Надо сознаться, что, особенно в последнее время службы на «малыше», содержание её явным образом не соответствовало привычным представлениям о полной загрузке творческих возможностей офицеров нашей бригады. Нет, мы не бездельничали, как и раньше, выходы в море на подводных лодках не походили на прогулки. Но очевидное отставание боевых возможностей наших кораблей от современных требований, торпедные атаки со всё большими условностями, отсутствие элементарных радиотехнических средств (спустя десятилетия после их изобретения и появления на кораблях), – всё это не способствовало серьёзному восприятию нашей службы.
И тут уж не могли помочь ни моральный кодекс строителей коммунизма, ни выделение «маяков» (модная политическая «туфта» того времени), ни другие шумные пропагандистские кампании.
Появление в бригаде относительно современных лодок 613-го проекта и постановка перед ними задач борьбы с подводными лодками вероятного противника существенно изменяло смысл нашего существования.
Что же касается самого автора этих записок, то ещё с весны, когда было преодолено естественное напряжение, связанное с переходом на новый корабль, мною овладела буквально лихорадка рационализаторства. Вспоминая позор посадки «С-79» на мель у острова Скрыплёв, я приобрёл зеркальный фотоаппарат, с помощью моряков приладил его для съёмок экрана радиолокатора и скоро обзавёлся великолепными наборами снимков, наглядно иллюстрирующих вход в различные базы, расхождение со встречными кораблями и тому подобное. Эти снимки служили подспорьем при проведении групповых упражнений с офицерами корабля.
Потом подошла очередь целого семейства круговых логарифмических линеек для расширения расчётных возможностей нашего автомата торпедной стрельбы. Об этих устройствах даже дебатировался вопрос организации промышленного производства, мы их изготавливали фотоспособом.
Приближаются майские праздники. Моряки «отбивают» ватерлинию.
Май 1962 года. Наш экипаж.
За линейками последовали всяческие номограммы и таблицы для упрощения расчётов при дифферентовке корабля и борьбе за живучесть в подводном положении. Флагмех, который возглавлял комиссию по рационализации, только успевал выписывать нам официальные удостоверения и выдавать денежные вознаграждения, обычно по 25 рублей на брата. Моряки с удовольствием участвовали в этих затеях и проявляли к ним неподдельный интерес.
Но все перечисленные усовершенствования поначалу затрагивали только круг интересов, связанных с внутренними» проблемами управления кораблем. С начала же противолодочных торпедных стрельб нам не на шутку пришлось заняться тактическим творчеством. Хотя американские лодки нахально шарились возле наших баз (был даже случай столкновения одной из них с нашей лодкой в подводном положении), выполнять для нас роль корабля-цели при стрельбах они, естественно, не торопились. Поэтому, в отличие от стрельб по надводным кораблям, когда даже учебная цель отчуждена от подводников (она приходит в полигон из другого соединения, и нам никогда не известно поставленное ей задание), теперь в качестве цели использовалась лодка нашей же бригады. На стрельбы мы выходили парами, поочерёдно меняясь ролями.
Конечно, для предосторожности атакующая лодка и цель маневрировали на разных глубинах, вроде того, как воздушные диспетчеры «разводят» самолёты по эшелонам высоты. Но одинаковость технических характеристик обоих участников военной игры «спрятать» было невозможно: «охотник» и «дичь» примерно в одно время обнаруживали друг друга. Причём, даже в учебной обстановке, момент обнаружения наступал внезапно, после долгого и нудного ожидания. Поневоле подумаешь, каково будет караулить настоящего противника неделями и месяцами. В таких обстоятельствах после обнаружения цели никакого запаса времени на манёвр не оставалось, и нужно было по возможности решительно выпускать торпеды. При этом неизбежно возникал вопрос: «А как во время настоящих боевых действий?» Ведь и на противоположной стороне командир и его экипаж постараются не упустить время при скоротечной дуэли.
Все эти тактические подробности здесь я излагаю в «облегчённом» варианте.
А в жизни новое дело буквально «захватило» всех нас, начиная с лета 1961 года.
И я поневоле связываю приятную мне обстановку новаторства с незабываемым ясным и тёплым днём 12 апреля, когда во время большой приборки радио донесло до нас весть о полёте Гагарина. По прошествии многих лет думается, что этот день был эмоциональным «пиком» той эпохи, когда для нашего поколения ещё не были похоронены все надежды на лучшее...
