Байки и рассказы

На море всякое случается...

Наблюдатель

Редко кому за время военной службы удавалось сталкиваться с возможностью стать военным наблюдателем ООН. Во времена СССР туда подбирали людей совершенно особенных и уникальных. Вот сейчас на всяких важных постах – от члена Совбеза до банковского охранника – сидит, кто попало, а тогда с этим было строго. На каждого кандидата заполнялась специальная бумага – "объективка", в которой черным по белому было отмечено: кто и за что рекомендует человека на ответственную инвалютную работу, чей он родственник, в чем был замешан и как отвертелся. Офицеры, направляемые в ООН, должны были обладать такими противоречивыми и несовместимыми свойствами, что остается только удивляться, как этих людей удавалось где-то отыскать. Например, необходимо было хорошо разбираться в военной технике и оперативном искусстве, дабы своевременно информировать родину обо всех разработках и планах вероятных противников. Надо было иметь жену и ребенка, оставляемых в Союзе в качестве "заложников", но следовало быть равнодушным ко всяким сексуальным радостям во избежание вербовки буржуазными агентами. Способность много пить, не пьянея нужно было сочетать с нелюбовью к спиртным напиткам.

Требовалось знание иностранных языков и умение не болтать лишнего ни на одном из них. Пламенная любовь и преданность родине должны были сочетаться с холодным цинизмом. И так – во всем. Военный наблюдатель ООН от СССР казался суперагентом высшего класса. Поэтому я горд близким знакомством с одним из них.

Саша, мой однокашник по училищу, от имени Организации Объединенных Наций и по указанию Союза ССР некоторое время служил в группе наблюдателей в районе Суэцкого канала. Наблюдали они за арабами и евреями, которые за несколько лет до того закидали канал своими минами, трупами и военной техникой, отстаивая исключительное право на существование в этой зоне только одного народа. Когда противоборствующие стороны разошлись все-таки в разные стороны, канал долго чистили всем миром от разной гадости и, наконец, восстановили международное судоходство, за наличием которого и следил уже второй месяц мой межнациональный военный товарищ. Надо сказать, что служба у канала моего товарища не слишком тяготила, тем более что ему удавалось тешить свою маленькую слабость (бывает даже у суперменов) – любовь к рыбной ловле. А рыбка в Суэцком канале водилась исключительно обильно, как бы компенсируя своим присутствием длительную заброшенность межокеанской магистрали.

И вот, Саня собрался в очередной раз заняться рыбалкой в тропическом море, планируя встретить у канала рассвет в утренней африканской прохладе. С вечера он предпринял несколько попыток накопать червей, но безуспешно. Земля была суха и бесплодна, как бетон. Периодически он бросал взгляд на противоположный берег, зелень которого наталкивала на мысль о богатом живностью грунте. Правда, колючая проволока и потускневшие предупредительные таблички вызывали некоторые сомнения... Уже сумерки опустились на землю, когда Саша, нацепив поверх плавок пояс с саперной лопаткой и котелком для червей, поплыл через канал... Неожиданно над водой послышался легкий гул и шелест и вдалеке появился силуэт сухогруза среднего водоизмещения. Саша, не доплывая до фарватера, завис в воде и решил пропустить транспорт, вяло пошевеливая ногами, как это делает плавниками аквариумная рыбка. По мере приближения судна на его трубе ясно проступила красная полоса с золотистым серпомолотом.

"Наши!" – метнулась в Саниной голове радостная мысль. Безотчетно он рванул наперерез сухогрузу, подавляя ностальгические воспоминания и смывая встречными потоками мутной воды наворачивающиеся слезы.

– Эй, парни! Привет! – заорал он, размахивая руками, когда до корабля осталось всего с десяток метров.

На судне его заметили, и несколько лиц высунулось из иллюминаторов.

– Ты чего здесь делаешь? – произнес кто-то бородатый после общего подозрительного молчания.

