«Наступает минута прощания,
Ты глядишь мне с тревогой в глаза…»
Ну, что я могу сказать вам, мои братцы
матросы, моряки! Эти строки и по сей день нам
так бередят душу, что прошибает слеза! Ай нет?
Вот ваш перрон, где безутешно плачут матери,
невесты, жёны, невесты…Молча жмут руку отцы,
друзья, братья и деды. Одним словом, - прощаются.
Нет, И не на освоение целинных земель, либо на
покорение Сибири едет ваш поезд. А покатит он
на самый Дальний Восток, либо на Крайний
Север. А ещё точнее - на службу Родине на
берегах её и в морях-океанах. На кораблях и
подводных лодках и на долгие годы. Во всяком
случае- так было всегда: флотская служба
требовала куда большего разумения, навыков, а
по сему гораздо большего срока пребывания
на ней. Идут мужчины заниматься исконно
мужским делом: ратным. А это всегда опасно
и может статься, что «прищемит пальчик», а
то и всё туловище. Вот и прощаются, слёзы льют.
Прощай, отчий край,
Ты нас вспоминай!
Прощай, милый взгляд…
Прости-прощай,
Прости-прощай!
Свистнул гудок паровоза-электровоза,
грохнули буферами вагоны, скрипнули о рельсы
колёса. Последние стенания, всхлипы,
причитания. И команда: «Па-а ва-го-о нам!!»
И грянул медью оркестр «Славянку»:
Летят, летят года,
Уходят во мглу поезда.
А в них - матросы.
А в небе тёмном
Горит матросская звезда!
Может кто и скажет: «солдатская звезда»,
так ведь это кого куда провожают. А нас тогда - на флот. И «Славянка» стала первой, истинно
ФЛОТСКОЙ, очень душевной мелодией. А слова…
Да мы и помнили-то, что: «Прощай, отчий край!»
А дальше всё смешалось: грохот, крики,
команды...Ну и наш, русский мат. Родной.
Пожалуй, очень родной: так стало на
ближайшие годы.
А вот песня, глубоко, на генном уровне
вошла в нашу подкорку навеки. Да и не мыслили
мы тогда, что сия мелодия пройдёт сквозь всю
нашу жизнь. Частью - молча: не положено. И
лишь иногда озвучено. То были попытки под эту
мелодию проводить с корабля на ДМБ годков.
Замполиты и прочие режимники, да простят
они мне подстрекательство, не очень-то
приветствовали сход годков уважительно, а
тем более под сомнительную музыку, царского
пошиба (не нами придумано!). Их скорее
выпихивали напрочь, почти выдворяли втихую,
чем провожали с почётом. До сих пор не
пойму: почему?
Казалось, что ДМБ - дело тайное и некое
Госважное. Причём настолько тайное, что
они сами не знали день схода с корабля (или из
казармы лодочного экипажа). Так было, хотя
позже помаленьку наладилось. И тогда
повсеместная «Славянка» будоражила души
моряков- срочников (да и не только) своей,
уже скорее радостной мелодией. Ещё бы: их
уже ЖДАЛ отчий дом, хотя с грустью
провожал, ставший родным корабль и его
команда. И слова песни звучали иначе:
Прощай, родимый край!
И нас ты вспоминай!
Прощай, мой экипаж
Прости прощай, прости прощай!
И уходили, украдкой смахивая слезу. Вослед
им смотрели их товарищи, прошедшие вместе не
одну тысячу миль. Хватившие вместе с вами как
лиха, так и соли не то что пудами, а центнерами.
Чего уж греха таить, случалось пробкой
теплоизоляции посыпать первую седину
20-летним подводникам, когда их супостат
«одаривал» глубинками, дабы вынудить их к
всплытию в «точке».
Было о чём вспомнить и тем, кто вдосталь
просолели на ветрах и штормах, обучаясь
ходить по переборкам-стенкам, выворачивая
кишки на брашпиль от рвоты. И неведомо им
подчас, кто им может влупить торпедюку из
глубины походя, тренировки ради. Поди,
узнай потом, через век-другой цивилизации:
кто из них был кто! Велики океанские глубины…
Но бывало и так. Разморило нас, эдак на
градусе «шашнадцатом» по широте и долготее
к самому что ни наесть западу Австралии.
Примерно так. А может и того далее. Штормило
не шибко, но зыбило, а инда и шквалило. А ежели
по правде, то будь они неладны - эти тропики!
Одни болячки от них сибирскому человеку! А
коли кальмар не идёт, так и вовсе- тоска!
Первые месяца три, да с бассейном - терпимо.
Но уже на пятом месяце начинает казаться, что
твой сосед по кают-кампании сволочь
невыносимая. Нет, особо придраться не к чему.
Вот просто чувствуешь нутром: сволочь и всё тут!
