3.
Теперь я должен написать о том, о чем мне писать не хочется, но и не написать нельзя, потому, что это часть той дороги, по которой я так долго и упорно шёл, не сворачивая ни на какую манящую в сторону тропинку. Не я же выбрал эту дорогу, она меня выбрала, и я обязан показать её всю. И то, о чём я не решаюсь начать повествование, возникло давно в середине пути, но тогда я этого не разглядел. Не всякому человеку дано заглянуть в будущее. Мне тоже. И ещё одна точка над «и». Последняя.
К тому, о чём будет сказано ниже, всякий человек волен отнестись по своему разумению, и я не обижусь даже если кто-то усомнится в неподвижности моей крыши. Что было, то было. Главное, лично я в этом уверен, потому что по воле обстоятельств дважды за свою жизнь проверялся в этом направлении у соответствующих специалистов.
Итак, временно возвращаюсь в Сормово. Шли однажды мы с Олегом Линде мимо Канавинского рынка. Уже не помню зачем шли, куда шли и откуда. Но шли. И одновременно услышали женский голос: «Володя, Олег, подойдите ко мне!». Мы остановились в растерянности и начали озираться по сторонам. И сколько мы не крутили головами, никого знакомого так и не разглядели. Тем более, что с женщинами тут мы ни с какими не знакомились, это просто не отвечало нашему характеру, и сам голос этот никогда раньше не слышали. А голос, теперь уже насмешливо, опять нас позвал: «Да вот же я, идите сюда». И тут мы увидели, что нас зовет старая цыганка, сидящая в двадцати шагах от нас на лавочке у парапета, ограждающего рынок.
В крайнем недоумении мы нерешительно подошли, а она завела обычную в этих случаях цыганскую скороговорку с предложением погадать. Но на этот раз мы услышали кое-что ранее неслыханное. Она сказала, что за гадание много с нас не возьмёт, так как знает, что деньгами мы не богаты. Ей достаточно и трёх рублей, ну ещё не откажется от пачки папирос в придачу.
Я, наверное, как более загипнотизированный, сразу вытащил последний трояк и только что купленную пачку «Беломора» И цыганка, серьёзно глядя мне в глаза, сказала, что я в дороге с тёплых краев в холодные, но там меня ждут удачи в жизни, крепкая любовь и хорошие друзья, и ещё что-то, чего я уже не помню.
А вот Олегу гадать не стала. Так и сказала; « тебе, Олег, гадать не буду, кончилась моя сила и больше я ничего не вижу». И мы пошли своей дорогой и скоро забыли и про цыганку и про её слова, как забывается любой незначительный эпизод в беспрерывно текущей жизни. И только на втором году службы на Севере я все это вспомнил и понял, почему цыганка не стала тогда гадать Олегу. А теперь постепенно о том, что было, и о чём не хотела говорить цыганка
В самом начале августа 1954 года меня послали на учение на другой лодке, где не было штурмана, и туда же был направлен в качестве старпома капитан 3 ранга
который впоследствии стал командующим Тихоокеанским флотом, после Амелько. Прибыли мы в спешке, так что я не успел проверить наличие штурманских пособий и инструментов. И сразу же та лодка, не помню сейчас какая, отошла от причала и мы вышли в море.
Учение проходило к северу от Норвегии, юго-восточнее Исландии. Тема учения – поиск и уничтожение АУС противника, в котором участвовали две завесы лодок: разведывательная и ударная. Мы были в ударной. Учение как учение. В светлое время суток мы маневрировали в заданной полосе на заданной глубине, выполняя команды командования, ночью всплывали для
На нашей лодке был посредник, какой-то адмирал из штаба флота.
И вот однажды подходит ко мне Маслов и говорит: «Слушай, штурман, адмирал выразил неудовольствие тобой, удивляется, почему ты астрономические наблюдения не делаешь? Говорит, что так и заблудиться недолго». Тут я ему и рассказал, что на этой грёбанной лодке нет ни одного секстана и, вообще, из всех навигационных принадлежностей, кроме карт, есть всего один циркуль, один транспортир, одна старая, не совсем параллельная линейка, да протрактор (прибор для измерения горизонтальных углов на местности).
Маслов подумал немного и говорит: «Ничего не поделаешь, придётся для пользы дела очковтирательством заняться, а то хуже будет. Этот адмирал в штурманском деле не силён, он из химиков, так что протрактор от секстана не отличит. Надеюсь, ты понял на что я намекаю?».
«Так точно, – говорю, – товарищ капитан 3 ранга, чему-чему, а этому я обучен премного».
