Видимость отличная, море не более трёх баллов. Лодки весело бегут друг за другом, гулко заполняя арктические просторы грохотом своих дизелей. Периодически, то справа, то слева от нас появляются и сопровождают стаи
Их угольно-чёрные тела с косыми острыми спинными плавниками перекатываются дугой над водной поверхностью то всплывая, то погружаясь. Они нас, как собратьев по ныряниям, провожают в дальний путь.
Стоя на мостике у переговорки, я слышу, как внизу замполит Алексей Иванович по судовой трансляции рассказывает экипажу о русских мореходах, плававших когда-то по этим водам на Новую Землю. И так он будет делать весь этот поход, привлекая к этой интересной и полезной деятельности и нас, остальных офицеров.
Вроде ещё не так далеко ушли к северу, но уже значительно прохладнее, и стоять приходится, хоть ещё в пилотках, но уже в канадках. Север есть север. Всё явственнее ощущается дыхание пока ещё далёких льдов.
На исходе вторых суток плавания начали встречаться отдельные крупные льдины и небольшие поля битого льда; ухудшилась видимость. С головной плавбазы по линии поступила команда перейти на командирскую вахту. Это означало, что в ночное время, то есть с 20.00 до 8.00, при плохой видимости, а также при наличии льдов, на мостиках лодок должны постоянно находиться командиры или старпомы. Скорость движения уменьшили до 8 узлов.
С начала третьих суток начали периодически проводиться тренировочные учения по изменению дистанции между лодками.
Это происходило следующим образом. В случае увеличения дистанции, головная плавбаза увеличивала ход, оповещая об этом лодки, которые продолжали идти прежней скоростью. Как только лодка, следующая непосредственно за плавбазой, отставала на указанную дистанцию, она выравнивала свою скорость со скоростью плавбазы, оповещая об этом следующую за ней лодку вспышкой прожектора. Теперь уже следующая лодка дожидалась отставания от предыдущей на нужную дистанцию, выравнивала с ней скорость, о чем так же оповещала следующую за ней…
И так происходило до самой последней единицы строя, которой являлась плавбаза «Бахмут». Она оповещала о завершении маневра головную, а по команде той все единицы одновременно переходили на прежнюю скорость, если не было другого указания. В случае сокращения дистанции было проще. В этом случае головная плавбаза шла прежней скоростью, следующая за ней лодка самостоятельно увеличивала свой ход, при достижении заданной дистанции переходила на прежний ход, оповещая об этом следующую за ней лодку, и таким образом поступали все последующие единицы строя.
Все команды по линии и доклады об их выполнении передавались короткими условными сигналами прожекторов. Эти сигналы состояли из различного числа коротких или длинных вспышек (от одной до трёх) или букв с цифрами. В зависимости от обстановки, предусматривались и другие средства связи: сигнальные флаги или радиосвязь по УКВ.
Во второй половине дня видимость ещё больше ухудшилась, увеличились волна и ветер, пронеслось несколько коротких снежных зарядов. Чаще стали встречаться и отдельные льдины, и небольшие ледяные поля. Удерживая генеральное направление движения, стали часто менять частные курсы. Всё это потребовало увеличения напряжённости внимания на мостиках. Но к началу сумерек погода снова резко изменилась, теперь уже в лучшую сторону. Такие явления для Арктики весьма характерны.
Однажды, когда мы с командиром были на мостике вдвоём, а вахтенный офицер – им, помнится, был минёр Козлов – был отпущен вниз поужинать, командир покрутив головой, вдруг сказал: «Ну вот и наши попутчики объявились.
Слева идут почти на траверзе». Я понял, что он имеет ввиду надводные корабли, с которыми мы должны встретиться у северной оконечности Новой Земли, и начал вглядываться в линию горизонта слева от нас, но ничего не увидел, хотя видимость была уже совсем хорошая.
Заметив мою растерянность, Свешников рассмеялся и сказал: «Глаза сейчас не помогут, старпом, тут нос должен работать. Чувствуешь, дымом пахнет? А корабли ещё далеко».
Я и сам уже улавливал иногда запах дыма но думал, что это от нашей головной плавбазы, и когда высказал свое предположение командиру, тот опять, усмехнувшись, поставил меня на надлежащее мне место.
– Ветер слева, – сказал он, – так что дым от плавбазы уносится вправо мимо наших носов. Это мы не её дым нюхаем. Когда ты однажды управление рулем с мостика в рубку тайком от меня переводил, то более сообразительным был.