Главным организатором и «душой» освоения приёмов противолодочных действий стал у нас назначенный в это время комбригом капитан 2 ранга Виктор Яковлевич Кириенко.
Пожалуй, ни к одному из своих начальников я не испытывал таких тёплых чувств.
Как и все люди его возраста, Виктор Яковлевич участвовал в Войне, думаю, в качестве курсанта, брошенного на закрытие брешей во время Московской битвы. Я познакомился с ним ещё во времена службы на «С-145», когда экипажи наших лодок размещались в общей казарме, в то время Кириенко был командиром. Мне показалось, что Виктор Яковлевич уже тогда с интересом приглядывался ко мне. Но возрастные и служебные различия не способствовали более близкому знакомству, да и позже я не припомню, например, случаев совместного домашнего застолья или каких-то доверительных разговоров. Но этот во всех отношениях симпатичный офицер стал для меня эталоном порядочности, выдержки и других похвальных человеческих качеств.
Я ни разу не имел повода для обиды на него, хотя в повседневной жизни случались и «разносы» и недовольство мной со стороны старшего командира. И, наоборот, случись какие-то затруднения или потребность в совете, я всегда шёл к Виктору Яковлевичу, и неизменно получал необходимую поддержку. В середине 1962 года Кириенко стал командиром бригады, и это назначение только формально закрепило его фактическую роль в жизни соединения: и до этого он был главным «мотором» всех начинаний и дел, связанных со сменой корабельного состава («малыши» было решено вывести из строя) и освоением новых противолодочных задач.
Такая обстановка большого и понятного дела очень нравилась мне, и все служебные перспективы выглядели безоблачными.
Май 1962 года. С Виктором Яковлевичем Кириенко (в центре) и заместителем комбрига по подготовке командиров Владимиром Ивановичем Зеленцовым.
Несмотря на свои тридцать лет, я был моложе своих товарищей-командиров, поговаривали об отправке меня на учёбу в академию, и я даже принялся за обновление своего багажа знаний.
В частности, Зайдулин понемногу тренировал меня в английском, он побывал в Индонезии при передаче туда кораблей и неплохо владел языком.
Но, как это часто случается и в не морской жизни, одни предполагают, а другие распоряжаются нашей судьбой. Где-то далеко от наших краёв полуграмотные управляющие страной политики развязали острое противостояние с американцами, и разразился Кубинский кризис.
Кубинский кризис
Термин, обозначающий события осени 1962 года, я заимствую из позднее прочитанных газет, а фактически в то время мало кто вспоминал о злосчастном острове, хотя все мы верили в благоденствие случившейся там революции и превозносили Фиделя Кастро. Просто к нам прибыло начальство с приказом срочно приготовиться к выходу в море на полную автономность для выполнения фактических боевых задач.
На моей памяти таких «вводных» раньше нам никогда не поступало, поэтому за выполнение необычного приказа мы принялись с особым рвением и чувством ответственности. Все механизмы были подвергнуты пристрастному осмотру и проверке, на лодку затащили все доступные запасы часто ломающихся деталей, вовсю шла погрузка продовольствия, боевых торпед и другого имущества, необходимого в море.
В конце этой напряжённой работы каждую лодку «принимали» важные адмиралы, в непривычном ранее изобилии наполнившие штаб нашей бригады, среди командования бригады был только один капитан 1 ранга – Кириенко, недавно получивший это звание.
Перед приходом начальства на нашу лодку кто-то предложил мне застелить диваны в кают-компании белыми полотняными чехлами, которые имелись на случай торжественных заседаний. Но я решительно отказался: показуха уж слишком не вязалась с явной серьёзностью момента. Лодка и так была хорошо прибрана, и внешние моменты флотского порядка меньше всего вызывали у меня беспокойство.
Начальство проверило корабль, и все офицеры были собраны во втором отсеке (это и есть наша кают-компания) для подведения итогов. Ничего из сказанного по делу на этом важном заседании я не запомнил. Зато осталось в памяти, как самый главный адмирал принялся принародно «тыкать» меня в небольшое повреждение одного из диванов, они же – койки офицеров. В связи с тем, что изобретение пластмасс ещё не дошло до социалистических окраин цивилизации, диваны наши были обтянуты натуральной кожей.