И я приступил к задуманному. Как только адмирал покажется на мостике, я тут же с
в руках, а со мной штурманский электрик с блокнотом и секундомером. Я стою на самой верхотуре, задрав голову к звездам, покачиваю протрактором перед глазами и покрикиваю: «Товсь!», «Ноль!» и диктую штурманскому электрику выдуманные высоты, а тот щёлкает секундомером и всё это записывает в блокнот. А потом за штурманским столом я снимаю координаты рядом с счислимым местом лодки на карте и, производя обратные от них расчеты на форменном бланке, определяю соответствующие им высоты и азимуты соответствующих звёзд. Это называется решение задачи задом наперёд. Ложные обсервованные места я наносил с небольшими невязками так, чтобы они друг друга компенсировали, а то действительно заблудишься, если ещё и счислимое место потеряешь. Таким образом за неделю я сделал шесть фиктивных определений места, и получил от посредника полное одобрение.
Но вот учение закончилось, и мы получили «добро» следовать в базу. Вот тут мне пришлось собрать в единый кулак все свои штурманские возможности и навыки. К тому обязывала нешуточная обстановка. Мы же больше недели плавали вне видимости берегов лишённые возможности определить место лодки астрономическим способом, и радионавигационным тоже, так как таблица поправок к радиопеленгатору тоже отсутствовала. То есть мы плавали так, как когда-то плавали Одиссей, а потом Колумб с Магелланом. Только им было легче; с них никто отчётов не требовал. Я конечно, не сомневался, что дорогу домой в конце концов найду, и мы придем куда надо, только в каком году, если попаду в Атлантику мимо Скандинавии.
Легли мы на обратный курс по счислению и я начал экспериментировать, точно фиксировать азимуты захода и восхода солнца, систематически брать заведомо неточные радиопеленги на Нордкап и вмещать между ними счислимый путь, пытаясь усреднить получаемые счислимые места. Там, где позволяла глубина, я включал эхолот и сравнивал глубины на карте с полученными фактически. И всё время с надеждой и тревогой ждал появления первых береговых ориентиров. Спать мне, практически, не пришлось. Иногда забывался на полчаса, положив голову на штурманский стол. Правда, один раз меня подменил Маслов на пару часов, посидел на моём месте, попеленговал бесполезные для нас радиомаяки.
В общем на невязку менее тридцати миль я не рассчитывал, а судьба, как бы ещё раз надо мной поиздевавшись, подложила мне ещё одну свинью. Как только мы оказались в видимой досягаемости норвежских берегов от Нордкапа до Нордкина, они оказались закрыты полосой тумана, так что надеяться осталось только на появление полуострова Рыбачий, до которого идти ещё, как минимум, сутки и все только по счислению.
Но, в конце концов, показались берега Рыбачего. Появилось утешение, что идём в ту сторону и только, когда открылись маяки Сеть-наволок и Цып-наволок и знакомые вершины гор, я, наконец, определил своё место без всякого шаманства, испытанным надёжным способом. И от неожиданности глаза мои полезли на лоб, потому что не оказалось совсем никакой невязки. Ноль! Такое вообще не может быть. Я всё продолжал раз за разом брать пеленга на все знакомые ориентиры до самого входа в Кольский залив и этот невероятный факт не собирался исчезать. Конечно, это крайне редкая случайность. Но она настолько невероятна, что я даже боялся об этом доложить. Но докладывать надо было. Этого требовал ОД флота от каждого корабля, участвовавшего в учении для сбора данных к разбору учения. И я доложил командиру. Он с посредником долго разглядывали карту и тоже выглядели несколько растерянными, так как не хуже меня понимали, что такого не бывает.
Этот неожиданный и незаслуженный мой «подвиг» сыграл со мной злую шутку. Когда в штабе флота услышали о нулевой невязке, то на совещание по разбору учения был вызван не только командир, но и штурман, то есть я. Да ещё со своей картой и навигационным журналом. Каково было у меня на душе! Ну, допустим, меня похвалят. А если обнаружат фиктивные астрономические места? Это уже будет совсем не похвально.
Хотя, как говорится, победителей не судят, подумал я, наконец, когда на другое утро после прибытия в базу, вместе с другими участниками совещания следовал на катере в Североморск. Сидел на корме катера и курил.
Совещание шло два часа непрерывно, но я на нём то дремал, а то и спал, сидя в самых дальних рядах. Сказались усталость и длительное нервное напряжение. Так что, о том, что командующий флота положительно отметил нас с командиром в своём заключении, я узнал после от других. Там же в столовой Дома офицеров мы пообедали. Шла уже вторая половина дня, когда стало известно, что наш катер из Полярного придёт за нами только на другой день утром, а пока можем отдыхать в отведённых для нас помещениях бригады эскадренных миноносцев. Меня это очень не устраивало, так как моя «С-142» должна в то утро быть уже в море. Это я узнал, заглянув на неё перед отбытием сюда.
