Важное
Испытания МРК "Буря" вышли на финишную прямую
Линейка комплексов 
|
Главная / Издания / Литература / Книжная полка / В.В. Дугинец. Корабельная Фанагория / Глава 5. Штабной
Глава 5. Штабной
Текст: В.В. Дугинец. "Корабельная фанагория"
- Впечатляет..., - медленно и с расстановкой акцента произнес Алексей,
наливая в бумажные стаканчики остатки из бутылки. - Давай, врежем... За
наши непотопляемые кораблики и нашу собачью службу на них, - беззвучно чокнулся об мой наполненный 'бокал' Железяка своим уже подтекающим
по донышку сосудом. Наши резвые кораблики при постройке вовсе не были рассчитаны на долголетние сроки службы. Сделанные из тонкой стали и дюрали они старели на наших глазах. Корпуса истончались, подвергаясь всепобеждающему воздействию ржавчины и электрокоррозии, которая доводила толщину металла до недопустимых пределов. Матрос из мотористов на корабле у Туркова случайно обронил большой драчевый напильник с высоты в 2 метра и тот своим острием без деревянной ручки попал в трюме в корабельное днище. Из пробоины мгновенно записала струя забортной воды высотой в 2 метра, и ее пришлось срочно забивать чепом. Ну, куда годятся такие корпуса? Если корабль из автомата Калашникова можно пустить на морское дно... Только на свалку... Да и морально корабли устаревали со своими дизелями, имеющими ограниченный моторесурс. Мореходность, автономность и слабая противовоздушная оборона требовала уже новых кораблей, способных не только на поиск и уничтожение подводных лодок, но и на свою собственную самооборону современным ракетным оружием. На смену нашим кораблям пошла новая серия малых противолодочных кораблей проекта 1124, головным кораблем которой был тот самый знаменитый 'Альбатрос'. Первым осенью 1972 года на консервацию в Усть-Двинск ушел самый старый МПК-14, но для меня это событие прошло незамеченным. Ушел и ушел. В начале лета 1975 года дали команду срочно готовить к постановке на консервацию МПК-27, а потом и 23-тий. Вот теперь это приказание касалось меня в полной мере. Как по закону подлости этот 27-ой, восстановленный после пожара во время ремонта на СРЗ-29, умудрился затопить водой все посты под офицерским отсеком. Когда воду откачали, то в центральном посту ПЛО долго сушили приборы управления бомбовой и торпедной стрельбой. Периодические замеры сопротивления изоляции показывали практически нулевые величины, а это означало, что включать их под нагрузку в работу для управления установками РБУ и торпедными аппаратами в электрическую было невозможно. Каждый божий день с утра я появлялся в этом посту и заставлял матросов включать мощные электрогрелки и вентиляторы для сушки монтажа настежь открытых приборов управления. Неделя беспрерывного проветривания при повышенной температуре дала свой результат, и линии переменного тока уже можно было включать под нагрузку, а вот сопротивление изоляции линий постоянного тока, так и оставалось на нуле. Корабль в консервацию должен вставать полностью в исправном состоянии, а тут вот такая нелепая неисправность. - Ну, а если включить твои системы? Что с ними случится? - пытал меня Михневич, когда я ему доложил о таком печальном состоянии дел с приборами. - Сгорит выпрямитель, а потом и преобразователь может полететь! - докладывал я возможные неприятности, которыми грозит подача питания на схему. - А как же нам корабль сдавать в Усть-Двинске!? - изобразив ужасную гримасу, наступал на меня комдив. - Делай, что хочешь, но чтобы твоя хреновая изоляция встала на место и техника при сдаче корабля работала. Корабль своим ходом ушел на консервацию, а на следующий день следом за ним на поезде в Ригу выехала целая бригада поддержки, возглавляемая комдивом, в которую вошли все дивизионные специалисты, включая и меня. Тихий, утопающий в зелени деревьев, городок Усть-Двинск в пригороде Риги встретил нас хорошей пляжной погодой и шумом листвы огромных вековых деревьев на территории бригады кораблей консервации. С первого взгляда вся ее территория напоминала мне райский заповедник в счастливом царстве Эдема, в котором у стенок причалов благодатного Рижского взморья покоилась уйма кораблей и подводных лодок, спокойно доживающих свой корабельный век в законсервированном