— Эх, и попаримся! — говорит он.
Нет, серьезно, взрослых трудно понять. Надо диверсанта допрашивать, а он хочет париться в бане! И вообще, где же «напряженная тишина»? Где боевая готовность? До чего вокруг мирная обстановка! Два сопляка качаются на самодельных качелях. Это юные Аистовы. Толстуха, подобрав юбки, стирает в корыте белье. Капитан наконец нас увидел.
— А-а, это вы? А ну, пойдемте, друзья, опознаем того диверсанта.
Он ведет нас двором за казарму. Каждый занимается своим делом.
Двое солдат дрова рубят, наверное для бани. Скинув гимнастерку, третий солдат подтягивается на брусьях. Собаки лают — мы им пришлись не по вкусу.
Диверсант, наверное, сидит за решеткой, и его охраняет часовой с автоматом. За казармой в белом домике помещается кухня. Повар в белом халате стоит на пороге. Возле кухни — большущая бочка.
— Ну, он или не он?
Ингрид неистово лает.
Диверсант сидит в бочке. Он! Та же самая рожа в скафандре. Но что это? Диверсант шлепает ластами, обливаясь водой.
— Узнаёте? Тот самый?
— Тот самый,— соглашаемся мы упавшими голосами.
.
— Не вы первые, не вы последние. Даже с нами бывало — принимали за диверсантов тюленей. За бдительность благодарю! Не забывайте, что вы на границе живете. Присматривайтесь, приглядывайтесь, коли заметите что подозрительное — мигом бегите ко мне на заставу. Договорились? Ну, все! Разрешаю вам плавать на вашей «Бегущей»... в пределах бухты, не дальше.
— Эй, Сидоров, Ложкин!— кричит капитан солдатам. — Спустите-ка эту тварь в море! Поди, ей тут тесно!
Если бы я умел, я бы описал всю эту смешную историю для пионерской газеты и, может быть, подсочинил бы еще чего посмешнее. Но у меня, к сожалению, нет способностей. Недаром Марина Филипповна Картонкина — она преподает нам русский язык — всегда. пишет на моих сочинениях: «Плохо». Она не мне одному пишет на сочинениях «Плохо». Вадим от строчки до строчки содрал описание моря у К.С.Станюковича. М.Ф.Картонкина и К.С.Станюковичу поставила двойку.
Вечером дождь льет вовсю. Он барабанит по морю, и мокрые чайки сидят на камнях, словно белые лилии. Дождь барабанит по крыше, и где-то в кухне потолок протекает — капли стекают в таз и стучат: кап да кап, кап да кап. Но в кабинете у деда тепло, сухо; тихо играет радио. Дед за столом что-то пишет. Баба Ника вяжет варежки деду. Мы разбираем книги: «Затерянные в океане», «Отважные мореплаватели», «Морские рассказы», «Суровая Балтика», «Морские десанты». Ингрид кладет голову мне на колени. Я натыкаюсь на тоненькую книжечку: «Сестренка». В ней рассказано, как в морской пехоте служила сестра Вероника, как ходила в десанты с матросами. Неужели это про бабку? Я тихонько спросил у деда.
— Да,— ответил он тоже тихонько. — Она ушла в морскую пехоту, оставив дома двух сыновей. Ее орденом наградили за смелость.
Одна из многих, - (28 мая 1924 — 5 мая 2010) — единственная женщина — командир взвода морской пехоты в годы Великой Отечественной войны, гвардии полковник.
Этого я до сих пор и не знал.
— Спать пора,— сказал громко дед.
Мы пошли под дождем в палатку.
Я заснул и увидел во сне, что командую кораблем и мой корабль попал в страшный штормище с дождем, ветром, волнами, обрушивающимися на палубу. И мы шли на помощь к тонувшему пароходу и спасали людей. И кого, вы бы думали, я спас? Карину, которая плыла, вцепившись в холку своего Ларсена. И ее подняли на борт всю мокренькую. Но тут я услышал:
— Подъем!
И проснулся.
Дед, веселый и свежий, стоял у палатки, а Ингрид приветствовала его радостным лаем.
Вскоре пришел Карамышев с Кариной.
Каринин отец спросил:
— Так кто же твой спаситель, Карина?
Она показала на меня.
Я девчонок вообще терпеть не могу. В школе соберутся в уголке кучкой и . Ты понимаешь, что про тебя говорят обидное. А что? Разве спросишь? А когда она с тобой говорит — я имею в виду какую-нибудь девчонку из нашего
класса,— так и кажется, что себя она считает выше и разговаривает с тобой, как принцесса. Ей кажется, выскажи она какое желание, ты мигом побежишь его выполнять. Дудки! Я за мирное сосуществование, но без угодничества. Толстяк — тот не задумывается над этим. Ему сунь девчонка остаток пирожного или пирожок с мясом — схватит, как миленький. И запросто слопает.
А Вадим даже дружит с девчонками. Которые получше лицом. И сейчас, я вижу, он готов подружиться с Кариной. Она в праздничном голубом платье, с лентой голубой в волосах. На нее не противно смотреть. А она все же вчера отпихнула меня — значит, считает меня хулиганом. До чего же трудно об этом начать разговор! Я насупился и молчу, пока она разговаривает с Вадимом. О, Вадим — тот не растеряется, подай сюда хоть целый взвод самых языкастых девчонок!
