Максимов перебил его: «, вам самому потом будет стыдно. Я был на лодке, говорил с дежурным, смотрел журнал вахтенного центрального поста. Вы не были на лодке. И давайте так – забудем этот случай. Между нами никогда не должно быть вранья».
Барсуков надулся и молчал, ещё более наливаясь краской.
Максимов продолжил: «Я должен доверять замполиту, старпому, офицерам. Если не будет доверия – не будет службы, без доверия невозможно плавать на подводной лодке. Это так очевидно и ясно! Теперь о случае, который произошёл утром на построении. Вы сами могли меня встретить перед строем, Но, очевидно, вы считаете это унизительным для себя. Но как оставшийся старшим на экипаже вы были обязаны поручить это сделать любому командиру боевой части. Но вы и этого не сделали, поставив меня в дурацкое положение. Давайте и это забудем. Продолжим с чистого листа».
Барсуков ничего не ответил. Командир и не старался добиться каких-либо заверений и сразу же отпустил его.
и его услуги.
Через два дня командир вместе с семьей вылетел из Владивостока в Ленинград в отпуск. Из-за плохой погоды самолёт задержали в Хабаровске на шесть суток. Все рейсы были отменены, в здании аэропорта скопилась масса народа.
Гостиница была переполнена и никого больше не принимала. Киоск «Союзпечать» стал торговать старыми газетами, чтобы люди их использовали в качестве простыней.
Максимов купил целую подшивку на всю семью, постелил газеты на бетонный пол в несколько слоёв, потом свои пальто, после чего сказал жене: «Нина, ложись с ребятами, утром меня сменишь, я как на подводной лодке заступлю на вахту, а то тут разный народ бродит, можем остаться без денег и вещей.»
Жена, сын и дочь быстро уснули утомленные суматохой. Постепенно шум в зале стих и где-то к часу ночи весь пол в здании аэропорта был усеян телами спящих пассажиров вплоть до входа в туалет. Спали на ступеньках лестниц, на подоконниках.
Максимов сидел и думал об этих лежащих на полу людях, незнакомое ему чувство острой жалости к ним, своей семье вдруг острым комком остановилось в горле. Он думал: «Неужели наше государство так бедно, что не может при аэропортах настроить гостиничных бараков с самыми элементарными условиями? Наверное, дело не в бедности, просто мы никому не нужны. Уже три года мы летаем и всегда одна и та же картина. Что-то жалкое и безобразное было в этом зрелище. Сейчас ни война, ни катастрофа, а люди так бедствуют, не возмущаются, покорны.»
Утром закрыли туалеты в здании аэропорта и по трансляции предложили пользоваться туалетом на улице. Максимов пошёл посмотреть, что это такое. Рядом с аэропортом был построен деревянный солдатский сортир, как говорят в армии, многоочковый, свободного падения, с разделением по признакам пола, с вонью и морозом минус двадцать градусов, куда из аэропорта потянулись женщины с маленькими детьми, пожилые люди. Негде было помыть руки и лицо.
Полёты начались на шестые сутки.
Новая квартира и немного семейной истории.
И, наконец, Максимовы прилетели в Ленинград. Дома их встречала мать Нины – Надежда Александровна. Эту квартиру никто из Максимовых ещё не видел, дом находился в Купчино на улице Бела Куна. Надежда Александровна и её младшая дочь Вера переехали сюда совсем недавно с улицы Шкапина, что у Балтийского вокзала, прежний дом подлежал капитальному ремонту.
До войны они жили недалеко от Невы на . Эту квартиру сняли в 1905 году родители Надежды Александровны – Елена и Александр, которые приехали в Санкт-Петербург из Белостока. Александр служил в почтовом ведомстве, а Елена поступила горничной к барону Пистолькорсу.
Старшая дочь Надежда незаметно выросла, стала плавать на пассажирских судах культработником, познакомилась со вторым помощником капитана Георгием, они поженились, родилась Нина, потом Вера. Началась война, отца назначили командиром спасательного судна «Нептун», присвоили офицерское звание. После двух лет блокады Надежду Александровну с дочками и бабушкой Еленой вместе с другими ленинградцами увезли по уже начавшему таять льду Ладожского озера в эвакуацию в Ярославскую область в деревню Голубково.
За это время дом их на Галерной был разрушен при бомбёжке, отец успел влюбиться в одну женщину и все мысли его были заняты новым чувством. В мае 1945 года он привёз семью из эвакуации в квартиру на улице Шкапина.
