Но вернёмся к «Лембиту», командир которого отложил на один день уход из района острова Утэ, надеясь, что за это время появится цель для остававшихся на борту торпед.
Этим днём было 14 сентября. На исходе ночи, когда лодка, держась не очень далеко от острова, заканчивала зарядку батареи, было замечено, что островной пост передаёт световые сигналы в сторону моря. Капитан-лейтенанту Матиясевичу стало ясно, что с моря кого-то ждут. Погрузившись после зарядки, «Лембит» стал курсировать вблизи подходного к острову фарватера, уже хорошо разведанного.
И противник вскоре появился. Приближались пять транспортов в двух кильватерных колоннах, охраняемые сторожевыми кораблями и катерами. Решив стрелять по головному, наиболее крупному судну, Матиясевич без помех провёл маневрирование, и с хорошей дистанции 7–8 кабельтовых (немного меньше полутора километров) дал двухторпедный залп. Через 50 секунд на лодке, находившейся уже на глубине, услышали два взрыва. Подвсплыв под перископ, командир понял, что торпеды попали в два судна, шедших очень близко одно от другого.
Головной транспорт («Финлянд», как установили потом) горел и окутывался чёрным дымом, какой дают воспламенившиеся боеприпасы, а следовавший за ним уходил под воду, задрав корму. Атака удалась! Но прямо на лодку шёл сторожевик, с которого, может быть, заметили перископ.
Через несколько секунд лодка была на глубине, исключающей таранный удар. Однако бомбёжка, под которую она попала, оказалась точной. Корпус сотрясался так, что подводники опасались, не начнёт ли он разламываться. Корпус лодки выдержал, трещин не дал. Но от его сотрясений произошло короткое замыкание во второй группе аккумуляторной батареи. Искра вызвала взрыв выделяемого газа, пожар мгновенно распространился на центральный пост и радиорубку... В трюм центрального поста через выбитый при взрыве клинкет лага хлынула под давлением в несколько атмосфер вода.
Отсеки погрузились во тьму. Людей разметало взрывной волной. Среди них были и раненые, обожжённые, контуженные (в числе последних — военком П.П.Иванов). Но это мало значило перед лицом главного: тяжело ранен был сам подводный корабль. Смертельно ли, никто не знал. В иных условиях лодке обеспечило бы спасение немедленное всплытие, но на поверхности моря её подкарауливал враг. И нельзя было надеяться, что кто-то его отгонит, придёт на помощь. Всё происходило у берегов противника, в его водах.
Не знаю, подумал ли кто-нибудь на «Лембите», что настал его последний час. Убеждён лишь, что у абсолютного большинства экипажа такой мысли не было, ибо иначе конец стал бы неизбежен. На подводных лодках больше, чем где-либо на флоте (это диктуется спецификой подводного плавания), заботятся о подготовке личного состава к борьбе за живучесть корабля, за его жизнь, от которой зависят жизни всех на его борту. И если учёба чего-нибудь стоила, люди мгновенно, автоматически включаются в такую борьбу при самых критических, казалось бы, безнадёжных обстоятельствах, и часто побеждают нависшую над кораблём опасность.
Алексей Михайлович Матиясевич отмечал потом, что никогда ещё не проявлялись так, как в тот тяжёлый день, стойкость экипажа, слаженность и умелость его действий. На «Лембите» был прекрасный инженер-механик Сергей Алексеевич Моисеев. Сам обожжённый при взрыве, инженер-капитан 3-го ранга Моисеев, не потеряв ни минуты, вместе с командиром направлял усилия личного состава на устранение самых опасных повреждений. В отсеки было дано аварийное освещение. Подводники сумели прекратить поступление воды, ликвидировали пожар, не дав тому и другому перерасти в катастрофу.
Инженер-механик подводной лодки «Лембит» Сергей Алексеевич Моисеев
В аварийном отсеке, заполненном ядовитым газом, люди включились в индивидуальные спасательные приборы, заряженные кислородом. Только те, кому надо было отдавать распоряжения, не могли себе этого позволить: загубники прибора мешали громко говорить. Раненых и сильно обожжёных перенесли в первый отсек, где оказывал им первую помощь лодочный фельдшер Дмитрий Куличкин.