Тут я в немалой степени смутился, поняв, что в то злополучное плавание в Кольском заливе, когда командир с начальником штаба спорили, с какой стороны обходить остров Сальный, командир с самого начала заметил мои действия и только делал вид, что ничего не замечает. Видя сконфуженное выражение моего лица, он ободрил и успокоил меня. «Молодец, старпом, ты правильно тогда поступил. Я сам тогда хотел тебе как-нибудь намекнуть или шепнуть, чтобы ты это сделал. Не драться же мне тогда было с Ивановым. Но ты сам вовремя всё сообразил, а я всё тебя своей спиной загораживал и начштаба отвлекал, чтобы он вперёд не смотрел. А вот почему ты нас в
услал, я уже после понял. Вот только я боялся потом, чтобы ты не вздумал сам швартоваться. Но ты и тут на высоте оказался. Когда ты к нам пришёл, я у твоего бывшего командира Китаева поинтересовался, что ты за человек, и он тебя очень хорошо охарактеризовал».
От этих откровений моя сконфуженность улетучилась, только больно укололо сердце воспоминание о Китаеве. Какое-то чувство вины перед ним возникло. Будто я предал его, бросил в трудную минуту. У него же все минуты трудные из-за авантюрной его сущности. И старпом у него должен быть тоже авантюристом. Только ведь я уже не тот. Что-то меня больше не тянет на разные авантюры, хохмы и приключения…
Поужинав, Козлов появился на мостике, а я ушёл вниз, размышляя о том, сколь разнообразны людские характеры, судьбы, поступки.
Сколько в каждом человеке намешано всякого: и хорошего и плохого, и добра и зла, и хитрости и доверчивости. И есть в нем что-то, что всю эту мешанину сортирует, держит под контролем, одно пропускает вперёд, другому говорит: «Цыц! Примолкни пока».
Что это? Душа?! Совесть? А может душа и совесть это одно и тоже. Ведь совесть, как и душу, тоже ни один хирург не обнаружил, однако она существует, и движет человеком по мере своей величины и качества.
Кстати, я догадался, что Козлов долго не решался на мостик подняться. В рубке стоял, слышал, видно, наш со Свешниковым разговор, всё понял и не хотел смутить нас своим появлением. Интересно, расскажет он кому-нибудь то, что услышал? Почему-то мне подумалось, что не расскажет. Я уже давно заметил, что ему присуща скромность и тактичность.
Интересный человек – командир БЧ-III Борис Козлов. С первого взгляда – меланхолик. Немногословен. Никогда не начинает разговор первым. И в то же время довольно эрудирован. Значит любознателен. А любознательность меланхоликам не присуща. А ещё он постоянно пишет стихи. Почти каждый день пишет. И стихи умные, скромно-лирические. В шахматы хорошо играет. Шахматы требуют цепкого ума. А это опять с меланхолией не вяжется. Вот ведь насколько сложен человек, если к нему приглядеться.
Козлов Борис Игоревич - специалист по истории и философии науки и техники, науковедению, технической кибернетике; кандидат технических наук, доктор философских наук. В 1946-1960 - служба в военно-морском флоте. В 1988-1996 - главный редактор журнала "Вопросы истории естествознания и техники" РАН (Москва). В 1991-1993 гг. - директор ИИЕТ РАН. Действительный член Академии космонавтики им. Циолковского (1991). 2008 г. На борту "С-189". В центре Козлов Б.И., справа Загускин Н.Е., слева Сочихин А.С. Участники ЭОН-57. ???
Как я убедился впоследствии, ни Козлов никому ничего не сказал об услышанном, ни механик Ивановский, ни боцман, ни рулевой-сигнальщик об увиденном тогда. Значит я попал в отличную команду, в которой не соскучишься с одной стороны, а с другой – не огорчишься.
К концу третьих суток плавания погода резко изменилась. Совсем улучшилась видимость, очистилось небо, на западе засияло низкое солнце. Море тоже успокоилось. У всех, кто был на мостике, сразу поднялось настроение. Погодный фактор – тоже немаловажен. Командир, поднявшись на мостик, опять продемонстрировал мне свои способности. Оглядев горизонт и небо, он вдруг спросил меня: «Старпом, вы не видите льды?». «Нет, товарищ командир, – ответил я удивлённо, – по-моему до самого горизонта нет, кроме нескольких небольших льдинок недалеко от нас».
«И я тоже не вижу их, – продолжил Свешников странный разговор. Однако завтра утром они будут. Вернее будет сплошной лёд».
