О том, что немцы капитулировали, кончилась война, и победа за нами, мы узнали ночью за два или три часа до подъема. Пришел к нам на задворки кто-то из дежурных офицеров и обрадовал нашего дневального по роте, сообщив, что . При этом предупредил дневального, чтобы до подъема тот никому об этом не говорил, и ушел. В это время кто-то из ребят побежал мимо дневального в гальюн. Радостная новость просто распирала дневального, и когда сонный воспитанник возвращался из гальюна, не выдержал и под большим секретом рассказал ему о Победе. Потеряв от радости всякую осторожность, взбираясь на второй ярус койки, тот потревожил нижележащего. Разбуженный стал что-то раздраженно бурчать и первый, дабы загладить вину, рассказал ему потрясающую новость, но не успел предупредить, что до подъема никому говорить нельзя. Разбуженный с нижнего яруса во все горло заорал: «Ураааа!!!! Подъем! Победа! Войне конец, фрицам п….ц!» И тут такое началось, что ни словом сказать, ни пером описать. Новость мгновенно долетела и до других взводов. Все высыпали в холл, из постелей, кто в чем. Такого взрыва эмоций я до тех пор не переживал. Каждый, как мог, выражал свое ликование: кричали, плясали, обнимались. На наш ор немедля сбежались дежурные старшины и офицер, помню, это был Колесников. Что они могли сделать, когда их самих распирало от радости и ликования? Нам не стали приказывать прекратить шум, а только попросили не употреблять крепких выражений.
Через какое-то время громкое ликование перешло в спокойное радостное обсуждение дополнительной информации, поступившей от дежурных. Распорядок дня никто не отменял, и уже было пора одеваться, умываться и выходить на зарядку, как обычно на улицу Камо. Потом, кажется, было общее построение с выступлением «бати» и оркестром.
Особенно хорошо запомнилась атмосфера того дня. Это был день всеобщего ликования от мала и до велика, и всепрощения от великого до малого. В этот день прощалось всё и всем, начиная от «разговорчиков в строю» на уроках и самоподготовке, и, кончая непотребными словечками, слетающими с наших языков непроизвольно, как говорится, от избытка чувств. Хочу закончить описание этого дня своим корявым рисунком, который я изобразил на память в дневнике во время своего первого дежурства по роте.
Это тот самый холл, где мы ликовали в день Победы. Слева дверь в первый взвод, справа в наш взвод, а на противоположной стороне в третий. Арочная дверь слева ведет в умывальник и гальюн. Все до мелочи срисовал, ничего не упустил. Даже того самого доверчивого дежурного, который не сумел уберечь наш покой в то памятное предрассветное утро.
«ЦЕДЕКОБЗИАДА»
Началось это, не помню точно, в каком году, но точно знаю, что на следующий день после того, как футболисты ЦДКА завоевали кубок страны. Большинство ребят из нашей роты болели за этот спортивный клуб. И был у нас в училище один вольнонаемный грузин, который рано по утрам приходил на работу в наш корпус на задворках. Болел он, конечно, за тбилисское Динамо и иногда заходил к нам поболтать «за футбол» или просто «за жизнь». В тот памятный день, желая нас порадовать, он забежал перед построением на зарядку и первым, попавшимся на глаза ребятам, радостно сообщил: «Ребията! ЦэДэКобз кубок взялз!» Толи его дикция подвела, толи акцент, может быть, ребятам так послышалось, но они, едва сдержав смех, после его ухода рассказали всем именно так, как я написал. Хохоту было много. Может быть, про этот случай через день, два все бы и забыли, если бы не Жора Бродский, который, когда его окликнули: «Ты куда?» - ответил: «Куда? Куда? В гальюнЗ!» Так началась эта «цедекобзиада», длившаяся почти два месяца. Каждый старался внести свою лепту в эту игру, и постоянно можно было слышать: кубрикЗ, нарядЗ, отдалЗ, принялЗ и т.п.
