстановку на большой вертикальный планшет из оргстекла, где всё было ясно и понятно – синие вражеские цели, а красные – наши.

Симпатичный оператор-радиометрист, у которого на лице был написан интеллект и не меньше, чем высшее образование, в перерывах между докладами на ходовой мостик вдруг предложил мне:

- Давай я тебя нарисую. Портрет тебе на память! А то так спать хочется от этой нудной обстановки на экране.

- А ты, что, волокёшь в изобразительном искусстве? – несколько удивлённо осведомился я у этого корабельного интеллигента, на которого давно обратил своё внимание.

Он чем-то отличался от других старшин на корабле, было в нём что-то творческое, в его блеске в глазах и внешности.

- Рисуй, если тебе это нравится! – дал я своё согласие на эксперимент. Он взял лист бумаги со своего стола и, подложив под него какой-то толстый журнал наблюдения, стал быстро и уверенно водить по нему карандашом.

С перерывами на наблюдение за обстановкой на экране своего индикатора и докладами о целях на ходовой мостик он увлечённо творил свой шедевр. На него так нахлынуло вдохновение, что порой приходилось возвращать его на своё рабочее место, которое было не за мольбертом где- то в художественной мастерской, а здесь на вахте оператора корабельного БИПа.

- Смотри на экран! Там новая цель появилась! Давай координаты! – толкал я уже его в бок и возвращал на грешную землю.

Рисунок неизвестного художника-радиометриста с борта ПКР 'Ленинград'. Апрель, 1970 год

Когда он вручил мне готовый портрет, то я поначалу себя мало узнал в этом изображении, но аккуратно сложил листок и после вахты забрал его с собой.

Этот листок долго хранился у меня в альбоме фотографий и только спустя много лет я понял, какой ценный документ совершенно случайно оказался в моих руках.

На обратной стороне простого карандашного рисунка моей неказистой физиономии был перечень всех сил участвующих в манёврах 'Океан' с их позывными и разбивкой на КПУГи и КУГи.

Обратная сторона портрета с позывными кораблей на учениях

Теперь, стоит только посмотреть на обратную сторону моего портрета, и я нисколько не сомневаюсь, что со мной бесполезно спорить о составе участников этого учения, которые могут возникнуть у наших критиков и прочих докучливых знатоков истории флота и биографий кораблей. Разумеется, эти данные в своё время были конфиденциальными, но сейчас это уже настоящий архивный документ и история нашего флота.

А вот на рисунке этого моего случайного художника я узнаю себя только в пожилом возрасте, словно он нарисовал мой будущий портрет, человека зрелого возраста.

Корабли постепенно сутки за сутками передвигались к западной части Средиземного моря. Здесь должна была состояться встреча почти всех наших сил, участвующих в манёврах.

По данным разведки были примерно известны места нахождения американских подводных лодок, несущих боевую службу. И мы, как бы между делом, обшаривали эти места в поисковом строю.

Результаты наших поисковых действий совместно с вертолётами были впечатляющие. Ни одна американская подлодка не смогла миновать наше сито, через которое мы просеяли лазурные воды чужеземного моря.

Три атомных подводных лодки были обнаружены за время этого 5-ти суточного поиска и с каждой лодкой мы имели уверенный контакт и время поддержания контакта от 4 до 25 часов.

Там за горизонтом, где-то поблизости у берегов Алжира находилось большая авианосная ударная группировка 6-го американского флота. Я сам видел на экране локатора огромную цель авианосца, окруженную кораблями охранения. Компания собралась там серьёзная.

Когда ветер усилился свыше допустимого предела для полётов, наши доблестные пилоты слонялись по кораблю без работы и, попрятав свои машины в ангарах, от вынужденного безделья откровенно били баклуши.

Вдруг откуда-то издалёка стрекоча, словно большая саранча, к кораблю приблизился странный на вид летающий агрегат – иначе и не назовёшь. Ну, прямо геликоптер Леонардо да Винчи, да и только. Один остов из трубчатых реек и два винта.

Оказалось, что это американский вертолёт с одного из эсминцев охранения авианосца. Он лихо, в нелётную для наших погоду, стал крутиться вокруг крейсера.

Причём летал на высоте ниже нашей палубы, и с расстояния 15-20 метров разглядывал нашего исполина. За штурвалами вертолёта сидели два бывалых пилота в белых шлемах с белозубой американской улыбкой и мастерски управляли своим летательным аппаратом.

Все кто смог выбежали на палубу, посмотреть на это чудо 20 века. Ну, тут уж наши вертолётчики пришли в восторг и высказывались, не скрывая своего изумления виртуозной работе своих заокеанских коллег:

- Во дают мужики! На какой-то позорной трубчатой раме, да на такой высоте выделываются. А нам даже полёты запретили, ветер всего-то 14 м/сек.

Удивительно было, что вот так, совсем рядом дерзко и вызывающе, словно дразня нас нашей беспомощностью, летают настоящие воздушные асы, которым нипочём ни ветер, ни другие атмосферные явления, да ещё и бесцеремонно разглядывают на корабле всё что хотят.

Безусловно, их боевая подготовка была очень высокой, а опыт таких полётов над морем наверно насчитывался не десятками часов, как у наших летчиков, а переваливал за тысячу. Их палубная авиация уже несколько десятилетий летает с кораблей и авианосцев во всех точках океанов, а у нас это только всего-навсего первые попытки создания некого подобия палубной авиации.

Перед выходом в Атлантику где-то южнее Болеарских островов была точка рандеву с кораблями обеспечения и остальными кораблями соединения.

Подошел крейсер 'Москва', у него на баке волной сорвало носовую установку РБУ №2. Она лежала рядом с платформой и была закреплена к кнехтам и скобам на палубе стальными тросами.

Оказывается, корабли тут здорово прихватило штормом, который их так внушительно потрепал.

Но представить себе высоту волны способную сорвать реактивную бомбовую установку с палубы, высота которой над водой на баке более 15 метров я себе так и не смог. Это ж как глубоко нужно зарыться в набегающую волну, чтобы перекатывающаяся через бак волна могла вырвать стальные болты крепления тяжеленной установки.

К нашей корме подошёл большой танкер и, закрепившись концами, перебросил шланги подачи топлива. Началась заправка мазутом и водой. Танкер с двух сторон по бортам облепили 'Отважный' и 'Комсомолец Украины' и оба, словно бычки, сосали топливо от доброй матки.

Раздача топлива и воды в точке рандеву

Всё было бы хорошо, но вот наши маслопупы прозевали момент заполнения цистерны. Что тут началось!

Из гусаков (изогнутые трубы выходящие на верхнюю палубу для выравнивания давления) топливных цистерн на палубе у начала надстройки хлынул чёрный, как смола, мазут. Два потока залили пространство палубы у надстройки и по наклону верхней палубы потекли в сторону кормы. Пока трюмные очухались и перекрывали свои вентили, палуба была загажена, других слов не подобрать, слоем топлива, похожим на дерьмо. Матросы ходили по мазуту своими прогарами, и разносили эту грязь по всему кораблю, поэтому нужно было срочно ликвидировать эту гадость с палубы.

Из-за какого-то трюмача матроса Пупкина старпом бегал по замазученной палубе, выясняя размеры катастрофы, и от возмущения, буквально, выскакивал из своих флотских штанов:

- Козлы! Я вас всех поубиваю! Засранцы! Маслопупы херовы! Засрали мне весь корабль перед самым выходом в океан. Мать вашу…! Позору-то сколько на мою голову.

Выход он нашёл моментально - похватал всех торчащих бездельников на баке в бесконечном перекуре и мобилизовал всю эту ораву на авральную работу.

Боцман притащил совки и обрезы, выкатил пару пустых бочек, и работа закипела. Кому не хватило совков, собирали мазут фанерками.

Среди этой бригады оказались и курсанты. Не будешь же убегать от старпома, как мальчишка. Тем более за эти дни все наши рожи ему примелькались во время вахт на ГКП, и он всех нас знал даже по фамилиям.

Главные сборщики мазута после ударной работы

Мы дружно плечо о плечо с матросами черпали жижу мазута и сливали его в бочки, пока не наполнили их. В общем, повкалывали мы по-ударному, и вскоре уже приборщики верхней палубы из шлангов поливали горячей водой и с содой отмывали остатки топлива щетками.

- Покажите мне этого недоноска! Я ему в три господа Христофора, Босфора, Магеллана, Васко да Гама мать все рога поотшибаю, моргалы выколю и за борт сброшу. Заставил нас вкалывать, как последних салаг. Карась! Салабон! – плевался Федя после окончания ударной работы.

Поизмазались мы драгоценным топливом изрядно, но корабль отмыли и оттерли быстро. Старпом поблагодарил нас за столь оперативно оказанную помощь по приведению корабля в надлежащий вид.

После такого аврала мы собрались у кормового среза надстройки, и сфотографировались на память о таком небывалом событии из корабельной жизни. Такого позора мы в своей корабельной практике до сих пор не встречали, да и вряд ли где такое могло случиться на нормальном боевом корабле.

Когда заправка кораблей и грандиозная уборка мазута с палубы закончилась, то замполит Патласов устроил соревнования по волейболу между командами трёх кораблей.

Никогда в жизни не мог подумать, что вот так прямо посреди Средиземного моря на палубе корабля можно спокойно играть в настоящий волейбол, настоящим мячом и даже не страхуя его от падений за борт. Команды состояли из сплошных волейболистов-разрядников и нам в них места, конечно, не нашлось. Один только Толя Прилищ, имевший 1 разряд по волейболу, демонстрировал нам своё мастерство в сборной команде нашего корабля. Нам оставалось только болеть за команду и восхищаться классной игрой своего коллеги.

Соревнование по волейболу посреди Средиземного моря

На этот раз, ради выполнения всех требований правил игры, мяч даже не привязывали на лесочную страховку. Толпы болельщиков, стоящих стенкой вокруг площадки, не позволяли мячу улетать за пределы полётной палубы.

Толя рубил мяч в прыжке во всю мощь своих огромных и сильных ручищ и ставил колы на первую линию площадки противника под наши одобрительные восторженные крики:

- Дави их, бульбаш! Дай им пробздеться, как следует!

Ни какие блоки защитников не выдерживали колотухи, посылаемые Толей над сеткой в площадку противника. Толпа болельщиков горланила и торжествовала победу сборной корабля. Крики и овации победителям стояли, почти как на обычном стадионе, и уносились над морем в водное безмолвие.

Толя Прилищ был у нас уникальный кадр. Скромный по характеру и незаметный в жизни, он был стройным и мощным атлетом и само собой заядлым спортсменом. Кроме этого у него был неповторимо красивый каллиграфический почерк, он хорошо рисовал и писал плакатным пером.

Короче, такой человек для замполита корабля капитана 1 ранга Патласова был просто бесценной находкой в его замовской деятельности и постоянных оформительских работах наглядной агитации, и прочих художественных делах. Вот Толя и пахал на зама, скрипя плакатным пером и защищая честь корабля в сборной по волейболу.

Уже потом, после соревнований мы выпросили у замполита волейбольный мяч, и, иногда в свободное от полётов время, играли на полётной палубе в волейбол.

Только приходилось мячик привязывать на длинную леску. Это была страховка на всякий случай, если мяч случайно полетит за борт. Ведь не будешь же каждый раз вытаскивать его из воды с помощью рабочего барказа или катера. Это ведь целая канитель - спускать с борта плавсредство, только из-за того, что резвящиеся в волейбол курсанты уронили в море мячик.

Здесь в Средиземном море всё было не так, как у нас на Балтике. Закат, так закат! Огромный золотой круг солнца, охватив своим кроваво-красным цветом полнеба и воды, медленно оседал в воду в своём безумно красивом зареве. Казалось, что этот раскалённый диск сейчас моментально вскипятит полморя, а вода закипит и забурлит, поглощая в себя раскалённую плазму. 'Солнце красно вечером - моряку бояться нечего'.

Идеальная линия горизонта резала светило на убывающую часть, а на воде постепенно сужалась золотая столбовая дорога к самому Солнцу. Это уже тебе не узкая лунная тропинка, а действительно гигантская столбовая дорога.

Хотя и Луна здесь мне всегда казалась почему-то больших размеров, и напоминала не наш подгоревший масленичный блин, а освещённый Солнцем шар немыслимых размеров. Казалось, что она висит совсем близко над морем, и поэтому у неё такой большой диаметр. А в корабельный перископ на ней были чётко видны даже лунные кратеры с тенями выступающих вершин.

Работы у замполита в этот день было навалом! Вечером, для полноценного отдыха личного состава перед продолжением дальнейшего похода, на верхней палубе был устроен просмотр патриотического художественного фильма.

По-моему, это был фильм 'Голубая стрела'.

На дверях ангара для дежурного вертолёта был натянут большой экран, а вся полётная палуба превратилась в зрительный зал летнего кинотеатра.

По всем флотским традициям, как обычно, перед фильмом годки, да и не только они, выкрикивали обычные недовольные возгласы, обращённые к киномеханику:

- Фильму! Фильму давай! – и топали ногами по палубе, создавая эффект настоящего зрительного зала кинотеатра.

Заслышав этот сигнал о готовности к началу демонстрации кинофильма, мы появлялись в зрительном зале весьма оригинальным способом. В шаропилотной, где проживали наши кадры, подволок помещения представлял собой огромную крышку люка размером 2 метра на 1,5. Этот люк открывался для запуска шара-пилота при его отправке в атмосферу. Но атмосферные исследования не проводились и шары не запускались. Мы, чтобы не бегать по длинным коридорам для выхода на верхнюю палубу, варварски эксплуатировали этот люк в качестве подъёмника для выхода наверх.

Пять человек повисали на крышке люка, держась за скобы и рукоятки задраек, а по команде 'Поехали' Моня врубал привод гидравлики. Огромная крышка с гудением от перегрузки открывалась, а под ней висели, как сосиски, наши курсанты с зажатыми между ног раскладными стульчиками. Теперь стоило только опереться ногами об палубу, как ты уже в кинотеатре. А места в этом кинотеатре под открытым небом хватало всем.

Оператор Моня опускал крышку, и на него висла следующая партия курсантов для последующего выхода на палубу. Остающийся последним Моня добирался бегом по коридору, но ему уже было забито место в переполненном зале.

На флоте кино это не только важнейшее из наших советских искусств, но и наилучший способ на некоторое время оторваться от однообразной корабельной жизни, и, уткнувшись своей физиономией в экран, забыться от тягот и лишений дальнего похода. По распорядку дня фильмы на корабле демонстрировались три раза в неделю: среда, суббота и воскресение.

Когда старенький проектор типа 'Украина' начинал свой киношный стрёкот, а на белом экране появлялось изображение, то моментально замолкали голоса возбуждённых зрителей, и под звёздным бархатом южной ночи повисала неимоверная сосредоточенная тишина. Даже был отчётливо слышен плеск волны о борт где-то там далеко внизу. Все молодые и крепкие члены экипажа и уже пожилые офицеры и мичмана погружались в военный сюжет и сопереживали вместе с героями фильма.

Когда, как всегда, на самом интересном месте внезапно обрывалась старая кинолента, то тут бедного кинщика готовы были растерзать на куски. Недовольный народ не стеснялся эпитетов и высказывал своё возмущение не совсем литературным языком. Рёв и топот стоял как на стадионе:

- Сапожник! Кинщик хренов! Фильму давай!

На время стоянки на якоре в нейтральных водах была выставлена вахта по борьбе с ПДСС (подводные диверсионные силы и средства). Вахта ПДСС - это автоматчики в касках, расставленные вдоль бортов для наблюдения за поверхностью воды. Под винты корабля с кормы крейсера был опущен огромный фонарь с мощной ватт в 300 светящейся лампой. Вода была настолько прозрачной, что с высоты кормы в радиусе 30 метров было видно не только боевого пловца, который мог подкрасться к нашим винтам, но и всю многочисленную плавающую и крутящуюся у фонаря морскую фауну Средиземного моря.