И он посоветовал мне внимательно посмотреть на небо над северной частью горизонта и над южной, и обратить внимание на то, чем они отличаются друг от друга. Я пригляделся к указанным местам и через некоторое время начал понимать, на что мне намекает командир.
На юге
было, как обычно, синее, а на севере – какого-то мутноватого оттенка, даже немного белесое. Об этом я и сообщил командиру.
– Правильно, – сказал тот. А это значит, что на юге чистая вода, а на севере сплошь покрыта льдом. Это он отражается в небе над северным горизонтом. В общем завтра, в первой половине дня, мы с ним встретимся. У меня в каюте есть книга. Называется она «Прикладная гляциология». Там всё о льдах: ледниковых, речных, морских. Я её прочитал ещё в прошлогоднем походе. Она скучная, просто так её читать тяжело. Но помни мои слова, пройдет время, все книги, которые замполит загрузил на лодку, будут прочитаны и начнётся информационный голод. Мы это уже испытали один раз. И вот тогда я тебе эту книгу дам. Ты её с удовольствием внимательно прочитаешь и узнаешь много полезного, что когда-нибудь может пригодиться.
Я согласился со всем услышанным и заранее поблагодарил командира.
А утром на следующий день, всё, что предсказал ранее командир, предстало воочию. В северной части горизонта показались силуэты множества кораблей. Вот они – все наши попутчики тут. И крейсер и транспорт и эсминцы и крохотные по сравнению с ними МПК и сейнеры. За ними безбрежное белое ледяное пространство. Только ледоколов не видно. Как оказалось позже, все они лежат в дрейфе, удерживаясь в кильватер друг другу, а ледоколы пока ушли далеко на северо-восток по своим ледокольным делам. Долго ещё мы сближались с ожидающими нас кораблями. Наконец, подошли на дистанцию порядка двадцати кабельтовых. По сигналам с «Аяхты», которая держала связь с главным ледоколом «Капитаном Мелеховым» и крейсером, повернули вправо, прошли немного параллельно им, остановились и тоже легли с дрейф. Началось ожидание возвращения ледоколов.
Картина была величественная. Вокруг безбрежное пространство: на юг водное, не север ледовое. И посредине наша армада как стадо отдыхающих китообразных. На небольшой зыби лодки медленно переваливаются с борта на борт, то погружая в воду, то вздымая над ней свои штевни. То входя в шпигаты цистерн, то выходя из них, вода и воздух издают звуки, похожие на вздохи и выдохи могучих животных. Ярко светит солнце, редкие облака в вышине как парящие клочки ваты.
Вся панорама похожа на только что нарисованную яркими красками картину на безбрежном холсте.
Командир распорядился дать возможность всему личному составу побывать наверху, чтобы покурить, подышать свежим воздухом, погреться под лучами солнца и, вообще, – полюбоваться на природу, так как вполне возможно, что такой случай не скоро ещё раз представится. И все три смены по 20 минут поочерёдно побывали на кормовой надстройке.
В приподнятом настроении курили, разговаривали, разглядывали лежащие в дрейфе корабли, обмениваясь впечатлениями, прогуливались, насколько позволяло палубное пространство, а кто и на борту, свесив ноги, посидел.
И вот появилось два черных облака дыма: одно на востоке, это шёл ледокол «Капитан Белоусов», другое, на северо-востоке, принадлежало ледоколу «Капитан Мелехов». Я дал команду «Все вниз!» и сразу же заработало переговорное устройство. Это командир бригады начал инструктаж по дальнейшим нашим действиям. А на западе появился ещё один дым. Это подходил военный ледокол «Пересвет», который вышел из Мурманска позже всех и наконец нас нагнал.
5.
На пятые сутки после выхода из Полярного наша разношёрстная армада, обогнув на 78-й параллели Новую Землю на траверзе мыса Желания, то есть в 720 милях от Северного полюса, вошла в Карское море. Здесь нас встретил сплошной
частично состоящий из цельных полей и частично из сплочённых полей крупнобитого и мелкобитого льда. Движение осуществлялось двумя параллельными кильватерными колоннами. В правой колонне шли подводные лодки с плавбазами, ведомые ледоколам «Капитан Мелехов»; в левой – все надводные корабли, ведомые ледоколом
Нашу колонну замыкал военный ледокол «Пересвет», а соседнюю – транспорт ледового класса, однотипный с знаменитой «Объю», плавающей у берегов Антарктиды. Расстояние между колоннами было порядка двадцати кабельтов; скорость движения колебалась от 4-х до 6-ти узлов. Шли мы друг за другом на дистанции 15-20 метров в режиме электродвижения. Вахтенному офицеру на мостике приходилось постоянно давать команды по изменению числа оборотов, чтобы удерживать заданную дистанцию. Кроме того, лодки идут с несколько притопленной кормой, чтобы уберечь кормовые горизонтальные рули и винты от повреждения их льдом.