Ну не драться же! Возьмёшь, да пересядешь
подалее. Так нет же: уже через пару недель и
этот расклад по рожам тоже в тягость. Прямо-таки сплошная урина с фекалиями. Оно бы и
вовсе не ходить в эдакую кампанию, так ведь
жрать охота!
Одна отдушина: утром побегать по шкафуту
в одиночку. Так нет: обещали набить морду на
полном серьёзе мичмана нижних, подпалубных
кают. «Не топай, скотина! И без тебя тошно!»
Лишь под бассейном только кладовка боцмана и
он в ней не спит. Купаюсь вдосталь. Со мной
помоха он выдаёт спирт и очень экономно. Его
за это многие не любят...
Так вот НЕКТО запускал рыб-прилипал от акул.
Большинство их панически, прямо ужасно боятся.
Они присасываются напрочь. Но, если ткнуть ей
окурком в маковку - отлипает махом. Помоха не
курил. Хотя, в принципе, не только он.
Частичным уединением служила коечка в
спокойную погоду и то, если крепко зажмурить
глаза и втихую принять внутрь расходный
материал, то бишь «шило» (спирт). Сосед по
каюте был просто скотиной: шило копил на
ремонт сантехники в новой квартире в базе.
Подумал бы: где база, а где он! А мне выпить
не с кем! Ну не гад ли?!
И вот, в эдакой обстановке, плюс в тени
под пятьдесят, да изматывающая зыбь,
чередующаяся со шквалами и штормами вот
уже седьмой месяц… И только в гальюне
относительно психологически разгружаешься.
Весьма относительно, конечно. А уж
по дому- то тоска неимоверная. Да чего там
по дому! По людям, по запахам земным, по
детскому смеху, по шуму берёз… А уж по
жене-то…
Вот уже дважды нас навещали
сухогруз и водолей. Вроде выездного морклуба.
Видели ЖЕНЩИН. Стояли бортами на кранцах.
На время «майна-вира» малость потравили и
сбросили почту. Корабли шли в СОЮЗ. Домой,
значит. Не на Камчатку, но все-таки.
С непривычки вроде и речь у них иная.
В тот день, однако, минуло семь месяцев,
как мы в этих диких закоулках на шарике. Как
рыбка на прикорме для субмарин супостатов.
Перископов не видать: мы не спецы в оптике,
так что своих от чужих только по торпеде бы и
отличили. Свои- то не тронут! А тут на горизонте
появилась некая посудина. Мы её почти всей
командой ходили смотреть в бинокуляр на
мостик. Уж больно зачуханное судёнышко.
Но со всех сторон, аки вилы из стога сена
торчали антенны. По их конфигурации и
величине нетрудно было понять назначение
корабля. Такие именуют кораблями ОСНАЗ.
За всю мою службу мне не доводилось видеть
этот «квазиголландец» не то что в базе, но
и вблизи наших берегов. Слышал, будто даже
при замене экипажа они не заходят в базу.
На вторые сутки ощетинившийся
«рыбак» ошвартовался у нашего борта. Их
леера едва доставали до моего иллюминатора.
Вполголоса переговорили с матросиком. Он
в океане уже ВОСЕМЬ месяцев. Харчатся
возле наших гидрографов, либо вояк, типа нас.
Даже ремонтировались у какой-то плавбазы.
В общем, не корабль, а некий плавучий секрет.
Пожалуй, что и писать-то о нём если и можно,
то вскользь. И команда с «гулькин фиг» на
палубу метров сорок в длину, да четыре в
ширину: не разгуляешься. Наверное в
космическом корабле и то веселее. Вот
где врачам- психологам поле деятельности!
Каких и как подбирать сюда людей! И что
ДЛЯ НИХ Родина! Они поплавали в нашем
бассейне и пообедали у нас же, но явно
отдельно: контакт, как видно исключён.
Скитальцы отдыхали в отдельном
кубрике до ужина, после чего ихнее
судёнышко отчалило навстречу штормам,
пространству и времени. Ну а мы, даже
не общаясь с ними успели их по мужски
полюбить. Это поистине сильные духом парни!
Мы для них были хотя и кратковременной, но
Родиной. И вот они безо всяких обиняков забрали
на борт свои чалки и, как бы нехотя, отошли
прочь. Затарахтели их дизеля, брызнув соляровым
дымом. Набрав обороты, кораблик начал
описывать круги прощания. И изо всех
динамиков верхней палубы грянуло:
Прощай, отчий край,
Ты нас вспоминай!
Прощай, милый взгляд,
Не все из нас придут назад!
Наш старпом, будто спохватился
и сказал радисту тоже дать «Славянку»
на полную мощь наших ГГС (громкая связь).
А наш знакомец, описав третий круг дал стрекоча
к горизонту, где и пропал из виду, но не из
памяти. По сей день слышится нам:
Летят, летят года,
А песня, ты с нами всегда!
Тебя мы помним
И в небе тёмном
Горит матросская звезда…