После окончания фильма мы ещё долго разглядывали в светящемся прозрачно-голубом пятне воды разных обитателей глубин, начиная от рыбёшек и медуз и заканчивая небольшими акулами.

Как обычно, в такие моменты Есикин разматывал свои рыболовные снасти и начинал колдовать, подёргивая леску уже опробованного в деле блестящего 'дурака'.

И здесь рыба была нисколько не умнее, чем на севере и реагировала на эту приманку одинаково активно. Витька с трепетом заядлого рыбака вытаскивал на палубу обманутых блеском металла рыб. Мы стояли и только успевали подсчитывать улов везучего рыбака.

Попался на эту дурацкую приманку и полуметровый акулёнок. Витька немного поводил его на своём поводке, а потом лихо вытащил на палубу, и все, кто только недавно смотрели фильму, собрались вокруг этого небольшого чуда с многочисленными и острыми зубами.

- А попался, который на базаре кусался! – орал от восторга и избытка эмоций Моня. – Витёк, вспарывай ему своим ножичком брюхо, может там бутылка пиратского рома лежит.

- Какая бутылка? Ему от роду всего три месяца, - со знанием дела утверждал Витька.

- Ну, не бутылка, так шкалик, может, влез, - не сдавался Моня. – А его сожрать-то можно, не отравимся?

- Забирай и суй его в свою электропечь. Зажарим и слопаем молодого морского пирата, - скомандовал Витёк.

Моня схватил двумя руками несчастную рыбину и прыжками помчался разогревать свой мангал в шаропилотной.

Как и положено было по инструкции по борьбе с ПДСС, через определённые интервалы времени командир БЧ-2 производил профилактическое гранатометание в воду вокруг корабля. Нужно было показать потенциальным противникам, что наше око не дремлет, и мы готовы бороться даже с такой нечестью, как подводные пловцы. Он ходил по верхней палубе с брезентовой котомкой через плечо, в которой лежали ручные гранаты РГ-42, и через каждые 50 метров выдёргивал чеку и бросал гранату за борт. Взрыв гранаты под водой предназначался для возможного подводного диверсанта, который мог совершить свой коварный замысел, и привесить на корпус или винты магнитную мину или ещё какую-нибудь взрывную пакость. При взрыве гранаты по днищу корабля раздавался удар похожий на удар молота по железу. Попадись в этот момент под водой в радиусе 15 метров подводный пловец или водолаз, он получал смертельный удар, а если находился подальше, то тоже терял сознания от таких мощных гидравлических ударов, получая баротравму лёгких и других внутренних органов.

- Товарищ капитан-лейтенант, дайте гранатку бросить! - упрашивали мы командира БЧ-2.

Но, сосредоточенный на своём небывало серьёзном занятии, он не позволял нам это недетское дело, и ни в какую не соглашался доверить нам грозное оружие, лежащее в его котомке.

- Вот мудило! Скорее бы он заканчивал свою профилактику. Всю рыбу мне тут распугал вместо диверсантов и поубивал её своими гранатками. Не дают нормально порыбачить, - возмущался наш доморощенный спец по рыбной ловле.

- Каждая такая гранатка стоит треть лейтенантской зарплаты, а он уже за этот вечер их два своих мешка повыбрасывал за борт, - доложил Лёха свои соображения.

- Да, я смотрю здесь никто это не считает. Здесь, как в детском саду. Комдив по каждому самолёту дергает за верёвочку сигнальной ракеты и шмалит их в агрессора на полном серьёзе. Уже тоже кучу ракет выпулил, а на кой ляд? Он и сам то наверно не знает, - вступил я со своими наблюдениями по вопросу комдивских стрельб по воздушным целям.

- Мужики, какое вам дело до этого? Положено, они и шмалят. Что они экономить будут боезапас? Всё это запросто списывается после похода, как израсходованное на боевую подготовку, - закончил наши дебаты Федя.

Из люка шаропилотной стал разноситься аромат жареной рыбы - Моня во всю кулинарил в своём мангале.

- Пошли рыбки попробуем, Моня уже там накачегарил, - предложил кто-то.

Сожрали, на ночь глядя, весь Витькин улов, а с ним и бедного акулёнка, и никто даже не поперхнулся, но хоть попробовали акульего мяса. А ночью, уже под утро труба пропела 'Боевую тревогу' и корабли двинулся в дальнейший путь в сторону Гибралтара.

По тревоге в нашу с Генкой нору неожиданно завалился командир БЧ-3, и, наступив в темноте на мою ногу каблуком ботинка, врубил свет. Увидев распростертые на матрасах на полу наши голые спящие тела, он выразил своё крайнее удивление:

- Мужики, а вы что тут живёте, что ли!?

- Живём, товарищ капитан-лейтенант, - щурясь от яркого света и потирая отдавленную командирским каблуком ногу, ответил я.

- Я даже и не знал…, - честно признался нам непосредственный начальник в собственном незнании обстановки о бытовых условиях своих подчинённых. – Ну, вы уж потерпите, весь корабль забит людьми и продуктами.

- А мы и не ропщем. Мы уже ко всему привыкли, курсант он везде курсант. Лишь бы матрас был, да кормили, а остальное всё ерунда, - отшутились мы от своего начальника, прибывшего проверять действия своих подчинённых по сигналу 'Боевая тревога'.

- Вы только моего салажонка на этом посту не развращайте, а то он совсем ещё зелёный. Он тут с вами пообщается и может возомнить из себя годка, - на всякий случай предупредил нас 'бычок'.

- Да мы наоборот ему тут помогаем осваивать технику, и объясняем работу механизмов. Так что за салажонка не переживайте, скоро он будет классным минёром, - убедили мы начальника, который хлопнув дверью, побежал дальше проверять свои боевые посты.

Пришлось тоже вставать и бегом нестись на ГКП для несения уже порядком осточертевшей вахты.

Корабли построились в строй кильватера и взяли курс на Гибралтарский пролив. Впереди нас ожидала качающая волна Атлантики со своим Бискаем и переход на север.

1 апреля мы подошли к Гибралтарскому проливу, и медленно ползли мимо знаменитой английской военно-морской базы Гибралтар. Она находилась на маленьком полуострове площадью всего-то около 7 км? с одноимённым названием и историческим мысом Европа в южной оконечности, всего-то в 50 км от пролива.

Для меня всё понятие о Гибралтаре сводилось к тому, что это просто прекрасное курортное местечко, где проводили свой отдых воротилы современного капитализма. Что-то типа Канарских островов.

Здесь же, пользуясь возможностью разглядеть с небольшого расстояния эту базу в мощные перископы, я пытался рассмотреть всё внимательнее. Только теперь до меня дошло значение этого райского местечка для кораблей флота. Это была бесценная по своему значению военно-морская база натовских сил. Это даже не база, а настоящий КПП для всего Средиземного моря.

Огромная скалистая но ровная площадка на востоке, которую мы все вначале принимали за странно наклоненную поверхность аэродрома, по словам Родионова, оказалась прозаической площадкой для сбора дождевой воды.

Дефицит воды в этом жарком климате заставлял англичан находить такие странные способы обеспечения базы водой. Дождь капал на пологие склоны этой ровной площадки, устроенной на скале, и стекал в огромные специальные резервуары для хранения воды. Этими небесными подачками приходилось обходиться вдобавок к постоянно работающим опреснителям морской воды.

Был здесь и аэродром с оригинальной взлётно-посадочной полосой длиной-то всего около 2 км, вытянутой с востока на запад, и выходящей прямо в бухту Альхесирас. Эта полоса, пролегающая через хребет горы, была выгнута в виде коромысла.

Военно-морская база Гибралтар

Самолёты, садящиеся на ВПП в направлении запад - восток, совершали свой пробег по уходящей в гору полосе и тем самым укорачивался их тормозной путь до остановки. Взлетали самолёты с востока на запад и уклон полосы наоборот помогал разгонять самолёт до взлётной скорости при меньшем пробеге.

На аэродроме базировались самолёты ВВС Великобритании, а значит и США тоже. На западном побережье полуострова находилась маленькая бухточка со странным для этих мест названием Росия. Прекрасно защищённые молами причальные стенки для стоянки кораблей были оборудованы всей необходимой инфраструктурой. Мало того здесь находился нормальный судоремонтный завод и четыре приличных сухих дока.

Так что, американские и прочие натовские корабли не испытывали трудностей с ремонтом и базированием своих кораблей в этом важном стратегическом районе.

Потрепала тебя волна и ветер Атлантики – заскочил через пролив в Гибралтар, и ремонтируйся в спокойной обстановке. Есть где и личному составу отдохнуть в нормальных береговых условиях, так как кабаков и публичных домов здесь в достатке.

В общем, это настоящий рай для военно-морского флота и авиации. Неплохо устроились наши заморские коллеги. Это нашим кораблям приходилось в случаях аварийного ремонта чапать аж до Египта и там, на птичьих правах, силами своих специалистов из СССР устранять неисправности и повреждения. Но туда ведь ещё и доползти нужно.

Странно так всё сложилось в истории, сколько не бился наш флот в великих победах на морях, но у России никогда не было своих заморских баз.

Корабли для выхода в океан вынуждены были преодолевать огромные расстояния и форсировать проливы, которые контролируются другими государствами. Что Босфор, что Гибралтар или Фареро-исландский рубеж, везде сплошной контроль и глаз за нашим флотом.

Только поэтому наши корабли должны иметь хорошие мореходные качества, большую дальность плавания и автономность. Но кроме этого, чтобы противостоять ударам противника корабли должны иметь и высокую боевую устойчивость. Кто им тут в нейтральных водах чужих морей поможет противостоять против оружия противника. Одна надежда на свои силы.

Вот поэтому ещё больше возрастает роль специальных кораблей и судов тылового обеспечения боевых действий в удалённых районах океанов и ремонта кораблей в таких условиях.

Были у нас временные пункты маневренного базирования во Вьетнаме в Камране и на Кубе, но времена меняются, и их уже давно нет, а флот должен выполнять свои функции по охране морских коммуникаций и своим присутствием во всех районах океанов демонстрировать мощь и силу своей страны.

Одним словом, можно просто позавидовать натовскому флоту - у них уже в то время всё это было в полном достатке.

Здесь в проливной зоне мы впервые увидели и представителей королевских английских противолодочных сил. Над нами, словно эскортируя в Атлантику, постоянно кружился желтый вертолёт ВМС Англии 'Си Кинг'.

Красивая и аккуратная машина, словно заводная игрушка, летала над нашим строем кораблей и всё что-то высматривала и вынюхивала. Эффектная машина, ничего не скажешь! По сравнению с нашими неуклюжими Ка-25 она действительно выглядела лакированной моделью.

Противолодочный вертолёт ВМС Англии 'Си Кинг'

Мы миновали гигантские чёрные пальцы Геркулесовых столбов, и вышли в океан. И закачала океанская волна Черноморский флот в своих крепких объятиях воды и ветра.

Курс на север встретил нас относительно тёплым, но сильным ветром. Мы приближались к ревущим 40-вым широтам, в которых и так-то обычно не очень спокойно, а в апреле особенно сильно штормит.

Килевая качка в нашей келье, в носу корабля чувствовалась особо отчётливо. Ощущение было такое, словно ты приткнулся на ночлег на больших крылатых качелях с вечным двигателем, а они сами качают вверх и вниз, не требуя от тебя никаких усилий для раскачивания.

Иногда при особо резких провалах носа в волну тебя на мгновение даже подбрасывает вместе с постелью, а потом вновь вжимает в пробку матраса. Духота в помещении придавала особый уют во время сна, и мы просыпались на влажных от собственного пота простынях, но на крепость нашего сна это никак не влияло. Спали, как убитые.

На корабле были успокоители качки и на время обеда их включали в работу, что намного ослабляло эту бесконечную болтанку и борьбу с бегающей по столу алюминиевой миской.

В столовой во время приёма пищи народу всегда полным-полно, но никаких особых анекдотов не происходило. Никто и никого не поливал своего соседа борщом или супом, ни у кого не падало на пол 'геморройное масло' и хлеб.

На верхнюю палубу никого не выпускали, а если кто и появлялся, то только в спасательном жилете и со страховкой. Но курсант он и есть курсант. Как не посмотреть на бушующий океан с высоты верхней палубы? Там с мостика видно всё очень хорошо, но здесь постоять рядом с волной куда интереснее.

Мы тайком через огромный люк шаропилотной десантировались на полётную палубу, и, спрятавшись за надстройку, чтобы нас не было видно сверху сигнальщиками, балдели от одного вида гигантских волн облизывающих наш корабль по бортам. Вода потоками неслась с бака по верхней палубе и, заливая полётную, стекала с высоты.

А волны ведь и действительно были выше сельсовета. Сзади, за кормой, словно на привязи в 5 кабельтовых, подскакивал на волне 'Комсомолец Украины', а за ним отважно боролся со стихией наш 'Отважный'.

Если уж нас мотало и кувыркало, то задний бедолага вообще зарывался носом в волну и резал её своими грациозным форштевнем пополам на два огромных веера волн и брызг, а потом лихо выскакивал на волне, бесстыдно показывая своё голое зелёное брюхо ниже ватерлинии.

Мы стояли, укрываясь от ветра за надстройкой, курили в кулак и судачили, как сельские бабы у колодца.

- Коля, будешь писать письмо домой в Щелкуны, обязательно пропиши там сельчанам, что волны тут в два раза выше сельсовета. Качает сильнее, чем в лесу на вершине самой высокой берёзы в ураган, а жрать всё равно хочется, – как всегда острил наш годок Федя.

Здоровый, как уральский медведь, и спокойный, как древний мамонт, Коля Чернавских на такие уколы никогда не реагировал.

- Я уже вчера написал об этом, только письмо некуда отправлять. А жрать, кстати, мне и без шторма всегда хотелось и хочется, - нисколько не обижаясь, доложил Коля.

- Эх, щас бы щец мне покислее, да пи...ку потеснее! Или на худой конец курятины с белым хлебом. А мы тут кувыркаемся. Да главное, что ещё практики-то только две недели прошло, а берега, как говориться, ещё не видать, - размечтался Соколов под шум ветра и брызг, летящих мимо нас вдоль борта.

- Федя, что я от тебя слышу? Бабёнку уже захотелось!? У самого дома жена, как кукла, а ему тут бабёнку подавай! Придём домой, мы твои златые океанские мечты ей всем своим колхозом заложим. Ишь злодей, охмурил маленькую девочку, а теперь ему ещё жертвы требуются, - полушутя попёр я на Федю.

- Сима, я же шутя, - сглаживал свой случайный промах Федя. - Так, к примеру, ляпнул, а ты уж тут чёрт знает, что подумал. Я свою Алёнку ни на кого не променяю. Я своё от баб уже всё взял. Теперь мне одной достаточно. Это ты у нас ещё мальчик необъезженный, у тебя всё впереди.

- Когда это мы теперь до Североморска доберёмся? Там, в тундре, наверно, ещё холодрыга зимняя стоит. А мы-то в бушлатиках. Сигареты кончаются и деньги тоже. Придётся у нашего Родьки стрелять. Он ведь как-никак наш руководитель, должен позаботиться, чтобы нам деньги дали за апрель, - строил свои обывательские планы предприимчивый Лёха.

- Мужики, странно как-то видеть шторм в ясную погоду. Солнце, ветер и волны. На Балтике, там если ветер, то обязательно хмурое небо закрыто облаками и обычная хмурая осень. А здесь и облаков на небе нет, а ветер воет и свистит, - как будто философствуя, размышлял я.

- У нас широта всего 42°, а не 60°, как в Питере. Поэтому и отличие такое. Да и какая тебе разница – один хрен качает, что с солнцем, что без него, - отрезвлял от философии Федя.

- Да нет уж, не скажи! Тонуть в солнечную тёплую погоду оно как-то приятнее, - пояснял свою мысль Лёха.

Два дня корабли штормовали, а, пройдя мимо Бискайского залива, океан словно сообразил, что нас всё равно ничем не напугать, и понемногу успокоился.