виде. По просторам этой территории в заторможенном состоянии райского благолепия сновали матросы и мичмана, народ, не скрываясь, загорал на благоухающем разнотравье и играл в тихие игры типа домино и шеш-беша. Здесь ничего, кроме военной формы и силуэтов бывших военных кораблей, не напоминало о трудностях морской службы и ее напряженном ритме. Одним словом несуетное блаженство в тиши прекрасной прибалтийской природы. Как только мы расположились на временное жилье на местной плавказарме, исправно исполняющей роль гостиницы, на нас тут же накинулась местная толпа дивизионных специалистов, жаждущих немедленно начать приемку корабля в состав своего ржавеющего кладбища кораблей. А дивизионным минером, которому я должен был сдавать свою неработающую матчасть, неожиданно для меня оказался старший лейтенант Юрка Борисов. Да, да! Тот самый мичман-курсант, с которым мы в былые времена его стажировки у меня на корабле вместе, спина к спине, отчаянно дрались у Воздушного моста против превосходящих сил лиепайского хулиганья. - Володя, дорогой, а как я тебя рад видеть! Если б ты знал?! - приветствовал меня лихой старлей в этой тихой заводи умирающих кораблей. -Юра, а я-то, как рад... Рад тому, что именно тебе придется сдавать корабль, - тонко намекнул я на предстоящую совместную работу. - Давай сразу сходим на ваш фрегат, и ты мне покажешь состояние матчасти, а завтра на выходе в море опробуем ее в работе, - без ножа и пистолета убивал меня Борисов своей завидной работоспособностью. - Юра, куда ты так торопишься? Оно тебе, что, горит? Мы с тобой сто лет не виделись - успеешь еще насмотреться на это старье, пытался я охладить пыл, внезапно напавший на моего друга. По пустынному причалу мы топали вместе с Юркой к нашему МПК, одиноко притулившемуся у стенки. Непонятные мне гавани и причалы располагались совсем рядом с устьем широкой и величественной реки Даугавы, а на горизонте виднелся необъятный простор Рижского залива. Все причалы были заставлены безжизненно стоящими подводными лодками, тральщиками и малыми противолодочными кораблями. Где здесь Усть-Двинск, а где Болдерая, сразу и не поймешь. Оказалось, что это Усть-Двинск, а называют его так по старинке, хотя на самом деле он еще с 1917 года называется Даугавгрива. А Даугавгрива отделяется от Болдерая только мостом через речку Булльупе. На базовый тральщик проекта 1265, мимо которого пролегал наш путь, я обратил внимание лишь только потому, что уж очень он был аккуратно выкрашен и блестел, как совершенно новенький кораблик, и на нем, в отличии от соседних безлюдных кораблей, била ключом беспокойная жизнь. Матросы бегали по трапу и загружали на борт какие-то ящики и коробки. На кормовой надстройке смуглый до черноты офицер, одетый в непривычно белоснежную форму, наотмашь колошматил по лицу матроса, стоящего перед ним на коленях, и кричал на него на непонятном языке. В руках изувера была тонкая палочка, и этой тростью он тоже приложил несколько раз бедолагу вдоль спины. - Юр, а это что за тралец? Смотри там офицер какой-то мордует матросика по роже! Это что за расисты? - недоуменно смотрел я на своего сопровождающего. - У них там свои порядки... Это ливийский тральщик, который мы им только что продали. Только не вздумай вмешиваться. У них там палочная дисциплина, но этот матрос получает больше чем ты. Видишь, у начальника в руках стек. Эта хреновина у ливийских офицеров входит в комплект формы одежды, а предназначение ты уже понял, - пояснял мне Борисов эту дичайшую для меня сценку корабельной жизни иностранцев. - Да-а-а! - открыл я рот. - Совсем непривычно... Матроса... по роже... Вечером я пригласил Юрку по старой дружбе, но в личных корыстных целях, в местный кабачок, чтобы в культурном прибалтийском сервисе отметить нашу встречу. Вот тут-то, за столиком, в непринужденной обстановке и под латышскую мелодию 'Листья желтые...' я и выложил Борисову всю сермяжную правду. - Юр, ты мне друг, или как? - вопрошал я своего повеселевшего коллегу. - Друг. А что дальше? - насторожился Борисов моему странному вопросу. - Так вот, я тебе врать не буду. На этой старой помойке, которую мы вам пригнали на консервы, по линии БЧ-3 вся матчасть работает, но вот только систему