Во время экзаменов никаких других предметов иметь в карманах не разрешалось. После команды "Заправиться" нас строем повели в актовый зал. В зале, на расстоянии двух - двух с половиной метров друг от друга стояли новенькие индивидуальные белые столики, рядом - такая же беленькая табуретка. - Всего 36 столиков (6х6.), по числу экзаменуемых.
В ТНВМУ идет письменный госэкзамен.
На каждом столе: чернильница с чернилами, ручка, два пера, отточенный карандаш, точилка, резинка, промокашка, линейка, по три листа беловой и черновой проштемпелёванной бумаги, две скрепки и большой конверт, а во время экзаменов по математике ещё и транспортир, треугольник и циркуль. На сцене за длинным столом, покрытым красной скатертью, рассаживались члены государственной комиссии. Нас развели по столам. По команде мы сели, нам раздали листочки с заданием. Два варианта задания были розданы в шахматном порядке, хотя и без этого никакой возможности (а в большинстве случаев и желания) подглядывать, переписывать, подсказывать или пользоваться шпаргалками не было. Вставать с места не разрешалось. В случае возникновения вопроса или просьбы (например, кончилась бумага), надо было поднять руку. При крайней необходимости, выйти из зала можно было только в сопровождении начальства, но такой необходимости ни у кого не возникло.
Забавный случай с госэкзаменом получился у меня при сдаче английского. С заданием я справился хорошо, ответил на все дополнительные вопросы.
"Родная" учительница Бухбиндер, которая с 8 класса считала меня отстающим, по инерции поставила мне "тройку", ленинградцы поставили мне "четыре балла", а представитель ГорОНО, который оценивал по общешкольным меркам, поставил 5. Бухбиндер была очень удивлена, но в аттестат пришлось поставить 4 (четыре).
"Казённые тройки" по логике и психологии можно считать завышенными оценками, потому что этих предметов мы фактически не изучали. Молодой преподаватель К.Э.Кшондзер, поступивший на работу в ТНВМУ в 1948 году, был подобием "Пал Ваныча". На уроках логики и психологии, демонстрируя своё прекрасное знание французского языка, он читал нам в подлиннике новеллы Ги де Мопассана и тут же переводил каждую фразу на русский язык. А в конце урока он указывал нам страницы учебника, которые следует прочитать, дескать, там всё хорошо сказано. Этих страниц почти никто не читал, так как знали, что "Козёл" (К.Э.К. носил бородку) "добрый", всё равно поставит тройку, и в воскресенье можно будет пойти на увольнение. В хорошую погоду КЭК любил играть с воспитанниками в волейбол, им он ставил "четвёрки". В Ленинградском НВМУ, как я знаю, логику и психологию не включили в аттестат зрелости.
Кончились Государственные экзамены. В Училище был организован роскошный выпускной бал с пирожными и прохладительными напитками, выпускникам разрешили проводить своих "дам" до дома, а местных: Ушанги Мчедлишвили, меня и Толю Сальникова (за него ручались мои родители) отпустили в увольнение с ночёвкой. Дома и у Мчедли и у нас с Толей были напитки, на сей раз горячительные. Утром, вернувшись из увольнения, мы опоздали на памятное фотографирование, которое было проведено по принципу: "Семеро одного не ждут".
Второй выпуск ТНВМУ, июнь 1949 года. Наутро после выпускного бала. Баранов, Никитенко, Волков, Ефимов, главный старшина Федчин, лейтенант Ченчик, Клочков, Горожин, Кадыгробов, Гавриш, Хаблиев, Бурцев, Павлов, Голицын, старшина 2 статьи Пантак, Вершинин, Сидоренков, Жучков, Починков, Бакин, мичман Безуглый, начфин, Колбин, Еремин, Черный, Шавин, Третьяков, Шкабич, Николаев, Петров, Хлебников, Русин, ?, главный врач, преп. Штейнберг, преп. химии, капитан й ранга Поляков, капитан 1 ранга Алексеев, капитан 1 ранга Аверлюков, капитан 2 ранга Таршин, преп. Бухбиндер, преп. Бурунсузян, преп. Стась, капитан 3 ранга Баков, Винокуренко, Тихонов, Жуков, Илларионов, Сашин, Витушкин, Яковлев. Нет Азрумелашвили, Сальникова и Мчедлишвили - опоздали из увольнения.