Всё, что делалось на лодке, лежавшей на грунте на относительно малой глубине, — всего 36 метров, надо было делать тихо. Прекратив бомбёжку, сторожевики ещё долго не уходили: их слышал лодочный акустик. Вероятно, лодку они считали потопленной, но хотели как-то в этом удостовериться. Берлинское радио уже объявляло, что на Балтике потоплено за два месяца 30 советских подлодок, — ровно столько, сколько мы собирались вывести в море за всю кампанию.
Лишь ночью, после неоднократных докладов акустика: «Горизонт чист», Матиясевич счёл возможным всплыть. Десять часов лодка пролежала на грунте с задымлёнными отсеками, причём не могло быть уверенности, что она окажется в состоянии двигаться. Механизмы не проворачивали, дабы не производить шума. Только перед самым всплытием командир и механик смогли выяснить, что обеспечить «Лембиту» ход в надводном положении, очевидно, удастся.
Под водой было далеко не уйти на одной группе аккумуляторов, требующей частой подзарядки. Если лодка всплывёт, за что тоже нельзя было ручаться (после такой встряски корпуса могло отказать всё, что угодно), командир, решил отходить к югу, подальше от неприятельских островов и коммуникаций, чтобы там подготовиться к неблизкому переходу до Лавенсари.
Всплыть удалось, хотя и не сразу. Вслед за командиром наверх поднялись комендоры и группа моряков с гранатами и стрелковым оружием. Опьяняясь свежим воздухом, кое-кто ненадолго терял сознание. На море было пустынно, и Матиясевич начал осуществлять свой план действий.
В просторах Средней Балтики нашлось место, где лембитовцы, бдительно следя за морем и небом, без помех со стороны противника навели на своём корабле кое-какой порядок. Самая тяжёлая, но и самая необходимая работа состояла в том, чтобы обезвредить аварийную аккумуляторную яму, удалить вылившийся из разбитых баков электролит, а затем всё промыть. За сутки сделали и это, и многое другое, ввели в действие часть важных для плавания приборов.
В разрушенной при взрыве радиорубке под руководством главного старшины Фёдора Галиенко, у которого был перелом ноги с раздроблением кости, восстановили один из приёмников. Это позволило принять нашу штабную сводку «Лодкам в море». А она, наряду с другими сведениями об обстановке, содержала предупреждение, что не следует пользоваться одним из возможных маршрутов обхода Гогланда. Разведка засекла там постановку противником новых мин и катерный дозор. Как раз этим маршрутом и собирался идти Матиясевич.
Но радиопередатчик восстановлению не поддавался; от него остались одни обломки. Т ак что дать знать о себе «Лембит» не мог.
И не прост был дальнейший путь в базу. Целый день маневрировал Матиясевич близ островов Моонзунда. Они находились в руках врага, но башенки знакомых маяков высились на своих местах, и по ним командир проверял перед форсированием Финского залива, насколько можно полагаться на сотрясённые лодочные компасы.
Часть залива «Лембит» прошёл по разведанному раньше неприятельскому шхерному фарватеру. Встреч с вражескими дозорами посчастливилось избежать. Кроме одного случая, когда всплывшую для подзарядки лодку обстреляли сторожевики. Она быстро ушла под воду, отделавшись мелкими пробоинами в ограждении рубки. Благополучно преодолевались и минные заграждения.
Подводная лодка «Лембит» возвращается из боевого плавания
А когда подошли к Гогланду, надо было остерегаться не только вражеских, но и своих дозоров: ведь сюда наведывались и немецкие подлодки, и о том, что на подходе наша, никто не знал. Отсюда следовало, что появляться на Восточном Гогландском плёсе нельзя в тёмное время.
После полудня 19 сентября, когда истекла почти неделя с тех пор как Матиясевич радировал, что задерживается в районе острова Утэ на одни сутки и потом ни разу не вышел в эфир, весь наш штаб радостно взбудоражила экстренная радиограмма с Лавенсари. Оттуда сообщали, что подводная лодка «Лембит» всплыла в трёх милях западнее острова и принята в охранение катерным дозором.
«Лембит» для нас словно воскрес! Ведь с каждым днём возрастала вероятность того, что эта лодка не вернётся.