Потянулись серые однообразные дни перехода на север со своими бесконечными боевыми и учебными тревогами, сплошными учениями, то по борьбе за живучесть корабля, то по защите от оружия массового поражения.

Постоянные вахты и суровые будни заставляла нас втянуться в этот сумасшедший ритм корабельной жизни. Нервная система уже была настолько адаптирована к этому каламбуру событий, что мне уже не нужно было никакого будильника.

Если ночью нужно было вставать на вахту к 4 часам, то ровно без 15 минут меня словно кто-то бил по голове, и я вскакивал с матраса, словно на пружинах.

Нескончаемый шум корабельных механизмов, звонки корабельной сигнализации и команды, подаваемые по трансляции вахтенным офицером, уже настолько были привычными, что мы на них не реагировали, как это было в первую неделю похода.

Постоянное общение во время вахт на ходовом мостике со всеми командирами и офицерами крейсера придавали уверенность в том, что ты уже не курсант, а вхож в офицерский круг и при этом выполняешь нужную и важную работу.

Офицеры, общаясь с нами на равных, не обращали внимания на ранги, а это в курсантские-то годы для становления личности будущего офицера много значило.

Командный состав корабля на учениях

Ночные бдения на вахтах в помощниках корабельного штурмана не проходили для меня бесследно, и я узнавал от него много нового, а может быть и старого, на что в своё время не обратил внимания в учебниках и умных талмудах учебных пособий по географии и штурмании.

Штурман седой, как лунь, с блестящей лысиной, начинающейся со лба большого черепа, явно не тянул на Ален Делона. Для нас 20-ти летних пацанов он казался пожилым уставшим человеком в своих домашних тапочках на босу ногу. Ему бы внуков воспитывать, а он до сих пор застрял в этой штурманской комнатушке со своим циркулем, транспортиром и карандашом в руке, аккуратно заточенным по всем канонам штурманской науки.

Я заметил, что штурман учитывает поправку к курсу корабля на течение в целых 3° и спросил, откуда она появилась.

- Мы сейчас проходим самую активную часть течения Гольфстрим и поэтому приходится учитывать это течение, - ответил обычно немногословный штурман.

Он достал огромный Атлас течений и показал мне карту этого района Атлантики, на которой стрелами было разрисовано всё водное пространство. Потом вдруг разговорился и стал объяснять мне природу этого течения:

- Гольфстрим зарождается где-то в Карибском море и, огибая западное побережье США, несёт свои тёплые воды через Атлантику к Скандинавскому полуострову. При этом он, странно петляя и выписывая замысловатые меандры на своём пути, со скоростью порядка 10 км/час всё-таки достигает холодного Норвежского моря и дальше Баренцева моря.

- А с чего вдруг зарождается это течение? Это ж сколько нужно силы чтобы в океане проделывать целое собственное русло среди такой же воды, - задал я ещё один вопрос своему временному начальнику.

- Ну, дорогой, это целая классика законов физики. Неужели интересно минёру знать такие подробности природы течений и прочую ерунду? Возьми атлас течений и посмотри, где что и как течёт, и в какую сторону с какой скоростью, – в свою очередь удивился моему вопросу пожилой каптри.

- А вы, не вдаваясь в подробности, на пальцах объясните. Мне и этого будет достаточно, - просил я, понимая, что ему смертельно хочется спать, а тут я со своими пионерскими вопросами пристаю.

- Если попытаться разобраться в причинах, порождающих течения типа Гольфстрим и Куросио, то тут сам чёрт не разберёт наличие множества факторов влияющих на эти явления, - всё-таки начал свои объяснения на пальцах штурман.

- Солнце нагревает воду, особенно сильно в тропической океанской зоне. При нагревании воды её плотность в поверхностных слоях понижается, и создаются огромные площади воды с пониженной плотностью. А раз плотность ниже, то объём её увеличивается, и уровень воды в этих нагретых районах оказывается на десятки сантиметров выше, чем уровень воды в зонах умеренного и холодного климата. Секёшь момент, студент!

- Секу! Вода, как с горки, начинает перетекать в области более плотной воды, а значит, появляется и течение, - в такт вопросу уже я продолжал дальнейшие штурманские мысли.

- Молодец! На кой чёрт ты в минёры записался, тебе нужно в штурмана подаваться, коль ты такой сообразительный и секущий товарищ, - пытался шутить повеселевший лектор.

- Вообще-то я поступал на штурманский факультет, но там не прошёл по конкурсу. Сказали, что рожей не вышел я в штурмана, а вот на минёра потяну, - вставил я в своё оправдание.

- А теперь смотри! Земля вращается, как волчок гироскопа, с запада на восток, а солнце, получается, наоборот прогревает воду с востока на запад. И течение движется тоже вдоль экватора с востока на запад, ему ещё и помогают пассатные попутные ветры. Под действием сил Кориолиса это течение в северном полушарии отклоняется в сторону севера, а в южном полушарии – к югу. Вот тебе и начало Гольфстрима в Атлантике и Куросио в Тихом океане. Но чем дальше в лес, тем больше дров, - уж совсем на пальцах продолжал вошедший в преподавательскую роль каптри.

– Если вода будет течь в одном направлении, то нужно какое-то другое течение, уравнивающее уровень воды. Для этого существуют глубинные холодные течения. В приполярных и холодных морях типа Норвежского моря при замерзании льда образуются холодные и очень плотные, а значит и тяжёлые слои воды. Ты морской лёд пробовал на вкус? – неожиданно спросил штурман.

- Пробовал, он пресный, а не солёный, как морская вода, - ответил я, не задумываясь.

- Вот видишь, а почему несолёный? Когда морская вода в Норвежском море с солёностью около 38‰ замерзает, то лед вытесняет из себя все соли в воду и её соленость, а значит и плотность ещё больше увеличивается. Вот эти холодные и тяжелые воды погружаются на глубину и дно и там начинают растекаться из района своего накопления, образуя глубинные холодные течения. И вот так перемещение тёплых вод сверху, а на глубине холодных объёмов воды приводит к установившимся процессам перемещения водных масс в океанах и морях. Все это отражено в атласе.

- Ну, как из меня преподаватель? Получится? - довольный своей речью спросил меня штурман. - Пора уже в моём возрасте завязывать носиться по морям и океанам. Хочу уйти с корабля в преподаватели в училище Нахимова.

- Ваш выбор одобряю. А объяснения очень понятно изложены. Я их теперь, по-моему, на всю оставшуюся жизнь усёк, - признал я доходчивость объяснений на штурманских пальцах.

- Заморил ты меня старого. Я тут похрюкаю самую малость на топчанчике, а ты сгоняй за картой прогноза погоды. Знаешь где 'Ладога' находится? – утихомирился мой лектор на диванчике. – Если что толкай в бок, не стесняйся.

Я пошёл в штурманскую конуру, где стояла аппаратура приёма карт прогнозов погоды с весьма родным названием 'Ладога'.

Здесь, несмотря на столь раннее время, всего-то половина шестого утра, было довольно шумно и весело. Три возбуждённых матросика и непонятно как оказавшийся здесь Моня крутились около пульта 'Ладоги'.

Увидев меня, Моня заорал:

- Сима! Тут вместо прогноза погоды голые девки с раскосыми сиськами на самописцах вырисовываются. Во чудеса!

Из-под чертящих и бегающих по бумаге перьев приёмного устройства аппаратуры вместо привычных линий изобар и циклонов с антициклонами вырисовывалась фотография обнажённой и грациозной красотки. Она явно была несоветского образца, потому как на ней не было даже обычного купальника.

Правда, сине-белое изображение не отличалось хорошим качеством, но понять черты лица и что где у неё находится и каких размеров, разглядеть было несложно.

- А где же прогноз погоды? – придуриваясь, спросил я у матроса.

- Сима, пошёл ты! Со своим прогнозом! Дай хоть на картинках на красивых баб посмотреть. Ну, я теперь эту порнуху у себя в шарипилотной над койкой повешу и буду на досуге любоваться, - лепетал Моня, сворачивая в трубочку два первых изображения.

- А как это? Как это, получается? – спросил я матросика.

- Мы случайно настроились на частоту Копенгагена, а не Ленинграда, и попёрли эти изображения. Видимо, это частота какого-то телеграфного агентства и оно перегоняет снимки для журналов. А вы за картой прогноза пришли? – спросил меня главный по порно матрос.

- Ну да! Что я сюда специально поглазеть на баб спозаранку прибежал. Ты мне карту сделай, а потом продолжайте свои изыскания, - поторопил я бабников, хотя… и сам был не прочь полюбопытствовать на небывалые формы заморских девиц.

- Ну, это ж надо! Рассказывают они мне - случайно они настроились на частоту телеграфного агентства!

Карта была уже у меня в руках, но интересно было, что там дальше полезет из под пляшущих по бумаге перьев и на что способны заморские порнушники.

- Сима, ты давай, дуй на свою вахту и не мешай нам работать. Тебя там твой штурман ждёт, - издевался надо мной Моня.

Пришлось бежать на ГКП, а то хватится меня штурман или вахтенный офицер, а я тут заторчал с этими фотографиями.

'- Интересно все-таки, как это на таком расстоянии передаются фотоизображения, да ещё такие забавные и необычные для взора курсанта', - соображал я, взбудораженный в такую рань такой заграничной невидалью.

Как-то вечером, возвращаясь с вахты в свою монашескую обитель, я вдруг увидел в тамбуре у нашего трапа огромную кучу наваленной резины. Похоже, что кто-то покромсал спасательный плот. Поднялся шум и гам, прибежал старпом и замполит, но какая сволочь порезала спасательный плот ПСН-10, уже не найдёшь. Из плота пропал неприкосновенный запас, который обычно лежал в каждом плоту: бутылка спирта, шоколад и сухари. Сам же плот был проткнут ножом в нескольких местах.

Какой-то матрос решил разжиться бутылкой 'шила', но по своей серости он и не подозревал, что плот может срабатывать автоматически. Видимо, он дёрнул за пусковой линь, и плот стал надуваться прямо здесь в тамбуре под трапом. Плот, естественно, стал разворачиваться под действием сжатого воздуха и занимать итак небольшое жизненное пространство тамбура, матроса стало прижимать к трапу. С перепуга он стал махать ножичком и, порезав плот в нескольких местах, спустил воздух, чем избежал участи пленника, зажатого под трапом.

Мы с Генкой, обсуждая эту тему, пришли к выводу, что сделать это мог только боец из боцманской команды. У них всегда в кармане были боцманские ножи, и только они имели доступ к плотам и могли знать, что там лежит НЗ.

- Вот сука, спасательный плот порезал. Ну и матрос на флоте пошёл! Из-за бутылки спирта и нескольких шоколадок! А вдруг тонуть начнём, на целых 10 человек кому-то не хватит мест. Из-за каких вот недоносков придётся барахтаться в воде и погибать не за понюшку табаку, - возмущался Анциферов, и, как только мог, по-архангельски поносил нечистого на руку злодея.

- Да ты не каркай! Погибать он собрался. Мы на самом новейшем корабле советского ВМФ. Тебя уж точно подберёт соседний БПК, да и не утонешь ты... Такие, как ты, не тонут, - пытался я угомонить не в меру возмущённого соседа.

- Уж не намекаешь ли ты, Сима, что только говно не тонет, - вдруг выдал свою догадку Гена.

- Ну, как ты мог подумать такое? Гена, мы же культурные люди, а ты про дерьмо, - не удержав предательского хохота, продолжал я.

Тот что-то бурчал и проявлял недовольство по поводу не тонущих предметов.

- Гена! Кончай заводиться! Ложись спать, тебе на вахту в 4 часа вставать, а ты тут меня обличаешь в том, о чём сам надумал. Я ведь тебе такого не говорил, - окончательно прервал я Гену.

Так и до местного конфликта и крупной ссоры недалеко.

Матроса, выведшего из строя спасательное плавсредство, конечно, начальникам вычислить так и не удалось. Но замполит провел среди личного состава партийно-политическую работу по поводу бережного отношения к аварийно-спасательному имуществу корабля и морального облика строителя коммунизма. На том история и закончилась.

22 апреля на корабле, находящемся в северной части Атлантики, было объявлено праздничным днём. В честь 100-летия со дня рождения В.И.Ленина в столовой личного состава было организовано торжественное собрание, на котором командир Звездовский с замполитом Патласовым в докладе отметили значение этого исторического события для нашей Родины и всего прогрессивного человечества.

В конце своей речи замполит сказал нам всем потрясающую новость. Все участники маневров 'Океан' за успешное проведение мероприятий на учении будут представлены к правительственным наградам в виде медалей 'За воинскую доблесть' в честь 100-летия со дня рождения В.И.Ленина.

Для меня это было, бесспорно, хорошей новостью. В училище перед нашим убытием на практику Куликов подал представления на эту медаль только нашим круглым отличникам и вообще суперкурсантам, коих из роты набралось всего человек 6. А у меня была самая натуральная двойка за экзамен, да ещё и по общественной науке. Какая уж тут медаль! Я и не думал, не гадал, но получилось всё само собой, и мне тоже перепадает медалька.

Вот только думать об этой пересдаче экзамена становилось всё тревожнее и не очень-то хотелось. Время незаметно двигалось вперёд, а я, прочитывая иногда по вечерам не более трёх листов учебника, засыпал над классикой политэкономии под равномерное покачивание корабля. Уж очень трудно шло освоение этой науки здесь в корабельных условиях.

На корабле был праздничный обед и ужин тоже в честь этого великого события. Помощник по снабжению, вчерашний старший лейтенант Мотылёнок на наших глазах преобразился в 'капитана'. По поводу этого знаменательного события он на радостях проявлял все свои меркурьевские способности, а также мастерство своих кулинаров. На столах были жареные пирожки, салаты и винегреты, соки и жареная картошка, мясо и прочие фантазии корабельных коков. Под патриотические мелодии песен и маршей по корабельной трансляции всё это поглощалось личным составом за обе щеки с превеликим удовольствием.

Сам Мотылёнок, возгордившись своими добрыми делами и блестя новыми погонами, носился по столовой и напрашивался на благодарности и комплименты от любимого личного состава, давно не видавшего такого изобилия за своими столами.

Вечером, несмотря на походные условия, был концерт художественной самодеятельности и демонстрация фильма 'Ленин в Октябре'.

Северная Атлантика это вам уже далеко не Средиземное море и даже не Балтика. Хмурые низкие облака, гонимые холодным северным ветром, и свинцового цвета волна с белой пеной на гребешках наводили тоску, и заставляли надевать на себя тёплые тельники, а иногда и ненавистные для курсанта кальсоны.

На палубе ветер пробирал до самых костей, а снежные заряды добавляли в местный пейзаж некое подобие зимы и какие уж тут полёты авиации. Лётная братия изнывала от тоски и слонялась, как неприкаянная, по кораблю и, по-моему, сильно переживала за свою вынужденную бездеятельность и никчёмность.

Врубая иногда на переходе станцию 'Орион' мы нарочно распугивали потенциальных подводных агрессоров. Заслышав посылки станции, которые гремели на пол-океана, натовские подводные лодки разбегались с нашего пути, не желая попадать в расставленные кораблями сети. Да и гоняться за лодками без поддержки вертолётов было бессмысленно, поэтому контактов с лодками в Норвежском море у нас практически не было.

Командир крейсера и комдив начали готовить отчёты по выполненным мероприятиям на учении 'Океан'. Наш Родионов тоже хотел иметь один экземпляр этих документов, чтобы прибыть в училище не с пустыми руками. Эти материалы отчётов на нашей противолодочной кафедре представляли огромный интерес для наших преподавателей, которые в это время разрабатывали новый документ для флота под названием 'Наставление по боевой деятельности разнородных противолодочных сил'.

В этом хитром документе излагались тактические вопросы и рекомендации по поиску и слежению за подводными лодками вероятного противника при взаимодействии разнородных противолодочных сил. Меня и Славку Лепаева Родионов назначил главными писарями.

- Ну что, товарищи курсанты! Я вам поручаю очень ответственное задание. Нужно передрать все отчётные документы по манёврам 'Океан', а я потом эти материалы отправлю в училище.