Дом был старый, печное отопление, во дворе сараи для дров. С «Красного треугольника» постоянно летела копоть и стояла вонь от резины, на улице непрерывно грохотал грузовой транспорт.
В квартире в одной из комнат над окном была дыра от неразорвавшегося снаряда, которую заделали только после приезда через месяц.
Через год отец совсем бросил семью. Надежда Александровна пошла работать в аптеку, жили на её скудную зарплату и алименты. От тяжелых переживаний у неё началась язва желудка, с каждым днём ей становилось всё хуже и хуже, она очень похудела и плохо выглядела.
Кто-то посоветовал ей съездить в посёлок Вырицу к отцу Серафиму. Она взяла с собой дочек и поехала на поезде, который состоял из нескольких вагонов и старого паровоза.
Отец Серафим жил в доме на Майской улице, келейницей у него была монахиня Серафима, с её помощью Надежда Александровна вместе с дочками и попала к нему.
Отец Серафим, в миру Василий Муравьев, родился в 1865 году, рано лишился отца, с малых лет работал в купеческой лавке, стал приказчиком, впоследствии завёл своё коммерческое дело. Женился на знакомой ещё с детства Оле Найденовой, у них родились сын Николай и дочь Оля, которая через год умерла.
В феврале 1917 года он прекратил коммерческую деятельность, часть средств отдал своим служащим, другую – пожертвовал Александро-Невской лавре и двум монастырям. С этого же момента он и его жена готовятся к монашеству, в скором времени его жена стала монахиней в Воскресенском Ново-Девичьем монастыре Петрограда, а он – монахом Александро-Невской лавры. В 1927 году принял схиму, нарекся Серафимом, его избирают духовником Лавры.
Отец Серафим ежедневно по восемь часов в сутки исповедовал прихожан, заболели ноги. Болезнь усилилась и приковала его к постели. Пришлось переехать в Вырицу, это в 60 километрах от города по Витебской железной дороге.
К нему постоянно ехали и шли люди получить душевное успокоение. Он обладал, несомненно, даром провиденья и исцеления. Отец Серафим всю войну молился в келье и в саду на камне, как Серафим Садовский, за наш народ, чтобы он не был порабощён врагами. Несмотря на болезнь ног, он продолжал принимать людей лежа в постели.
Выслушав историю Надежды Александровны, сказал: «От язвы ты скоро вылечишься и получишь весёлую работу.» Потом подозвал девочек к себе, и, возложив на них руки, благословил, дал им с собой конфет.
Через месяц к Надежде Александровне зашёл её брат Михаил, он работал шофёром такси, ему оставил адрес старого петербургского врача-гомеопата один пассажир.
Врача звали Павел Леонтьевич Кавнатский, он без анализов и рентгена поставил ей диагноз и взялся лечить, дело пошло на поправку, через три месяца от язвы не осталось никаких следов. Через месяц Надежда Александровна встретила школьную подругу, та уговорила её поступить в театр оперы и балета имени С.М.Кирова на освободившуюся должность билетёра, где она и стала работать.
Таким образом, Надежда Александровна попала на «весёлую работу».
Умер в 1949 году и похоронен на кладбище храма Казанской иконы Божией Матери посёлка Вырица при большем стечении народа и духовенства.
Сам Максимов как бы был верующим и не верующим. О религии и Боге он в своей семье ничего не слышал. Во время войны в 1943 году ему было десять лет, и жили они в городе Красногорске в коммунальной квартире. К соседям приехала какая-то дальняя родственница, из разговоров с Александром Максимовым она поняла, что мальчик ничего не знает о Боге, дала ему прочитать Евангелие от Матфея.
Эту книгу он прочитал за один день и сразу же поверил Иисусу Христу. Женщина зашила ему в курточку крестик тайком от его родителей. Женщина эта вскоре уехала, и как-то незаметно Александр стал забывать о Боге, другая мораль и нравы продолжали врываться в его детскую душу. Но видно что-то всё же осталось и не погибло.
Когда он узнал от Нины об отце Серафиме, то впоследствии в тяжелые моменты своей службы часто призывал его: «Отец Серафим, спаси, сохрани меня!»
