Важное
Испытания МРК "Буря" вышли на финишную прямую
Раскрыты секреты 
|
Возвращение в юнгиВыборгская школа юнг ВМС
Прекрасный город – жемчужина западного побережья Европы в устье полноводной
реки Тежу, у самого впадения ее в океан - превратился в груды развалин. Страшные
силы подземного зла за несколько мгновений уничтожили прекрасные творения
рук человеческих.
Лиссабон. Португалия. Отсюда начинались великие географические
открытия, здесь жили знаменитые моряки.
IПо улицам бродили разжиревшие собаки и по ночам оглашали разрушенный мир страшным воем. Ему вторили заунывные псалмы редких серых теней в надвинутых на лицо капюшонах, из–под которых сверкали в свете факелов бездонные провалы нечеловеческих глаз. Это уцелевшие монахи выискивали под развалинами искалеченные трупы. Скрипучие повозки, запряженные парой быков, отвозили трупы прямо в преисподнюю в контору самого Сатаны, и клерки его равнодушно вписывали их в огромные гроссбухи. Быки лениво брели средь общего горя и плача, мерно покачивая рогами, и в глазах их тускло горели огни пожарищ и господние звезды.Свежий бриз с океана носил по бывшим улицам смрад смерти и солоноватую свежесть жизни, жизни, которая кипела здесь совсем недавно, и которую я любил и помнил. Я жил неподалеку в рыбацком поселке и с раннего детства знал и любил этот огромный, сверкающий на солнце, то грозный и сердитый, то ласковый и добрый, этот мой океан. Я был крепкий и шустрый мальчишка, несмотря на малый рост, прокаленный щедрым южным солнцем, ладони мои задубели от недетских мозолей. Я бредил дальними неведомыми землями, о которых рассказывали бывалые моряки в тавернах на узких улочках окраин, пробуя искристое молодое винцо нынешнего урожая, съедая горы ароматных мидий. А вкус у них был сказочный, и готовить их здесь умели. Любой вам скажет, что на свете нет ничего более вкусного и сытного. Уж вы поверьте мне, старому рыбаку! Год этот для меня начинался со счастья. Привалило! Меня взяли юнгой на знаменитый парусник, который уже побывал на краю света - там, где океан сходится с небом на самом краю земного диска. Правда, бывалые моряки сокрушались, что ни одному из них, ни разу не приходилось заглянуть за его край, но я-то непременно загляну и потом в своей деревне расскажу той, которая лучше всех и которая поклялась на Библии ждать меня хоть целый месяц. Всему приходит конец, как я понял из опыта своей жизни, и мы с попутным ветром, преодолевая приливное течение, вышли в океан! О, Мадонна! О, Дева Мария! О, Счастье! Ровный свежий ветерок, запутавшись в наших парусах, споро нес нас к югу, к моей мечте, к моему счастью. Слева по борту на краю горизонта бесконечно от края до края темнела полоска сказочной Африки, как объяснил мне сеньор капитан, и оттуда тянуло далеким жаром. Я был счастлив. Корабельные работы не изнуряли меня, а ночью я крепко засыпал в своей подвесной корабельной койке под мощный матросский храп. Сколько пролетело счастливых дней сказать трудно. Для меня это был один – день моего полного счастья. Наконец мы дошли до конца земли. Погода резко испортилась: откуда-то сорвались и как лютые псы набросились на нас тугие ветры. «Грот на гитовы! Убрать бом-брамсели! Лево руля!» Но откуда-то с края горизонта покатились на нас огромные с белыми вершинами горы. И конца-краю им было не видно. Они возникали сами собой и со страшной скоростью катились на нас и поднимали нас под самые тучи и швыряли нас в пенную бездну, и крутили нас и играли нами. О, Дева Мария! Пришел наш последний час! Прости нам грехи наши! «О! Сеньор капитан! Глядите туда!» Слева по курсу катилась гора воды! Она росла прямо на глазах, закручиваясь и опадая белой вершиной, она неслась как смерть, с огромной скоростью. « О! Дева Мария!», - только и успели сказать мы! Гора подняла нас как малую щепку до самых туч, чуть подержала там, на мощном плече своем, и мы полетели вниз прямо к Богу - Аиду. Воткнулись своим