управления пока нельзя включать. Понимаешь, на линиях питания 110 вольт занижена изоляция, - без утаек и недомолвки выложил я Борисову полную картину неисправности. - Как нельзя включать? А как же нашему комдиву изобразить работу установок? Он ведь завтра будет возглавлять комиссию на выходе в море, - несколько призадумался мой Юрок. - Так уж случилось, что эти придурки умудрились затопить водой пост и изоляция упала. Сушили, но еще сушить надо. А при проверке мои бойцы будут так крутить рукоятки, что не отличишь, в электрическую она вращается или вручную. Даже макетом бомбы прогонят зарядку, если потребуется. Я их уже так натренировал..., - успокаивал я враз погрустневшего друга. С Юрой мы культурно посидели до самого закрытия питейного заведения. Уже все оркестровые лабухи разбежались по домам, а все мои последние шиши красногрудыми снегирями червонцев до самой зелени трешек перелетели в оттопыренный карман накрахмаленного фартучка официантки, которая заботливо крутилась у нашего столика и добивала меня своими вежливыми предложениями. Грузинский коньяк и марочное вино 'Золотая осень' с купатами и салатами явно пошли на пользу нашим дипломатическим переговорам, и мне удалось-таки уговорить несговорчивого приемщика. Поздно ночью, блуждая по незнакомым улицам Болдераи, мне все-таки удалось попасть на мост и благополучно добраться до плавказармы. Здесь от усталости и кружившего голову спиртного я сунулся в первую попавшуюся мне открытую каюту, где по привычке забылся на верхней койке. Выход в море был запланирован на 07.00. и меня в чужой каюте, естественно, никто не разбудил. Сам же я проснулся в 9 часов и с ужасом представил весь свой позор, а в больной голове рождались самые невообразимые последствия такого нерадивого поведения. Вернувшийся из похода Батька уставился на меня и удивительно спокойно и без всяких осложнений отчитал меня за опоздание: - Ты где был? Что совсем обнаглел, даже в море не смог выйти... - В ресторане сдавал свою боевую часть. Что мне еще оставалось делать? - уныло оправдывался я перед старшим. - Ну и как? Все сдал? - вдруг несколько с ехидцей улыбнулся Батя. - Все сдал. Даже на обратную дорогу денег не осталось, - несколько приободренный этой улыбкой, доложил я комдиву результаты сдачи. - Моли бога, что акт передачи корабля уже подписан, а то я б тебе устроил 'сдачу', - напутствовал на обратную дорогу домой Михневич. Устроил. Но только не лично комдив, а целое партийное собрание. Наш химик-Дед, словно своего собственного сына, и давно уже, долго и нудно уговаривал меня вступить в партию. Я все брыкался и отговаривался от дедовских нападок, полагая, что еще морально не созрел для такого ответственного поступка в своей жизни. А потом все-таки сдался - понял, что беспартийному офицеру у нас на флоте нет дороги в светлое коммунистическое будущее карьерного роста. В тесноте нашего тактического кабинета в августе 1975 года собрался весь наш партийный бомонд, состоящий человек из 30, который должен был принять меня из кандидатов в настоящие члены КПСС. Вот тут мне и устроили настоящий разбор всех моих полетов и 'сдач'. Дед-Зиновьев добросовестно представил меня и до мельчайших подробностей довел до высокого собрания местных коммунистов мои биографические данные, характеристики и рекомендации, одна из которых была дана лично им. В своем выступлении он подчеркнул мое серьезное отношение ко всем должностям, на которых я уже успел побывать, отметил, что потерь и потоплений торпед при моем руководстве в дивизионе не было и что я пользуюсь уважением среди командиров кораблей и офицеров штаба. Зачем только Дед вслух зачитал мое заявление в партийную организацию? Там ведь были написаны такие высокопарные слова, что я 'хочу быть в первых рядах строителей коммунизма' и прочие откровения. Когда я услышал эти свои слова здесь, при стечении такого количества народа, на всеобщем обозрении, то у меня даже уши покраснели от неловкости. Когда началось обсуждение моей кандидатуры, все нормальные коммунисты доброжелательно отнеслись ко мне, но вот слово взял самый главный идеолог - зам комдива по политической части и одновременно отличник учебы в академии капитан 3 ранга Белякович. Чего я от этого