Буквально продираясь сквозь льды, мы, как говорил в одной из своих юморесок юморист Петросян, получали незабываемые ощущения.
Эти ощущения зависели от местонахождения ощущающего. Если ты находишься наверху, то есть на мостике, то обозреваешь величественную грозную картину. Кругом ослепительная до рези в глазах белизна, справа и слева кувыркаясь, то ныряют, то выныривают многотонные льдины, часто ударяя лодку в борта, отчего лодка резко вздрагивает каждый раз, раскачиваясь и вдоль и поперек. Чувствуется постоянное напряжение и порой возникает чувство тревоги, когда особенно громадная ледяная скала наваливается на борт и скребёт его, скользя с носа в корму.
Но это не идёт ни в какое сравнение с ощущениями тех, кто находится внизу – в отсеках. Там постоянно стоит гул, грохот и скрежет, и никому не ведомо, что творится там, снаружи. А неведение всегда пугает. Порой слышатся такие
будто какой-то великан лупит снаружи по бортам кувалдой. Так и кажется, что вот-вот борт будет проломлен и вовнутрь хлынет ледяная вода. При ходьбе по отсекам приходится порой хвататься за что попало руками, чтобы не слететь с ног. И нет никакой надежды, что всё это когда-нибудь кончится.
В таких случаях у человека любой степени хладнокровия всё внутри замирает. Это довольно тягостное ощущение. Хотя умом понимаешь, что ничего случиться не должно, не впервой такое бывает, и всё обходится нормально, но всё равно ты напряжён и длительно находишься в стрессовом состоянии. Конечно, человек и к этому привыкает, но на это привыкание уходит много времени, а с ним уходит и немало здоровья. И даже привыкнув не пугаться и не настораживаться при каждом толчке и ударе, человек всё равно не может спокойно спать, когда его постоянно трясёт, как куклу, и приходится прилагать усилия, чтобы не вылететь из койки, или не расшибить лоб о переборку. Так что о полноценном отдыхе, сменившись с вахты, приходится временно забыть и приобрести способность досыпать на ходу.
В первую такую ночь сплошной романтики, спустившись с мостика в четыре часа, я долго пытался уснуть в своей каюте, но не выдержав, бросил это пустое занятие и поднялся, чтобы выйти покурить на мостик. Проходя через второй отсек, встретился с замполитом, который возвращался из кормовых отсеков, куда, видимо ходил подбодрить матросов. Алексей Иванович понимающе подмигнул мне и сказал: «Держись, Володя. До Диксона немного осталось. Там выспимся».
Войдя в центральный отсек, я увидел там не спящих механика, штурмана и доктора.
Вот так мы и шли теперь и привыкали помаленьку, наглядно постигая истину, кроющуюся в ответе на вопрос: «Что главное в танке?»
По установленному комбригом Тёминым порядку каждое утро в 10.00 командиры лодок находились на мостиках у переговорных устройств и докладывали ему поочерёдно обстановку на своих кораблях, после чего по линии шёл очередной инструктаж с разбором различных событий. В эти моменты на мостики всеми правдами и неправдами стремились высунуться и другие члены экипажей. Потому что послушать нашего лихого комбрига любили всё.
Я уже упоминал однажды о его юмористическом таланте. Сейчас скажу только, что его выходы в эфир могли затмить и передачу «Когда все дома» и знаменитое сейчас «Кривое зеркало» Неважно что, ругал ли кого комбриг или хвалил, ставя в пример другим. Всё едино. Слушая его, можно было лопнуть от смеха. Эти ежеутренние перекукарекивания очень скрашивали наше суровое бытие.
На всех кораблях жизнь текла в обычном русле. Проводились занятия, собрания, беседы, выпускались «Боевые листки», проводился уход за механизмами. Своей чередой менялись вахты. В свободное время по мере возможности читали литературу, играли в шахматы, в домино, сиречь – забивали козла. Кто мог уснуть в такой стукотне и тряске, те спали. Иногда в 1-м, как самом просторном отсеке посменно смотрели фильмы.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