- Это бесценные материалы по тактике использования разнородных противолодочных сил. Родина вас не забудет! Вперёд, я думаю вас учить уже не надо, - дал нам краткий инструктаж наш полководец. – Только прошу учесть, что вы работаете с секретными документами.

Каждый божий день в свободное от вахт время мы приходили к своему руководителю в каюту, где по нескольку часов подряд скрипели перьями и переписывали из 'Журнала боевых действий' в его секретные рабочие тетради все события, происходившие при поиске и слежении за иностранными лодками.

Поскольку этот знаменитый журнал вели мы сами, то и разбираться с этой писаниной нам было просто. Родионов закрывал нас в каюте на ключ на всякий пожарный случай, чтобы мы не сбежали куда-нибудь с секретными документами под мышкой, а сам частенько уходил по своим делам.

Жил он в двухместной каюте для лётного состава и мы со Славкой разглядывали удобства этого люкса. Переборки и подволок каюты были отделаны светлым декоративным пластиком, большой прямоугольный иллюминатор, открывающий вид на простор океана. У двухъярусной койки, завешенной зеленоватой шторой, находилась раковина умывальника, и висел самый настоящий кондиционер. Ну, так жить можно хоть все три месяца! Даже кондиционер!

- Слав, а ты не знаешь, кто это нас заложил Родьке? Откуда он узнал, что у нас с тобой почерк хороший, - спросил я у Лепаева, когда мы, высунув от стараний языки, писали в тетради свои документальные данные исторического похода.

- Да никто и не закладывал. Родя пошёл, взял этот журнал и спросил, чей это почерк. Ему и нарисовали наши координаты, - вполне логично объяснил Славка.

- Сейчас он и все схемы маневрирований заставит нас чертить. Нам ещё этого только не хватало, - с тоской предвкушал я дальнейший объём наших работ.

- Да, нет! Он уже Прилища этим нагрузил. Толя там уже пописывает плакатными пёрьями. Там этих схем тоже до чёрта. Молодец Родя! Всех пристроил работать, а сам, небось, диссертацию в училище накатает по этим материалам, - сделал свой вывод Лепаев.

В начале мая, числа 5-го мы добрались наконец-то до Североморска и встали всей своей армадой на рейде. Здесь на севере нашей страны ещё лежал снег, и только-только начинало попахивать весной и приближением конца зимы. Только тут в Североморске раскололся Юрка Сидоров и поведал нам, что у него в Полярном служит его отец. Сидоров старший был контр-адмиралом и командиром дивизии подводных лодок. Имея такую поддержку в лице Юркиного бати, мы могли бы запросто посмотреть на современные атомоходы и полазить по их отсекам на экскурсии. Но вместо организации экскурсии на атомоходы Сидор в первый же день прибытия в Североморск помахал нам ручкой. За ним пришёл командирский катер под флагом командира соединения, и он, произнеся лишь одну только фразу 'Гуд бай, мужики', укатил на этом катере на несколько дней домой к папе с мамой, которые очень соскучились по своему чаду.

Приближался День Победы и все засуетились с подготовкой к торжественному построению и подобию парада в честь этого события. Крейсер есть крейсер. И ему по штату даже был положен свой духовой оркестр. Правда оркестранты были весьма своеобразны и далеко не походили на настоящих холёных музыкантов. Так. Лохи. Зачуханые пацаны из боцманской команды и других корабельных служб.

Дирижёр самостийного оркестра маленький усатенький мичманок отдавался весь своему дополнительному на крейсере делу. Он безутешно, прямо в себе, переживал мелодию, и, размахивая руками, походил прямо таки на Кшиштофа Пендерецкого, исполняющего свои авангардные, но мало кому понятные сонорики.

Раздувая для апломба свои резиновые щёки в огромные шары, и нагнетая воздух в свои мундштуки, музыканты нещадно фальшивили, при этом не подавали виду в своей несостоятельности. Но наши привыкшие ко всему уши совсем не реагировали на фальшь некоторых несознательных трубачей.

Нам было главным - слушать бой огромного барабана, на котором чётко наяривал молоденький боцманёнок, и в такт ему чеканить шаг об поверхность полётной палубы.

Оркестр выдувал медь из своих сверкающих на солнце инструментов, а экипаж крейсера вышагивал по полётной палубе торжественным маршем.

Уникальная возможность проводить парадные тренировки прямо на палубе корабля была только у нашего крейсера. И старпом гонял экипаж, стараясь не упускать такую возможность, пытался за это короткое время добиться от парадной коробки равнения и чёткости шага.

Праздники на флоте уважают, но достаются они тяжким трудом и изматывающими тренировками. Любое мероприятие на флоте сопровождается многократными проигрышами и тренировками торжественных построений и прохождений.

Поэтому, когда начинаются торжественные мероприятия, у всех его участников возникает только одна упрямая мысль 'Скорее бы это всё кончалось!' А сам праздник пролетал за этой суетой и беготнёй быстро и незаметно. Вроде бы и был праздник, а вроде бы и не был. Вечером, после окончания все парадной суеты и митинга, проходящего у причалов, где стояли корабли, нас отпустили в увольнение в город. Североморск того времени был небольшой заурядный городок, но по сравнению с Видяево, это был уже своеобразный центр цивилизации Северного флота.

Конечно, теперь мы, как временные жители северной столицы, примеряли всё относительно своего Питера. Возможно, поэтому и наши требования были несколько завышенными.

Но что касается базирования и обеспечения кораблей здесь всё было устроено отлично, немножко послабее, чем в Гибралтаре. Жилые дома были вполне похожи на настоящие городские жилища. Здесь были двухэтажная почта с телеграфом, магазины, кинотеатр 'Россия', школа, стадион и даже памятник северному оленю, который напоминал своим рогатым присутствием, что мы находимся далеко за Полярным кругом и широта здесь почти 70о.

Мы побродили по городку, сфотографировались у самых знаменитых местных достопримечательностей, а больше делать здесь было нечего, кроме как, всей своей курсантской толпой завалиться в ДОФ на танцы. У входа в здание Дома офицеров стоял офицерский патруль и мы, при виде их красных повязок, несколько оробели и призадумались. А что если нам сейчас дадут отмашку и от ворот поворот, мы ведь ещё не офицеры, а всего лишь главные старшины. Да ещё к тому же мы являлись нарушителями формы одежды. У нас не было с собой шинелей, и мы вырядились здесь, среди зимы, в свои любимые бушлаты и бескозырки. Но, к нашему удивлению, на нас даже никто внимания не обратил, и мы беспрепятственно оказались в злачном месте отдыха офицерского состава.

Дом офицеров после корабельного железа с постоянной качкой показался нам сущим раем. Буфет, в котором нам нечего было делать из-за отсутствия денег, поразил нас своим отнюдь не корабельным ассортиментом спиртных напитков и закусок. И даже пиво здесь было. За столиками восседала флотская офицерская братия сверкающая золотом парадных тужурок и немногочисленных наград на груди. Шумное веселье и звучащая музыка придавала настроение праздника и необычной новизны флотского коллектива.

Облизываясь и вспоминая всех святых, мы вынуждены были идти в танцевальный зал, где на паркетном полу в вальсе 'На сопках Манчжурии' скользили первые самые смелые пары.

Тут-то мы и забыли и про пиво, и про прочие финансовые неурядицы, поскольку такого цветника увидеть здесь на окраине Земли, ну просто не ожидали.

Наряженные в эффектные открытые платья и благоухающие дорогими ароматами дамы с кавалерами и без них наполняли зал. Столько красивых и молодых женщин!

Непривычные курсантские глаза разбегались в разные стороны, а запахи исходящие от этого контингента просто кружили головы. Дамы были тоже не прочь пообщаться с молодыми и голодными, да к тому же трезвыми, курсантами и, не теряя времени и нисколько не тушуясь, приглашали самых видных наших бойцов.

- Сима, что встал как пень? Хватай любую. Тут полно незамужних дев, да и любая замужняя никогда не откажется от нашего брата, - инструктировал мимоходом Федя, заметив мою растерянность.

- Как тут их разберёшь? Это ведь жёны офицеров. Нарвёшься на жену какого-нибудь каплея и заполучишь скандал, - пытался я объяснить свою нерешительность.

- Ну, ты и карась! Приглашай ту, на которую смотришь и все дела. Потом разберёшься. Главное не бздеть! Она тебя и накормит, и напоит, и спать уложит, - продолжал давить на мою психику опытный бабник.

Я и пригласил ту, на которую глазел, как ненормальный. Стройную брюнетку, с красивой высокой причёской и огромным декольте небесно голубого платья, которая стояла у входа в зал. Бодро тряхнув головой, как заправский поручик, но еле выдавив из себя единственное слово 'Разрешите', я повёл её под руку в танцующий народ.

Я танцевал с ней и чувствовал, что ещё немного, ещё чуть-чуть, и моё сердце выпрыгнет из-за воротника моей форменки. Стоило чуть опустить глаза, и сразу взгляд мой упирался в разрез декольте, где вздымалась белая грудь, теснящаяся в плену модного платья. А лёгкий запах женского пота и дорогих духов лишал меня и без того скудного красноречия.

И я молча, прижавшись к её великолепию тела, танцевал, так и не решившись произнести ни единого слова. А когда танец закончился, к нам подбежал усатый ухарского вида старший лейтенант, и, произнеся убийственный 'Пардон', увёл свою жену от меня, как от фонарного столба.

Я встал в сторонку, дабы не мешать толпе, беспардонно кующей своё счастье, и ударился в свою глупую привычку - рассматривать окружающих меня людей.

Тепло и упругость тела, слегка прижавшегося ко мне сзади, я почувствовал даже через сукно своих флотских брюк. Думая, что я кому-то мешаю, я сделал небольшой шаг вперёд. Но через несколько секунд в мои брюки снова упёрлось мягкое тепло женского тела. Тут уж я оглянулся. Позади меня в полуоборота стояла, прижимаясь ко мне своей кормой, пышная и усердно обработанная косметикой дама бальзаковского возраста.

Она лукаво подмигнула мне и ласково заулыбалась. От таких нежностей я зарделся, как аленький цветочек, и вообще потерял дар речи. Меня хватило только на то, чтобы сделать несколько приставных шагов от этого места.

'Матка боска, да она же мне в мамаши годится', - промелькнуло в моем оторопевшем сознании.

Разумеется, дама была значительно моложе и красивее нашей бабы Веры из курсантской столовой. Но начинающая увядать былая стать и ярко накрашенные кокетливые глазки выдавали стерву из местного бомонда.

- Симочка, ну ты точно придурок! Баба сама тебя снимает, а ты покраснел, как школьник. Иди и геройствуй с ней. У такой мамульки ты будешь, как у Христа за пазухой, - начал меня позорить Федя, который, оказывается, видел этот не лучший эпизод из моей жизни.

- Федя пошёл ты в задницу со своими проповедями. Она мне в матери годиться. Мне блевать от этого блядства хочется. Иди сам с ней и ублажай её за бутылку и жратву, - нагрубил я своему другу, как только смог, чтобы он, наконец, отстал от меня.

Трезвому, как стёклышко, на таких увеселительных мероприятиях не место. Он ведь своими трезвыми глазами видит слишком много огрехов и пороков нашей прозы жизни, и от этого становится не совсем весело среди всеобщего веселья. А когда глаза немного залиты, всё видится совсем в другом и розовом цвете.

'- Небось, жена какого-нибудь начинающего лысеть каптри, типа нашего штурмана с крейсера, который по полгода пашет где-то на боевой службе, а она тут желает молодого и здорового тела, – размышлял я под звуки полонеза Огинского. - Бр-р-р, не дай бог, у меня так сложится в будущем семейная жизнь'.

- Сима, ты чего это загрустил? – подлетел ко мне Моня с румянцем во всю щёку. – Мы тут с Рариком пивка по-пролетарски замазали. Так стало хорошо, что и на корабль возвращаться не хочется.

- Что-то не везет на хороших баб. То замужем, то ещё что-то не так. А вот старушки на меня клюют. Страшно, аж жуть, что делается на белом свете, - выразил я своё огорчение Моне.

- Тебе бы сейчас стаканюгу вмазать и в бой. Все бы бабцы были на одно лицо, причем такое красивое, что тебя бы за уши не оттащить было, - ещё один советчик давал свои советы, приобретённые за долгую жизнь.

- А на корабле, наверное, макароны по-флотски на ужин Мотылёнок забацал, - произнёс присоединившийся к нам вечно голодный Прилищ, мечтательно глотая слюну.

- Всё, мужики, хорош развратом заниматься! Барказ будет у причала в 23 часа. Всё, пошли на причал, и никому ни на какие проводы местного бабья не ходить, - оборвал наши мечты о флотских макаронах наш старшина класса Красновицкий.

Ночной рабочий барказ доставил нас на крейсер, и оказалось, что Прилищ был прав – на ужин действительно были макароны 'по- флотски'.

Нам, конечно, ничего поесть не оставили и пришлось ложиться спать прямо на бурчащий голодный желудок. Но зато в ушах стояли звуки марша 'День Победы' и вальсов оркестра Дома офицеров, а перед глазами всё ещё мелькали роскошные вечерние платья дам, вращающихся в бальных танцах на паркетном полу танцевального зала. Ну, где ещё среди моря увидишь такие положительно впечатляющие для курсантских глаз картинки.

18 мая корабли двинулись в обратный путь в свой родной Севастополь. Мы уже были на подходе к Норвежскому морю, когда на корабле произошло очередное ЧП.

Старпом, чтобы занять личный состав, и отвлечь экипаж от качки, сопровождающей нас, затеял очередное учение по защите от оружия массового поражения.

Учение было в самом разгаре, аварийные партии едва успевали заделывать условные пробоины и тушить бесконечные пожары, возникшие в результате ядерного удара, нанесённого противником в этом районе. Радиоактивное заражение 'зашкаливало', и в отсеках корабля проводились дезактивационные работы. Все люки и двери были намертво задраены по тревоге, и перемещения по кораблю были запрещены.

Учение шло к финалу, и мы с Цубером стали пробираться по коридору сквозь задраенные люки и двери в офицерский отсек к своему руководителю практики. По трансляции раздалась команда:

- Начать транспортировку раненых и поражённых!

Мимо нас по коридору на носилках матросы несли мужика, одетого в клетчатую рубашонку и спортивные штанцы. Он неестественно стонал, что-то причитал и отчаянно махал руками.

- Во мужик даёт! Ген, смотри, как у него классно получается роль поражённого радиацией, - с усмешкой показал я на носилки. – И где только таких артистов набрали.

Мужика отнесли в медицинский отсек, а мы рванули дальше по коридору. Минут через 5, когда мы уже сидели в каюте Родионова и выслушивали его очередной инструктаж, по трансляции командир корабля объявил:

- На корабле скончался представитель промышленности Николаевского завода. Корабль срочно возвращается в Североморск.

Мне стало как-то не по себе за совсем недавние слова в адрес этого умирающего человека, да и вообще покойник на корабле настроения никому и никогда не поднимал.

- Вот чёрт, а я то думал это он так артистично изображает предсмертные судороги облучённого радиацией, - смутившись, поведал я коридорную историю Родионову.

Потом выяснилось, что представители промышленности, дабы скоротать скучное время пребывания на борту, ещё в Североморске закупили изрядную партию спиртного.

От такой скуки, когда на корабле тебе делать нечего, не только завоешь, но и запьёшь, что они исправно и делали. Но, сердце пожилого человека не выдержало такой алкогольно-штормовой нагрузки, и отказалось работать в этих экстремальных условиях.

Корабль лёг на обратный курс, врубил ход 28 узлов, и мы понеслись на такой приличной скорости в недавно покинутый Североморск. Над кораблём на ветру развивался приспущенный до половины военно-морской флаг, что означало, что на борту находится покойник. Странно, но весь экипаж перешёл на общение меж собой на пониженный тон в разговорах, и все старались больше помалкивать. На всех довлел покойник, находящийся в холодильной камере и дожидавшийся своей доставки на берег.