В то время командиром нашей роты был каплей Мизонов. Мы его в своем кругу звали «Гибон». Почему? Не понятно, хороший был и добрый человек. Кажется, кличка перекочевала к нам из другой роты. А, может быть, от того, что он сменил на этом посту капвторанга Попова, которого мы все любили. Со временем мы Мизонова тоже зауважали, но кличка так и жила, только с началом «цедекобзиады» зазвучала звонче – «ГибонЗ!!!»
Несколько дней назад, читая воспоминания Димента узнаю, что и у них Гибоном звали преподавателя. Думаю, что в свою очередь, эта кличка перекочевала к ним из нашей роты.
С ДРУГОМ СТАЛИНА НА КАМБУЗЕ
Офицерско-преподавательская кают-компания
Наряд дежурным по камбузу считался самым привлекательным. Для чего его придумали, я так и не понял. Надо было с дежурным офицером снимать пробу с приготовленных блюд и выполнять его отдельные мелкие поручения. Вот, пожалуй, и всё. Зато была масса свободного времени. Можно было и книжку почитать и прикорнуть где-нибудь в закутке. Интересно было послушать кухонные разговоры и перепалки, да и вкусно, вволю поесть, тоже не плохо. За все время учебы мне довелось подежурить на камбузе четыре или пять раз.
Первое дежурство было самым интересным. Главным поваром на камбузе работал пожилой грузин Иосиф, или Ёська, как его величали помощницы, добрый и веселый старикан со шрамом на лбу. Услышав, как меня по фамилии окликнул дежурный офицер, он через некоторое время подошел ко мне и на грузинском спрашивает:
- Парень, ты что грузин?
Я утвердительно киваю головой.
- Что-то не похож?
- Мама русская, отвечаю на грузинском.
Видимо, я ему чем-то понравился, и он сказал:
- Садись, «бичо», давай поговорим.
Обед уже съеден, а до ужина еще далеко. И он стал расспрашивать меня: откуда я родом, кто родители, почему пошел в училище и т.п. Я тоже из вежливости стал задавать ему аналогичные вопросы, и он рассказал мне, что родился в городе Гори. Я удивился и даже порадовался за него. Надо же, жил на родине Сталина! Я рассказал ему, как мы с мамой ездили два года назад в Гори, где меняли нашу недоношенную одежду мирного времени на яблоки. Потом зашел разговор о самом Гори, и в каком месте он там жил.
И тут он мне говорит:
- А ты знаешь, я жил со Сталиным на одной улице, вместе росли, учились, играли в разные игры, боролись, дрались иногда. В общем, дружили все детские годы.
Я расспросил повара, в какие игры они играли. Оказывается, в те же самые, что и мы в Тбилиси во дворе.
А потом он рассказал мне, как в 1930-е годы Сталин решил повстречаться с друзьями детства из Гори и пригласил их во время своего отдыха в резиденцию в Гаграх. Всем приглашенным купили билеты и отправили поездом в Гагры, а дальше доставили автобусом в его резиденцию. Завели в большой зал. Вдоль длиной стороны зала кресла. Усадили в кресла, угостили лимонадом, попросили немного подождать. Через некоторое время открывается дверь и в сопровождении нескольких помощников входит Сталин. Все встали, а он переходит от одного к другому, здоровается. Кого узнает, а кого нет. Одному руку пожмет, а другого обнимет. Дошла очередь до нашего кока. Сталин вопросительно смотрит, морщит лоб и никак не узнает. Тогда наш Ёська показывает на свой шрам на лбу и говорит: «А вот это ты помнишь?» И тут Сталин вспомнил, обнял своего тезку и поцеловал.
Оказывается, когда они в детстве играли в войну и фехтовали кизиловыми палками, Сталин случайно залепил ему палкой в лоб. Рассек лоб прилично, все лицо было в крови. Дома нашего будущего кока забинтовали, кровотечение остановили. Со временем рана заросла, но шрам остался. Тезки расстались, когда Сталин уехал учиться в семинарию, а наш Иосиф женился на тбилисской женщине и переехал жить к ней.
Вот такая история. Все последующие мои дежурства на камбузе мы встречались с Иосифом, как старые друзья.