Поскольку в море офицеры наши не употребляли фраков (зимой, например, их заменяла не менее представительная меховая одежда с металлической фурнитурой), кто-то зацепился за кожу острым предметом и порвал её. Синтетические быстродействующие клеи, вроде нынешнего «Момента», тогда нам тоже были неведомы. Мы уже обсуждали с боцманом возможную технологию штопания разрыва (знаете: в виде «уголка» со стороной 30-40 миллиметров), но руки до этого дела не дошли. И вот, в преддверии первого и единственного в моей жизни почти боевого похода, повреждение дивана стало темой получасового начальственного нравоучения. Вывод адмиральских речей был предельно ясен: уж если допущено такое вопиющее нарушение флотского порядка, как рвань на диване, то обо всём остальном и говорить нечего. Во время этих наставлений сначала мне стало изрядно гадко, но потом я сообразил, что главное – состояние корабля и подготовку экипажа – начальники не удосужились толком проверить, и я лично несу за это полную ответственность, как и положено командиру. Несостоявшаяся заплата на диване приняла в моём сознании свои истинные микроскопические размеры, и я успокоился.
Забрав на борт группу дополнительных специалистов радиоразведки и «обеспечивающего» из числа начальников бригады ремонтирующихся лодок, без такой фигуры у нас не обходилось ни одно важное дело, мы вышли в море.
Не берусь судить, какие инструкции получил «обеспечивающий», но мне никаких приказов на применение оружия не давалось. Задание кораблю было предельно простым – караулить появление американских кораблей посередине Японского моря. Поскольку расчёты, связанные с поисками целей, были моим любимым делом, я быстренько сопоставил просматриваемую нашими средствами площадь с размерами всей акватории моря, где могли двигаться американцы, но неутешительные выводы этого исследования оставил при себе.
Ведь я не знал, как расставлены остальные лодки, и каков общий замысел наших действий. Наверное, время, отпущенное на информацию исполнителей об этих важных вещах, равно как и о международной подоплёке всего происходящего, ушло на обсуждение заплаты на диване: кроме Кириенко никто перед выходом меня серьёзно не инструктировал.
«Классический» командирский снимок.
Как мне кажется, и комбриг всей необходимой информации не имел.
Наш «обеспечивающий» хорошо знал меня, и за весь поход ни разу не вмешивался в управление кораблём. Уверяю читателя, что такое даётся не всякому начальнику, обречённому на месячное вынужденное безделье.
По мере приближения к заданной позиции (ночью мы шли в надводном положении, а днём – под водой с использованием РДП) стали выявляться главные факторы, способные затруднить нашу жизнь. Температура забортной воды поднялась до 25-30 градусов, а у работающих двигателей к этой цифре следует добавить ещё десятку.
Но под РДП атмосфера в лодке хоть как-то вентилируется, и вместе с сизыми выхлопными газами в неё поступает какая-никакая прохлада. А на самой позиции мы совсем перестали всплывать, соблюдая максимальную скрытность. Только ночью лодка переходила на движение под РДП для зарядки батарей. Нужно сказать, что этот период оказался самым напряжённым, так как в кромешной тьме движение на перископной глубине с выдвинутыми устройствами: перископами, шахтами РДП и антеннами радиолокационных и радиостанций, весьма небезопасно просто с учётом возможности столкновения со случайными предметами.
А мы ещё постоянно уходили на глубину, получив сигналы от самолётных радиолокаторов американцев. К слову, они почти открыто переговаривались о своей работе в эфире. Уж не знаю, что говорили нашим соперникам во время соответствующих инструктажей (газеты они уж точно читали, и в этих газетах о международных скандалах такого масштаба не умалчивалось), но «шарили» патрульные «Нептуны» по всему Японскому морю вдвое интенсивнее обычного.
Однако результаты этих усилий, судя по примеру нашего корабля, вряд ли можно признать успешными. За месяц только один раз в дневное время во время сеанса радиосвязи на видимости появился что-то заподозривший «Нептун». Мы совершили соответствующий манёвр, но за кормой послышались необычные отдаленные взрывы. Поскольку число их скоро перевалило за несколько десятков, сомнительно было считать всё происходящее противолодочным бомбометанием.
Только по возвращению в базу мы узнали, что «американец» применял новую систему обнаружения лодок: в подозрительном районе разбрасывались радиоакустические буи, а волны от взрывов небольших зарядов использовались в качестве активных звуковых посылок для обеспечения их работы. Об этом новшестве было известно и до нашего выхода в море, но в суете соцсоревнования как следует оповестить о нём подводников забыли.