Я впервые столкнулся со смертью человека в походных морских условиях. Ведь по моим наивным детским понятиям человека, умершего или погибшего на корабле в море, почему-то обязательно должны были хоронить только в море.

Обязательно зашивать в брезент и привязывать к ногам тяжеленную железяку. Потом, на построении всего экипажа под похоронный марш Шопена или гимн, зашитого в мешок покойника, накрытого военно-морским флагом, сбрасывали в его могилу – морскую пучину за борт. Но на деле оказалось всё совсем не так, как это представлял себе я.

Котлы крейсера работали на полную катушку. Корабль на такой скорости вибрировал и скрипел на волне неспокойного и холодного моря, а за кормой расстилался широченный белый кильватерный след, постепенно поглощавшийся бушевавшими волнами. На полных парах крейсерских силовых установок мы вернулись в Североморск и выгрузили покойника на берег для отправки тела в Севастополь малой скоростью.

В тот же день мы вышли в море вдогонку 'Комсомольцу Украины' и 'Отважному'.

Наш вечный спутник на учениях 'Гарри Вуд' типа 'Нокс'

Как только мы обогнули мыс Нордкап, к нам в хвост пристроился американский фрегат типа 'Нокс' под названием 'Гарри Вуд'. Очевидно, его задача сводилась к слежению за нашими действиями, с чем он успешно справлялся на протяжении всего перехода до самого Средиземного моря. 25 мая мы уже в строю кильватера вместе с нашими кораблями преодолевали дыбящиеся волны Норвежского моря.

Холодное море, касатки и киты, свинцовые воды и снежные заряды, посыпающие крейсер, заставляли с тоской вспоминать ласковое и лазурное Средиземное море. Ужасно хотелось среди этой холодной суровости настоящего тепла и более ласковых порывов тёплого южного ветра.

Приближаясь к вероятным районам боевого патрулирования натовских подводных лодок, наши корабли перестраивались в поисковый ордер, и крейсер врубал на полную катушку подкильную ГАС, а когда позволяла погода, в воздух поднимались вертолёты. Начинались длительные поиски подводных лодок по ходу нашего продвижения в южные широты.

Приёмники американской системы 'Sosus', установленные на дне Фареро-Исландского противолодочного рубежа наверно содрогались от внушительных ударов посылок нашего 'Ориона'. Они ведь не были рассчитаны на приём таких ужасно громких шумов посреди океана.

На память о манёврах 'Океан' с комсоставом крейсера

Однако... разведка наших конкурентов в этом районе работала отлично, и было очевидно, что командиры лодок получали предупреждения о проводимом нашей армадой поиске, и, несмотря на работу вертолётов своими поисковыми средствами, удача редко сопутствовала нам.

За весь переход в северной Атлантике нам удалось получить кратковременные гидроакустические контакты всего лишь с двумя американскими подводными ракетоносцами, которые как ни юлили, но всё же попались в нашу поисковую полосу.

С подходом к Бискайскому заливу в начале июня мы выполнили все запланированные мероприятия на этот северный переход. Теперь дело оставалось десятое – правильно отчитаться и документально закрепить все достигнутые большим трудом успехи на бумаге.

На 90% все отчётные документы были готовы, и наш Родионов уже потирал свои руки от удовольствия, когда держал в своих руках первую большую синюю папку материалов с отчетом о действиях сил на манёврах 'Океан'. Оставалось немного доработать второй том этого труда, и Родькина диссертация была почти в кармане.

Настроение у комсостава было повышенное и Родионов уговорил их увековечить это крупное мероприятие фотографией на память с курсантами ВВМУ им. Фрунзе прямо на полётной палубе нашего крейсера.

А когда фотограф запечатлел наши физиономии на фоне командиров, сидящих в первом ряду, и они, о чём-то оживлённо переговариваясь, удалились в сторону ГКП, наш Гого упросил фотографа заснять для истории будущих командиров будущих крейсеров. И сам захватил центральную композицию на вращающемся корабельном кресле, а нам оставалось только пристроиться рядом.

Каждому участнику манёвров 'Океан' была вручена памятная фотография, которую творчески сработал наш Толя Прилищ совместно с корабельным фотографом.

Будущие командиры будущих крейсеров на полётной палубе

Ну, а чтобы эта самостийная корабельная награда была настоящим документом, а не филькиной грамотой, на её обороте красовалась корабельная печать, заверяющая подписи командира корабля Михаила Звездовского и его заместителя по политчасти Олега Патласова.

10 июня мы прошли Гибралтарский пролив и, окунувшись в настоящую летнюю жару западной части Средиземного моря, встретились с группой наших кораблей под флагом Командующего ЧФ, который он держал на крейсере 'Дзержинский'.

Крейсер 'Дзержинский' был лёгким артиллерийским крейсером пр.68 бис, переоборудованным по пр.70Э (установка зенитного управляемого комплекса зенитных ракет М-2 вместо 3-ей башни орудия главного калибра).

Родионов сказал нам, что завтра крейсер будет выполнять стрельбы главным калибром по морской цели, а после этого упражнения мы будем выполнять на флагмане настоящие курсантские стрельбы из 37- милиметровых орудий В-11.

Рано утром нас посадили на рабочий барказ и по небольшой волне забросили на борт древнего исполина. Первое что бросилось в глаза, когда мы поднялись по трапу на корабль, так это деревянная палуба. Для нас это был страшный анахронизм – деревянная палуба по нашим понятиям могла быть только на парусных судах, но никак не на боевом крейсере. Это ж как нужно надрючивать палубу швабрами, чтобы она всегда выглядела чистой и аккуратной. Даже ходить, и топтать это дерево своими ботинками было как-то неловко.

Бедный боцман! Я так сожалел этому человеку, которому очевидно только и приходилось следить за чистотой этого огромного пространства на корабле, по которому, к сожалению, люди не летели, а ходили ногами, обутыми во флотскую обувку, оставляющую следы на этой белизне.

Памятная фотография участника манёвров 'Океан'

С корабельной печатью это уже настоящий документ

Крейсер 'Феликс Дзержинский' на якоре

Для начала нас пригласили в кают-компанию офицерского состава, и напоили чаем, поскольку у себя на корабле мы не успели слопать свою птюху белого хлеба с маслом и чаем. Некогда было.

Железо кают-компании, скрашенное красным деревом, коврами и ковриками, хоть и прикрывалось, но всё равно убогость металла и старья, перемешанного со специфическим затхлым запахом крысиного помёта и корабельной эмали, наложенной толстыми слоями поверх ржавчины, ничем не прикроешь.

Но во всём этом присутствовало какое-то странное чувство витающих в воздухе древнейших флотских традиций, в том числе и морского гостеприимства.

Выполнять настоящие практические стрельбы нам пока что в жизни не доводилось, пока мы стреляли только из своих автоматов Калашникова. Да и то только по два раза в год.

В училище на кафедре ракетно-артиллерийского оружия под руководством начальника кафедры капитана 1 ранга Суворова (не иначе как далёкого отпрыска знаменитого полководца) нас учили теории и практике. Но, чтобы лично шмальнуть из орудия хоть несколько снарядов да по настоящей цели - такого в нашей практике ещё не бывало.

На кафедре была артустановка СМ-20 ЗИФ, которую мы усердно курочили и мимоходом изучали её устройство. А в другом классе был смонтирован полностью действующий комплекс АК-725 (ЗИФ-72). В этом же помещении находилась система управления стрельбой 'Барс' с антенной и постом управления. Здесь уже было куда интересней.

Разбив класс на расчёты, наш преподаватель устанавливал на приборе-имитаторе №7 залёт воздушной цели, и начиналась настоящая дуэль с воздушным противником. Всё было, как и на настоящем корабле. Операторы индикаторов кругового обзора и панорамника ловили цель в вилку и перекрестие и сопровождали её до загорания лампочки 'ПУС готов'. Это означало, что приборы решили задачу встречи снаряда с целью, а цель вошла в зону стрельбы. Выполнялась наводка артустановки и её стволы отслеживали виртуальную цель.

Только команда 'Огонь!' при нажатии ногой на педаль №34 заканчивалась рёвом корабельного ревуна, вместо громких выстрелов снарядами.

Конечно, этакий финал не особо впечатлял. Шарахнуть бы из этих задранных в потолок стволов, вот тогда был эффект, а так…

По крейсеру прозвучал сигнал 'Боевой тревоги', и, под дружный топот матросских ног, завращалась огромная старинная дальномерная станция, венчающая носовую надстройку корабля.

Как только дальномерщики выдали данные стрельбы на носовые башни главного калибра, они с грохотом выполнили наводку, и началась настоящая канонада.

На первом этапе стрельб мы устроились в качестве зрителей всего-то в 15 метрах от башни, и во все глаза и уши наблюдали это феерическое зрелище.

Первый выстрел произошёл, как всегда всё происходит на флоте, для нас совершенно неожиданно. Когда рявкнул ствол носовой башни и выплюнул из своего жерла сноп огня и дыма, то нас не только оглушило страшным грохотом, но и даже обдало тугим горячим ударом воздуха. В ушах зазвенели колокола малинового звона, а туда, за горизонт с шуршанием полетела невидимая глазом 152-милиметровая стальная чушка.

Ствол медленно опустился вниз на линию зарядки и комендоры начали перезарядку. В наступившей звенящей тишине Родионов, видя наши ошалевшие от первого залпа физиономии, дал команду:

- Рот открывайте в момент стрельбы, а то так и барабанные перепонки полопаются.

Кто-то затыкал уши пальцами, а кое-кто маленькими лампочками, припасёнными ради этого момента. Так и сидели с открытыми ртами, как галчата, в ожидании следующего выстрела.

Ну, мы понятно были зрителями, а что же испытывали в момент выстрела комендоры, находящиеся внутри башни. Наверно такие же удары, как и в боксе, да всё по бедной головушке. И сколько же они могут принять на себя таких ударов до полного нокаута.

Куда крейсер лупил огромными снарядищами, по какой цели нам было неведомо. Горизонт был чист, а куда приводнялись снаряды, мы видеть не могли, потому, как они улетали километров за 15 в сторону горизонта.

На ходовой мостик мы не поднимались, там и без нас хватало Командующего ЧФ, а нам встречаться с ним нос к носу было не с руки. Не будешь же спрашивать у Командующего, целого адмирала Сысоева, куда выгружает свой боезапас корабль и по какой цели он ведёт огонь. Чем меньше появляешься на глаза большому начальству, тем оно спокойнее – так гласили не писанные курсантские правила выживания.

Главный калибр 'Дзержинского' за работой

Ко второму выстрелу мы уже были готовы и морально, и уши успели заткнуть. Грохот стоял такой, что казалось весь старый организм корабля дёргается в предсмертных судорогах, и ещё пару таких залпов и башни, извергающие огонь и дым, сейчас отскочат со своих платформ.

Шарахнув штук 20 снарядов, орудия затихли. Как ни странно ни с башнями, ни с крейсером ничего страшного не произошло. Только посыпалась пробка с переборок, и полопалось несколько плафонов освещения в соседних кубриках личного состава.

На автоматной палубе левого борта стояли 4 спаренных автомата, таких полно на всех старых крейсерах. Нас разделили на 4 команды командиров орудийных расчётов, и мы заняли места у своих орудий. Два наводчика, два заряжающих и командир орудийного расчёта – вот и вся бригада. Мы по очереди начали исполнять роли командиров этих расчётов.

Боцман с бака сбросил с небольшим интервалом 4 бидона из-под вонючей корабельной эмали, и понеслась наша первая курсантская стрельба боевыми снарядами.

После оглушительного грохота главного калибра стрельба из автоматов В-11 показалась нам просто песней пишущей машинки.

Крейсер отвернул вправо, и, увеличив дистанцию до подпрыгивающих на небольшой волне пустых бидонов до 3 кабельтовых, развернулся на боевой заход для расстрела плавающих мин.

Орудийные расчеты, разобрав между собой цели, начали стрельбу по командам моих коллег.

- Цель №1. Плавающая мина. Осколочно-трассирующим… Заряжай!

В приёмники стволов с лязгом проскочили по две обоймы снарядов, итого по 10 выстрелов на ствол.

- Дистанция 3 кабельтова. Огонь!

Почти одновременно все 4 автомата, как гигантские швейные машинки, застрочили свои огненные строчки по 'плавающим минам'. И что удивительно, со второй-третьей строчки по одному бидоны разрывами снарядов пробивались и тонули в морской голубизне. И всего-то?! Молодцы матросики, хорошо тямят в своём комендорском деле!

Пока дошла моя очередь кукарекать орудийному расчёту, уже выученные наизусть слова команд, все бидоны из боцманской кандейки были уничтожены и погрузились на дно морское.

- Ну вот! Последним расчётам и стрельнуть по-человечески не дадут, - начал возмущаться я, соображая, что палить в белый свет положенные мне 20 снарядов нет ни какого резона.

Находчивый крейсерский боцман достал из своей шхеры старый пробковый матрас, и, скрутив его в рулон, перетянул концом. Лёгкий, как пушинка, серо-зелёный рулон из матраса потемнел от воды, но скакал по гребешкам волн уж очень лихо. Попробуй, попади в такую прыгающую мишень.

- Цель – пробковый матрас! – обрадовано заорал я своему временно подчинённому расчёту корабельных бойцов.

Наводчики схватили цель каждый в свой прицел и доложили:

- Есть цель! - По мине-матрасу…! Короткими…! Огонь!

Первые две очереди прошли мимо цели, как и положено по всем канонам комендорской науки, как пристрелочные. А третья длинная разнесла в ошмётки боцманский имитатор цели.

Никакого удовлетворения от этого эффектного разлёта пробковых шариков и лоскутов брезента я не получил.

Курсантские артиллерийские стрельбы на 'Дзержинском'

Уж слишком ничтожной была моя роль во всём этом деле. Самому бы, сидя за штурвалом в кресле наводчика, поймать цель в прицел, и влепить эту очередь в старый мокрый матрас. А так…, всё первоклассно за меня выполнили матросы, а я только прокричал команды, да и только.

Стрелять-то оно хорошо, но после каждой стрельбы нужно было и стволы орудий банить от образовавшегося нагара. Эта операция для главного калибра представляла собой целую экзекуцию.

Огромного размера банник заталкивался в жерло орудия, и шесть матросов тягали его взад и вперёд за 6-ти метровую рукоятку минут по 10 на каждый ствол. Для нас это было уже не 'царское дело', и мы только посмотрели, как выполняется эта не особенно привлекательная процедура.

После возвращения на свой корабль на баке разговоров об этих стрельбах было хоть отбавляй. Всем хотелось доказать, что он первый и с наименьшим количеством снарядов сумел утопить бидон. Я уж помалкивал со своим позорным старым матрасом. Но в душе ликовал, я ведь ничуть не хуже других со своим расчётом справился с поставленной задачей, и разметал в пух и прах корабельное старьё.

На ПКРе чётко по-крейсерски исполнялся распорядок дня. Положенный послеобеденный сон под хитрым названием 'адмиральский час' выдерживался неукоснительно. После обеда для успокоения отрыжки весь экипаж, не занятый на вахтах, впадал в кратковременный сон и переваривание содержимого желудков.

Старпом был, очевидно, хороший психолог и он использовал это самое время 'адмиральского часа' для воспитания нерадивых матросов, недолжным образом исполняющих свои обязанности по службе.

Безотказная метода севастопольского коменданта полковника Голубя работала не только на плацу военной комендатуры, но и здесь в море- океане. Основа этой методы: строевая подготовка – залог высочайшей воинской дисциплины. То, что не воспринимается головой и мозгами, всегда доходит через ноги.

Почти ежедневно на полётной палубе выстраивался малочисленный строй штрафников под руководством одного из офицеров, и начиналась под звуки оркестровых маршей изматывающая экзекуция по воспитанию настоящих матросов.

Корабельный оркестр репетировал свои строевые марши, а под эту не совсем стройную музыкальную композицию, под нещадно палящими лучами южного солнышка, по палубе, обливаясь потом, вышагивали бедолаги, получившие фитили от своих начальников.

