На одной из таких полян машина оказалась среди сплошного ковра грибов-маслят. Некуда было наступить ногой, чтоб не раздавить два-три гриба. Набив с полдюжины белых куропаток и сдав их шеф-повару Мише, орудующему у костерка, Сун отправился побродить по зарослям. И всего в пятнадцати-двадцати метрах неожиданно вышел на озеро. В предзакатных пробивающихся сквозь кроны дерев лучах озеро выглядело каким-то светло-коричневым, но удивительно прозрачным. Берега не топкие, поросшие осокой и ивняком.
Сун вышел на самый берег и, пораженный увиденным, разинул рот. Под самой поверхностью озера неспешно плавали какие-то одинаковые, каждая по локоть, рыбины. И эти рыбины с появлением Суна, а он на открытом берегу был хорошо виден, не скрылись в глуби, наоборот, сгрудились у берега и с любопытством уставились на Суна. А Сун, разинув рот, уставился на любопытных .
«Эх, уж не крючок! Хотя бы булавка!» - подумал Сун. Но ни крючков, ни булавок и ничего другого, из чего можно было бы сотворить крючок, у Суна не было.
Сун плюнул от крайней досады и поплелся к костру.
Отужинав буржуйскими рябчиками без соли, на которых Сун уже не мог смотреть без отвращения, и запив благословенным чифиром, Челкаш и Сун тронулись в путь.
У Суна давно перемешалось в голове - ночи, дни, счет числам и сколько в пути. Только Миша Челкаш, как заведенный механизм, дергал рычагами и выворачивал баранку, безошибочно угадывая в обманчивом свете фар куски дороги, рытвины и колдобины. Временами Сун косился на каменное лицо шофера и не мог понять, кто выносливей - человек или машина. Шофер Миша молчал, и от этого Сун все чаще впадал в сидячий бред. Со всякими «красными шапочками» и «серыми волками».
В один из дней, когда машина выбралась на открытый пологий взгорбок, Миша Челкаш разомкнул, наконец, уста и спросил, мотнув головой куда-то вправо:
- Видишь?
- Чего, видишь? - не понял Сун.
- А вон, на той горушке.
Вдалеке, на одном из ярко освещенных с пролысинами гольцов Верхоянского хребта на фоне бледно-голубого неба угадывались две тоненькие мачты.
- Ага, вижу. А что там?
- Что, что... Ребята там. Радисты. Объект, одним словом. Меняются раз в полгода. Как-то я скис вот на этом самом месте. Один как гвоздь. Ковырялся, ковырялся в моторе. Без толку. Ну, думаю, надо людей. И полез я на эту самую гору. Чуешь? Шел-шел, лез-лез, полдня лез. Вылез. А у ребят - чепушка! Сидят, носы повесили. А дело такое. За день до этого прилетел самолет, сбросил на парашютах продукты. Сесть-то негде. А летчик, видать, не подрассчитал ветер, груза на парашютах упали по склону. А склоны-то, видишь, ого-го!
Ну, пока ребятки добирались до грузов, а там медведи похозяйничали. Меж прочим, почище всякого забулдыги. Спиртное страсть как уважают.
Ну, мишки надыбали ящики с бутылками спирта и пораскурочили. А потом... знаешь, как делают? Нет, пробки они не откупоривают. Берут бутылку в одну лапу, а другой — хы! и горлышко срезают, как бритвой. Как в джиу-джитсу. Ну и буль-буль.
А закусывают как? Берет банку консервов, лапами как даванет! И в лепешку. А мясо, рыба ли там, что повылезло вокруг банки - раз! и вылизал. А банку - в кусты. Вот так и закусили. И пьяные ревут на всю тайгу.
Мишек-то набралось будь-будь! А мешки с мукой им не понравились: распороли и разваляли по всей тайге.
Вот так и остались мужички куковать. Харчи-то кончились. Жди теперь, когда еще прилетят. Да еще какой-нибудь чинуша взбрыкнет: «Лимиты! Норма! Не положено!»
И шофер сердито сплюнул в сторону, где долженствовала быть Москва.
Спустя двадцать лет, просматривая нашумевший фильм «», Сун внезапно вспомнил эту «горушку» в отрогах Верхоянского хребта и тоненькие ниточки мачт. Да, все сходилось: маломощный и торопливый передатчик группы Зорге не мог дотянуться до Москвы, а эта «горушка» как раз и обеспечивала идеальный радиоприем по частоте прохождения радиоволн и ретрансляцию туда, в западном направлении.
Поэтому кадры фильма, где под свист пурги люди, скрючившись у аппаратуры, терпеливо ловили торопливый радиосигнал, были все-таки гениальной догадкой режиссера этого фильма.
Очень похоже, что это было именно так.