Повисла драматическая пауза, прерванная только какой-то нечленораздельной командой, поданной по корабельной связи. По голове пловца скользнул луч прожектора, а вдоль борта послышался топот нескольких пар ног и шепот: "Давай сюда гранату. Нет, не эту. Эта учебная".

– Да вот, канал углубляю, – ответил с достоинством Саня, подняв над головой двумя руками саперную лопатку и поворачивая ее вокруг оси для удобства зрителей. На палубе кто-то сдержанно хмыкнул.

Беседа на этом закончилась, и советское судно, набирая ход, удалилось по фарватеру и вскоре исчезло из вида. Пловец пересек чуть светящуюся в сумраке полоску, оставленную буруном за кормой судна, и бодро зашевелил руками и ногами... На том берегу Саша, не залезая глубоко в минную зону, накопал жирных червей, и утренняя рыбалка удалась на славу. В этот день и еще недели две ему вообще все здорово удавалось…

Читайте мои труды!

– Читайте мои труды! – услышал я уже в пятый, наверно, раз от своего прямого и совершенно непосредственного начальника, подполковника Мишина. Если четыре предыдущие команды относились ко всему военно-научному коллективу подразделения, то в данном случае фраза могла предназначаться только мне, ибо разговор шел с глазу на глаз. Впрочем, разговором это назвать можно было только условно. Начальник возбужденно ерзал задом по сиденью стула, пребывая за своим командным столом, а я, вытянувшись по стойке "смирно", отслеживал взглядом интенсивную жестикуляцию, производимую его верхними конечностями. Недовольство руководителя было вызвано тем, что, выходя из комнаты на перекур, я оставил на столе какой-то секретный отчет по НИР, а не запер его в один из многочисленных железных ящиков.

– Вы на своем корабле, наверно, не позволили бы себе такое безобразие. Вот! Где, где вы хранили там режимные документы? – с лукавым, но грозным подвохом спросил подполковник.

– Под матрасом в каюте, – честно ответил я и осекся, глядя, как багровеет его лицо, – но не такие уж и секретные были документы, – попытался я исправиться, – так, барахло разное…

– Вы, вы, вы... Та-а-а-рищ, старший лейтенант! Прекратите! Не смейте! Идите!

– Есть! – ответил я и, щелкнув каблуками, двинулся к выходу из кабинета.

Тогда и услышал я брошенную мне вслед фразу о чтении его трудов.

– Есть! – повторил я и, произведя очередные круговые развороты, направился выполнять последнее приказание. Во всяком случае, я это воспринял именно как приказание.

Я еще только осваивался с ролью младшего научного сотрудника, но уже знал местонахождение библиотечного фонда НИИ, где за железными запорами хранились зафиксированные на бумаге научные мысли, озарения, отчеты и справки. Отыскав по каталогу диссертацию Григория Семеновича Мишина, я написал на бумажке ее инвентарный номер и сунул эту записку в зарешеченное окошечко, где ее приняла строгая хранительница всех тайн и архивов. В ответ я получил три разноцветных линованных листочка и разъяснение, что труды моего начальника носят очень высокий статус секретности. Для допуска к ним надо собрать штук шесть автографов на полученных бланках, в том числе и подпись самого автора – Мишина.

Когда я, в очередной раз постукав каблуками, попросил начальника подписать мне допуск к его диссертации, он несколько замялся. Мне почудилось даже, что смутился. Бумажки он подписал, но при этом все время прятал глаза и что-то бубнил, словно оправдываясь. Как выяснилось из его дальнейших путаных заявлений, диссертация еще не представляет завершенного результата и будет основой для новых исследований. Пока он обкручивал свой ученый труд различными цепочками слов, я начал кое-что понимать и, в конце концов, до меня дошла простая истина. Оказывается, фраза "Читайте мои труды!" несла в себе скрытый оскорбительный смысл, показывая ничтожество подчиненного, его лень и бездарность. Достаточно близким аналогом можно было считать любимый вопль нашего старпома с эсминца "Г-вый":

– Кретины! Сволочи! Всем – неделя без берега! Марш по боевым постам дерьмо вылизывать!