А места для демонстрации своего красивого строевого шага было предостаточно – всё пространство бесконечной полётной палубы. Тут есть, где порезвиться и побегать.

От жары и сонливости штрафников их нестройный шаг и заторможенные движения при выполнении строевых приёмов со стороны казались настоящей пародией на наш 'Строевой устав'. Но барабан отбивал свой ритм чётко под левую ногу, и над палубой разносилась монотонная проповедь старшего по званию.

- Раз… Раз… Раз, два, три… Твёрже шаг! Выше ногу! – командовал, истекающий потом на ласковом солнышке, офицер. Для него ведь эта экзекуция тоже была наказанием. В то время как тикали часы и медленно, но верно, истекал и его 'адмиральский час'.

Один час такого недосыпа под палящим солнцем, да со строевым шагом, да под фальшивящий местами марш духового оркестра, быстро превращал нарушителя воинской дисциплины в преданного Родине и командирам военнослужащего. В следующий раз он сначала подумает семь раз, прежде чем один раз сделать какое-либо нарушение или пакость. Поэтому рецидивы случались довольно редко, а если уж и случались, то это матрос такой глупый попадался.

Вторым средством воспитания у матроса любви к флоту и кораблю была сама палуба. Палуба - это же такая огромная поверхность на корабле, что и представить обычному человеку трудно. А палуба должна быть всегда чистой и ухоженной.

Четырежды в день матрос должен с любовью и уважением к ней и флотским традициям надраивать её огромной шваброй, а медь суконкой с пастой ГОИ. Ладно бы он это делал самостоятельно и без погоняла. Но на каждого матроса, наяривавшего шваброй плоское железо, обязательно находился руководитель. Руководитель, сам недавний салага, теперь передавал свой богатый опыт молодому сослуживцу.

- А ну шустрей ручонками подёргивай! Ты что дистрофик? Корабль и палубу нужно любить, как женщину. Или ты ещё женщин не любил!? Ну, ничего, карась! Зато потом будешь любить баб, так как ты тут палубу любить научился, - сопровождал этот воспитатель размеренные движения швабры.

Приближение конца нашего морского похода, казавшимся бесконечным, накопившаяся за это время усталость и жара июньского солнца здорово расслабляли. А невыносимая духота нашей монашеской кельи заставляла нарушать корабельные правила и загорать прямо под окнами ходового мостика.

После обеда я брал одеяло и, разослав его под газоотбойником на ракетной площадке второй пусковой установки ЗРК, загорал внаглую под самыми окнами ходового мостика.

Кто мог подумать, что всего в 5 метрах от окон может затаиться нарушитель распорядка дня. Этот самый газоотбойник нависал надо мной и прикрывал собой от зорких глаз вахтенных офицеров и других должностных лиц, толпящихся на ГКП.

Где ещё и когда представится тебе такая возможность - позагорать прямо посреди самого настоящего Средиземного моря. Вот ещё бы искупаться в этих лазурных тёплых водах – это была моя несбыточная мечта, которой так и не было суждено осуществиться за весь поход.

Кому на корабле хочется отвечать за купающихся посреди моря балбесов, а вдруг, что случиться. Это 'а вдруг, что-нибудь случится' самая ходовая идея на нашем флоте для того, чтобы меньше делать и меньше отвечать.

Разморённый на солнышке, я совсем прибалдел и заснул. Сквозь сон я слышал нестройную мелодию марша нашего корабельного оркестра где-то далеко на юте. Опять мучают несознательных штрафников строевыми приёмами вперемежку с мелодиями советских композиторов. На фоне этих звуков я сообразил, что ко мне кто-то подошёл и остановился рядом.

'- Ну, всё! Кончилась моя лафа, накрыли меня в моей норушке. Сейчас начнёт качать права какой-нибудь офицер или наш боцманюга. Не ровён час - отправят на ют к строевикам', - пронеслась в моей сонной головушке единственная тревожная мысль.

Было странным, что подошедший молчит, а не являет чудеса корабельного красноречия в мой адрес. Я осторожно приподнял голову и посмотрел на молчуна.

Рядом со мной в голубом комбезе вертолётчика разоблачался и устраивался загорать офицер-лётчик.

- Извини! Я нарушил твоё одиночество. Уж очень у тебя выгодная позиция для загара, - начал он с извинений.

- Да, тут места много. Только двигайтесь ближе ко мне под козырёк газоотбойника, чтобы с мостика вас не было видно, - скорректировал я ему место лёжки.

- Слушай, ты, курсант что ли? – спросил он у меня, заметив главстаршинские погоны на моей не совсем свежей робе, лежащей рядом.

- Да, курсант из Питера. Мы тут на практике. А вы? Вертолётчик? – в свою очередь поинтересовался я личностью нового соседа.

- Александр! Командир экипажа, - просто и без всякого выпендрёжа протянул он мне свою ладонь.

Александр был стройным и довольно молодцеватым мужичком чисто славянской внешности и подкупал меня своей простотой в обращении и разговоре. Русые волосы, накаченные мышцы и голубые глаза говорили мне о том, что он далеко не южных кровей.

- Вот ты молодой пацан, объясни мне, как вы тут в этом железе по три месяца кувыркаетесь и выдерживаете. Одно небо и вода кругом, так ведь и рехнуться недолго. Сплошные тревоги! Какая-то суета и беготня, всё какие-то учения и тренировки, - задал свой интересный вопрос лётчик.

- А когда весь день и ночь заняты, как вы говорите суетой, то некогда балдеть и думать об этом железе. Устаёшь, хочется спать. Вахты, сон, снова вахты и сон, так и пролетает время. Главное на флоте, чтобы матросу некогда было думать о мирской жизни. Когда он постоянно занят делом и работой ему уже не до шалостей и пакостей всяких, - как заправский замполит, объяснял я новому собеседнику устройство корабельной жизни.

- Ну а качка? Это же дурдом какой-то. Даже не знаешь куда от неё деваться. И днём и ночью качает и качает, - продолжал сетовать он.

- А вы, когда совсем невмоготу становится, старайтесь на свежий воздух выходить и ближе к миделю корабля держитесь, там качает меньше, - отвечал я на вопросы.

- Что это за мидель ещё такой?

- Зачем вам голову забивать всякой тарабарщиной. Мидель-шпангоут - это шпангоут, находящийся на середине длины корабля. Этого достаточно для нормального человека. Если я вам буду объяснять про центр величины, центр тяжести и метацентр, то получится целая лекция по теории устройства корабля, - не вдаваясь в подробности, пояснил я.

Я заметил, что Александр внимательно разглядывает мои часы. Перед самой практикой я купил себе в нашем училищном магазинчике 'Военторга' новые 'Командирские' часы. Красивые такие, в позолоченном корпусе, со светящимися в темноте стрелками и точками цифр. На день рождения в марте мать прислала 20 рублей денег, да плюс моя зарплата вот и купил, стоили они 33 рубля.

- Давай махнёмся часами? – уж совсем неожиданно предложил мне летун, рассмотрев мой подарок.

- Да я только недавно купил их себе на день рождения, перед самой практикой, - на полном серьёзе объяснял я, что часы мне и самому нравятся.

- Понимаешь, я давно хочу купить такие, но в нашем захудалом гарнизонном магазине почему-то таких никогда не бывает, - повёл свой накат дальше настойчивый товарищ. – Я ведь тебе тоже не дерьмо в обмен предлагаю. 'Полёт' в золотом корпусе, прекрасно ходят, и стоят гораздо дороже твоих, - всё никак не унимался настойчивый знакомый.

- Разве дело в стоимости!

- Да ты ещё себе в Питере купишь, а у меня такой возможности не будет.

- Лады! Давай махнёмся, - сдался я. - Хоть какая-то память будет о доблестных вертолётчиках нашего славного 78 оплавп.

Мы обменялись часами и погрузились в полнейшую апатию разморенных солнцем пляжников.

По мере приближения к проливной зоне на корабле заканчивались запасы продуктов. Постепенно освобождалась занятая под кладовую носовая баня и другие помещения.

Оставались последние броски через Эгейское море, проливы и само Чёрное море. Корабли подошли к греческому острову Китира для пополнения запасов. Здесь происходила наша последняя за поход дозаправка.

Капитан Мотылёнок руководил бойцами, которые таскали туши мяса и мешки с картошкой по крутому трапу, перекинутому с танкера на ют. Мы стояли на корме и наблюдали за этими работами. Молодой матросик запнулся на трапе и, закачавшись из стороны в сторону, уронил мешок с картошкой за борт. Хорошо хоть сам удержался за леера и не грохнулся с такой высоты вслед за этим мешком.

Мешок плюхнулся об воду и медленно-медленно стал погружаться. Я почему-то считал, что картошка в солёной морской воде должна плавать, но мешок вопреки моим понятиям физики всё же погружался на глубину. Сверху в прозрачной воде он постепенно становился всё меньше и меньше в размерах, но видно его было хорошо.

Мешок уже стал размером с булавочную головку, но по-прежнему чётко просматривался на глубине.

- Юр, ты посмотри, мешок уже совсем крохотный, а его всё ещё видно в воде. Какая чистая здесь вода, - не мог скрыть я своего восхищения здешней водой.

- Прозрачность воды в Средиземном море составляет 60 метров по белому диску, забыл что ли, мореман, - как всегда не преминул уколоть меня Федя.

- Забыл. Просто когда сам это наблюдаешь, то не верится в эти цифирки из справочников, - невозмутимо ответил я.

На обед в столовой коки приготовили какой-то странный суп. Мясо в нём издавало неестественно шерстяной запах и имело ярко выраженный вкус отличный от баранины.

Мы с Геной настолько привыкли друг к другу за этот поход, что даже питались в столовой из одной миски. Алюминиевая корабельная посуда была вместительных размеров и нам хватало одного такого тазика на двоих.

- Гена, что это ещё за мясо такое Мотыль сварганил? – спросил я Анциферова, который как ни в чём не бывало, уписывал за обе щеки суп из одной со мной миски.

Я же приостановил свой процесс поглощения экзотических продуктов и несколько насторожился.

- Нормальный суп, наверно баранина. Ешь Сима. Вот гурман хренов, вечно ты что-нибудь выдумываешь, - совершенно спокойно отвечал жующий партнёр.

- А вот и Мотылёнок появился. Сейчас спросим у начальника, чем это он нас потчует, - сказал Хромев, сидевший рядом с нами.

Патласов всегда заставлял главного корабельного Меркурия присутствовать в столовой и выслушивать жалобы матросов, если такие были.

Мотылёнок, расправляя на ходу свои рыжие тараканьи усы, медленно продвигался между столами в нашу сторону.

- Товарищ капитан! Можно вам вопросик задать? – обратился Вовка к инспектору по борщам.

Обед из верблюжьих потрохов

- Слушаю вас, товарищи курсанты. Что-нибудь не так? – расплылся в своей милой усатой улыбке Мотылёнок.

- Скажите, пожалуйста, что это за мясо вы приготовили и в первом, и во втором? – вежливо озадачил Хромеев.

Мотылёнок странно заговорщицки посмотрел по сторонам, не слышит ли кто ещё кроме него эти странные вопросы, и в свою очередь спросил полушепотом нас:

- А что вас, собственно говоря, не устраивает? Мясо как мясо. Я сам только что ел.

- Да уж больно оно какое-то обезьянье послевкусие распространяет, но никак не баранье, - вставил я свою претензию.

- Тсс... Без паники! – он наклонился к нам поближе и с таинственным видом продолжал. – Вам я думаю, можно сказать. Но только молчок. Никому ни слова. Это тут местный шипшандлер нашим снабженцам с танкера втюхал по дешёвке вместо баранины верблюжатину. Скоро домой вернёмся, а пока потерпите.

- Вот, бляха муха, я же говорил, что это гамадрилов каких-то нам подсунули вместо баранины. А вы мне тут - баранина… баранина. Ешь Сима, ешь. Что я баранину никогда не едал, - начал я возмущённо катить бочку на Гену, когда Мотылёнок проследовал свой вояж дальше.

- Ну вот, теперь и верблюжатинки отведал, - давился хохотом Хромев.

- Раз уж дело и до верблюдов дошло, то значит скоро домой.

В конце июня мы наконец-то закончили своё трехмесячное плавание и вернулись в Севастополь. За этот поход мы прошли более 20 тысяч миль, а это свыше 37 тысяч километров. Такое расстояние вполне сопоставимо с кругосветным путешествием, поскольку длина окружности Земли по экватору составляет 40 076 км.

Когда 'Ленинград' встал на якорь на рейде Севастопольской бухты, вертолётчики зажужжали своими пропеллерами и начали перелетать на свой аэродром. И надо же такому случиться, что один вертолёт на подлёте к Каче упал и разбился.

Вот была жалость: весь поход мужики отлетали без аварий и потерь, а тут уже у себя дома и такая трагедия. А вдруг это был экипаж голубоглазого Сашки, часы которого были у меня на руке.

Наконец-то мы переселились из своих корабельных шхер в настоящие 4-х местные каюты с кондиционерами и нормальными койками, на которых нежились и отсыпались, как сурки, целыми сутками. Но пожить в таком уюте и непривычном комфорте долго нам не дали. Уже через 4 дня нас на рабочем барказе высадили на Минной стенке Южной бухты. Здесь кормой к причалу стояли красивые и стремительные в своих обводах 'поющие фрегаты' проекта 61. Их так прозвали за специфическое свистяще-мелодичное пение корабельных газотурбинных энергетических установок (ГТЭУ) на ходу.

На длине причальной стенки в 150 метров размещалось сразу 6 почти одинаковых кораблей. Мне было непонятно, как они умудрялись отдавать якоря на таком небольшом пространстве акватории и при этом не перепутывать свои якорные цепи. Благодаря сочетанию шаровой краски корпуса с белым бортовым номером и красно-коричневым отбитым панелям на палубе, сверкающему на корме гербу, корабли со стороны выглядели, как большие отполированные модели.

Таких грациозных и красивых носовых обводов, позволяющих развивать большие скорости, у кораблей такого водоизмещения я не видел ни у американских, ни у каких-либо других иностранных кораблей. Казалось, обруби якорь-цепь, свисающую в воду из носового клюза, и они понесутся от стенки, разрезая воду своими изящно вытянутыми острыми форштевнями.

Нашего Родионова отпустили в Питер, а ему на смену прибыл из училища капитан 1 ранга Мищенко В. Родионов и так с нами ни за что просидел целых 3 месяца на корабле, разве что за хорошие материалы для диссертации.

Нас раскидали по 4 человека на большие противолодочные корабли для продолжения практики в качестве дублёров командира БЧ-3. Я с Толей Рыковым, Витькой Лякиным и Анциферовым попал на БПК проекта 61 'Смелый'. Так уж получилось, что мои лучшие друзья Лёха и Федя оказались на других кораблях, и я оказался в кругу других своих однокашников.

Корабль был совершенно новенький и сиял, как новая копейка. Он совсем недавно, а точнее 9 января 1970 года, был зачислен в состав КЧФ. Нашим непосредственным начальником был командир БЧ-3 целый капитан-лейтенант по фамилии Кузьмин.

Правда, жили мы на корабле не в старшинской каюте, а в кубрике №6 вместе с личным составом боевой части 3. Нас это нисколько не смущало после тех неудобств, в которых мы провели три долгих месяца плавания на ПКРе.

Кузьмин многого нам не доверял и особых нагрузок на нас, как своих помощников, не возлагал. Так. Мальчики на побегушках. Мы же тоже старались, как можно реже попадаться ему на глаза, чтобы лишний раз не напоминать ему о своём присутствии на корабле.

Главный торпедист Черноморского флота

Иногда поручал проводить политзанятия и политинформации с матросами. Однажды отправил нас оформлять наряды на получение боевой торпеды. А потом мы помогали ему принимать её по контрольно-опросному листу в цехе приготовления торпед. После её загрузки в аппарат на корабле наши обязанности закончились, и мы занимались своими делами, а он своими.