Но то был 1941-й год! А теперь 1953-й. Ну и что? Других «сверчков» нет? Есть, родимые, есть. И дежурства продолжаются.
На исходе дня полуторка спустилась в обширную долину с участком сравнительно сносной дороги и остановилась возле костра. У костра - четверо в одинаковой униформе. Рядом - оружие. Ясно: блок-пост на перехвате беглых шустриков. Они обменялись краткими приветствиями с шофером Мишей (видимо, знаком), бегло оценили Суна, явно не походившего на мальчиков из «контингента» и уткнулись в костер.
А шофер Миша сотворил свой костерок, наскоро отужинал, чем Бог снабдил, наломал лапника, выбросил дерюжку и накрылся другой. А Суна предупредил: «Разбудишь завтра утром, как солнце встанет, твоя задача - чтоб комарье меня не сожрало». И заснул мертвецким сном.
Впереди - самый трудный участок якутской трассы - зловещий Прижим.
По сообщениям дядей с блок-засады с «той стороны» Прижима, встречных машин не ожидалось. Каким образом они это узнавали, было непонятно. Никаких проводов или раций Сун не узрел.
Но уяснил, что при встрече на Прижиме двух машин одна сбрасывалась под обрыв. Ибо «карманов» там не было, а задний ход исключался.
И Сун всю ночь добросовестно размахивал ветками, отгоняя от храпящего густющее комарье и гнус. И все думал о непонятном Прижиме.
Наутро, с прожекторными вспышками первых лучей Сун расшуровал костерок, выставил котелок и заварил чифирь.
Почуяв дым, Миша Челкаш вылез из-под дерюжки, зевнул пастью и дрыгнул всеми своими членами, пописал в кусты, подтянул портки и сел на корточки - чифирять. Какой-то там туалет, вроде умывания, Миша по всей видимости считал буржуазными предрассудками.
Осмотрел мотор, попинал скаты, оглядел небо и выдохнул:
- Ну, в божью мать и в печенку! Поехали. Машина пошла на . На первой скорости.
- Ты вот что. Дверца чтоб была открыта. Одна нога на подножке. Понял? Одна нога на подножке. Если что, соскочишь. Не дай Бог, чтоб осыпи.
- Ясно, - пробормотал Сун.
Машина, натужно подвывая, пошла на Прижим.
Прижим оказался вырезанной ножом бульдозера, либо кайлами, узкой - в один борт дорогой вверх, над которой справа угрожающе нависали рыжие и рыхлые «щебнястые» щеки-склоны, слева - вниз, пропасть и где-то там внизу петляющее серебро реки.
Справа кузов местами царапал склон, слева - наружный задний скат машины временами хватал воздух, а машина держалась на внутреннем скате.
Шофер Миша, судорожно стиснув зубы, выворачивал баранку, стоя на левой подножке и зорко высматривая малейшие зацепы петляющей вверх дороги. Левой ногой Миша висел над пропастью.
Мотор даже не ревел, а стонал, как израненное крупное животное. Из радиаторной закрутки выбивался пар.
И шофер Миша все гнал и гнал машину на подъем, озирая то передние скаты, то еле угадываемую колею, то нависающие справа «щеки», грозившие обрушением осыпей. Ни вниз, ни назад шофер не смотрел.
И только один раз зыркнул глазами в скукожившегося Суна и бросил, перекрывая рев мотора:
- Там, внизу, участок Росомаха. Геологов там рысь порвала. Потому и прозвали.
Внизу, по крайней мере на глуби пропасти в 300 метров серебрилась река и голубела густая таежная чащоба. И только в одном месте обозначилась плешь галечной косы. Должно быть, там.
Сун вытянул шею, высматривая провальную глубь, и ежился, отпрянув на свою «внутреннюю» подножку, мимо которой нехотя проплывали .
А мотор стонал и всеми членами содрогал машину.
Но Миша - молодец! Выдержал. И машина, привыкшая к диким просторам и невообразимым дорогам, тоже выдержала.
Уже в сумерки (значит, машина поднималась по Прижиму весь день!) машина выкатилась на плоскую вершину Прижима и, всхлипывая мотором, остановилась. Шофер Миша вылез и мешком плюхнулся в траву. В полном изнеможении. А Сун присел рядом, наскреб в уголках карманов табачных крошек, свернул цигарку и сунул шоферу.
- Погодь. Дай отойти, - пробормотал шофер.
Вокруг стояла первозданная тишина. До звона в ушах тишина. Взошла рыжая луна и залила молочным светом ближние горы. И вершины дерев, от чего последние казались черными.
Где-то нечистой силой ухнул и захохотал кто-то. Рядом шебуркнулась и пискнула полевка-мышь.