Было чуток стыдно за свою непонятливость, но я решил идти до победного конца и, быстро собрав остальные подписи, приступил к изучению "изысканий начальника".

Впервые в жизни я держал в руках индивидуальный труд известного мне человека, заслужившего право именоваться кандидатом наук. Некоторые злопыхатели, правда, успели посеять сомнения в душе, обзывая кандидатские диссертации развернутыми челобитными о повышении должностного оклада. Но мое преклонение перед учеными было еще непоколебимо.

То, что я прочитал, в вольном изложении представляло собой следующее.

"Когда Земля была еще теплой и по ней ползали ящеры и бегали мамонты, никто понятия не имел о всяких радиоустройствах и их излучениях. Но даже если бы кому-то захотелось разобраться в этом, то ничего бы не получилось. Причина очевидна: не было еще марксизма-ленинизма, без которого ничего путного и истинно научного никто сделать не мог. Естественно, что ящеры и мамонты вымерли, оставив в науке следы малозначительные. В современную эпоху кое-кто, вооружившись самым передовым философским учением, кое-что наворотил в теории, практике и технике. Неплохо, но, правда, Мишина и современную армию такой вариант не очень удовлетворяет, ибо допускает ошибки во всяких расчетах, что снижает точность попадания наших снарядов в противника. Это неудивительно, так как вся теория разрабатывалась задолго до последнего партийного съезда, мартовского пленума ЦК и прошлогодних указаний министра обороны. Опираясь на правильное мировоззрение и его интенсивное развитие в последних партдокументах, Григорий Семенович позволил себе заподозрить, что некая лямбда при неопределенных условиях может свихнуться и подчиняться не обычной, а вычурной зависимости от неких произвольных параметров (восемь листов формул и знаков). Затем мой начальник запихивает эту лямбду во все ему известные радиоустройства военного назначения, схемы и формулы (38 листов формул и знаков).

Благодаря всему этому Мишин надеется повысить эффективность всего излучающего, отражающего и стреляющего по врагу на величину от 0 до 3%. Это в среднем соответствует годовой экономии для народного хозяйства двух эшелонов зерна или небольшого склада боеприпасов. Все вышеизложенное проиграно на ЭВМ и имеет положительные заключения уважаемых специалистов".

Пока я изучал диссертацию, подполковник несколько раз невзначай заходил в помещение и искоса посматривал на заметки в моей тетради, которые я делал в процессе чтения. Наконец, он не выдержал и повелел прибыть к нему со всеми имеющимися секретными документами для проверки их наличия.

После того как с основной массой бумаг было покончено, а потери не обнаружились, он раскрыл мою рабочую тетрадь.

– Что это за выписки вы там делали из диссертации?

– Да вот, – начал я, – интеграл тут…

– Не занимайтесь ерундой и не умничайте, – перебил меня подполковник, – у вас по плану что? Лабораторные испытания. Вот и испытывайте! А диссертацию – сдайте в библиотеку. Напишите свою, собственную, и читайте, сколько заблагорассудится.

Вернувшись на рабочее место, я обнаружил, что сидящий за соседним столом майор обложился кучей толстых журналов и передирает что-то из них в свою тетрадь.

– Слышь, Руслан, – обратился я к нему, – Мишик приказал сдать свой дисер в кладовую и не лапать больше его ученых трудов всуе.

– Поздравляю, – ответил тот, – ты уже успел задеть начальника за живое.

Я взглянул на обложку одного из журналов, прочитал его название и рассмеялся.

– Тебе не кажется, что в словосочетании "Военная мысль" есть что-то противоестественное?

– Есть. И еще какое. Но военным об этом думать не положено. Хватит с нас злопыхательства разных шпаков и прочих штафирок, – ответил мудрый майор. – Наше дело – военная наука. И мы ее сделаем!

...Свою диссертацию я так и не написал.