Вот он Шура-торпедист, точнее Четвериков, за работой на торпедном аппарате. Если бы он был на нашем корабле, то ему бы цены не было. А на своём корабле он, как добросовестный карась, вылизал весь аппарат. И где он только такие штаны грязные откопал себе, которые вполне дают представление понятия минёра на флоте.

Город Севастополь, утопающий в зелени садов и парков, был чисто военно-морским городом, и поэтому дисциплина в нём поддерживалась суровыми комендантскими методами.

Полковник с ярко красными просветами на погонах и красивой мирной фамилией Голубь для всех моряков был сущий зверь, а не мирная птица. Этого коменданта панически боялись не только матросы, но и все, даже законопослушные, офицеры. Метод его воспитания основывался на принципе 'за дурной головой и ногам покоя нет'.

Строевая подготовка она не только воспитывает подтянутость у воина, но и заставляет подумать о своих грехах через работу своих нижних конечностей, да и верхних тоже. Отмашка рукой при чётком строевом шаге не маловажный элемент этой процедуры.

По летнему и благоухающему ароматами цветов проспекту Нахимова мы вышагивали в своём первом после дальнего похода коллективном увольнении, как загорелые топ-модели и даже ещё лучше. Нас было шесть человек, но как ни странно только у нас с Моней на головах были бескозырки с ленточкой 'ВВМУ им. Фрунзе'. По этим золотым координатам было ясно и издали, что мы не местные. Все остальные где-то успели раздобыть себе фуражки с козырьками. Должно быть, ещё на ПКРе успели уломать Мотылёнка, чтобы он заменил бескозырки на новенькие офицерские фуражки.

Навстречу нам среди мирных граждан, снующих по местному Бродвею, медленной походкой хозяев города двигался патруль. Начальник патруля был курсант 5-го курса местной бурсы и с ним два матроса. Для нас это было в новинку – курсант изображает начальника опергруппы под названием патруль. Естественно, что наша бригада со своей гордыней 'фрунзака' и разгильдяйством и не думала отдавать ему честь. И напрасно!

- Товарищи главные старшины! Ко мне! – услышали мы суровую команду начальника патруля.

Все шестеро вразвалочку мы подгребли к командующему и вопрошающе уставились на него.

- Вы почему не отдаёте воинскую честь? – несколько взволнованный нашим злостным хамством и чинонепочитанием, задал свой глупейший для нас вопрос мичман.

Ну, вот ещё один сыскался, кому понадобилась наша воинская честь.

- Это тебе, что ли? – не моргнув глазом, переспросил Федя требовательного товарища.

- Я нахожусь при исполнении обязанностей, и вы обязаны отдать мне честь, - слегка дрожа от возмущения нашими наглыми физиономиями, выдал свою тираду местный чинодрал. – Ваши документы и увольнительные?

- Мужик! Ты что, не в себе? – уж совсем нагло спросил наш годуля.

- Я повторяю. Ваши документы! – настойчиво востребовал свои претензии принципиальный блюститель военно-морского порядка.

Почуяв, что дело пахнет керосином, в разговор вступил наш старшина класса Красновицкий:

- Понимаешь, мы из Питера, а у нас там не принято, чтобы курсант курсанту в городе отдавал честь.

- Во-первых, вы не в Питере, а в Севастополе. Во-вторых, я вас сейчас отведу в комендатуру, а, когда вас там пару часиков Голубь потренирует строевыми занятиями, до вас, очевидно, дойдут требования уставов. Там вы сразу почувствуете разницу между Питером и Севастополем, - уже начал запугивать нас этакими страхами строптивый мичман.

- Слышь, мужик! Можно подумать, что ты уже комендант Севастополя. Ну, прости ты нас сирых! Мы ведь не местные и не знаем ваши аракчеевские порядки. Тем более мы только с 'Океана' вернулись. У нас вообще с такими вопросами всё значительно проще. Ну, не журись ты, мы ведь такие же курсанты старшего курса, как и ты, а не салажата. Давай дружить! Зачем мы будем ссориться и ругаться, - завёл свою дипломатичную речь Моня, которая и вовсе сбила с толку начальника патруля.

- У нас в Севастополе матрос матросу при встрече честь отдаёт, а уж старшим по званию и речи быть не может. За не отдание чести старшему по званию задерживаются оба. Один за нарушение, а второй - за то, что не потребовал от первого выполнения требований Устава. И в комендатуре они собственным потом и мозолями смывают свои грехи перед Родиной, - читал нам целую поучительную лекцию севастопольский коллега, вошедший в роль воспитателя.

'Ну и зануда! Тоже Родиной прикрывается. Этот потом на флоте будет землю рыть рогом. И кто их только таких воспитал. Всё настроение испоганил гад!', - молча и с превеликой тоской думал я, наблюдая эту историю, в которую мы успели вляпаться всего за полчаса пребывания на улице города.

- Я, как старшина класса, даю слово, что мы впредь будем соблюдать все местные правила поведения в городе. А этот случай давай замнём для ясности. Спасибо тебе за квалифицированное и содержательное предупреждение. Ну, по рукам!? – завершил нашу уличную разборку Красновицкий.

А может быть до парня, наконец, дошло, и он сообразил, что нам терять было нечего и мы вполне с нашими амбициями вшестером уработали бы это препятствие на своём пути. Но мы мирно пожали протянутую в знак примирения руку мичмана, обескураженного нашей наглостью, и продолжили свой вояж.

После таких нравоучений мы уже продвигались по улицам города, вращая головами в поисках потенциально опасных движущихся навстречу объектов.

Но город нам понравился. Одних памятников истории и флоту наставлено через каждые 10 метров. Кругом зелень деревьев, огромные парки и скверы, красивые проспекты. Вот только уж слишком много шарахается по улицам военных и попробуй их разбери, кто и с какой целью шлифует здешние улицы.

А в заключение увольнения, уже вечером, Федя предложил посетить один исторический объект под неприглядным названием 'Яма'. Яма была одной из достопримечательностей Севастополя того времени. Название было прямо, как у Куприна и ассоциации оно вызывало соответствующие.

'Яма' это всего-навсего танцевальная площадка на Матросском бульваре, которая пользовалась огромной популярностью у местной молодёжи. Площадка была обнесена белым забором и располагалась на два с лишним метра ниже земной ватерлинии. Поэтому, стоя наверху, можно было разглядывать трясущийся в танцах контингент, состоящий из молодёжи, живописных отдыхающих и клеящуюся к ним местную поросль.

Тот, кто придумал это название, видимо первоначально вкладывал в это только географический смысл того, что площадка действительно находится в ямке. Но попал он, как нельзя, в точку. Яма она и была яма. И там действительно царил пьяный разврат в его лучшем понятии. Здесь народ отрывался по полной схеме и ковал своё счастье, которое каждый понимал по-своему.

Ухоженные и загорелые отдыхающие девы искали себе партнёра на ночь, а мужики от этого не отказывались и пользовались разгаром курортного сезона. Сюда толпами сбегались полупьяные матросы в поисках продажной любви и ласки местных жриц. И весь этот сине-белый и пестреющий гардероб трясся в едином и неудержимом вихре танца до самого последнего звука оркестра.

Сверху, глядя на весь этот водоворот, происходящий на глубине, невольно тянуло окунуться в этот вертеп колышущихся тел и зажигательных танцев.

- Мужики, пошли, посмотрим поближе эту местную карусель, - предложил Федя, сверкая глазами сибирского охотника.

Опустились в 'яму' и мы. Но вблизи панорама обзора терялась, и всё становилось обыденно, как в любом клубе на танцах. Бронзовые от загара и нахальные весёлые местные девы сразу бросались в глаза пышущим здоровьем и активным поведением. Они носились, как по паноптикуму, в поисках тех лиц, на которых можно остановить свой искушённый взгляд и, нисколько не тушуясь, рассматривали потенциальных клиентов.

'Мать' и никак не иначе называли меж собой друг друга местные веселушки.

- Мать, гляди какой хороший мальчик! Но денег у него, конечно, ни шиша, а бесплатно я не отдаюсь, - услышал я за своей спиной разговор двух молодых и симпатичных аборигенок.

А ведь девки были красивые. Короткие юбочки по самые бедра выставляли напоказ загорелые ноги, а голые гипюровые кофточки почти полностью обнажали всевозможные прелести их тела. Да, было на что посмотреть оторопевшему курсанту.

- Всё мужики! Крантец! Потанцевали и будя… - издал своё постановление Федя. – Пора отсюда когти рвать. Сам Голубь пожаловал со своими цепными псами на закрытие танцевального сезона.

Действительно, наверху замаячила огромная чёрная фигура полковника в окружении патрульных. Мы быстро испарились из этого кипящего страстями котла и, заняв выгодную позицию в сторонке на верхотуре, наблюдали дальнейшие события.

Голубь прямо на ходу раздавал указания своим патрульным, кого брать живым и доставить к 'цементовозу', стоящему неподалёку. И началась облава на синие воротники личного состава ЧФ.

Патрули молча и без лишней суеты под белые руки выводили из 'ямы' подвыпивших матросов, отработанными движениями профессионалов запихивали их в фургон и шли за следующей жертвой.

Сам же Голубь занял позицию у выхода с танцплощадки и грамотно и чётко руководил операцией выполнения плана по повышению воинской дисциплины во вверенном ему гарнизоне.

Набив свою самоходную кутузку разгорячёнными в танцевальных па телами бойцов, он отправлял свою добычу в КПЗ комендатуры, а сам продолжал рекогносцировку на местности.

Короче от зорких глаз полковника не мог ускользнуть ни один нарушитель дисциплины, позволивший себе расслабиться в увольнении на берег. Машина приезжала и снова уезжала, увозя в своём чреве разложившихся элементов нашего флота.

Вывод у нас, наблюдавших всю эту оперативную работу комендатуры, напрашивался только один - эта 'яма' не для нас. Нужно отдыхать культурно и пользоваться услугами Дома офицеров.

Тут то мы и повстречали своих коллег из 34-А роты. Они, оказывается, здесь уже три месяца бьют баклуши на местных тральщиках, а если быть точнее, то на пляже и в ДОФе.

Сильвестров Вовка, Вадик Храпов, Дубров Вовка и другие кореша рассказывали, что они уже изучили Севастополь, как свой родной город, и предложили приходить в воскресение сюда на танцы, где обычно собираются все практиканты из нашей системы.

- А нас туда пустят? – задал вопрос Моня. – Тут везде какие-то драконовские порядки. Комендатура работает идеально.

- Никто никаких ограничений для нас ни разу не создавал. Мы же сюда всегда ходим, - уверил нас доморощенный композитор.

Композитор потому, что Сильвестров действительно пописывал свои песни и играл на всех музыкальных инструментах, которые способны издавать звуки. В училище он всегда был в гуще музыкальных событий, факультетских вечеров и концертов, которые никогда не обходились без его участия.

А на обычный для него вопрос:

- Какого чёрта ты со своими музыкальными данными и способностями делаешь в ВВМУ?

Вовка без тени улыбки на лице сообщал об ошибке своей юности:

- Я думал, что ВВМУ – это высшее военно-музыкальное училище, а оказалось всего лишь военно-морское.

Здесь в ДОФе на танцах Сильвестров познакомил всю нашу компанию с ленинградскими подружками Томой и Наталией, которые здесь в отпуске отдыхали и набирали здоровый южный загар на местных пляжах.

Томка была стройной и худенькой девочкой, её всегда гордо поднятая, как у гусара, голова с прической под рыжего коротко остриженного мальчика придавала ей царственную осанку. Эта величавость посадки головы с серо-голубыми глазами делали её какой-то недоступной недотрогой. Но покрасневший облупившийся от усердного загара нос, усеянный редкими бледные веснушки говорил о постоянных посещениях местного пляжа.

А Наталья в дополнение к подруге была немного потушистее, с более округлыми формами тела, и красивыми каштановыми локонами, которые крупными кольцами достигали её плеч. Но самое главное, что ноги у них были ровные и строевые.

Строевые - значит не колесом, а прямые и красивые, и ни какие-нибудь там ниточки или спички. У фрунзаков лицом женщины всегда считались фигура и ноги.

Обе девчонки были довольно скромными в поведении и разговорах и частенько смущались не всегда благородными высказываниями наших друзей. Знакомых курсантов у них было много, но держались они независимо и непонятно кому, отдавая своё предпочтение. Были сами по себе.

Мы несколько раз встречались с ними и на местном Учкуевском пляже. На этом пляже на Северной стороне мы чувствовали себя в полной безопасности. Шарахаться по Севастополю, не имея денег и не зная куда приткнуться, было не только опасно с точки зрения неоправданных придирок местных блюстителей порядка, но и довольно скучным занятиям.

На Учкуевском пляже даже подруги питерские

А здесь на пляже среди голых загорающих людей все были одинаковы, и ни у кого погон на плечах не существовало. Попробуй, отличи здесь курсанта от отдыхающих. Разве что только по причёске и документам. Тем более что наши предприимчивые коллеги где-то раздобыли гражданские наряды отдыхающих и теперь больше появлялись на пляже только в цивильных шмотках.

Вот сидит себе рядом с Томкой наш Вася, разве подумаешь на него в таких белых штанах, что он всего-навсего лишь курсант ВВМУ. Курортник, да и только.

Южное солнце быстро узнаёт южных людей и передаёт им свои благодатные флюиды ультрафиолета гораздо быстрее, чем всем остальным. Поэтому мы с Гого загорели значительно сильнее всех остальных и заметно отличались по окрасу.

На Учкуевском пляже хороший загар

На пляже, встречаясь с нашими новыми знакомыми, мы с Лякой в ухажёры к ним не набивались, а девчонки вели себя со всеми одинаково и своих предпочтений не выражали ни словом, ни делом.

В корабельном кубрике жизнь БЧ-3 протекала у нас на глазах. Явной годковщины мы не замечали, а вот скрытая встречалась и выявлялась в чисто бытовых мелочах. Старшим кубрика был небольшого роста с короткой кучерявой стрижкой командир отделения торпедистов Аркадий.

Аркаша довольно дружески относился к нам, но всё же соблюдал определённую дистанцию.

- Аркадий! А ты что в увольнение не собираешься? – спросил я нашего годка в субботу пред ужином.

Он как-то задумчиво сидел на рундуке и разглядывал письмо из дома.

- А я уже готов. Только форму одеть и все дела, - при этом он крикнул. – Гарсон, давай сюда!

Перед ним вырос молодой торпедист с вешалкой в руках, на которой висели отутюженные Аркашины брюки и форменка. В руках гарсон держал белоснежную бескозырку с длинными ленточками, которая довершала гардероб.

- А ботинки почистил? - сурово спросил добродушный с виду командир.

Матрос положил форму на стол и побежал за ботинками. Когда ботинки, блестя в свете лампы светильника, стояли у его ног, он как кучерявый барин поблагодарил своего подчинённого:

- Молодец! Свободен!

- Аркадий, ну ты и барин! Что сам не можешь погладить форму и ботинки себе почистить? – высказал я ему, когда молодой ушёл.

- Володя, дорогой! Я этой осенью уже играю ДМБ и сам всё могу сделать, но как меня годки учили, так я и делаю. Чего ты за него так переживаешь? Так он хоть делом занят, а то сидел бы и скучал со слезой в глазу по своей маме с папой, да сисястой подруге, которая ждёт его в родной деревни. Я же его не унижаю и не колочу, как меня колотили в своё время, - с иронической улыбкой оправдывался Аркаша.

- Унижаешь, конечно. Он ведь на тебя работает, хотя ты прекрасно можешь всё это сделать сам. Он, что в негры к тебе нанялся? – долбал я годка, защищая молодого пацана.

Не знаю почему, но только мне показалось, что Аркаше понравилось, то, что я встал на защиту молоденького матросика и не постеснялся ему высказать всё, что думаю. Может быть, после этого разговора он немного и призадумается. Сам недавно от сохи пришёл служить на корабль, а уже тоже в князи…

В городском парке мы с Лякой взяли билеты в летний открытый кинотеатр на итальянский фильм 'Дьявол и 10 заповедей'. Фильм был с рубрикой 'только для взрослых' и это несколько заинтриговало нас. Мы знали, что прийдут в кино и наши подружки Тома и Наталья, но билеты им не брали. Не было денег.