Ожидание подводной лодки, возвращавшейся из похода, бывало напряжённым в тех случаях, когда мы примерно знали время её выхода к Лавенсари, Каждая лодка подвергалась особой опасности в самом начале похода и снова — в самом конце, при новом форсировании Финского залива. За время, пока она находилась на позиции, трудности обратного пути, как правило, возрастали: враг успевал где-то уплотнить свои заграждения, а где-то поставить новые, усилить дозоры. Свежа была в памяти гибель Щ-317 с комдивом Е горовым при возвращении из победоносного похода на далёкий юго-запад Балтики. А мы ещё не знали тогда, что эта лодка не дошла до Лавенсари всего несколько десятков миль.
Л-3 на обратном пути через залив дважды подрывалась на антенных минах. Она не получила серьёзных повреждений, вероятно, лишь потому, что это были антенные мины старого образца, не столь страшные для крепчайшего корпуса «Ленинца». А новые, с зарядом более мощным, стояли где-то рядом.
Перед возвращением лодки капитана 3-го ранга Кабо, это было уже позже, в штаб поступили сведения, что на рекомендованном ей маршруте враг ставит противолодочные сети. Хорошо, что обстоятельства не заставили «Щуку» провести на грунте ту ночь, когда передавалась раз за разом предупреждавшая об этом радиограмма. Радист принял её, и Кабо пошёл другим маршрутом.
«Невезучая» «Щука» вернулась
Естественно, возникали серьёзные опасения относительно того, как пройдет Финский залив Щ-407 капитана 3-го ранга Афанасьева В.К. Ведь, оказавшись без перископов, командир лодки нигде не мог, не всплывая, уточнить своё место по береговым и островным ориентирам.
Афанасьеву не везло и на позиции, где он вёл поиск противника в тёмное время. Ночных переходов немцы здесь, по-видимому, избегали. Т олько однажды был обнаружен неприятельский конвой. Но и лодку, сближавшуюся с ним в позиционном положении, обнаружили, и до торпедного залпа дело не дошло. Погрузившись, «слепая» подлодка успешно оторвалась от преследования. Три десятка глубинных бомб, сброшенных наугад, не нанесли ей новых повреждений. 24 сентября, после того, как «Щука» провела на позиции больше месяца, Афанасьеву было приказано возвращаться.
Помочь командиру при форсировании залива штаб мог только информацией об обстановке и рекомендацией курсов. Проходя через минное заграждение в районе маяка Порккалан-Калбода (о существовании этого заграждения было известно, но тут ещё ничего ни с кем не случалось), Щ-407 подорвалась на антенной мине.
Повреждения оказались нешуточными: в носовом отсеке разошёлся шов, ослабли заклёпки, и в лодку ворвалась вода. Вдобавок отказали носовые горизонтальные рули. Капитан 3-го ранга Афанасьев положил лодку на грунт, сумел несколькими спокойными фразами по переговорным трубам вселить в экипаж уверенность, что с аварией можно справиться. В задраенном первом отсеке аварийные группы, сменяя одна другую (в холодной воде быстро коченело тело), пытались заделать образовавшиеся в корпусе щели.
Но забортное давление в несколько атмосфер не давало остановить поступление воды, помпы не успевали её откачивать. Оценив положение, командир принял рискованное, но оправданное обстоятельствами решение, — всплыть и форсировать Гогландский рубеж в позиционном положении, при котором лодка мало выступает над водой и не так заметна. Ни одна подлодка не проходила здесь так в ту кампанию, но «невезучей» «Щуке», наконец, посчастливилось: никаких мин она больше не задела, и никто её не обнаружил до самой той минуты, когда ей замигали, передавая опознавательный сигнал, катера, вышедшие навстречу с Лавенсари.
Рассматривая потом в штабе путевую карту штурмана Щ-407 старшего лейтенанта Филимонова и навигационный журнал, я убедился, что лодка прошла Финский залив почти по самому короткому маршруту, можно сказать, — напрямик. Последние полтораста миль «Щука» шла, не имея ни единой возможности определить своё место, причём, гирокомпас был неисправен. Но счисление с использованием только магнитного компаса велось так точно, что к месту встречи с катерами она вышла с ничтожно малой неувязкой, — около одной мили. Это был высокий класс штурманской работы, характерный для всего похода, Когда Щ-407 неделями курсировала в открытом море, лодочный штурман и находившийся на борту дивизионный производили при всякой возможности астрономические обсервации, и командир водил корабль уверенно.