Из 36 выпускников пятеро по разным причинам были отправлены по домам, а 31 поехали в лагерь, в родной Фальшивый Геленджик.
В лагере я подружил с "Павликом"', с Ростиславом Васильевичем Павловым (в дальнейшем имя Павлик я буду писать без кавычек, т.к. иначе никто из товарищей его не называл). Мы с ним учились в разных классах, и поэтому сравнительно мало общались, но теперь мы были в одной группе, группе выпускников. Нас объединяла схожесть характеров (лёгкая ленивость, открытость и бесхитростность), быстрая ходьба (на прогулках никто не мог за нами угнаться) и склонность писать стихи. У меня был фотоаппарат и ручные часы, у Павлика бинокль (подарки родных в честь окончания). Однажды в довольно-таки ветреную погоду мы вышли к берегу моря прогуляться. Вода была тёплая, волны ещё не успели разгуляться, но на пляже никого не было, кроме одного спящего матроса. Мы прошли мимо него ещё метров тридцать, выбирая место по- живописнее, и остановились. Вдруг я увидел, что у буйков кто-то плавает. Глянул в бинокль и не поверил своим глазам: - «Тишка!». В этот момент Павлик острил на тему: как мне подходит бинокль. Я сказал: - "Павлик, у буйков Тишка!", - а он мне: - «Бинокль тебе очень подходит, но он очень вредно действует на твоё зрение». Я ещё раз глянул в бинокль, чтобы убедиться: действительно Тишка, то чуть отплывёт, поднимая кучу брызг, то вновь хватается за буй. А Павлик продолжает острить, какую мне позу принять, чтобы быть похожим на Нахимова. Тут я рассердился: - "Хватит паясничать! Там Тишка тонет!". В этот момент он щёлкнул аппаратом.
Ругаю Павлика
Я дал ему бинокль и стал снимать часы. Павлик глянул: - "Точно, Тишка!". Разделись мы одновременно и бросились в воду. Я чуть обгонял Павлика, но, увидев, что Тишка нас заметил и держится за буй, убавил скорость, и мы подплыли к бую одновременно. Я плавал лучше Павлика, поэтому мы решили, что буксировать Тишку буду я, а подстраховывать - Павлик. Но не успели мы отплыть от буя, как Тишка стал хватать меня за что попало, и, если бы не Павлик, неизвестно, чем бы всё это кончилось. Мы вернулись к бую. Успокоившись, я строго сказал Тишке, чтобы он лежал на спине и шевелил только ногами, что, если он посмеет дотронуться до меня рукой, мы бросим его и уплывём. Это его испугало, и он в дальнейшем вёл себя послушно, и мы благополучно доплыли до берега. Стали одеваться. Оказалось, что одёжа, спасённого нами Лёвы Тихонова, лежит под головой у того спящего матроса из дивизиона торпедных катеров, который нанялся быть тренером Тишки по плаванью. Мы чуть не побили этого "тренера". О случившемся узнали немногие, мы старались не распространяться, чтобы это не дошло до начальства, ведь Лёве Тихонову крепко бы досталось, и хотя он этого вполне заслуживал, но и мы выглядели бы не в лучшем свете.
Лёва Тихонов был способным и трудолюбивым парнем, но физически слабым, и не столько слабым, сколь нерешительным и трусливым. Он хорошо учился, глубоко изучал английский язык. Он уже в 10-м классе овладел стенографией, чтобы потом записывать лекции. Из него, возможно, вышел бы крупный учёный, но не моряк. Как тогда нам стало известно, он и в Училище пошёл по настоянию матери, которая хотела, чтобы её сын хоть немного возмужал. Не умея плавать, тогда, как остальные товарищи были "морскими волками" в этом деле, он заходил в воду не глубже, чем по грудь, боясь при этом, что его кто-то дёрнет за ноги, и он утонет. Над ним все смеялись, а это ещё больше усиливало его недоверие к товарищам. Вот он и решил нанять тренера и, подкармливая его фруктами и сладостями на деньги присылаемые мамой, учиться плаванью тогда, когда товарищей нет на пляже. Плавать он кое-как научился. И вот однажды, подбадриваемый тренером, он вошёл в воду и поплыл к буям, а тренер уснул. Вот так выбившийся из сил и испуганный он повис на буе.
