Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Судовые системы электрообогрева для Арктики

Передовые решения
по электрообогреву
судовых элементов

Поиск на сайте

Рыцари моря. Всеволожский Игорь Евгеньевич. Детская литература 1967. Часть 19

Рыцари моря. Всеволожский Игорь Евгеньевич. Детская литература 1967. Часть 19

Марина Филипповна отскакивает от меня, как от крокодила.
— Не подходите ко мне! Вы мне противны, Коровин!




Я словно в пропасть лечу. Подумать только, она меня заподозрила в краже!
«Красавчик» Шиллер изо всей силы бьет меня по щеке. Никто меня никогда не бил по лицу. Ввязаться в драку здесь, при Марине Филипповне, в классе? Ну нет, стерплю!
Вадим кричит:
— Ну, Шиллер, тебе это не пройдет даром!.. Марина Филипповна, да что же, по-вашему, Максим — вор? Хотите знать, мы втроем украли часы. Я—для того, чтобы вдоволь погрызть шоколаду...
— А я, чтобы облопаться пирожными,— подбавляет Олежка жару в огонь.
Взрослые шуток не понимают. Особенно такие, как Марина Филипповна.
— Вы его не выгораживайте! — кричит она свирепо. Она вся багровая стала, длинный нос побелел.— Защитники!.. Она выбегает из класса.
— Тимофей, ты и в самом деле не помнишь, где ты забыл часы? — спрашивает Вадим.
— Я... ей-богу, не помню.
— Но если Подберезкин забыл часы в умывалке,— прокурорским тором говорит Шиллер,— а Коровин нашел их, то почему он их сразу не отдал?
— Молчи! — обрывает Вадим.— Еще одно слово, и ты в окно вылетишь!




Шиллер знает, что Вадим сильнее его. И с усмешечкой пожимает плечами. Этот поганец хорошо сообразил: я не могу доказать, что хотел отдать часы Подберезкину. Он убежден, что я не хотел их отдать. Элигий придет домой и расскажет все старшему Шиллеру, а тот разнесет по госпиталю: «Сын подполковника Коровина — вор!» Меня исключат. За воровство. А уж тогда и вовсе не примут в нахимовское. Как тогда жить? Почему вы молчите, ребята? Ведь я с вами живу бок о бок несколько лет, мы вместе играли в футбол, волейбол, обсуждали, кем станем мы в будущем. «Вор — страшное слово»,— сказала Карина. Я стою как оплеванный. Что делать? Стоит ли после этого жить?
— Встать!
Марина Филипповна возвращается вместе с директором. Директор — Мефодий Яковлевич — славный пожилой человек, которого мы уважаем и любим. Он говорит Марине Филипповне, что-то ему нашептывающей:
— Не торопитесь с выводами. Разберемся мы, разберется комсомол, а тогда и вынесем наше решение.
— Дети! — говорит нам директор.— Произошло неприятное происшествие. Но я надеюсь, что мы с вами, да, мы с вами,— подчеркивает он,— установим истину... Максим, что произошло?
Как трудно теперь доказать, что все это был только розыгрыш! Мой голос дрожит, я готов разреветься. Боюсь, и наш славный директор мне не поверит...


***

Вадимка крепко стукнул Элигия, когда мы расходились из школы.
— Это тебе за Максима, за подлость!..— крикнул вдогонку, когда Элигий, грозясь отомстить и размазывая липкие слезы, быстро побежал к остановке трамвая.
— Ты куда, Максим?..
В самом деле — куда? К матери в поликлинику? К отцу в госпиталь? Оба заняты делом; хорош я буду — явлюсь со своей бедой. К деду? Вот куда лучше всего!
И я поднимаюсь на Вышгород. Взбегаю по лестнице. Только бы дома был дед!




Дед открывает мне дверь — одет по-домашнему, в теплой пижаме. Он сразу понял: что-то случилось.
— Раздевайся, рассказывай. Я вижу, что я тебе нужен, внук.
Я держался, держался, а тут безутешно реву. И слез не стыжусь. Меня обидели, жестоко обидели. А еще говорят: человек человеку друг!
Дед смотрит мне прямо в глаза. Я не отвожу глаз — ведь я выкладываю чистую правду. Одну только чистую правду! Неужели и дед не поверил? Он раздумывает. Потом берет меня за плечо.
— Ты не подумай, что я добренький дедушка, который готов вступиться за внучка, что бы ни натворил его внучек. Если бы ты совершил проступок, недостойный Коровина, я бы и пальцем не шевельнул, чтобы выручить внука-прохвоста. Но я тебе верю, Максим. Случай твой трудный, запутанный. Но правда, Максим, берет верх над кривдой... — И добавляет задумчиво: — После упорной борьбы... Защищайся, Максим!


***

Я прихожу домой и беру поводок — надо вывести Ингрид. Она оборачивается ко мне и смотрит в глаза. Словно спрашивает: «Что с тобой? Тебе плохо?»



Да, мне нехорошо, пёсенька. Ты мне сочувствуешь?
Отец и мама приходят домой поздно вечером. Отец, как всегда, очень усталый. Он посматривает на меня испытующе.
— Что у тебя произошло, сынок, в школе? Шиллер-старший уже успел доложить! Но маленькое теплое слово «сынок» меня окрыляет.
Отец — он поймет. Мама тоже поймет.
— Значит, тебе не поверили? — выслушав мой рассказ, с сочувствием спрашивает отец.
— Нет.
— Так чем же все это должно кончиться?
— Меня исключат!
— Из школы?
— И из комсомола!
— Ну, это не так просто делается, Максим... Не плачь, Надя. Не все же кретины! Мама говорит:
— Ты сходи, Ваня, в школу.