Поход этой «Щуки» окончился безрезультатно. Нетрудно представить настроение командира, который возвращается с нетронутым боезапасом. Т ак не было с начала кампании ещё ни у кого. Но ни на разборе похода, где анализировались все его обстоятельства, ни на заседании Военного совета флота, где также слушали отчёт В.К.Афанасьева, неудачность похода не поставили ему в вину.
В море бывает так, что там, где кораблю предписано находиться, противник, вопреки ожиданиям, не показывается. Лодка была ограниченно боеспособной (шутка сказать, — без перископов!), но командир упорно искал встречи с врагом, искал боя. В часы и дни тяжёлых испытаний экипаж проявил и мужество, и мастерство. Не увеличив боевого счёта бригады, поход Щ-407 тем не менее добавил кое-что к её коллективному опыту. И Военный совет не отклонил нашего представления о награждении отличившихся членов экипажа.
Награды героям второго эшелона
С тех пор, как право награждать орденами и медалями от имени Президиума Верховного Совета СССР осуществлялось командованием флота, герои подводных походов получали заслуженные ими награды быстро. Через несколько дней после возвращения лодки в Кронштадт в газете «Красный Балтийский флот» появлялся соответствующий приказ, а затем назначалось торжественное построение личного состава во дворе береговой базы. Вручал награды большей частью сам вице-адмирал Трибуц.
На лодках, совершивших успешные боевые походы, потопивших за месяц или полтора по несколько вражеских транспортов, награждался обычно весь экипаж. Так было и на Л-3, и на «Лембите». В небольшой команде подводного корабля трудно найти человека, от которого не зависели бы результаты торпедной атаки или успех маневра, решающего общую судьбу лодки и людей при отрыве от преследующего его противника, а тем более — исход борьбы с водой, врывающейся через пробоины. На «Лембите» после его труднейшего похода в августе-сентябре десять членов экипажа были удостоены ордена Ленина, в том числе мужественный радист Фёдор Галиенко, инженер-механик С.А.Моисеев, комиссар корабля П.П.Иванов. Четырнадцати «лембитовцам» командующий вручил орден Красного Знамени, всем остальным — Красную Звезду.
Не вручалась тогда награда только капитан-лейтенанту Матиясевичу. Но командующий флотом тут же объявил морякам, что их командир представляется к званию Героя Советского Союза, а подводная лодка «Лембит» — к ордену Красного Знамени.
Меня в боевой поход не пустили
Походы лодок второго эшелона, в целом успешные и обходившиеся, в отличие от первого, без потерь, близились к завершению (о двух последних я ещё расскажу). Мы готовили к выводу в море третий эшелон, самый многочисленный и сильный по составу, Наступил пик кампании, время её наибольшего боевого напряжения. Доставляло удовлетворение, что в основном всё шло так, как спланировал наш штаб. Но одного мне очень недоставало: я в море не выходил.
Пойти в поход хотелось не просто ради того, чтобы потом никто не мог сказать, что начальник штаба тогда не плавал. Я считал важным иметь возможность судить не только по докладам и рассказам других о беспримерной обстановке, сложившейся на балтийском театре, где подводники воевали в условиях, каких раньше никто не мог и представить. Когда планировал действия бригады, разрабатывал рекомендации командирам кораблей, мучили подчас сомнения: может быть, при всём своём командирском опыте, накопленном за долгую службу, и при полной, казалось бы, осведомлённости об обстоятельствах каждого состоявшегося похода, всё-таки не учитываю чего-то существенного, что не постигнешь, не побывав сейчас в море?
И потому считал целесообразным сходить в поход не позже, чем во втором эшелоне. Не раз прикидывал, с кем из командиров хотел бы пойти: с таким, которого не стеснит, не будет сковывать присутствие на борту старшего и у которого мог бы кое-чему поучиться.
Когда в первый раз заявил о своём желании командиру бригады, Андрей Митрофанович Стеценко только усмехнулся:
— Сиди и делай своё дело. Я сперва сам бы пошёл, да кто пустит?