После случившегося он стал чуть больше доверять товарищам, но храбрецом не стал никогда и окончил ВВМУ им. М.В.Фрунзе в звании лейтенанта запаса.
Юность
ВВМУ. 1-й курс
13 июля 1949 года. Фальшивый Геленджик, стадион ТНВМУ. Принимаю присягу.
13 июля года второй выпуск ТНВМУ в торжественной обстановке принял военную присягу. С этого дня начиналась наша действительная военная служба.
В конце июля мы разъехались в отпуска. Толя Сальников поехал на этот раз к родственникам в Уфу. В Тбилиси поехали втроём: Заур Хаблиев, я и москвич Боря Баранов.
Драки в Училище были большой редкостью. Ни Хаблиев, ни Федотов, ни те трое, что поступили к нам в 10 класс, не дрались никогда, но мне "везло". Как-то в 9 классе повздорили мы с Барановым. Он сказал: - "Будем драться". Я ответил: - "Будем". - "Только ты учти, я тебе не Ерофеев". Я гордо ответил: - "Учту", - хотя знал, что Боря занимается боксом. Дрались в гараже, при секундантах. Профессионализм взял верх над дилетантизмом, и Боря расквасил мне нос. По заслугам. После мы подружились, и он ехал ко мне в гости, но у Бори в Тбилиси были знакомые девицы, общество которых было ему предпочтительнее общения с моими родителями, хотя надо отдать ему должное, он несколько раз приходил к нам домой.
В начале отпуска я случайно встретил свою одноклассницу, ещё с первого класса, Ингу Амираджиби - "марковку" (по отцу - Маркович). Она была умная, волевая, смелая девочка (теперь уже девушка), с развитым чувством юмора, хорошо разбиралась в литературе, особенно в поэзии, писала стихи и, как и я, очень любила Маяковского. Даже на Куру купаться мы ходили с фолиантом В.В.Маяковского. Там я ей демонстрировал своё умение переплывать с кирпичом, поднятым над водой, но она называла это опасным мальчишеством.
Родители наши были знакомы ещё с 1939 года и не препятствовали нашему общению. Мы встречались ежедневно, то у меня, то у неё дома, даже к родственникам -и к её, и к моим -мы иногда ходили вдвоем. Те, кто мало знал нас, считали нас женихом и невестой, но мы были просто настоящими друзьями, единомышленниками. Отпуск быстро кончился. Я, Зарик и Боря уезжали в Ленинград. Выехать решили на четыре дня раньше. На этот раз Боря пригласил нас погостить у него в Москве.
Провожающих было много, и снеди на дорогу - тоже. До станции Самтредиа состав тянул электровоз, а дальше, до самой Москвы - паровоз. Белые голландки пришлось снять и спрятать. Жара и сажа. Перед въездом в туннели закрывали окна, но дым всё-таки проникал. На коротких остановках у моря некоторые авантюристы умудрялись окунуться в воду, рискуя отстать от поезда. Было, что и отставали. Когда проехали Кавказ, меня поразило однообразие бескрайнего степного пейзажа (сталинский план преобразования природы был ещё в проекте, никаких полос полезащитных лесонасаждений ещё не было). Я затосковал и стал сочинять:
Ровно, ровно, ровно, ровно ...
Ни холмов, ни гор,
А насколько глаз хватает,
Всё - .
Нету зелени изящной
Виноградных лоз,
По степной дороге катит
Дымный паровоз,
А кругом простор безбрежный
С жилами дорог.
Если б пил, то я со скуки
Водку б выпить смог...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
