А как ловко и быстро (за три поездки) в разных ярангах, разные женщины по частям сшили мне теплые меховые штаны, жалея, что мне приходится спать в снегу в обычных кожаных брюках. Как эти штаны выручали меня всю зиму!
Мы видели изумительно точно и красиво выполненные модели судов, художественно расписанные клыки моржей, четко и ясно выписанные на кости фигуры людей, животных, эпизоды охоты, живо представляющие действительность.
Удивительная честность — чукча не позволит взять себе чужое.
И наряду с этим поражающее невежество. И со всем этим никак не вязалось шаманство, поклонение идолам, наивность, граничащая с детством. Уходя на охоту, чукча смазывает нерпичьим жиром деревянного бога, прося у него удачи. Возвращаясь с неудачной охоты, он бьет этого бога, плюет на него, топчет ногами, ругает непотребными словами. И теперь мне понятно, почему позже под влиянием атеистов, многие чукчи легко освобождались от пережитков религии. Жизнь учила их рассчитывать больше всего не на сверхъестественную силу, а на свою собственную.
Ложась спать, чукча берет бубен и, приговаривая заклинания, колотит в него, выгоняя из полога злых духов. Шкура, закрывающая вход, держалась в это время приоткрытой — духи должны удалиться через эту щель.
Решив, что злых духов не осталось ни одного, он подает команду (неизменное — тагам) и жена быстро подтыкает шкуру под настил пола и затягивает края, стараясь создать возможно большую герметичность. Если кто-либо эту герметичность нарушит — вызовет неудовольствие хозяев - все нужно повторять сначала, так как ты снова запустил злых духов...
В разных пришлось мне ночевать, но порядок был везде одинаков.
Хорошо, если хозяев только муж и жена. А если две жены, да три-четыре ребенка? Да еще я — постоялец? Атмосфера делалась такой, что хоть топор вешай. Дышать я старался как-нибудь по низам, ловя все-таки пробивающиеся снаружи струйки морозного воздуха. Но зато блаженное тепло.
После тяжелой езды на собаках можно было раздеться, просушить мокрое от пота белье, плекитки и памятли (меховые сапоги и чулки).
Грязь уже не смущала, как и любезно приготовляемый хозяйкой во всех ярангах ачульхен — горшок для естественных надобностей. Ведь выходить ночью до общего подъема из полога на улицу нельзя.
Нисколько не смущаясь, хозяйка с набитым оленьим мясом ртом, дожевывая, нередко среди ужина тут же усаживалась на ачульхен...
Днем ачульхен выполнял роль посуды для приготовления пищи.
Как-то во время очередной ночевки был такой случай.
Хозяин чукча, разогревшись за ужином, сбросил с плеч свой комбинезон и, сидя, как и я и его жены, на шкурах, со смаком тянул из блюдца чай. Тут же на шкурах копошились ребятишки.
Вдруг одна из жен протянула руку и что-то сняла с голой спины мужа. В подставленную ладонь положила шевелящуюся вошь...
Каккуме! — произнес чукча и подозрительно посмотрел на меня, как бы говоря: Вот, черт возьми, ты мне и вшей привез.... Затем, рассмотрев вошь повнимательней при свете айяки, он, взмахнув рукой, бросил ее ... в свой широко раскрытый рот, улыбнулся и пощелкал зубами...
Теперь, чтобы просушить белье, раздеваться приходилось донага, я тщательно себя осматривал, опасаясь как бы действительно на мне не оказалось этих зверенышей.
Как-то, пережидая пургу в одной из яранг и изнывая от безделья, я смастерил ребятишкам-чукчам из обломков ящиков подобие повозки на двух колесах и деревянную трещалку. Радости ребятишек не было предела.
Трещалка, между прочим, заставила меня уехать из этого гостеприимного дома, не ожидая полного прекращения ветра.
Вероятно, в апреле, когда солнце лучше светило и грело, соблазненный красотами тундры и возможностью побывать поближе к оленям, я провел два дня у Рультенвента, к которому попал за олениной.
Стойбище состояло из трех яранг, было несколько ребятишек в возрасте 15-16 лет.