В мою голову врезалось твёрдое решение: я должен обязательно скорее попасть домой, увидеть жену с дочкой и, хоть немного отдохнув, успеть на свою лодку. Не знаю почему, но невыполнение хоть одного пункта этого решения меня не только не устраивало, но казалось просто катастрофой.
Мне повезло. На одном из причалов базы
я попал на рабочий катер, который шёл по маршруту Североморск – мыс Ретинский – губа Грязная – губа Долгая. В губу Грязную я прибывал где-то часа через полтора, а там до дома минут сорок быстрым шагом.
Но только мы ошвартовались у мыса Ретинского к причалу рыбколхоза, как поступил сигнал о закрытии рейда. Потолкавшись в диспетчерской, я узнал, что рейд будет закрыт – с большой вероятностью – до утра. Тут уже мое стремление попасть в Полярный стало уже до ярости непреодолимым. Сызмальства моя натура была такова, что чем больше мне что-то препятствовало, тем больше вырастало стремление это препятствие преодолеть. Созрело окончательное решение. Будь что будет, пойду пешком. Ведь Ретинский и Полярный оба находятся на левом берегу Кольского залива и расстояние между ними какие-то шесть миль. Это по морю, а по суше, с учетом гористой местности – километров 15. Ориентир надёжный, отовсюду видимый – Кольский залив справа. Если не удаляться далеко влево от берега, не заблудишься. Ерунда, подумал я, где наша не пропадала. И пошёл.
Около часа я шёл по дороге, но потом она начала поворачивать круто влево вглубь материка и, чтобы не потерять из виду залив, я пошёл прямо по пересечённой местности по бездорожью, то взбираясь на очередную сопку, то спускаясь с неё по другой стороне, то по пружинящей под ногами тундре, перепрыгивая ручейки, обходя болота, то карабкаясь через груды валунов. Пришлось много петлять. Но был полярный день, и я не терял из виду свой единственный путеводный ориентир – Кольский залив. К концу дня я прошёл чуть более половины пути. Впереди мне маячил ночной марафон. Уже было относительно темно, когда я вынужден был разуться и идти где по щиколотки, а где и по колено в воде вдоль берега петляющего между сопками озера потому, что всё остальное пространство было густо покрыто высокими колючими кустарниками, через который продираться было не только трудно, но и опасно, там можно было вообще заблудиться или попасть в топь. Потом я вышел на относительно ровное и сухое место. Обулся, прошёл с полкилометра и упёрся в трехрядное высоченное
стоящее видимо ещё со времен прошедшей войны. И через него не перелезть, ни под него не подлезть.
Ну как тут было не выматериться крепко. Что я и сделал, да так яростно, что окружающие меня сопки наверное содрогнулись. В отчаянии я пнул ногой ближайший деревянный столб и он к моему удивлению и радости, переломился у самого осно-вания и повалился. Видимо за время долгого стояния сильно прогнил. Вот по этому столбу я и форсировал первую линию заграждения.
Но со второй линией мой номер не прошёл. Там столб хоть и пошатывался, но сдаваться не собирался, соревнуясь со мной в упрямстве. Наконец, устав от восточного единоборства с деревянным противником, я вспомнил, что недавно прошёл мимо кучи камней, вернулся назад, выбрал глыбу по силам и начал колотить ей по столбу. Благодаря мысленно отдалённого первобытного предка, который первым догадался взять в лапы камень, я минуты через три одолел столб. Он наконец дрогнул и с треском повалился открывая мне дорогу к последней третьей линии. Хотя над третьим столбом пришлось повозиться дольше, я одолел и его. Вырвавшись на свободу, я в изнеможении присел на гранитную глыбу и стал отдыхать.
Через некоторое время сзади кто-то грозно произнес «Ух!» и я, вздрогнув оглянулся. В нескольких шагах на большом валуне сидела большая
и подозрительно рассматривала меня, не мигая своими огромными, горящими янтарным огнём глазами. Я поздоровался с ней, на что она ухнула уже не так грозно, и взгляд её, как мне показалось, немного подобрел. В молодые годы я был более разговорчив, чем сейчас, поэтому не удержался и стал разговаривать с этой почтенной птицей. Стал ей объяснять кто я такой, и куда иду.
Мне даже стало казаться, что она меня понимает, потому что, когда я произнёс слово «Полярный», она повернула свою голову в его сторону, то есть на север. Потом, взглянув на меня, бесшумно вспорхнула и плавно перелетела вперед на следующий валун, как будто приглашая меня идти за ней.
Я согласился, что она права, так как уже довольно поздно и нужно поторапливаться, встал и пошёл уже не так быстро, чтобы экономить силы. Когда я поравнялся с совой, она опять ухнула и перелетела ещё вперед, как бы указывая верную дорогу. Так она делала несколько раз, и, убедившись, что я иду верной дорогой, вспорхнула окончательно, ухнула, прощаясь со мной, и скрылась влево между высокими сопками. Я же, ободрённый её участием в моих приключениях, бодро затопал дальше.