Комбриг предпочитал, чтобы начальник штаба был всегда на месте, не отлучался дальше кронштадтского КП. И его можно было понять: на начальника штаба действующего соединения «замыкается» слишком много такого, что нельзя выпускать из поля зрения ни на день, ни на час, а в разгар боевой страды даже кратковременная передача его обязанностей в другие руки, пусть и надёжные, особенно нежелательна и может обернуться непредвиденными накладками.
Но через некоторое время я возобновил разговор на ту же тему. И получил товарищески мягкий и вместе с тем решительный отказ. Я всё же попросил доложить мою просьбу командующему флотом. Стеценко обещал и потом давал мне понять, что о моём желании выйти в море помнит. Но «Добро» на моё участие в боевом походе всё не поступало.
Однажды, будучи по очередным служебным делам на флагманском командном пункте, я лично изложил свою просьбу адмиралу В.Ф.Трибуцу. И сразу понял, что Стеценко об этом с ним говорил. С необычной для него резкостью командующий отрезал:
— Занимайтесь своим делом. Е сли будет нужно, мы сами пошлём вас в поход.
На том дело и кончилось.
Боевые дела С-13 и Щ-310
Итак, ещё о двух боевых походах, которые завершали действия второго эшелона и совместились, особенно один из них, с развёртыванием третьего. Это походы, совершённые в сентябре-октябре подводными лодками С-13 и Щ-310.
С-13, одна из новейших лодок этого типа, законченная постройкой в 1941 году, была в числе тех, которые начали переводиться по системе рек и Беломорканалу на Север, но вернулись с Невы обратно.
Командир лодки капитан-лейтенант П.П.Маланченко ещё не имел опыта боевых походов. Поэтому, а также и потому, что лодка посылалась в район, где наши подводники не бывали со времени финской кампании, на С-13 пошёл командир 1-го дивизиона капитан 2-го ранга Евгений Гаврилович Юнаков.
Как установила флотская разведка, немцы, проводя большинство конвоев, следующих в Финляндию вдоль побережья Швеции (в территориальных водах которой наши лодки действовать не могли), направляли их затем в Ботнический залив и дальше к финским портам через глубоководный пролив Южный Кваркен. С ним, между прочим, связаны первые в практике балтийских подводников переходы подо льдом в боевую зиму 1939–1940 годов, одним из пионеров которых был Александр Владимирович Трипольский, тогда командир С-1.
Подводная лодка С-13
Туда, в воды Ботнического залива, и пошла С-13 с задачей перехватывать транспорты противника у Аландских островов и восточнее, дезорганизовать эту коммуникацию.
Ещё в Финском заливе лодку дважды атаковывали противолодочные корабли. Численность и активность их в западной части залива заметно возрастали. Однако существенных повреждений подлодка не получила. Южный Кваркен, где имелось известное нам старое финское заграждение, был благополучно форсирован на большой глубине. 11 сентября поступил радиосигнал о том, что С-13 находится в Ботническом заливе.
Евгений Гаврилович Юнаков
Крейсерство в его водах быстро подтвердило: движение судов там довольно оживлённое. Причём иногда транспорты шли без охранения: здесь их ещё никто не топил. Юнаков давал молодому командиру набираться опыта, не навязывая своих решений. Комдив не помешал Маланченко стрелять одной торпедой, когда, тому казалось, что её достаточно, чтобы поразить цель. В одном случае это привело к промаху, в другом торпеда попала в крупное судно, но оно, осев на корму, оставалось на плаву.
Пётр Петрович Маланченко
Однако в обоих случаях противник не был упущен. Лодка, благо обстановка это позволяла, производила повторные атаки, вводила в действие свою артиллерию. Так были потоплены транспорты «Гера» и «Юсси-Х». Военный совет флота по радио поздравил экипаж С-13 с первыми успехами.
Тем временем вышла в море подводная лодка Щ-310. Она посылалась на юг Балтики, к Данцигской бухте. Командовал этой «Щукой» капитан 3-го ранга Д.К.Ярошевич, военкомом был батальонный комиссар А.П.Баканов.
