— Скажешь тоже: угнал! Я же знал: попрошу — старшина все равно разрешит. У Андрея он в подчинении. Андрей с ним за все расплатился. А я на всю жизнь теперь сыт мотоциклом. Ну его! Буду писателем.
— Кем, кем?
— Писателем,
— А у тебя что, талант прорезался?
— Мой рассказ напечатали в комсомольской газете. (Он достал вырезку.) Вот. Денег выдали. Правда, немного. Садись за стол каждый день и пиши, о чем вздумается. Сноровка нужна. Известные писатели гребут деньги лопатами.
— Да разве писатели пишут для денег?
— А для чего же еще? К нам приезжал один. Он курил сигареты «Тройка», и у него был золотой портсигар.
— Позолоченный.
— Что?
— Позолоченный.
— Может быть. Все равно дорогой. Ох уж мне эти предки! — пожаловался Валерка на то, что «Андрей» дает ему мало денег и вообще стал прижимист.
Меня корежит, когда некоторые оболтусы называют своих родителей «предками», жалуются, что «предки» их плохо обслуживают. Валерка воображает, как видно, что он прекрасно обошелся бы без родителей. Хотел бы я посмотреть, как он бы прожил без них? Знаю я ребят, у которых родителей вовсе нет. Вы думаете, им легче живется? Как бы не так! Каждому до смерти хочется, чтобы пришел хороший такой человек и сказал ему: «Я твой папа». Или встретилась славная, добрая женщина, обняла бы: «Ты знаешь? Я твоя мама». С какой завистью сироты смотрят на чужих мам и пап!
Мы пошли с Валерием к деду на Вышгород.
Вся узкая улочка Кохту была запружена народом, допотопными каретами, лошадьми, и из окна по веревке спускался — кто бы вы думали? — мушкетер! Вспыхнул ослепительный свет — пришлось зажмурить глаза. Ловкачи кинематографисты, как всегда, . Мы с трудом протолкались к подъезду и поднялись на второй этаж.
— А-а, младшее поколение Коровиных в полном составе! — воскликнул дед, открывая дверь. — Ну как, потомки, дела?
Ох, неспроста он назвал нас «потомками»! Он всегда сердится, когда называют родителей «предками». Но он был очень доволен, что мы зашли его навестить.
— Андрей писал, что тебя уломал,— сказал он Валерию. — Ты будешь стараться? Имей в виду, в нахимовское попасть нынче трудно!
Валерий в ответ пробурчал что-то невнятное. Баба Ника уже несла угощение. И он налег на еду. Мы просидели у стариков два часа.
— Совсем рухлядью стали дед с бабкой! — сказал Валерка, спускаясь по лестнице! — Из бабки нафталин сыплется. Зажились предки на свете.
Я развернулся и дал Валерке по шее. За деда, за бабу Нику, которых я очень люблю.
— Ты что? — удивился он.
— Не понял — добавлю еще! — сказал я со злостью. И с этим типом, быть может, мне придется сидеть в одном классе в нахимовском и спать в одном кубрике!
«Прозевал»,— сказал о нем дядя Андрей. Да, Валерку ты, дядя Андрей, прозевал! Разве я мог бы угнать чужой мотоцикл?
Я был рад, что Валерий заторопился домой в свой Балтийск. Ему без его «компашки» у нас было скучно.
„ХИРУРГИ ТВОРЯТ ЧУДЕСА"
Отец уехал в Ленинград защищать диссертацию. Стало скучно. Мама целые дни была занята. Приходила поздно, рассказывала о пациентах. Конечно, у нее не было таких тяжелых, как в госпитале. Но ей тоже случалось оказывать первую помощь. «Ты знаешь, сынок, нелегко быть врачом».
Обед я готовил — хорошо или плохо, кто знает. Покупал в магазине , варил; жарил московские котлеты. Ели втроем. Ингриша торчала у окон — все ждала папу. На каждый звонок выбегала в переднюю. Пришла как-то вечером Руфина Силантьевна. Рассказывала, что Шиллер-старший грубит сестрам и младшим врачам. И больные на него тоже жалуются. Называют «бездушным идолом». А грубит потому, что хотел стать начальником госпиталя, когда прежний вышел в отставку, но его не назначили. Приезжал генерал Колодежный. Шиллер канючил, чтобы его назначили начальником отделения. Генерал отказал. Тогда запросился он в Ленинград, в санотдел.
— Туда ему и дорога! — сказала Руфина.— Бумажки пописывать. Расти не хотел... Ну, скоро ли Иван Максимович приедет? -Мама ответила:
— Ждем.
Однажды вечером мама встретила меня дома сияющая:
— Папа из Ленинграда звонил. Просил передать тебе, что он сдал на пятерку.
Ну прямо как маленькие! Пятеркам радуются. Но отец — молодчага!
Он вернулся в Таллин счастливый. На радостях выпили бутылку . Баба Ника и дед прослезились. Тетка Наталья сказала:
— Теперь, поди, зарплату Ивану прибавят... Отец отмахнулся:
— Эх, Наталья, Наталья, да разве дело в зарплате? Мама подошла, обняла его. Она-то хорошо знает, почему отец счастлив: сбываются его мечты.
Отец обернулся ко мне.
— Да, Максим, заходил я в нахимовское. Все узнал. Придется тебе попотеть. Нелегко, брат, тебе будет. Писем, писем у них — со всей страны просятся!.. Но я убежден, что ты попадешь.