Видя, как они слоняются без дела, я решил научить их играть в футбол.
Кое-как объяснив одной из жен Рультенвента как это можно сделать, я раскроил шкуру, как апельсиновые дольки, и она, быстро сообразив, сшила подобие мяча. Туго набив этот шар оленьей шерстью, мы получили мяч, хотя и тяжелый, но очень похожий на настоящий.
Играли сначала на одни, а потом, когда ребята освоились, на двое ворот. Забавно было смотреть на футболистов, одетых в шкуры. Играли и взрослые чукчи...
Возможно, это был первый футбол на Чукотке.
(Видимо, Роман Абрамович воспользовался примером отца — приобщил Чукотку к Большому футболу. Приобщение чукчей к достижениям мировой цивилизации следует только приветствовать. Думаю, отец поддержал бы Р.Абрамовича в этом начинании).
В благодарность за это ребята учили меня бросать чаат. Для этого кто-нибудь из них ставил себе на спину оленьи рога, а я, стараясь воспроизводить ухватки заправского оленевода-чукчи, бросал чаат, промахиваясь под смех всего стойбища.
Торгуя, я изучал потребности чукчей.
Организовали на «Колыме» изготовление чайников, кружек, ножей. Пиленый сахар укладывали в коробки, сделанные из жестяных ящиков из-под сухарей. Коробки эти вмещали до килограмма сахара, имели задвижные крышки, и могли после освобождения из-под сахара использоваться в стойбище для хранения женских безделушек.
Шедевром среди моих товаров были курительные трубки, сделанные из водомерных круглых стекол, с красиво выточенными чубуком и мундштуком из блестящей латуни.
— Каккуме! — приседали чукчи, видя как дым клубится в длинном стекле, прежде чем, выходя из мундштука, вдыхался курильщиком.
Почти все женщины чукчанки, как и мужчины, курили трубки. Не запрещали они курить и малышам трехлетнего возраста, считая курение признаком мужественности.
Завозя такие «товары», приспособившись к собакам и изучив их возможности, я привозил уже по три и четыре туши за одну поездку.
Как-то, вылавливая из стаи очередную жертву, чукча ошибся и поймал самку, оказавшуюся жеребой. Считая признание ошибки на глазах потребителя потерей достоинства, он ее убил. Извлеченный и освежеванный теленок был, как большое лакомство в сыром виде подан к столу. Мясо выпоротка оказалось нежным и очень вкусным.
Уважение чукотских обычаев, непритязательность к условиям жизни, веселый нрав и бескорыстие, — все соответствующее укладу жизни чукчей обеспечили мне их уважение и радушный прием в любом стойбище, где бы я не появлялся...
Чукчи звали меня Женя...
Но всему приходит конец. Запас мяса на «Колыме» сделан был большой (после Берингова пролива несколько туш испортилось и их выбросили за борт) и, как я сказал выше, первого мая 1932 года мои прекратились.
В мае, используя последние возможности и подкупив еще одну упряжку собак, мы собирали по побережью и возили на «Колыму» плавник для топки печей, экономя оставшееся мизерное количество угля для котлов на выход с зимовки.
Следуя с наваленным на нарты бревном, я оступился и, почувствовав боль в ноге, выпустил нарты. Собаки продолжали бег, я остался...
Как я не кричал, облегченные нарты уходили и вскоре скрылись за поворотом. Оказалось, я вывихнул ногу, и хоть дорога была ровной, идти мне было трудно. Кое-как ковыляя, я рассчитывал добраться до старой избушки Пита (как она у нас числилась), до которой оставалось мили три. На мое счастье на меня наехал кто-то из чукчей, подобрал и быстро доставил к Питу. Подъезжая, мы увидели моих собак, спокойно лежавших около избушки. Чукча припряг моих собак к своим, а нарты взял на буксир и мы махом пролетели 15 миль до «Колымы».
Через неделю я был здоров.
Зимовка кончилась. Начали подготовку к выходу. Вскоре подошел из Чаунской губы «Лейтенант Шмидт».
Ледовая обстановка была тяжелой, Северные ветры не только держали льды у берега, но и подгоняли дополнительно большие ледяные поля.