Откуда ни возьмись у входа в кинотеатр вырисовался бравый Аркаша. Он действительно выглядел браво. Ушитая форменка и брюки ладно облегали его плотную фигуру, а расклешённые книзу флотские штаны с идеальной стрелкой придавали ему одесскую бесшабашность.

- Володя, пойдём со мной по стаканчику красненького дёрнем, - сделал он мне неожиданное предложение.

- Аркаша, не совращай. Не буду я. Ты не обижайся, но я не хочу.

- Вот те на! – не понял с первого захода мой отказ торпедных дел мастер.

– Я ведь тебе от чистого сердца предлагаю, а ты меня обижаешь. Я же вижу и нутром чую, что ты хороший мужик, а я таких уважаю.

- Аркаша, я тебя прошу, не приставай с такими вопросами. Ну, ты можешь понять, что я не пью. Не из-за того, что ты матрос, а я курсант. Ну, не пью я! Ты только смотри сам не надерись с корешками своими, - кое-как удалось отшить своего доброжелателя.

Фильм был такой, что я краснел от стыда, со мной рядом сидели наши подружки. Такого настоящего капиталистического разврата я в своей жизни ещё на экране кинотеатра не видел, а итальянцы в то время это уже считали в порядке вещей.

Ну, это ж надо – мужик прикинулся импотентом. Его друзья, видя, как он воркует и прижимается в танце к их жёнам, злорадно ухмылялись и говорили своим подругам:

- Будет прижиматься к тебе, не обращай внимания, дорогая.

Они спокойно оставляли друга-импотента наедине со своими жёнами, даже ничего не подозревая. Доверяли полностью. А корейший друг и пользовался предоставленной свободой и доверием, пока не оприходовал всех жён по очереди.

Короче нарушил он основную заповедь. Итак, весь фильм, но в основном про нарушение только одной заповеди, не знаю точно, под каким номером она идёт в Евангелие.

Посмотрели фильм, пообщались с женским полом и снова разошлись, как в море корабли. Девчонки на причал катера, а мы Витькой в свою сторону - на Минку.

Но, однако, уже в кубрике, Ляка мне сообщил новость. Он договорился с Томкой назавтра о рандеву на причале. Томка просила, чтобы Витька уговорил меня быть вместе с ним. Поедем вчетвером на экскурсию на Херсонес. Это был небывалый случай, так как наших подружек, наконец-то, заинтересовали отдельные вполне конкретные личности.

Наутро мы с Лякой сбили свой специфический корабельный запах душем и одеколоном, побрились и, как новые копейки, прибыли в назначенное место нашей встречи.

Томка с Натальей, как местные аборигены, уже знали, где какие достопримечательности, кроме Учкуевского пляжа, находятся, и поэтому мы с Витькой отдались в руки наших новых экскурсоводов.

Мы добрались до Херсонеса, находившегося у Карантинной бухты. Здесь мы долго бродили по жаре среди остатков города-государства основанного бог знает когда, ещё в 422 - 421 гг. до н.э.

Тут оказался целый историко-археологический заповедник, всё было перекопано, и вид был достаточно унылый, как после бомбёжки. Мёртвый разваленный город угнетал своим молчанием, пылью и осколками былой цивилизации.

Мы долго бродили по солнцепёку среди этих запылённых развалин зданий и остаткам колонн, по полуразрушенным лестницам, заросшим травой, и забрели в местный музей.

Интересные, но довольно однообразные экспонаты местной коллекции, состоящие из эпиграфических памятников, произведений искусства, ремесленных изделий и орудий труда, предметов быта, которыми когда-то пользовались жители Херсонеса, особого впечатления не произвели.

Развалины Херсонеса

Херсонесская набатная рында, но без языка

Всё состояло из каких-то черепков и разбитых амфор, полуразрушенных изваяний и скульптур.

На прощание с Херсонесом мы постучали в знаменитый огромный вечный колокол. На что он ответил нам басом загробного звучания. Он висел на двух каменных колоннах, усеянных оспинами раковин и выбоин прошлого времени, как громадная корабельная рында, но без своего 'языка'.

Мы до усталости находились пешим порядком по жаре этой истории Крыма и, откровенно говоря, ужасно хотелось что-нибудь более земного и реального. Поесть что-то или хотя бы просто посидеть.

Подруги наши заметили наше поникшее от голода и жары настроение и предложили поехать к ним домой, и что-нибудь поесть. Это уже было настоящее деловое предложение, и мы с Лякой восприняли его с удовольствием.

В магазине уже на Северной стороне Ляка купил целых две бутылки водки, а девчонки сообразили что-то из еды.

'- Куда это он так раздухарился, да ещё в такую жару', - только и успел я подумать, как тут же услышал от него ответ.

- А чтобы лишний раз в магазин не бегать, вдруг закроется.

- Ты что обалдел? В такую жару, да ещё и водку? – выразил я своё удивление его неразборчивости в обстановке.

- Нормал! Не дрейфь, Сима.

На квартире у подружек хозяйка дома пожилая бабулька, увидав нас с Витькой, выразила некий непонятный восторг, что её девочки, наконец-то, привели к себе мальчиков. Подруги быстро приготовили и накрыли скромный стол.

- Мы послезавтра уезжаем в Питер, так что это у нас, можно сказать, будет прощальный ужин, - с некоторым сожалением сказала Томка, внося большую сковороду с скворчащей жареной картошкой.

В начале за встречу, потом за героев Севастополя и за тех, кто в море. За день путешествий по Херсонесу мы как-то привыкли к своим подругам, а после третьей рюмки некое былое стеснение прошло совсем.

- Мы уже здесь так привыкли бездельничать, но отпуск кончается и снова нужно на работу. Так не хочется, ну никакого желания нет работать, когда другие ещё отдыхают, - посыпались сожаления о том, что время безвозвратно.

- Да вы не переживайте! На этом жизнь ещё не заканчивается, а в Питере ещё увидимся и повспоминаем светлые севастопольские деньки и Учкуевку вместе с Херсонесом. За встречу в Питере, - предложил свой тост оживший Витька.

Ещё после нескольких таких тостов он как-то внезапно обмяк и стал неестественно мотать головой, словно отгоняя от себя постоянно одолевающий его сон, а обе бутылки незаметно оказались пусты.

- Ну вот! Совсем забалдел Ляка, - с ужасом думал я. – Скоро и в обратный путь на корабль, а его высочество в сон клонит.

Томка, видя состояние своего ухажёра, несколько погрустнела и внесла предложение погулять на улице. Мы вывели Ляку на свежий, но тёплый, словно в сауне, уличный воздух, где уже спустились ночные сумерки. Сразу за домом был крутой склон в Северную бухту, на нём возвышался обелиск памятника защитникам Севастополя. Мы подошли к этому памятнику, а поскольку дальше уже начинался крутой обрыв и спуститься к морю было нельзя, остановились на этом склоне.

Одно неосторожное движение и бескозырка слетела с моей головы и колесом покатилась вниз к обрыву. Сердце у меня замерло, глядя на этот конфуз. Но беска зацепилась за кочку и улеглась точно на самом краю обрыва.

- Уф! – облегчённо выдохнул я, держа Наталью за руку. – Я то боялся, что сейчас брякнется в море, и придётся топать на корабль без головы.

В опускающейся на землю темноте южной ночи я заметил, что позади нас, метрах в 5 устроились Томка с Лякой. Он сначала что-то там ещё бормотал, а потом уткнулся тяжёлой головой в подол, сидевшей на траве Томки, и затих в детском сне.

Мы с Натальей тоже присели на траву у края обрыва и любовались звёздным небом и умирающим отсветом заката за горизонтом. Наконец-то сообразили, что зря теряем безжалостно убегающее от нас время на созерцание местных красот.

Кому первому пришла в голову эта шальная мысль мы не выясняли, но стали целоваться уж точно, как перед концом света или в последний раз в своей жизни.

Целовалась она классно, по-питерски. Я держал её тело в своих руках и тоже не терял времени даром. Разогретые парами даров Бахуса мы улетали в самое поднебесье в своих длительных бездыханных засосах.

И меня уже совсем не устраивало ощущение влажного от пота кримплена под моими руками. Мне вдруг ужасно захотелось ухватиться за настоящее тепло голого тела.

Я обнаглел почти до самого предела и залез рукой в вырез платья за лифчик, и тут ощутил настоящую негу девичьей груди. Наташка слегка вздрогнула, как поражённая током моего наглого рукосуйства, но никаких препятствий моим мужским ласкам не совершала. Упругий перекатывающийся под рукой шар и влажные раскрытые Наташкины губы вконец отключали моё сознание и вызывали настоящие инстинкты самца-гамадрила.

И только выработанное за дальний поход прямо таки какое-то материальное ощущение текущего времени заставило меня оторваться от важного дела, зажечь спичку и посмотреть на часы.

Стрелка циферблата неумолимо приближалась к 23 часам. Словно какое-то озарение моментально заставило вспомнить про Ляку, покоящегося своей буйной головушкой на Томкиных коленях.

- Наташ! Подержи меня на всякий случай за ноги, - попросил я свою подругу и ползком пополз к краю обрыва за своей бескозыркой. Ухватив белеющую на самом краю бездны беску, я не удержался и посмотрел вниз. Там внизу на 30-ти метровой глубине блестела вода и тихо плескалась о берег.

Да! Далеко бы ей пришлось лететь до воды.

- Ляка! Витька! Подъём! На корабль пора, - пытался я вырвать из пьяного сна своего друга.

Томка стала тереть ему уши своей ладошкой, и Витька издал хоть какой-то человеческий звук:

- Да пошли вы все… Дайте поспать человеку.

Кое-как мы вывели Витьку из состояния алкогольного анабиоза и поставили на неуверенные ноги. Его качало и мотало во всех 3-х плоскостях пространства, и я с отрезвляющим ужасом подумал о том, как же я смогу транспортировать это полуживое тело через центр города, аж до Минки. В городе патруль на патруле, а уж около наших причалов они всегда перевыполняют свой план по задержаниям нарушителей воинской дисциплины.

Пока мы все втроём, поддерживая Витьку с трёх сторон, вели его к причалу катера, он немного оклемался. Этого было достаточно только для того, чтобы он самостоятельно мог передвигаться в указанном ему тычком направлении.

На катере среди многочисленных пассажиров я усадил бедолагу на лавочку, и он снова уснул, запрокинув голову на спинку решётчатого сидения.

Как мы умудрились не попасть на глаза патрулю в таком жалком виде, остаётся только удивляться. Просто случайно нам здорово повезло. По крутому трапу на корму 'Смелого' я сзади подталкал Ляку, держащегося за леера, и кое-как передвигал его наверх этаким тандемом. Но честь мы всё-таки отдали, хотя флаг уже давно был спущен.

Дежурный по кораблю, целый старший лейтенант из РТС, завидев такого странного 'тяни-толкая', взобравшегося по трапу на корабль, почему-то вскочил из-за раскладного столика, где принимал возвращавшихся из увольнения матросов, и со всех ног, придерживая рукой болтающийся сбоку пистолет, рванул по правому борту.

Мы, естественно, кинулись его догонять. Ведь нужно было сдать свои увольнительные записки. И тут, как по заказу, из дверей кормовой надстройки вышел замполит, и очумело уставился на нас.

- Стоять! – скомандовал он нашей паре, бегущей вслед за дежурным.

- Товарищ капитан-лейтенант, мы только увольнительные хотели сдать дежурному, - пояснил я заму наши действия.

- Давайте ваши увольнительные и чтобы вас ни одна живая душа здесь не видела. Бегом спать в свой кубрик, - распорядился старший по званию нашими дальнейшими действиями.

Когда Ляка с грохотом скатился по трапу в спящий кубрик, нам навстречу в майке и трусах подошёл Аркаша.

- Володь, а говорил, что ты не пьёшь вообще, - с некоторой издёвкой в голосе припомнил он мне былое. – Как это вы на патруль не нарвались?

- Аркаш, ну получилось так. Чего не сделаешь ради хороших баб, - пояснил я ему наше нынешнее состояние. – А про патруль… Просто повезло.

Аркадий перехватил Витьку за пояс руками и словно простой дорожный чемодан отнёс его на койку. Как заботливый денщик, он стащил с обмякшего тела одежду и уложил его под одеяло.

- Спасибо, тебе Аркадий. Ты настоящий друг, - единственное, что я смог выразить в благодарность Аркаше. - Я с ним уже вымотался в доску, пока транспортировал это тело в таком виде с Северной стороны.

Ну, а утром, как обычно, на стенке нас строил и проверял наш внешний вид и душевное состояние руководитель практики Мищенко.

Замполит уже, конечно, успел ему настучать о том, что мы с Лякой прибыли из увольнения в не совсем потребном для советского моряка виде. Вежливый и тактичный Мищенко не стал нас позорить при всём честном народе, но выводы сделал.

- Товарищ Лякин! Товарищ Дугинец! До конца практики я лишаю вас увольнения в город. Вопросы есть? – коротко и ясно подвёл руководитель итоги нашим вчерашним похождениям по Северной стороне города-героя.

Мы с Лякой и не протестовали, помалкивали и, понурив, больные головы, соображали, что теперь накрылись проводы на вокзале наших подруг, завтра отъезжающих в Питер. Вот жалость–то какая! Мы ведь не знаем даже их ленинградских адресов, да и фамилии тоже толком не спросили.

А неделя без берега… до конца практики осталось ровно 4 дня, переживём и такую катастрофу.

Присутствие перед нашим строем на стенке преподавателя училища ярко вырисовывали передо мной мои скорые перспективы по пересдаче экзамена под названием 'Политическая экономия'.

Последние дни на 'Смелом' и дорога в поезде до самого Питера мной были посвящены этому учебнику, с которым я теперь не расставался ни на минуту. В первый же день по прибытию в родные стены ВВМОЛКУ мы с Гого разыскали пожилого полковника с кафедры марксизма-ленинизма и выложили ему свои знания.

Седой и требовательный экономист расценил их и расщедрился почему- то только на 4 балла. Видимо была дана установка - этим обманщикам и прохвостам больше 4-х баллов оценку не ставить.

Но самую главную цель мы с Серёгой выполнили – в отпуск мы убыли вместе со своей ротой, а 'академия' осталась для нас лишь пугающим жупелом в наших воспоминаниях былого обмана.

Оглавление

Читать далее

Предисловие
Глава 1. Страна голубых озёр, лесов и аэродромов
Глава 2. Кубань - жемчужина России
Глава 3. Вот она какая - первая любовь
Глава 4. Я вижу море
Глава 5. Море любит ребят солёных
Глава 6. Дальний поход
Глава 7. 'Океан' в океане
Глава 8. Ах! 5-ый курс!

Главное за неделю

Важное

SIPRI: общемировые военные расходы установили новый рекорд

22 апреля 2024 в 8:12

Важное

Главное в военных СМИ за неделю: перестановки на верфях ОСК, робот-эвакуатор для передовой, закладка танкера проекта 23630

19 апреля 2024 в 17:11

Важное

Испытания МРК "Буря" вышли на финишную прямую

18 апреля 2024 в 8:39

Важное

Михаил Боровский назначен гендиректором Хабаровского судостроительного завода

17 апреля 2024 в 10:48

Copyright © 1998-2024 Mil.Press FLOT. Наряду с Mil.Press Военное, Mil.Press Отраслевое, Mil.Press FlotProm и другими изданиями входит в состав информационной группы Mil.Press. Свидетельство о регистрации СМИ № ФС77-39156 от 11.03.2010, выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций. Использование материалов разрешено только при условии указания источника: прямой гипертекстовой ссылки (при публикации в Интернете), не запрещенной к индексированию в поисковых системах Яндекс, Google; указание адреса сайта (при публикации вне Интернета). Выходные данные. Реклама. Онлайн-презентация "Видеодневник инноваций". 18+