— И я убежден,— сказал дед.— Не опозоришь меня и Ивана.
— Попаду! — пообещал я.
Но не слишком был в этом уверен.
А на другой день в городе произошла автомобильная авария. Пьяный шофер с ходу врезался в грузовую машину, на которой матросы ехали с кораблей в увольнение.
Весь день все хирурги не выходили из операционной. И отец, и Шиллер, и Дмитрий Васильевич Власов, и Вера Никитична Зубова... Всем хватило . Маму вызвали из поликлиники, и врачей с кораблей. Спасли почти всех. Не выжил только один. Матрос умер на операционном столе. Отец пришел домой весь обмякший, с трясущимися губами.
— Он спешил с корабля к невесте. И вот пьяный бандит погубил человека, у которого впереди была жизнь. Я сделал что мог, дорогие, но не смог спасти жизнь человеку, на которого мать не могла надышаться, который мог прожить еще много лет. Медицина оказалась бессильна... Но я добьюсь, что буду творить чудеса! — ударил он кулаком по столу, расплескав стакан с крепким чаем.
Ингрид положила лапу отцу на колени. Он начал машинально гладить ее. Она прижалась к нему головой, и отец успокоился. Медленно, но успокоился.
На. другой день к нам пришел журналист с двухэтажной фамилией — Рыкун-Рыкуновский. Он собирал материал — по кораблям и по городу разнеслась уже весть: хирурги спасли жизнь попавшим в аварию. Отец сказал, что есть более достойные. Журналист настаивал:
— Но товарищ Шиллер только что рассказал мне, как он достиг мастерства.
Отец усмехнулся. ,
— Ну, Шиллер — светило!
— Но вы, говорят, диссертацию защитили блестяще. Отец затеребил усики.
— Кто вам сказал?
Это значило, что из него больше слова не вытянешь. Статья все же появилась в газете. Она называлась: «Хирурги творят чудеса».
СКВЕРНАЯ ИСТОРИЯ
А вскоре я влип в ужаснейшую историю, которую даже описывать тошно. Я вырасту, проживу целую жизнь, буду, как дед, стариком, и все же меня станет в дрожь кидать, как только я эту историю вспомню. Надо же, чтобы невинный розыгрыш так обернулся. Словом, кошмар!..
Но запишу лучше все по порядку.
Есть у нас в классе Тимофей Подберезкин, страшенный . Всегда все теряет: то тетрадь с сочинением, то галоши. «Ребята, вы не видели, я забыл где-то ножичек?», «Ребята, вам не попадался мой карандаш?» Свою фуражку в раздевалке он находит с великим трудом. «Кто самый фантастический забывала? Подберезкин»,— написал кто-то на доске в классе. И рядом висело грязное полотенце, которым Тимофей вместо шарфа укутал свою тощую шею.
Отец Подберезкина привез ему из-за границы часы. Часы мировые, позолоченные, с большущей секундной стрелкой, обегающей циферблат. Тимофей очень гордился подарком; то и дело спрашивал: «Интересно, который час?» — и, задрав рукав, поглядывал на часы, заводил их по нескольку раз в день, подносил к уху — и телячья радость появлялась на его курносом лице!
Некоторые ловкачи, вроде Элигия Шиллера, пытались подбить Подберезкина на обмен — предлагали ему все свои богатства, но разве существовало такое богатство, которое могло бы сравняться с подберезкинскими часами? Тимофей твердил: «С ума я сошел, что ли, братцы? Отец с меня шкуру сдерет».
И на соблазны не поддавался никак.
И вот однажды перед самым звонком я в умывалке вижу подберезкинские часы. «Ну и попляшешь ты у меня, растеряха!» Я часы забираю в карман, бегу в класс и рассказываю Вадиму и Олежке о предстоящем Подберезкину розыгрыше: «Пусть помечется, отдам после уроков». И часы прячу в парту. В класс входит Марина Филипповна, урок начинается. Подберезкин до половины урока часов не хватился. Но вот он задирает рукав — часов нет! Он бледнеет, ахает, охает и вертится так, словно сидит на гвоздях.
— Что с тобой, Подберезкин? — спрашивает Марина Филипповна.— Тебе надо выйти?
— У меня... пропали... часы...
— У тебя пропали часы? Когда?
— Сей... сейчас... Вот были на руке в начале урока, а теперь больше нет...
— Та-ак...— говорит Марина Филипповна.
Ее бледное лицо с остреньким носиком покрывается красными пятнами. На ее уроке такое чепе! Она любит раздувать всякое ничтожное происшествие и делать из мухи . А тут пропали часы, да еще дорогие!
— Всем встать! Все с шумом встают. Она командует:
— Мальчики, выверните карманы!
Обыскивать она не имеет права. Нет такого закона. Но в запале Марина Филипповна способна на все.
Что же она, всех ворами считает?
Мальчики выворачивают карманы — из них высыпаются перышки, ножички, почтовые марки, спичечные коробки — все богатства, которыми каждый владеет.
И тут меня словно кто в грудь толкнул. Часы-то ведь найдут в моей парте! Как я докажу, что хотел пошутить? Марина Филипповна ни за что не поверит. Она никому не верит.
— Шиллер и Подберезкин, осмотрите все парты! Шиллер — левую сторону, Подберезкин — правую.
Так и есть! Ну, будь что будет. Я достаю часы Подберезкина.
— Вот часы этого растеряхи. Пусть он вспомнит, как он их забыл в умывалке.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