Меня ждало еще одно последнее испытание.
Пройдя мыс Биллингс, оба наши парохода вынуждены были остановиться. Форсировать наторошенный лед, имея на исходе уголь, было бы неразумно.
На «Колыме» состоялось совещание капитанов Миловзорова и Сергиевского.
О чем они говорили, никто не знал, но вдруг вызвали меня. Миловзоров попросил меня, упирая на то, что я один из самых выносливых и приспособленных членов экипажей обоих судов, пройти вперед по берегу, подняться на (Северный, Шмидт), разместить на карте расположение льдов и разводий и доставить эту карту обратно, чтобы можно было выбрать наиболее легкий путь.
Быстро собравшись, взяв с собой сумку с продуктами в дорогу и винчестер, я двинулся в путь.
Все было бы выполнено, но упустили из виду потоки талой воды с высоких сопок, окаймлявших весь берег до мыса, представляющие собой громадные снеговые шапки.
Несколько ручьев бурлящей воды я пересек, некоторые удалось обойти в узких местах, для чего приходилось подниматься к самым истокам.
Один поток, бурно стремившийся к морю, мне удалось преодолеть с огромным усилием. Переходя его и погрузившись в воду чуть не по грудь, я еле-еле удержался упираясь винчестером в скользкое ледяное дно. Будь этот поток шире на три-четыре фута, я бы был унесен в море без возможности из него выбраться.
Выйдя на сухое место, я разжег из плавника костер, отдышался, поел, и отправился дальше. Но встретившийся еще более мощный поток меня остановил...
Через двое суток, преодолевая неимоверные трудности, мне удалось вернуться на «Колыму» ни с чем. Задание осталось не выполненным.
Простояв неделю и дождавшись смены ветра, оба парохода получили возможность движения.
На пути во Владивосток за мысом Северным мы встретили суда второй Колымской экспедиции . Во главе каравана был ледорез «Федор Литке» под командованием К.К.Евгенова и А.П.Бочека. Пароход «Урицкий» (капитан Я.Л.Спрингис) дал нам уголь, и «Колыма», покинув Чукотское море, направилась на Камчатку, а затем и во Владивосток.
Приветствуя своих земляков, каждый из нас думал о большом будущем Северного Края, об огромной и важной роли .
И снова я прощался с этим суровым краем с чувством большой грусти и глубокого сожаления...
После первой моей встречи с Арктикой в 1924 году прошло более сорока лет.
За годы Советской власти все здесь изменилось. Ушли в область преданий бесправие северных нравов, безграмотность и дикость народов, населяющих северные окраины нашей Родины.
Проклятое прошлое никогда не вернется и на эту Советскую землю.
Но историю, какая бы она ни была, забывать нельзя. Новые поколения должны знать, как осваивался Север, на что тратили силы отцы и деды.
Ни одной вымышленной фамилии в моих воспоминаниях нет, все перечисленные лица — действительные участники этих незабываемых походов.
Многих из них уже нет в живых. Я очень сожалею, что память не восстанавливает имена всех славных и безвестных участников этих тяжелых полярных плаваний...
Последние строки воспоминаний я дописываю в Чаунской губе в порту Певек, куда ледокол «Ленинград», на котором я плаваю, пришел в октябре 1964 года, направляясь во Владивосток.
В этом районе Чукотки и проходили описанные мною события, участником которых мне пришлось быть.
Главный механик ледокола «Ленинград» Желтовский
«Литке» и «Челюскин». Впервые за одну навигацию
Итак, отец впервые попал в восточный сектор Арктики в 1927 году, затем зимовал в Арктике в 1928-1929 и 1931—1932 годах.
В октябре «Колыма» пришла во Владивосток. Все моряки получили заслуженный отпуск. Только не мой отец — ему предстояло догонять однокурсников Владивостокской мореходки, которые уже целый месяц «грызли гранит науки». Аналогичная судьба была и у других моряков-студентов. М.В.Готский, К.И.Козловский, А.В.Оболенский, А.И.Чаусенко и многие другие моряки учились заочно. Зимой — учеба и работа, летом - в море, чаще на полюбившийся Север.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