Когда они вернулись из эвакуации в квартиру на Шкапина, там осталась старая мебель от прежних жильцов, которые в блокаду все вымерли от голода. Эта мебель сама была похожа на людей-дистрофиков, ветхая и потерявшая весь свой вид и цвет за 900 дней, вымерзшая за три морозных зимы, продуваемая всеми ветрами, забитая пылью от разрушенных бомбами и снарядами домов. Везти её в новую квартиру было нельзя, она не выдержала бы такого испытания, поэтому Надежда Александровна её оставила умирать вместе с домом, пущенным на капитальный ремонт.
Новая квартира была светлая и большая, четыре комнаты, её дали и в расчёте на семью Максимовых. Александр с Ниной решили в отпуске купить на свои сбережения новую мебель для новой квартиры, чтобы было, где в отпуске остановиться.
Взятки и их последствия.
Они ходили по мебельным магазинам, вроде была и вроде её не было. В залах магазинов она стояла, но с табличками «продано» или «образец». Знакомые ленинградцы подсказали, что нужно дать взятку, якобы десять процентов от стоимости. Максимов никогда в своей жизни этого не делал, он даже представить себе не мог, как это делается.
В мебельном магазине на проспекте Славы Нина увидела в отделе доставки Ирину Петровну – мать своей подруги Аллы, с которой они дружили с детских лет. Муж Аллы служил в Либаве, недавно был назначен командиром дизельной подводной лодки. Ирина Петровна, увидев Нину, обрадовалась и стала расспрашивать её о жизни. Нина в конце беседы упомянула, что ищет мебель. Ирина Петровна сказала:» Я могу помочь, только это потребует определенных расходов. Тут каждому нужно дать. Если ты согласна, то я всё организую.»
Нина согласилась, через неделю на новую квартиру привезли болгарскую мебель «Лилию». А ещё через неделю Нина узнала от Аллы, что Ирину Петровну арестовали и она находится под следствием. Одна супружеская чета из Якутии через неё достала мебель, а потом заявила в милицию.
Жизнь Ирины Петровны и до этого была полна разными бедами. Молоденькой девушкой Ира приехала в Москву на строительство метро с далёкого Урала, здесь познакомилась с военным командиром, поженились, родилась дочка Алла. Через год они оказались в Ленинграде, куда направили мужа учиться в академию. Муж познакомился с другой женщиной, бросил Иру с маленькой дочкой. Для неё это был тупик, она отвела в ясли дочку, пришла домой, открыла духовку, включила газ и легла у .
Её обнаружили уже в бессознательном состоянии случайно, и в больнице еле-еле спасли. Потом у неё было много мужчин, как говорила её дочь Алла – очередные папы. С годами всё тяжелее было их удерживать надолго.
Ирина Петровна устроилась в мебельный магазин в отдел доставки, думала, будут большие деньги – будут мужчины, но получила восемь лет обычного режима. Забегая на несколько лет вперёд, можно сказать, что и там ничего хорошего для неё припасено не было. Где-то в середине срока её настиг инсульт. Муж Аллы прошел, все инстанции и добился досрочного освобождения Ирины Петровны, привёз её домой. Здесь ей стало немножко получше, но потом болезнь стала прогрессировать и она могла только лежать. Через два года Алла сдала её в диспансер на постоянное жительство, навещая один раз в неделю. Через четыре года она умерла. Алла после похорон покаялась в церкви священнику в том, что она сдала мать в диспансер. Что сказал священник ей – мы не знаем.
Александр в каждом отпуске видел, как меняется жизнь. Многие его однокашники уже давным-давно устроились в Ленинграде или Москве, обзавелись машинами, дачами, любовницами, защитили кандидатские диссертации и смотрели на него как на чудака – мореплавателя. Везде нужно было что-то дать, кому-то позвонить, попросить, пообещать.
Из разговоров с ними выяснялась какая-то кошмарная , где на предприятиях все воруют, халтурят и обманывают. И самое главное кредо – нигде не высовываться, будь как все.
К своей маме Александр поехал один, т.к. дети сразу же с прилётом на следующий день пошли в школу, которая была рядом с домом. В Риге его встречали мама и бабушка, брат с женой были в геологической экспедиции, а сестра в Москве готовилась к защите кандидатской диссертации в одном из научно-исследовательских медицинских институтов. Первый день прошел в разговорах о детях, о житье в дальних краях и, конечно, о службе Александра. Потом вспомнили отца, который в 1938 году был по навету арестован, осуждён, но через год был оправдан, с началом войны он добровольцем ушел на фронт, где под Смоленском погиб.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