товарища только не наслушался. -Вы уже прослужили 4 года в дивизионе, и я весьма наслышан о вашей служебной деятельности. Как вы сорвали совместную артиллерийскую стрельбу, а также о ваших попытках оценивать работу замполита корабля. Было такое? Кто вам давал такое право? Наслышан как ваши матросы на уборке картофеля в совхозе были задержаны за попытку изнасилования женщины. И про недостачи вещевого имущества на вашем корабле нам тоже известно. А ваша последняя командировка в Усть-Двинск? Как вы посмели опоздать на выход корабля в море, - с ехидным апломбом в своей прокурорской речи припирал меня к стенке Белякович. Я чувствовал, как наливаются пунцовым жаром мои уши и лицо, а каждая последующая фраза этого обличителя ударами молотка била меня прямо по темечку. Я сдерживался от навалившегося на меня позора, но в душе я так хотел дать оплеуху или хотя бы плюнуть в эту гадскую рожу, чтобы прекратить этот поток наговоров. - Мы тут еще разберемся в ваших моральных качествах и назначим партийное расследование для выяснения, где вы ночевали в ту ночь, - просто каким-то партийным поносом несло нашего главного партийного обвинителя. - А в ту ночь я сдавал в ресторане свою матчасть, а ночевал на ПКЗ в чужой каюте, - не выдержал я и огрызнулся на речь Беляковича. - В этом мы еще разберемся, а пока слушайте и не перебивайте, - несло замполита все дальше в прокурорские поиски. Когда обвинительная речь, наконец-то затихла, и запас компромата на меня закончился, я понуро встал со своего стула и неуверенно произнес: - По вашим словам я понял, что из меня коммунист уже не состоялся... Так вы так прямо и скажите... - Молчи! Ты, что думал мы с тобой тут в бирюльки играть собрались? Это тебе на будущее, чтобы знал, что не в пионерскую организацию в своей школе вступаешь. Тут у нас, в партии все товарищи открыто высказывают свое мнение, - с напускной серьезностью вставил свое весомое слово Михневич. - Тебе сейчас твои будущие партийные товарищи дадут ответ, достоин ли ты быть членом партии. Химик выдержал многозначительную паузу в обсуждении и, глядя на меня погрустневшими глазами, произнес последнюю многозначительную фразу: -Кто за то, чтобы принять в члены КПСС кандидата старшего лейтенанта Дугинец Владимира Викторовича, прошу поднять руки. Все присутствующие единогласно проголосовали, подняв свои руки вверх, на что я после такой убойной речи Беляковича даже и не надеялся. - Единогласно! - констатировал Дед. - Ну, вот... Фанагориец ты наш... Поздравляю! - весело улыбаясь, протягивал мне руку Виталий Адамович. Удивительно, но все присутствующие в помещении считали нужным пожать мою мокрую от перенесенной взбучки руку и поздравить с этим знаменательным событием. Даже Белякович... Поскольку наш НШ - Зинченко все-таки сдал зачеты на допуск к управлению ПУГом, это настолько приободрил нашего Батьку, безвылазно сидящего в дежурствах, что, наконец-то, прекратилось его сварливое ворчание в адрес Валеры по поводу его бесполезного протирания штанов. А в конце лета Михневич даже в очередной отпуск за 1975 год убыл со спокойной душой. Обычно, как только начальник уходит в отпуск, то наступает тишь и блажь, но у нас все получилось наоборот. Как только Валера стал ВРИО комдива, то его словно подменили. Первое, что он сделал – назначил меня ВРИО НШ и стал с меня требовать повышения организации корабельной службы и порядка на дивизионе. Почувствовав в своих руках полную власть над дивизионом, в нем проснулись чисто командирские замашки и он начал крутить в бараний рог командиров кораблей, а нас, штабных начал гонять, как сраных котов, по кораблям в поисках недостатков в организации службы и по своим специальностям. Каждое утро он устраивал общественную порку командиру, корабль которого накануне и ночью проверяли назначенные для этого офицеры штаба. Я уж думал, что у Зинченко на какой-то бытовой почве поехала крыша. Каждый день одно и то же. - Дугинец, бери всех дивизионных специалистов, и после проворачивания все пошли устраивать шмон на 98-ом, - выдавал утреннюю вводную «временный батька». Пошли копать дерьмо по боевым постам и корабельным шхерам. Сам Валера взял на себя БЧ-5 и в чистой наглаженной кремовой рубашке нырнул в люк