Транспорт «Юсси-Х», потопленный подводной лодкой С-13
Дмитрий Клементьевич Ярошевич стал впоследствии известным адмиралом, в 60-е годы возглавлял штаб Тихоокеанского флота. Это был командир и человек незаурядный. Высокий, красивый, он обладал и обаянием духовным, отличался поистине кристальной честностью, полной неспособностью в чём-либо покривить душой. Человек чести — так хочется его охарактеризовать. Немного могу вспомнить командиров кораблей, которых команда любила так, как Ярошевича. А командиры подразделений знали, что командир лодки не только их начальник, но и друг, который всегда поддержит в трудный час службы и жизни. Однако ни на какой промах, упущение глаза не закроет, и подвести которого — нельзя.
Подводную службу Я рошевич начинал на «Малютках». «Щуку» принял, будучи уже зрелым, отлично подготовленным командиром. Он как-то успевал почти во всём опережать своих сверстников, был исключительно энергичен, умел всё делать быстро, И у подчинённых настойчиво развивал это неоценимое на подводной лодке качество — умение делать всё, что каждому положено, не только правильно, чётко, но и с наивозможной быстротой. Медлительных не жаловал.
Но в том походе Щ-310 капитан 3-го ранга Ярошевич, как говорится, особенно не блеснул, его боевые командирские возможности не проявились в полную силу. По результатам поход был средним с одной вполне удачной атакой (двухторпедным залпом потоплен немецкий транспорт «Франц Рудольф») и двумя неудачными: в другой транспорт командир не попал, наверное, из-за неспокойного моря, а обнаруженная в позиционном положении и атакованная фашистская подлодка от торпед сумела уклониться.
Командир подводной лодки Щ-310 Дмитрий Клементьевич Ярошевич
Потом мне рассказывали, как заканчивалась неудавшаяся атака на транспорт. Т орпеды вышли нормально, не было ошибок ни у трюмных машинистов, ни у боцмана на горизонтальных рулях. Команду охватило напряжённое ожидание. Потом услышали звук взрыва, правда, запоздалый и какой-то приглушённый. Но кто-то уже поздравлял командира с победой. А Я рошевич, успевший вновь приподнять перископ и уже понявший, что атака не получилась, ответил:
— Отставить. Я промазал!
Пожалуй, не каждый на его месте ответил бы так категорически и однозначно, зная, как тяжело разочаровать экипаж, вложивший в атаку столько усилий. Ведь, не окажись у командира возможности приподнять перископ, транспорт, вероятно, посчитали бы, если не потопленным, то, во всяком случае, торпедированным. Но Ярошевич иначе ответить не мог.
А звук взрыва? Да мало ли на что могла наскочить торпеда, — на скалу, например, если это прибрежные воды. Могла взорваться и мина, могла быть сброшена где-то в стороне бомба. В военном море подчас возникают звуки, источник которых не удаётся распознать.
В первых числах октября, при резком ухудшении погоды в том районе, охваченном затяжным штормом, Щ-310 получила приказание возвращаться.
Возвращение было трудным и опасным
Несколькими днями позже легла на обратный курс и С-13, которая находилась в море уже больше месяца и потопила к тому времени ещё один, третий за поход, транспорт. И этим результаты похода Юнакова и Маланченко не исчерпывались. Появление советской подлодки в Ботническом заливе настолько встревожило гитлеровцев, что они, как установила разведка, на время приостановили движение судов на коммуникации, которую перед тем использовали весьма интенсивно.
Маланченко Петр Петрович
Самым трудным для обеих подлодок оказалось форсировать на обратном пути Финский залив.
Щ-310 едва не погибла совсем близко от Лавенсари. И то, что всё-таки не погибла, думаю, зависело прежде всего от того, каким командиром был Ярошевич, и как он подготовил ко всяким неожиданностям свой экипаж. Подрыв на мине произошёл на глубине. По корпусу лодки, вспоминал потом командир, ударило будто паровым молотом. Последним, что зафиксировал его взгляд перед тем, как погас свет, были зловеще прогибающиеся стальные шпангоуты. В кромешной тьме закипела врывающаяся в отсеки вода.