тупым носом ему в живот и, задрожав всем телом своим, стали разваливаться со страшным скрипом и стоном. Сорвавшись со своих гнезд, посыпался на палубу рангоут. Я видел, как заплясала на волне наша шлюпка и исчезла за кормой в пенном водовороте. Ничто меня не испугало. Я видел все как бы со стороны и страх не вошел в мою душу. Уж больно я молод был для такого страха. Потом мне на голову обрушилось серо-зеленое небо, потом я взлетел на серое в тучах небо, потом весь океан навалился мне на грудь. Я открыл рот, чтобы крикнуть: «Мама!», но не крикнул, потому, как последний раз взлетел на белую вершину, и весь мир исчез в черной бездне. IIК осени выдали ленточки и парадную морскую форму. «Школа юнг ВМС» - золотом было написано на ленточках! Мы перестали быть «албанцами», как называли нас второкурсники из-за бескозырок без ленточек, похожих на албанские шапки.Пустяк, конечно, но для морской души обидно. Позади вступительные экзамены, - надо сказать, довольно серьезные из-за большого наплыва желающих, еще более строгая медкомиссия. И... О, счастье, началась морская жизнь (так нам казалось): подъемы, отбои, строевая подготовка, морские науки, камбуз! О! В то голодное время это было не просто морское словечко, это было слово большого смыслового значения. Помню, абитуриентами привели нас первый раз на камбуз на завтрак. О, Боги морские! О, глубь океанская! Нам дали по кружке хорошего чая, по два кусочка сахару, по куску черного хлеба и по маленькому кубику мургусалина (это что-то среднее между гуталином и солидолом). ВО, ЖИРУЮТ! Теперь же нас кормили настоящей военно-морской нормой № 9. Это нас-то, приехавших со всех концов еще голодной после войны страны. А вы говорите! Камбуз для моряка – это святое! Первых два морских слова, которые усваивает на корабле новобранец – это камбуз и гальюн. И ты уже можешь считать себя морским волком! Плац гудел от топота наших строевых шагов. «Запевай!», - и сотня молодых здоровых глоток сотрясала окрестности боевой строевой песней. Благо школа наша была в красивой лесной местности, за несколько верст от города. А место было изумительной красоты даже по понятиям Карельского перешейка. А здание школы до сих пор, когда смотрю на фото, вызывает восхищение и удивление. Великолепной архитектуры, красоты и целесообразности здание. На пригорке у подножия поросших сосновым лесом холмов. Отступив от заданной темы, скажу: по своему опыту, по запоздалому прозрению утверждаю - все лучшее в еще голодной и разоренной стране отдавалось детям! Кто хочет поспорить со мной? Не советую! Морские науки давались легко и в удовольствие. Ведь все это были сбывшиеся мальчишечьи мечты. Пол превратился в палубу, стены - в переборки, лестницы - в трапы, окна в иллюминаторы, за которыми гудели пассаты и муссоны, ревели шторма и срывались с цепи шквалы. В коридоре у нас на первом этаже была настоящая боевая торпеда, в классах - макеты парусников и боевых современных кораблей. На настоящей корабельной мачте развевались флаги флажного семафора ВМС и международного свода сигналов, который был весьма распространен в морской практике. В наших руках почти ежедневно мелькали красные флажки ручного семафора, постоянно мурлыкала морзянка. Друзья, ведь это был 51-й год! Тогда ведь не было современных наворотов в навигации и морской практике. Ни один из нас не допустил бы тогда беды с «Адмиралом Нахимовым»: ведь мы твердо знали и нам постоянно вдалбливали в наши юные головы азы кораблевождения: «Коль судно к судну приближается, за пеленгами наблюдай; коль пеленга не изменяются, то столкновенья ожидай». Мы выучивали это, как таблицу умножения. На паруснике среднего тоннажа, оказывается, несколько тысяч всяких звучных словечек – терминология парусов, рангоута и такелажа, детали корабельных конструкций. III. Наши командиры и преподавателиЧем дальше уходит то золотое время, тем с большей любовью и уважением я о них думаю.