машинного отделения. С чего бы это его понесло в самую грязь. Матросы и мичмана ошалело забегали по кораблю, сообразив, что сейчас будет. Что там творилось в машинном отделении и кубрике №3 осталось за кадром, но ровно через полчаса он вылез из машины такой же чистый, но невероятно довольный результатами своих поисков железным проволочным крюком во всех доступных для этого инструмента механических щелях. В руках он держал толстую общую тетрадь, а следом за ним, как баран на привязи, следовал годок из мотористов и что-то обиженно бормотал в адрес Зинченко. - Дембельский дневник выкопал из-под дизеля, интересно, что там пишут, - пояснил мне Зинченко, показывая тетрадь. – Все шабаш. Передай всем проверяющим, чтобы замечания доложили тебе. Обобщишь их и завтра на утреннем докладе зачитаешь отцам-командирам. После обеда Зинченко вдруг позвал меня в секретную часть и попросил: - Володя, ну-ка сгоняй на 98-ой и посмотри на первом воздухозаборнике, нет ли каких-либо повреждений. На левом краю первого воздухозаборника действительно просматривалась аккуратно заваренная и закрашенная под бортовой колер заплата из дюрали. - Там заплата сантиметров 20 в диаметре приварена, но со стороны ее и не заметишь, - доложил я Валере результаты своего осмотра. - Выходит, что этому дневнику моториста можно вполне доверять. На, сам почитай, много интересного узнаешь. Лучше поздно, чем никогда, - протянул он мне тетрадь, которую изучал во время обеденного перерыва. Копаться в чужих откровения, изложенных не для посторонних лиц, не очень-то и хотелось, поэтому я прочитал ту страницу, на которой уже была открыта тетрадь. Запись за 14 апреля 1975 года была примерно такого содержания: « Стоим в дозоре. Погода нормальная, море спокойное. Хоть отоспаться по-человечески можно. Скоро праздник, пора делать заготовки. Вчера наш «Бармалей» (командир БЧ2-3) готовился к стрельбе. Крутил, крутил свою пушку, и вдруг как саданет из своей мухобойки в воздухозаборник два снаряда. Хорошо хоть один прошел мимо, а второй навылет сделал дыру. Пришлось нам латать и закрашивать пробоину. Этак он весь корабль скоро разнесет». Бывают же такие события на наших кораблях, что даже особист наш не узнал про этот случай самострела на 98-ом. На флоте одним из разряда самых страшных происшествий, согласно Перечня №1 Табеля срочных донесений, после гибели личного состава, аварий оружия и технических средств, утери секретных документов было еще одно - это потеря или потопление торпеды. Объясняется это скорее не только ее огромной стоимостью с сотней килограммов чистого серебра в аккумуляторных батареях, но и тем, что это было секретное оружие. В самой только конструкции торпеды аккумулировались все передовые достижения нашей военной науки и конструкторов, а потерять этот кладезь новейших идей и разработок - означало передать их в надежные руки своих соперников по 'холодной войне'. Корабли и авиация НАТО всегда очень внимательно следили за нашей боевой подготовкой в полигонах, где мы выполняли торпедные стрельбы. А уж, если они вдруг замечали панику, царившую в наших рядах при поиске потерянной торпеды, то сразу от удовольствия начинали потирать свои руки, в надежде заполучить в свое распоряжение новый образец торпеды из нашей коллекции. Обычно сразу после неудачного первичного поиска торпеды в точке всплытия, начинался расширенный поиск, на который бросали все возможные силы, присутствующие в полигоне и поблизости от места потери. Эти поисковые силы бороздили море в строю фронта в районе возможного ее нахождения с учетом ветра и течения двое суток без передыху. В практическом зарядном отделении торпеды устанавливалась специальная заглушка, обозначенная буквой 'С' для малосоленых вод Балтийского моря. Эту пробочку из магниевого сплава морская вода постепенно растворяла в течение 38 ± 6 часов и в образовавшееся отверстие вода заливала корпус торпеды, увлекая ее на морское дно, чтобы она теперь уж точно никому не досталась. Ни своим, ни чужим. Но бывали случаи, что смазанная 'заботливой' рукой матроса обычной смазкой, эта самая заглушка не растворялась и по неделе и более, а торпеда дрейфовала по воле волн, дожидаясь своего затопления. Но раз в 'Инструкции