— Не пойду. Максим сам сумеет постоять за себя. Не поверила ему Марина Филипповна — не на ней одной свет клином сошелся. Комсомол — великая сила! Не робей, сынок! Борись и не сдавайся!
Поужинав, я ложусь спать, но заснуть не могу. Много думается. Как можно не поверить человеку, говорящему правду? А если Карина узнает? Кто же может дружить с человеком, к которому прилепили позорную кличку?
А что, если кличка прилипнет ко мне навсегда? Тогда закрыт путь в нахимовское. И тогда прощай на всю жизнь мое море!


***

Комсомольское собрание. На нем присутствуют наш директор, Марина Филипповна Картонкина и секретарь партийного бюро школы — учитель математики Сыроваров. Борис Лукич совсем молодой и свой скучный предмет преподает весело. И сейчас у него вид совсем не суровый, будто у нас не судилище...
А на самом деле — судилище. И верховодит им почему-то Марина Филипповна. Хотя за столом и сидит наш комсорг Свистунов. Сидит и постукивает карандашиком по столу.
Элигий Шиллер яростно требует моего исключения. Можно подумать, что я тягчайший преступник.
— Наша школа — одна из лучших школ в городе. Образцовая! Мы должны высоко нести ее знамя! Коровин запятнал дорогое нам знамя! На нас будут показывать пальцами. В городе уже говорят...
— С твоей помощью, Шиллер! — кричит Вадим.— Ты уж вовсю постарался!..
— Не хулиганить! — обрывает его Марина Филипповна. И тут входит в класс незнакомый человек. Светловолосый, в хорошем костюме (пальто он, как видно, оставил внизу).
— Вам кого? — спрашивает Марина Филипповна.
— Комсорга.
— Мы заняты! — сердито говорит Марина Филипповна, как будто Свистунова и нет с нею рядом. — Подождите!
Незнакомец садится у задней стены. Откуда он?
— Коровин, что скажешь в свое оправдание? — спрашивает Марина Филипповна.




Саграда Фамилия. Фасад Страстей. Сцена "Судилище. Понтий Пилат умывает руки."

Как в суде! Будто мне, подсудимому, предоставили последнее слово. Все доказано — проси снисхождения! Я готов взвыть. Я смотрю на лица товарищей. Вадим и Олег — те сочувствуют. А другие? Или отводят глаза, или на лицах у них любопытство: а чем это кончится? Я еще раз объясняю, что хотел разыграть Подберезкина.
— Вы мне верите?
Несколько голосов, перебивая друг друга, кричат:
— Нет!
Другие — очень негромко и нерешительно:
— Верим...
Они все запуганы Марией Филипповной.
Только Вадим кричит во весь голос:
— Верим! Продолжай, Максим, продолжай!
И Олежка:
— Говори им всю правду!




Совесть есть судилище, в котором человек становится в одно и то же время своим обвинителем, своим судьею, своим палачом.

У нас любят, когда провинившийся кается, бьет себя в грудь. Тогда, бывает, прощают и виноватого. А он берется за прежнее. В чем же я буду каяться? В том, в чем не виноват? Ну погодите же!
— Я всегда думал, что у нас дружный класс,— говорю.— Один за всех, все за одного. И я любил свой класс. Не комнату с черной доской, а всех вас. Кому надо помочь — помогал. Ты помнишь, Васильчиков, как не давалась тебе математика и я тебе помог вылезти из двоек и троек? («Верно, помог!») А ты забыл, Прокоповский, как я тебя учил на лыжах прыгать с горы? («Учил, это верно!») А ты, Капитанников? Сейчас ты кричишь: «Я не верю!» Тебе тоже не верили, когда кто-то подножкой свалил Дину Мухину и обвинили тебя. Я не побоялся сказать, что свалил Дину Шиллер, а ты ни при чем! Ребята, мы вместе катались на катке на коньках, обсуждали, как весело встретить каникулы. Я думал, у нас дружный класс. Сегодня я вижу, что ошибался. Не верите? Ну и не верьте!
Я сказал что-то не так. Надо было иначе. «Борись!» — сказал мне отец. А я задираюсь.
— Кто хочет выступить? — равнодушным голосом спрашивает Свистунов.— Вадим Куликов?.. Давай. Вадим говорит:
—— Я знал о розыгрыше. Знал и Олег. Только дурак мог подумать, что Максим хотел присвоить часы.
— Думай о том, что говоришь, Куликов! — кричит Марина Филипповна. Как будто Вадим ее назвал дурой.
— Вы хотите Максима судить? — продолжает Вадим.— Судите. Я вижу, чем все это пахнет. Хотите его исключить? Исключайте тогда и меня!
— И меня! — встает Олежка.— Я Коровину посоветовал: не отдавай растяпе часы до конца всех уроков!
— Еще кто хочет высказаться? — опять верховодит собранием Марина Филипповна.




Зина Игнатьева, застенчивая девчонка — она никогда не выступает, а тут вдруг решилась,— говорит, покраснев от волнения:
— А почему в самом деле вы не хотите поверить Коровину? Все мы знаем, какой Тимофей растеряха. И я бы тоже его проучила. Я думаю...
— Нам неинтересно знать, что ты думаешь! — обрывает Зину Марина Филипповна.


Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru



Главное за неделю