Впрочем, американскую новинку, как и все другие, основанные на применении активных источников сигнала, вряд ли можно отнести к числу особенно эффективных: сама лодка отлично «слышит» взрывы и легко уходит из опасного района, её акустические средства значительно эффективнее маломощных приемников, расположенных на буях. Описанный эпизод был единственным нашим соприкосновением с силами противостоящей стороны, если не считать, конечно, прослушивания радиопереговоров и многочисленных уходов на глубину при получении сигналов от работающих самолётных радиолокаторов. Поэтому главные события похода разворачивались, так сказать, внутри корабля.
Температура в шестом отсеке возле постоянно работающих электродвигателей перевалила за сорокаградусную отметку, а в лодке, кроме того, всегда повышенная влажность. В связи с этим, внешний вид наших моряков начал претерпевать непривычные для северных людей метаморфозы. Вскоре у большинства электриков на себе остались только одни белые кальсоны из комплекта одноразового белья и огромные морские «гады», с которыми я познакомил читателя ещё в начале описания своей флотской жизни. А рубаха от того же разового белья повязывалась вокруг пояса и служила полотенцем для удаления обильного пота. Конечно, офицерам ходить в таком виде не пристало, но даже лёгкий хлопчатобумажный китель воспринимается в такой жаре как шуба, не к месту одетая при весенней оттепели.
Хотя аппетит у моряков был явно ниже обычного, к концу похода стало ясно, что вопросы пропитания составят для нас дополнительную проблему. Надо сказать, что условия нормированного расхода продовольствия на дизельных лодках из рук вон плохие. Хранится оно в неспециализированных местах, и конечно, при отпуске ежедневных порций на камбуз никто точным взвешиванием не занимается. Во время обычных прибрежных выходов постоянно образуются мелкие недостачи, которые легко «демпфирует» береговая база с её социалистическими приёмами учёта и хранения ценностей.
Во время прежних длительных выходов всегда организовывалась дозаправка лодок пресной водой и провизией.
А на этот раз, никакого пополнения воды и продуктов не предвиделось. Между тем, продовольствие мы получили из расчёта штатной численности экипажа, так как до последнего момента никто о числе прикомандированных нас не извещал. Как практиковалось и ранее в длительных походах, пресную воду мы употребляли только в пищу, а для мытья использовалась солоноватая смесь из дифферентовочных цистерн, куда для этого была залита пресная вода в базе. Я предлагаю читателю самостоятельно представить, как чувствует себя постоянно потеющий человек, не бывший в бане или под душем в течение месяца.
Но возвратимся к обедам и ужинам, от которых нас отвлекла важная проблема умывания и мытья. Когда стало ясно, что мы пробудем в море не меньше месяца (это – предел автономности лодок 613-го проекта), вопросы определения рациона питания стали предметом специального обсуждения на советах в кают-компании. Кроме обычного запаса продуктов, у нас был ещё и недельный «аварийный», который состоял из галет, шоколада и прочих концентрированных средств поддержания жизни. Варить из этих продуктов суп затруднительно, но перед коками была поставлена задача приготовиться и к такому испытанию. Соответственно, мы загодя начали «придерживать» обычные продукты из текущего рациона. Как ни странно, первыми неудовольствие таким поворотом дела выразили наши не очень занятые работой «гости», но делать для них исключений мы не стали (в море все питаются одинаково), хотя было ясно, что по возвращении кляуз не избежать.
Вернулись в базу мы на тридцать третьи сутки после выхода, так и не начав поглощать аварийный шоколад. Но по возвращении на нас «навалилось» столько проблем, что невольное подтягивание поясов и доносы недоевших радистов из спецподразделения на их фоне быстро утратили свою значимость.
В этом сочинении мне не хотелось бы заниматься рассуждениями о каких-то важных проблемах тогдашнего противостояния с американцами. Думаю, что моряки Северного флота, которых события погнали подальше от родных баз к далёким Антильским островам, могут рассказать о Кубинском кризисе побольше нашего.
Поэтому я ограничусь тем, что видел непосредственно: близкими мне подводниками, которые исходили пОтом в тяжёлой работе.
Никаких поломок и отказов техники, а также «потери своего места» (незнания координат корабля) у нас не было. Как всегда, весёлые после выполненной работы мы возвращались в базу. Но я уже писал, что на берегу нас встречали необычно постные физиономии начальства.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