Через некоторое время я почувствовал запах угольного дыма, а затем увидел неяркие огоньки впереди между двумя высокими сопками. Вскоре я достиг этого места. Между сопками шел невысокий деревянный заборчик и я, перешагнув его, увидел слева в полсотни метрах вышку, а справа группу одноэтажных бараков. Вспомнив карту залива, я предположил, что это бухта «Горячие ключи», которая находится в трёх милях южнее Грязной бухты. Я направился к баракам и сразу же услышал сзади резкий окрик «Стой!» и клацанье затвора. Я остановился, немедленно оглянулся, подчиняясь какому-то не приобретённому, а врожденному инстинкту, повелевающему не делать в подобных случаях резких движений. Итак, я спокойно оглянулся и увидел, что сзади меня стоит человек в плащ-накидке, с каской на голове и с автоматом в руках, а со стороны вышки приближается офицер, как потом оказалось капитан, и матрос с карабином на изготовку.
Обычно в кинофильмах в таких случаях громко кричат «Руки вверх!». Но тут такого не было. Наверное, эти люди сразу поняли, что умные шпионы или диверсанты по тундре в форме офицера военно-морского флота СССР не ходят, а я, скорее всего кто-то несколько иной. Они окружили меня, офицер на всякий случай ощупал меня с ног до головы, скомандовал мне следовать за ним и мы пошли. Впереди капитан, за ним я, и сбоку несколько сзади оба конвоира. Обогнув пару бараков мы подошли к кирпичному домику с ярким светом в окне. Дверь была открыта и на пороге стоял капитан 3 ранга с повязкой на левой руке и пистолетом на поясе. Видимо дежурный по части. Он пропустил меня вперед и, указав на табуретку у письменного стола, пригласил сесть.
Я сел, капитан 3 ранга сел напротив, капитан сел на скамью у стены, матросы остались снаружи. Дежурный внимательно оглядел меня и приказал: «Документы какие есть, прошу на стол». Я положил на стол удостоверение личности, он внимательно проверил его и потребовал чтобы я рассказал, кто я такой, откуда и куда иду и с какими целями. Я представился и подробно рассказал.
Забегая вперед, сообщаю, что меня угораздило попасть в расположение радиоразведки Северного флота. Пока дежурный меня расспрашивал, капитан связался по телефону с оперативным дежурным нашей дивизии и установил, что такой, как я, там действительно служит. Дежурный же продолжал задавать мне различные вопросы, чтобы раскусить и уличить
Кто командир дивизии, бригады, как фамилия начпо, командира береговой базы и т.д. Последний вопрос он придумал такой, на котором прокололся бы любой самый подготовленный диверсант. Закурив со смаком папиросу и злорадно улыбаясь в предвкушении полного моего разоблачения, он спросил: «А теперь скажите мне, возможный, а может быть, липовый товарищ старший лейтенант, как зовут собаку, обитающую в третьей бригаде подводных лодок, почему её так назвали и какой она породы». Если бы такой вопрос задали знаменитому Джеймсу Бонду, он бы вне сомнения сгорел сразу. А поскольку я таковым совсем не явлюсь, а являюсь подлинным старшим лейтенантом 3-й бригады подводных лодок, то я, не моргнув глазом, как отличник на уроке ответил, что эту собаку звать «Шариха», её с Новой Земли два года назад привезли щенком и назвали «Шарик», поскольку приняли за кобеля, а когда установили, что это сука, то переименовали в Шариху. А по породе эта собака есть лайка. После этого капитан 3 ранга, как та сова, облегченно сказал «Ух», и добавил, что он с самого начала не верил, что я диверсант, потому как таких безграмотных диверсантов не бывает.
Как я узнал позже, этот офицер до этого два года прослужил в нашей дивизии и поэтому знает всю её подноготную. Где-то через час приехала машина, посланная дежурным по дивизии и во втором часу ночи меня доставили прямо к моему дому. Умывшись и выпив горячего чаю, я свалился в глубокий сон, который был настолько глубоким, что когда зазвонил будильник, мне показалось, что я совсем не спал. Мгновенно собравшись, я выскочил из дома и через час с немногим уже на кормовой надстройке руководил швартовой командой.
Если Горбунов с трудом постигал новую методику торпедной стрельбы, то уж в управлении лодкой им можно было только восхищаться. Без единого реверса, чуть только отбросив корму от причала, он плавно по окружности задним ходом вывел лодку на середину Екатерининской гавани. А в это время был уже готов левый дизель. «Моторы стоп! Левый дизель малый ход! Руль право на борт!» И лодка, как тень ночного хищника заскользила на выход. Началась обычная морская работа.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
[/COLOR]
