Убежден, что в этимологии слова «буран» наверняка
отыщутся его тюркские корни, а уж казахские, то точно.
Киргизы и казахи снежную вьюгу, сильную метель называют
не иначе как «буран». А вообще-то в европейских землях его,
бурана, и быть не может. Лишь только там, на лесостепных
просторах Западной Сибири, снег редко просто падает. Там,
если пошёл снег , жди бурана. Проверь, не взъерошены ли
скирды, копны, иначе бураном всё развеет по степи и колкам.
Останется скотина голодной. А того более хозяин крепит
лабаз и стены скотного двора: волки люто озоруют в буран.
Доходило, что двухблочную саманную стену свинарника
волки вдрызг разгребали лапами и резали свиней как на
мясокомбинате. Ко всему случаются бураны аккурат во время волчьих свадеб. В такую пору серые не то что скотину
либо человека, а и соплеменника не жалуют.
Случись скотникам вывозить навоз на поля, так ружьецо и с
десяток патронов брали непременно. Собаки, и те по ночам не
шастали по деревне - выли по дворам. Ночью на сельских
улочках хозяйничали волки. Раньше ведь если где и было
освещение, то лишь у сельсовета да у колхозного скотного
двора. Да если кинопередвижку на быках привозили, то завклубом по этому случаю имел от председателя лампочку. В школу
из соседних аулов детей привозили на санях, где у казаха-возницы имелись ружьё и аркан. Степняки казахи очень ловко
орудовали этим инструментом, предпочитая ружью: шкура-то
хищника остаётся целой. Но русские не обладали такой сноровкой и стреляли в основном жаканами. И то случалось, что
неопытного охотника стая волков вполне могла загрызть.
Мы с бабушкой жили вдвоём вроде и почти в центре
деревни, но у перелеска, разделяющего село пополам. Да и
хата была даже не саманная (необожжённый кирпич из
глины и навоза) как у большинства, а плетённая из лозы и
забитая глиной. Занесённая зимой сугробами изба тепло
держала как иглу у эскимосов. Казахи тоже предпочитали
глинобитные постройки. И полы у них были тоже глиняные,
покрытые слоем смеси глины и яиц. У бабушки пол в избе
сделали всё-таки из досок. Выскобленные добела они выглядели даже нарядно. Крыша и лабаз крыты вопреки логике
соломой. Почему такая разноплановая несуразность, бабушка объясняла бесшабашностью деда Сёмича, цыгана от роду.
Ещё до советской власти в нашей деревне долго стоял табор.
Потом откочевал. А дедушка предпочёл остаться подле
русской Марфы, то бишь моей бабушки.
Гражданская, а потом и Отечественная войны, а затем
повальный тиф унесли всех близких. Была в деревне кое-какая родня, но это так, для счёта. Ко всему у нас и ружья-то
не было, как и электричества в большинстве дворов. Не было
и коня. При коллективизации забрали всех дедовых красавцев, сказали «не положено». Так что возили накошенное втихаря от объездчика в пролеске сено на корове. Косили
чуть свет и почти затемно вечером. Не состояли мы с бабушкой в колхозе, и сено нам было тоже «не положено». А держали мы корову, тёлку, да овец до трёх десятков. Кур не считали.
Огород советская власть разрешала иметь до 50 соток.
Дальше росли бурьян и лопухи. Опять же «не положено».
Хотя бабушке было под 80, а мне 12 лет. С огорода и скотины
в основном и кормились.
Жили по тем временам хорошо. У меня имелись даже
хромовые сапоги и гармошка. Сапоги я даже один раз одевал
сфотографироваться: они были «на вырост». А чтобы пойти в
школу, мне нужно было за лето заработать 100 трудодней. Уж
очень мне нравилось работать на лобогрейке и конных граблях, случалось и прицепщиком на тракторе, а по сути - трактористом. Зиму я обожал. В Даниловский колодец, что за километр от нас, за пресной водой для коровы и супа ходить не
надо - снегу полно. В библиотеке книжек вволю, особенно
фантастики и приключений, а ещё про лётчиков, партизан и
разведку. Правда, бабушка грозилась книжки порубить,
потому что сена забывал дать овечкам и корове, да навоз
убрать. Но обходилось как всегда хворостиной пониже спины.