. Зеркала в ней сделаны из горного хрусталя,а стены из самшита-самое тяжелое дерево. Как сообщают СМИ эта дача была продана за 10 миллионов долларов российскому олигарху Олегу Дерипаске (модераторы) см
ТАНЦЫ
Танцы в училище нам преподавал балетмейстер Горский, из Тбилисского оперного театра. Всего за время учебы мы разучили, чуть ли не дюжину бальных танцев. Уроки проходили в актовом зале, где было много места и стояло пианино. В процессе обучения мы были вынуждены поочередно водить, или быть ведомыми. Никто не хотел танцевать за даму. Поэтому устанавливал пары и определял, кому быть ведущим или ведомым, сам Горский. И, конечно, то и дело ошибался. Всех не упомнишь. При этом примерно четверть ребят хорошо исполняли дамские партии, но совершенно не умели водить. В общем, для полноценного обучения нужны были девочки.
Видимо усилиями Горского, где-то в 1946 году в училище состоялся первый бал с приглашенными девочками. Я не знаю, из какой они были школы, но судя по тому, что танцевали они не только модные общеизвестные в то время танцы, но и классические бальные танцы, девочки где-то специально обучались.
Танцуем для фоткорра. В центре Василий Осадчий, крайний справа Константин Чикваидзе.
Нас заранее оповестили, и мы с нетерпением ждали этого дня. И вот он наступил. Духовой оркестр на сцене. Мы в ближнем от сцены левом углу актового зала. В парадных мундирах с надраенными пуговицами и бляхами, начищенные и наглаженные, стоим и ждем. Волнуемся. Влетает один из наших: «Приехали!» Оркестр заиграл марш и в зал начали входить девочки, робкие и скромные, и сразу же разместились стайкой в противоположном от нас углу зала. Оркестр исполняет первый танец – вальс, но мы все стоим, мнемся и чего-то ждем. Некоторые девочки стали танцевать друг с другом, наши офицеры пригласили на танец преподавательниц, а мы все стоим. Вальс близок к концу, назревает конфуз. Вдруг из толпы нахимовцев почти строевым шагом, грудь колесом, выходит Вася Осадчий и через весь зал направляется в противоположный угол. Подходит к одной из девочек, щелк каблуком, легкий поклон и Вася завертелся в танце. И тут произошло то, что и должно было произойти: почти вся, до того робко шушукающаяся толпа ребят, ринулась через зал и мгновенно «расхватала» девочек. По лицам офицеров можно было догадаться, что со стороны это выглядело довольно смешно. В нашем углу осталась только та четверть ребят, в том числе и я, которая считала, что не умеет водить. Еще через пару танцев мальчики с девочками вперемежку разместились по всему залу, а к середине бала и наш угол тоже заметно поредел. Потом эти девочки приглашались к нам не раз по праздникам и начали просматриваться постоянные пары, а ребят, не умеющих водить, с каждым разом становилось все меньше.
Где-то года за два до выпуска, в нашей роте началась другая танцевальная эпопея. Двое или трое из наших ребят умели танцевать чечетку. Кто-то кого-то попросил научить, к ним присоединились еще и, началось. Отбивали чечетку все повально, где придется: в коридорах, на лестничных площадках, в кубриках и даже в умывальниках и гальюнах. Использовалась при этом каждая свободная минута, которая выпадала неважно где, в помещениях или во дворе.
ОРКЕСТР
В училище в наше время был очень хороший духовой оркестр, который исполнял не только марши, но и танцевальную и песенную музыку тех лет. Возглавлял оркестр талантливый дирижер, фамилию и звание которого я, к сожалению, забыл. Он сочинил наш «марш нахимовцев» задолго до появления марша Соловьева-Седого. Мы знали слова и музыку этого марша и даже пели его в строю. Неужели он канул в лету? Очень хотелось бы еще хоть раз услышать. Ведь этот марш создавался в стенах нашего училища и для нас. И потом, он был ПЕРВЫМ.
Наш оркестр всегда был с нами на разводах, построениях, на подготовке к парадам, на танцах и праздниках. Мы любили его и гордились им.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