Конечно, многих из них уже нет, мы тоже старики уже, но вот что я хочу, обязан сказать: всем хорошим в нашей последующей жизни и на море и на суше, мы обязаны именно им. К нам, практически еще почти беспризорным от трудного жития пацанам, было удивительно уважительное отношение. Конечно, дисциплина есть дисциплина: и наряды вне очереди сыпались с урожайной щедростью, но никаких оскорблений и унижений я не помню. Хамство и унижения мы познали потом, но уже были готовы отстаивать свою честь и достоинство, за что и расплачивались, и расплачиваемся до сих пор. Удивительное дело: как живуча в нашем народе эта гадость, эта мерзость. Но я опять отвлекся. В школе была довольно большая флотилия шлюпок и свой приличный катер. До сих пор не могу объяснить себе то чувство радостного состояния, когда мы ухаживали за шлюпками. В самой фигуре классической корабельной шлюпки - яле есть что-то завораживающее и очаровывающее. Как в женщине. Когда за бортом плещется мягкая волна, когда в голубом небе солнышко, а нежный ветерок нашептывает что-то непонятное, но очень приятное. А сам ты полон мечты и молодой энергии, скребешь стеклышком весла и моешь «рыбины» - чудесная музыка души! И шлюпочные походы! Выборгский залив был создан Господом для этого: множество уютных островков с еще сохранившимися финскими садами и домиками, причалами и бухточками; они отлично создавали атмосферу дальних походов и удивительных приключений. Парусные регаты проводились под руководством нашего боцмана - отличного моряка - парусника, волшебника по всем прикладным морским наукам. О, сколько же он всего умел! Между прочим, мой земляк – псковский «скобарь». Вот она, настоящая морская выучка и морская душа. Сколько раз я говорил всем и сейчас еще говорю, что моряки это люди особой породы. И даже теперь, когда наш народ на глазах борзеет, моряки остаются вне метаморфозы. По роду своей теперешней работы мне приходится много общаться с моряками, и я говорю вам – это так! Зимой нашим увлечением, нашей страстью были буера – этакие яхты на коньках. Скорости они развивали огромные, и здесь требовался опыт и выучка. Но зато как здорово! Зимы раньше были другие, что ли? На заливе был бесснежный лед. Он сверкал и пел под коньками. Здесь уж рот не открывай - выбросит и потащишься следом, если не забыл привязаться. И наконец-то парад на Красной площади (Выборгской)! Сколько миль мы отшагали, тренируясь! Сколько песен оторали, сколько казенных ботинок сбили! Но зато уж мы постарались! В публике пронеслось: «Юнги идут! Юнги! Юнги!» НЕ было ничего более приятного. Начальник школы морской подполковник Заболотский зачитал приказ с поощрениями, и был большой концерт и танцы для девочек всего города. Мы, еще салаги, жались к стенкам, зато наши «старички-мариманы», вернувшись из «далеких походов», были на высоте. Здесь уж ничего не попишешь. Забегая вперед, скажу, что и «на нашей улице будет праздник». Но это уже потом. А пока мы, салаги, скромно постигали морские науки, занимались спортом в нашем великолепном спортзале, ходили на городской каток. Раньше таковые были почти в каждом городе, где коньки можно было взять напрокат, гремела музыка, кружились пары, изо рта шел пар, а глаза блестели. Девочки были удивительно красивы и недоступны, юнги галантны и скромны – идеальная почва для сказочных чувств, когда лежишь и всю ночь скользишь то ли по льду, то ли по небу, а в общем–то где-то посередине, а душа так сладко замирает (тогда у людей еще была душа, у меня, по крайней мере). Был у нас и свой духовой оркестр. Кстати, занимавший призовые места на городских конкурсах. Почти все музыканты были с нашего курса. Актовый зал был великолепен. Отменный паркет, высокие стрельчатые окна с воланами занавесей. Большая, хорошо оборудованная сцена, где блистали наши самодеятельные артисты (кстати, довольно неплохо игравшие). Но к этому обстоятельству я еще вернусь (на втором курсе). Вот