— Ты поверила, что я капитан Грей?
— Ничуточки! Да ты на Грея и непохож.
— А зачем же ты шла ко мне?
— Я поняла, что это чья-то игра, и мне до того захотелось Ассолью стать на минутку... Девочки наши поверили, а я нет...
И она болтает с Вадимом, с Вадимом, только с Вадимом, будто я вовсе не существую на свете! Олежка не в счет. Он жует и жует, доставая еду из кармана. А меня злит, что она не хочет со мной разговаривать.
Я грубо спрашиваю:
— И тонула ты невзаправду?
— Как — невзаправду? Я по-настоящему захлебнулась.
— Так почему же ты отпихнула меня, когда я тебя на берег вытащил?
— Потому что ты хулиган!
— ?
— Ты ловил белок, там, в Кадриорге, на Ларсена камнем замахивался...
— Да разве это я?!
— Валерка приходил к нам со своим отцом, и мы все-все с Ларсеном про вас рассказали. А Валерий клялся, что ты его уговаривал и белку поймать, и в Ларсена запустить камнем.
— Он врун!
— А зачем ты с таким вруном водишься?
— Да он мой брат двоюродный, пойми! Товарища я могу себе выбрать, а брата не выберешь! Вот вы всегда так, девчонки: не разберетесь как следует, ляпаете: «Хулиган, хулиган»! — передразнил я ее. И отошел в сторону. Мне стало очень обидно.
Ингрид подбежала ко мне и подставила под руки уши. Сочувствует...
А Вадим все подмазывается:
— У тебя редкое имя, Карина. У нас в классе стоит крикнуть: «Светлана!» — и прибегут сразу десять Светлан... А кем ты хочешь стать? Балериной или киноактрисой?
— Я? Я буду морячкой.
— Кем, кем?
— Морячкой. Я видела в Таллине девушку-штурмана и написала письмо.
— Кому?
— Главнокомандующему флотом.
Капитан дальнего плавания Людмила Анатольевна Тибряева. -
— Ну и что он ответил?
— Что в военный флот девочек не берут. По-моему, это ужасно несправедливо. Чем мы хуже вас, мальчиков?.. А кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
— Моряком.
— И ты? — со смехом спросила Карина Олежку.
— А я что, рыжий?
— Ты — толстый!
— Ну и что?
— Папа говорит, толстяков не берут на подводные лодки. Но ты, правда, можешь плавать на надводных кораблях!
— А я не хочу на надводных! — взорвался Олежка. — Я хочу на подводных! На атомоходах! Ракетных! Вот на чем плавать хочу...
— Ну, может быть, ты еще похудеешь,— утешила его Карина. — Время есть. Ты, наверное, сладкое любишь? Это был удар в самое сердце.
Олежка страшно обиделся. Ко мне отошел. Теперь обиженных стало двое. А Карина болтала с Вадимом, сидя на камешке. Рассказывала ему о своем черном Ларсене: когда он был , он растерзал ее любимого мишку, проглотил мяч и ужасно болел.
А однажды, когда он уже вырос, задиры-нахалы, толпившиеся вечером в парадном, ее не пропускали домой. Она крикнула в окно: «Ларсен!»
И пес в одно мгновение сбежал с четвертого этажа и разогнал всех подонков.
А мне было ужасно обидно, почему она все это Вадиму рассказывает, а в мою сторону даже не взглянет ни разу. А Вадим! Посмотрели бы вы на Вадима, какие он бросал на нас с Олежкой победоносные взгляды! Тоже мне капитан Грей! Нырял бы сам и вытаскивал бы на сушу девчонку. Небось побоялся замочить белый китель!
Ингрид залаяла и побежала к калитке. Сегодня урожай на гостей...
БЕЛОКУРОВ И ШЕЛЕХОВ
— Фу, Ингрид, фу!
За калиткой стояли два бравых матроса. А впрочем, и не матросы вовсе они, а нахимовцы, сообразил я, взглянув на ленточки на бескозырках и погончики на плечах. Я в первый раз в жизни видел нахимовцев.
— Скажите, пожалуйста, можем мы видеть вице-адмирала Коровина? — спросил тот, что повыше.
Они приехали из Ленинграда по важному делу, а заодно привезли письмо от начальника. Тот, что повыше,— Белокуров, а тот, что пониже,— Шелехов.
Я провел нахимовцев в кабинет. И они стали перед дедом навытяжку, хотя дед был не в форме, а в белой рубашке. Дед им представил Карамышева и предложил садиться. Нахимовцы сняли свои бескозырки и сели на кончики стульев. Дед читал письмо их начальника, далеко держа листок бумаги от глаз — читалось ему нелегко, но он не хотел, как видно, надеть очки перед моряками.
Прочел — весь засветился.
— Я с вашим Александром Алексеевичем плавал и воевал. Отличнейший он моряк, ваш начальник, и справедливейший человек! Мухи зря не обидит. Правду я говорю?
— Сущую правду! — ответил, привстав, Белокуров.
— Да вы садитесь, сидите. Я так рад, что у меня нынче в доме самое младшее поколение моряков. Дело ваше весьма благородное, и я постараюсь помочь. Мой внук Максим и его приятели пытались отрыть ту пещеру. Да разве отроешь втроем?
руководил Ленинградским нахимовским военно-морским училищем с марта 1963-го по сентябрь 1971 года.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