В таких обстоятельствах самый опытный командир не в состоянии мгновенно, когда ещё ничего не доложили из других отсеков, оценить размеры аварии и состояние корабля. Но упустить мгновение может означать упустить всё. Ярошевич не помнил, какие слова, предназначенные ободрить людей, прокричал он в переговорные трубы вместе с автоматически вырвавшимися у него первыми командами. Но его голос услышали сразу же за грохотом взрыва и стуком сорвавшихся со своих мест предметов. С кого-то это, наверное, сбросило сковывающее оцепенение ужаса и во всех вселило надежду, а значит и придало сил, — таково свойство голоса командира, если экипаж привык не только повиноваться, но и верить ему.
Не потеряв драгоценных секунд и минут, подводники вступили в борьбу за спасение корабля и своё собственное. Именно секунды понадобились, чтобы дать аварийное освещение, и в течение не более чем минуты определилось, что судьба лодки решается в центральном посту и первом отсеке, где сильнее всего поступала вода. В первый отсек, руководить устранением повреждений на месте, командир послал инженера-механика Кувшинова, разрешив ему взять туда кого нужно из других отсеков, а в центральном посту распоряжался сам.
Плохо было, что вода поступала не снизу, а сверху. Много повреждений корпуса оказалось у подволока, а значит, отпадала возможность сдержать забортную воду противодавлением, потравив в отсеки сжатый воздух из баллонов. Больших пробоин не было (тогда лодку затопило бы мгновенно). Вода под давлением била через щели разошедшихся швов, и эти фонтаны не поддавались заделке первыми подручными средствами вроде клиньев или деревянных пробок, а к некоторым мешали подобраться сплетения корабельных трубопроводов. Откачивать же воду было сперва нечем: не включалась помпа первого отсека, не забирал (оказалось, — из-за перебитой магистрали) турбонасос.
Лодка, однако, не утратила способности двигаться. Она провалилась почти до грунта. Не управлялась по глубине заклинившимися горизонтальными рулями, но электромоторы работали, гирокомпас из строя не вышел. Командир старался хоть на киле отойти от того места, где подводный взрыв могли засечь и начать погоню вражеские катера. Он направил лодку в сторону меньших глубин, чтобы ослабить напор всё ещё поступавшей воды.
Потом «Щука» наткнулась на какое-то препятствие, возможно, подводную каменную гряду. Преодолеть этот барьер без риска, что лодку выбросит на поверхность, не позволяли не выявленные ещё полностью повреждения в системе погружения и всплытия. А всплытие, пока наверху стоит день, Ярошевич исключал, — это означало бы лезть в лапы врагу. С дифферентом на нос, медленно заливаемая водой, «Щука» остановилась у неведомой преграды.
На экипаж, как вспоминали многие, тяжело подействовало то, что умолкли главные электромоторы: движение — это жизнь. Командир и комиссар Баканов делали всё возможное, чтобы поддержать дух подчинённых. И не только словами. Первый отсек, например, где положение оставалось особенно трудным, не был, как обычно делают в подобных случаях, изолирован, дверь на переборке просто взяли на клин, и её могли открыть с обеих сторон. Ярошевич чувствовал, что нельзя сейчас отделять работающих там моряков от остальной команды. И время от времени командир сам появлялся в аварийном отсеке, где система пластырей и распорок, возводимая под руководством инженера-механика Кувшинова над торпедными аппаратами, постепенно замедляла поступление воды.
Вода затопила трюмы и стала подниматься над настилом отсеков. Когда повышение её уровня было, наконец, остановлено, оставалось по расчётам Кувшинова часполтора до того, как залило бы аккумуляторную батарею со всеми вытекающими из этого катастрофическими последствиями. Потом сумели ввести в действие и водоотливные средства. Для того чтобы заработал турбонасос, понадобилось восстановить повреждённую магистраль, и это сделали в затопленном трюме, ныряя туда.
Поздно вечером командир произвёл всплытие с аварийным продуванием балластных цистерн. Подводникам повезло: ночь выдалась непогожая, тёмная, и израненная лодка прошла никем не замеченной те немногие мили, которые оставались до наших передовых дозоров. Своей стойкостью, несгибаемой силой духа командир и экипаж не дали лодке погибнуть.