так, потихоньку-полегоньку, притираясь друг к другу и заводя себе друзей, заканчивали мы первый курс. Мы еще были не «настоящие юнги», но уже чувствовали себя уверенно: начинали «саковать» (отлынивать) от физзарядки, от политмероприятий и многого другого, что на наш взгляд было лишним. ДЕДОВЩИНЫ У НАС НЕ БЫЛО! И ЭТОТ ПОРЯДОК БЫЛ СОХРАНЕН НАМИ И В ДАЛЬНЕЙШЕМ! И, наконец, долгожданная практика! Но, как говаривали старики: хочешь рассмешить Господа - поделись с ним своими планами. А ведь мудрые люди эти старики! Сколько было всяких планов, сколько разговоров в кубриках перед сном, сколько вставлено клиньев в клеша, сколько изуродовано «бесок» (бескозырок), под бывалых моряков. Тогда ведь не были демобилизованы еще фронтовики и у многих моряков была даже серьга в ухе. Это сейчас рядовой случай, а тогда! Для меня и еще двух юнг практика закончилась быстро и печально: Нас, группу человек в пятнадцать, направили в ЭПРОН (экспедиция подводных работ особого назначения), в Ленинград. Все было отлично! Пока ... Дело в том, что на втором курсе уже не стригут под «ноль», как новобранцев, тем паче нас – «бывалых моряков»! А тут приказ. Не знаю уж, от какого хрена, но - СТРИЧЬ! На тайном совете, проходившем по всем правилам конспирации, было вынесено наше категорическое – НЕ стричься! И подписано «кровью»! При сем вспоминались славные люди прошлого: Степан Разин, лейтенант Шмидт и др. И вот, печальный итог! Спал я в кубрике после вахты. Приходят. Будят! Пора, говорят. Рядом стоит помполит. Ведут. «Прощайте, братцы», - кричу, - «я помню нашу клятву! Не посрамлю честь морскую!», - вырываюсь и бегу на корму. «Стойте!», - кричу конвоирам, - «А то прыгну!» Бунт на боевом корабле. Командир имеет право применить оружие, т.е. пристрелить, но он решил по-другому. Что-то шепнул матросам, и они исчезли. Через несколько секунд (вот что значит боевая выучка) на воде появляется шлюпка и направляется ко мне. Еще секунда, и будет поздно! Извечный позор покроет мою стриженную под «ноль» голову, и я отпускаю руки. Высота, конечно, не ахти – метров пять, но мне казалось, что летел я, как минимум, в преисподнюю. Меня выловили, пару раз поддали и выставили на всеобщее обозрение. Оказывается, всех уже постригли, а я один такой отыскался! Сколько раз в жизни потом я вспоминал эту ситуацию, но на пользу она мне не пошла. Ну и вот: ЧП на Балтийском флоте! Нас троих (двоих - за компанию, как особо непослушных), «с бумажкой» и в робах отправляют в школу. А там уже с распростертыми объятьями ждет нас "батя" и приказ об исключении. Но те же старики говаривали, что мир не без добрых людей, и тоже - не врали! Один из нас, Борис Друян (спасибо тебе, Боря!), предложил поехать к начальнику тыла Флота генералу Остапенко. Добились встречи. Пуще урагана был генерал, но - правы старики - вернул нас в школу. ПОКЛОН ВАМ ВЕЧНЫЙ, ГЕНЕРАЛ! Я помню Вас всегда! Да разве нужна мне была эта дурацкая стрижка! Я с детства боялся позора, а вернись я в свой родной Порхов отчисленным - нет уж! Да что уж теперь глаголить! И Боря Друян сказал мне давеча: «А все же мы были тогда молодцы!» А ведь человек занимает сейчас крупный пост в нашей литературе - молодец, Боря! Но нет худа без добра! В школе нас ждал сюрприз, да еще какой! У нас жила и тренировалась для Хельсинки Олимпийская сборная, и мы как-то вдруг оказались между ними, то бишь, вроде бы как нужными и полезными. Правда, медалей нам не дали, но, думаю, что и наша доля в их медалях, конечно, нашлась бы. Представьте: после этих изнурительно-сумасшедших тренировок, и вдруг оказаться в райском уголке природы на острове в заливе, на финской даче. Теплая вода, простор, приятные на вид юные моряки! Одна знаменитая чемпионка даже поцеловала меня тогда в щеку, так я целый год не умывался, чтоб сохранить эту олимпийскую награду (шутка). На плацу тренировались конники - простые хорошие ребята. Кони их выделывали всякие чудеса, и куда нам было до них (коней), с нашей строевой муштрой! Помполит команды - Пушкина - однажды даже подарила мне чудесный апельсин – в то время, надо сказать, роскошь. До сих пор вспоминаю и люблю эту чудесную русскую красавицу. Вот так и проходила моя морская практика: среди ярких знаменитостей, среди людей, которым мы, мальчишки, поклонялись и за которых могли сражаться на равных с первыми перчатками мира (у нас был Шоцикас). Но вскоре все они уехали, и мы ловили только скупые радиопрограммы с Хельсинских игр (телевизоров тогда не было) и бурно радовались нашим победам! Это же совсем другая радость, когда можно сказать - сдружился с чемпионом. Может, кто из вас, хельсинских олимпийцев, прочтет (случайно) этот опус - вспомните меня, – юнгу. Узнать меня очень легко - я был влюблен во всех вас без исключения! IVВот и второй курс. В не очень стройном строю стояли «морские волки» в клешах, в бескозырках образца 1918года. Загорелые и повзрослевшие. Небрежные рассказы о морях и океанах. О боцманах и командирах кораблей. Даже были враки про адмиралов, якобы пожимающих руку мужественному юнге, совершившему геройский подвиг. Правда, в уточнениях не было нужды, зато сам подвиг, безусловно, присутствовал при сем и даже, вроде бы, остался в каких-то там анналах! В общем, травля! А какой моряк без травли!Но нас ждал еще один сюрприз! Сюрпризом этим было небольшого роста удивительное, необыкновенной красоты создание с большими черными глазами, черными же волосами и в красивом бальном платье. Все прочее по молодости лет не запомнилось. У нас открылась школа бальных танцев! Недобора в школу не было. Два дня в неделю. Странно, но все недели стали вдруг какими-то однобокими, состоящими всего из двух дней. О, Санта Мария! Родом это чудо было из Молдавии. Прекрасная страна, сударь! И можете - дело ваше - не поверить, но это чудо партнером своим назначила именно меня. И я заметил, что в день наших занятий я оказывался вдруг в наряде. Но это безобразие было немедленно пресечено. Еще вспоминаю, что все офицеры вдруг поняли, что потратили жизнь свою напрасно и это обстоятельство должно быть немедленно исправлено бальными танцами. О, радость юных дней. О, музыка моей души, которая сливалась с чудесной музыкой бальных танцев! Особенно хороша она была в звучании «Русского бального» - мощный торжественный гимн красоте, т.е. моему учителю! О, сударыня! О, фея! Вы первая показали мне дорогу к красоте, дорогу к прекрасному! Этот курс был у нас последним и пролетел он со скоростью летнего дня. Программа у нас уже была на уровне штурманов, нарядами нас не беспокоили, на зарядку практически не поднимали. Мы стали «старички», а это уже, брат ты мой… Понимать надо! Морские занятия, штурманские карты, прокладки курсов, морская практика, где изучалось все нажитое со времен наших славных морских предков. Наши любимые шлюпочные регаты, зимние заезды на буерах. И замечательные вечера отдыха в нашем великолепном актовом зале, приходили девочки почти со всего города. «Морские волки» в отутюженной красивой морской форме - галантные кавалеры - красивая музыка бальных танцев, завораживающие па во всеобщем движении по надраенному паркету, блестящие от счастья юные глаза, соленые губы поцелуя (до сих пор помню)! О, юность, юность! О, дорогая наша, любимая школа юнг ВМС! Выпускаться мне совсем не хотелось. Подспудно я чувствовал, что это все уходит навсегда, что ничего такого уже не будет никогда. Что все превратится в грубую прозу. Что надо будет становиться взрослым и «тянуть лямку» взрослой жизни. Но, к счастью, был еще юношеский задор, а в жизни еще имела место романтика! Вот из-за нее-то после выпуска многие из нас оказались за Полярным кругом на Северном Флоте. Но это уже совсем другая история! С тех пор так и тянется передо мной эта длинная морская дорога, и по морю, и рядом. Но я говорю тебе, школа юнг ВМС, что ты была для меня всем главным в жизни! НИЗКИЙ ТЕБЕ ПОКЛОН!
|