А в буран все пацаны в деревне сидели по домам. И так
два-три дня кряду. Читай - не хочу. Наколешь от полена лучин
посуше, воткнёшь в дверцу, зажжёшь и валяй хоть до полуночи! А спал на топчане с овечьими овчинами. Бабушка - за
печкой на мешках с шерстью. А буран воет, да так, что душу
леденит. И волки поддают вовсю. А наш Шарик зимовал со
скотиной. В зиму оставляли с пяток ярок и баранчика на
расплод, столько же кур, но в хате. Это чтобы неслись зимой.
Две овцы уже окотились и ягнят из избы отправили к мамашам. И вот ночью, в самый буран, слышу:
- Сы-ыночка, Валера, вставай! Волки нашу скотину режут!
Бери дедову лампу, да топор, а я вилы…
Из хлева было слышно, как бьются овцы, спасаясь от
волка, да блеют тоненько ягнята: «Мме-е-е», да истошно
корова: «Муу-ых!!!». Визжал от страха Шарик.
Из сенец открыли хлев. Пахнуло холодом и зарядом
снега. Что это?
В самой средине лабазного настила зияла дырища. Возле
неё сгрудились волки. Они, как видно, пытались взять
реванш на первую добычу. Животный запах дурманил их,
близкая кровь и голод туманили их поступки. Они попросту
начали грызться между собой: вот ведь она, желанная добыча!!! В итоге свары один из них был сброшен вниз. Скотина
же металась и голосила о помощи.
Волк опешил. По привычке рвать добычу стаей, он озадачился ещё и полоснувшим по глазам светом лампы-шахтёрки. Мы с бабушкой тоже замерли: что делать?
- Ах, сука, на тебе! - хрипло крикнула бабушка и метнула в
волка вилы, но лишь задела вскользь. А я тут же саданул его
топором по голове, метя между горящих от злости глаз.
Волчара, заливаясь кровью, и, ослеплённый зарычал, попятился в угол, как видно, поджидая подмоги от стаи, как
обычно. Но тут наша корова Зорька, взмотнув головой,
рогами припёрла в угол волка и замычала что есть мочи.
Бабушка подскочила к серому разбойнику да и проткнула ему
живот вилами. Волк завизжал по-щенячьи, пытаясь лапами
достать до коровьей морды. В этот момент я его саданул
топором в открывшийся пах. Серый дернулся и затих. И тут
только мы с бабушкой увидели здоровенную дыру в крыше
лабаза, а там зелёными огнями горят волчьи глаза. Не рискнули они прыгнуть вниз, вослед своему, скорее всего,
вожаку. Сверкнули глазами, злобно завыли в тон бурану
и…тут же услышали злобный рык нашего дворняжки Шарика. Господи, глупышка, да куда же ты против четырех пар
клыков?! Схватка была молниеносной. Тело нашего хранителя мы не нашли, и днем. Похоже, голодные и обозлённые
волки разделались с ним ещё до перелеска. Глаза верного пса
будто говорили: «Я вас защищу!».
Буран завывал до утра, будто пел заупокойную нашему
лохматому герою.
Зорька долго не поддавалась уговорам бабушки и не
выпускала мёртвого волка.
Я потом ободрал хищника, а шкуру принял заготовитель
даже не выделанной за хорошие для нас с бабушкой деньги -
50 рублей. Бабушка купила в кооперации «белоголовку» на
Паску и селёдку «залом» и мне кулёк пряников. А наша
Зорька через пару дней оправилась и снова стала давать по
ведру, а то и более молока. Так её и прозвал потом деревенский пастух дед Курушин: «Зорька-волкодав».