Возвращение в базу «на честном слове»
Бороться за свой корабль, отстаивать его пришлось и экипажу С-13, возвращавшейся из Ботнического залива. И тоже под самый конец похода, уже недалеко от Лавенсари. Лодка благополучно форсировала пролив Южный Кваркен, несмотря на то, что противник уже поставил там новое минное заграждение. Без особых осложнений прошла весь остальной путь до Западного Гогландского плёса. А здесь, всплыв для последней подзарядки батареи, была обнаружена вражескими катерами, срочно погрузилась, но попала под довольно точную бомбёжку.
Мичман В.И.Поспелов, старшина команды трюмных
При нарушенной плавучести, с отказавшим рулевым управлением и повреждениями во многих других механизмах С-13 ударилась на глубине около 60 метров о грунт. Через выбитый штуцер глубиномера зафонтанировала вода в центральный пост. С этим справились, отверстие заделали, но общее состояние лодки смогли выяснить не сразу. Сперва надо было «замереть», не выдавать себя никакими звуками, потому что катера, по-видимому, потеряв лодку, не уходили ещё несколько часов. Акустик слышал шумы их моторов и винтов.
Когда же стали опробовать технику, обнаружилось, что вертикальный руль заклинен повёрнутым влево, а электродвигатель, перекладывающий его, сгорел. При таком положении руля лодка не могла удерживаться на курсе. Надо было хотя бы привести руль в нейтральное положение, чтобы двигаться, управляясь машинами.
Мичман П.И.Замотин, командир группы движения
Как сделать это, обсуждали с участием всех, кто мог что-то предложить. И решили попытаться передвинуть руль, уцепившись газовым ключом за штырь валопровода, выступавший из кормовой переборки. Сперва дело казалось почти безнадёжным: навалившиеся на ключ двое краснофлотцев выбились из сил, сдвинув руль лишь на десятые доли градуса. А надо было переложить его на 27 градусов! Но пара сменяла пару, работа продолжалась, и за пять часов руль привели-таки в положение «прямо». Тем временем другие умельцы вернули в строй повреждённый гирокомпас, а его репитер, который обычно бывает перед глазами рулевого в центральном посту, перенесли к главным электромоторам. Одержать лодку на курсе теперь предстояло, регулируя обороты, вахтенным электрикам.
Е.Г.Юнаков, П.П.Маланченко, А.К.Соловьёв
Так возвращалась из похода С-13. К моменту встречи с нашими катерами была полностью разряжена аккумуляторная батарея. Но буксировка лодки оказалась невозможной из-за поднявшегося шторма. И пришлось ей, уже на ближних подходах к островной базе, ещё раз ложиться на грунт и пережидать непогоду.
Нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов среди подводников. Кронштадт, 1942 год
В ликвидации боевых повреждений участвовала вся команда. Но, говоря о тех, кто своей находчивостью, изобретательностью, смекалкой помог лодке вернуться в базу, командир и комиссар называли прежде всего мичмана Павла Замотина и мичмана Василия Поспелова.
О первом боевом походе в Ботнический залив, где С-13, потопив один за другим три транспорта, заставила противника на время прервать морские перевозки, комдив Е.Г.Юнаков, командир лодки П.П.Маланченко и военком А.К.Соловьёв доложили Военному совету флота.
С-13 посетил снова прибывший на Балтику нарком ВМФ Н.Г.Кузнецов.
Вероятно, по его инициативе вручение наград экипажу проходило не на нашей береговой базе, как обычно, а в зале Революции Военно-морского училища имени М.В.Фрунзе в присутствии командующего Ленинградским фронтом Л.А.Говорова и члена Военного совета фронта А.А.Кузнецова. Вручал награды нарком ВМФ. Все приглашённые на торжество почувствовали: народный комиссар стремился подчеркнуть значение того, что делают подводники и должны делать впредь.
Кузнецов Николай Герасимович, Кузнецов Алексей Александрович, Говоров Леонид Александрович
Второй эшелон бригады, развивая боевые успехи первого, распространил действия подводных лодок на новые районы на западе и севере Балтики. Коммуникации противника находились под нашими ударами практически на всём их протяжении, счёт потопленных вражеских судов всё возрастал.
Малая подводная лодка пятнадцатой серии типа «Малютка»
Продолжение следует