В полной тишине мимо полулежащих прометнулась какая-то большая черная тень. И без единого звука скользнула в темь зарослей.
- Что это? - вздрогнул Сун.
- Наверняка рысь, - пробормотал Миша.
- Что же, выходит, нас не видела?
- Ну да. Видела. За добычей погналась. Тут их самое царство.
Миша лежал около трех часов. На предложение Суна - костерок, чифирь - махнул рукой: «там, внизу».
Вниз шел пологий и длинный .
В последующем у Суна перемешалось все: время, пространство, явь и бред. Только шофер, как железный идол, молчал и орудовал рукоятками и баранкой. Временами, когда кончалась видимая дорога, по какому-то наитию лез в самую, казалось, непролазную чащу и через неожиданные ямы и промоины выбирался на очередной кусок дороги. Корявые ветки нахлестом били по кабине и продирались по крытому кузову.
И снова, когда темь, сбегались к подсвету многочисленные зайцы и работали лапами, страшась окружающей темноты.
И снова на дороге маячили то «Красная шапочка», то лешие, которые вблизи оказывались кустами и корежинами.
Дальше дорога пошла низинами, выровнялась и уже не вихлялась, выгибаясь среди ровных лесов.
Появились попутчики. В том числе две женщины.
А на временных остановках, когда шофер отходил в кусты и затем снова ходил и пинал ногами скаты, неизвестно откуда появлялись остроглазые хмыри и, заглянув в кузов, деловито осведомлялись:
- А это чьи? - на женщин.
- А это наши. Врачи, - солидно брал их под защиту Сун.
- А-а! - и хмыри так же внезапно исчезали в лесной непролази.
Сун уже знал: врачи на Колыме неприкосновенны. Табу. Даже для бандитов. Таков закон «Территории».
А машина трогалась дальше. И в один из вечеров, наконец, вползла в Хандыгу. Машина с баллонами сворачивала на базу, а Сун слез - расспрашивать, где экспедиция геологов.
Редкие встречные с недоумением рассматривали Суна: весь покрытый пылью, он походил не на лейтенанта, а на грязного черта.
Колымское путешествие лейтенанта Суна закончилось. Потом он вычислил, что добирался от Магадана до Хандыги девять суток.
Обратно Сун с «заблудившейся» женой и грудным первенцем добирался самолетом «Дальстроя».
Н.И.Штырова вернулась с сыном
Для справки
Постановлением Совета Труда и Обороны от 15.11.1931 года №516 организован Гострест по дорожному и промышленному строительству в районе Верхней Колымы -«Дальстрой».
4 марта 1938 года Постановлением Совета Народных Комиссаров СССР №260 трест «Дальстрой» из подчинения СНК был передан в НКВД.
Постановлением СНК СССР от 19.03.1941 территория деятельности «Дальстроя» увеличилась до 2,6 млн кв. км, затем по представлению МВД Президиум Верховного Совета СССР расширил территорию до 3 млн кв. км.
В 1940 году на объектах «Дальстроя» работало 190,3 тыс. зэков. В 1941 из 176 665 зэков: 4 173 чел. - троцкистов, 306 чел. офицеров царской армии, 266 чел. - из числа крупной буржуазии, 215 офицеров Белой армии.
18 марта 1953 года, по представлению МВД, промпредприятия «Дальстроя» Постановлением Совета Министров СССР №832-370сс переданы в Министерство металлургической промышленности, а лагеря - Минюсту. В 1957 году на базе «Дальстроя» создан трест «Северовостокзолото».
К концу 1953 года страна получила: 1 059,1 тонны химически чистого золота, 55 340 тонн олова, 2 187 тонн вольфрама, 363 тонны кобальта, более 100 тонн урана.
С ноября 1945 года на «непрофильных» объектах трудилось 3 998 японских военнопленных, средняя зарплата которых равнялась 150 руб. в месяц (в 1949-м). К сентябрю 1949-го весь японский контингент был изъят из лагерей и по актам передачи передан представителям японских властей.
27 марта 1953 года по инициативе первого заместителя Председателя Совета Министров СССР и министра МВД СССР Л.П.Берии Президиум Верховного Совета СССР издал Указ об амнистии, согласно которому получили свободу около 1,2 млн. человек (30% от всех «сидящих»), прекращены дела около 400 000 чел. С 20 мая 1953 года были сняты паспортные ограничения, т.е. разрешено вернуться к месту своего проживания тем, кто отбыл наказание (таковых только за 1943-1953 гг. насчитывалось 3,9 млн. чел.).
В целях продовольственного обеспечения геологических партий, работавших в субарктических районах Якутии, продовольствие сбрасывалось с самолетов «Дальстроя» и ГВФ на парашютах (в т. ч. оливковое масло).
.
Продолжение следует.