по поиску торпеды' указано, что производить поиск двое суток, то его и производили ровно 48 часов. Именно по этой причине вся карьера минера флота напрямую зависела от количества и причин потерянных или потопленных на стрельбах торпед. Потопленные торпеды списывались с учета по 'Инспекторским свидетельствам' Командующего ДКБФ, но только после тщательного расследования причин потери (потопления) и разгромного приказа с выводами и наказанием виновных. И надо ж такому случиться, что моя флотская служба торпедиста складывалась так удачно, что меня обошли стороной все эти осложнения с потоплениями и потерями. В преддверии 25 съезда КПСС, которого с таким нетерпением ждали все наши политработники в феврале 1976 года, вышла в свет очередная разгромная директива по работе с кадрами. Все знали, что кадры решают все, но никто не прилагал ни малейшего усилия, чтобы они все это решали. И на флоте началась очередная кампанейщина, теперь уже с игрой в кадры. Там на верху в ГПУ понимали, что нужно решать кадровые вопросы и всеми силами 'пытались' доступными способами переломить коррупцию и кадровую бюрократию, наладить планирование карьерного роста офицеров- специалистов по служебной лестнице не зависимо от их социального и национального происхождения и наличия 'ускорителей и толкачей'. В свете новых требований Батька наш тоже завел огромную общую, да к тому же секретную, тетрадь в символической красной обложке, на которой красовалась внушительная бирка 'Работа с кадрами'. Я часто заставал комдива, колдующим над своим кадровым детищем, где он аккуратно выводил знакомые буквы, становящимися в ближайшем будущем судьбами людей. Что он там пописывал, мне было не известно, хотя и очень хотелось хотя бы одним глазком подсмотреть, как собираются распорядиться твоей дальнейшей судьбой старшие начальники. И вдруг, совсем неожиданно, комдив сам поделился со мной этими коварными планами на будущее. Мы сидели с ним за столом один на один напротив друг друга в тактическом кабинете и глаза в глаза беседовали о моих ближайших служебных перспективах. - Ну, что, Владимир Викторович! - многозначительно произнес Виталий Адамович, открывая нужный разворот своего кадрового катехизиса. - Ты у нас продуваешься пока нормально. Зарекомендовал себя непотопляемым минером. Ни потерь, ни потоплений торпед за тобой не числится. Только вот одно взыскание от мая этого года от комбрига на тебе висит, за отчеты по торпедным стрельбам. Ну, это нормально. Офицер без взысканий, что собака без блох. На белых листах в клеточку тетради синей шариковой пастой были выведены все мои тактико-технические данные и полное досье моей служебной деятельности длинной в 4 года. Последняя графа моей личной страницы засветилась краткой записью: 'ВСОЛК 1976 год'. - Мы тебя планируем на учебу на классы флагманских минеров в следующем году, - подтвердил на словах последнюю графу Михневич. Стоило мне только услышать эту фразу, вылетевшую из уст своего легендарного начальника, как у меня прямо перед глазами поплыли цветные мультфильмы райской благодати. Цветущая розовым цветом и вовсе не японская, а наша кубанская сакура окружала старинное благолепие серого здания на Заневском проспекте, а в голове зашевелился дурман свободы и независимости от корабельного железа и осточертевшего боезапаса. Я уже знал, что такое 6 ВОК ВМФ, поскольку только в феврале вернулся с месячных сборов флагманских минеров, на которых изучал новые образцы оружия и вооружения, принятые на вооружение в ВМФ. Изучал в том самом сером здании на Заневском проспекте. Из заоблачных мечтаний, в которые я резко впал под впечатлением слов комдива, меня вернул его же голос. - А лучше давай-ка, ты, сдавай на допуск к управлению кораблем... Назначим мы тебя на новый МПК, и будешь рулить по морям, - совсем отрезвляюще подействовало на меня это новое предложение, неожиданно произнесенное голосом Батьки. - Да, нет. Я лучше на классы пойду, а там посмотрим..., - набравшись наглости, возразил я комдиву. Страницы 10 - 10 из 10
Оглавление Читать далее Предисловие Глава 1. Корабельная Фанагория Глава 2. Дом уже не корабль Глава 3. Три адмирала и Цусима Глава 4. Железяка Глава 5. Штабной Глава 6. Тут уж не до шуток!
|
